Насквозь

Мне снились кошмары. Каждую последующую ночь я снова и снова видела один и тот же сюжет. Меня не спасало пробуждение. Я чувствовала себя тонущей в грязи, что не могу ее сбросить с себя, а она все льется. Я была грязной, перемазанной в крови. И самое ужасное, что каждый раз ощущала натяжение внизу живота, чувство приятной тяжести. Мне нравилось чувствовать себя такой. И каждую ночь, просыпаясь в холодном поту, хотелось сдирать с себя кожу.

Несколько дней слились в кучу. Я не могла даже спокойно повернуться или посмотреть сквозь темноту. Мои страхи, мои кошмары меня преследовали. Я сходила с ума, не представляя, куда деться. Меня ничего не интересовало: ходит ли кто-то по улице, придет ли вечером Марк, чем закончится мой отпуск.

На первый вопрос ответ был достаточно неочевидный — там никого не было. Возможно, я их не видела, но, всякий раз, выпуская Фриду на улицу, не могла обнаружить ни одну темную фигуру. Что ж, это было даже к лучшему, потому что никто из них и раньше не внушал доверия, а после произошедшего тем более. Каждый раз, открывая Фриде дверь, я видела падающего на землю человека. Но знать, куда делось его тело в итоге, мне не хотелось.

Второй вопрос получил ответ сам на себя — Марк с того момента, который по итогу я вспоминала достаточно смутно, ни разу больше не появился. Мне казалось, что это к лучшему. Мне хотелось, чтобы мне казалось, что это к лучшему. С того последнего мгновения, как я увидела его, на меня нахлынуло настоящее, тошнотворное, растворяющее плоть чувство одиночества.

До окончания отпуска оставалось совсем немного. И именно в эти последние дни я почувствовала, что не хочу уезжать. Впереди меня ждали события гораздо хуже произошедших — об этом мне напоминал Егор, звонивший теперь каждый день и спрашивающий, как дела и чем занимаюсь. Даже предлагал приехать и насладиться прогулкой по лесу вдвоем. В этот момент я почему-то представила, что при выходе за порог один из моих охранников выстреливает ему прямо в лоб. Только их теперь не было, а Егора я все равно не хотела видеть, хоть и сказала ему сперва обратное. Он старался, пытался. Наши разговоры длились по часу и, вполне возможно, могли бы привести к тому долгожданному примирению. Егор шутил, рассказывал истории, прокручивал наши совместные воспоминания. Это было мило, так же мило, как и несколько лет назад в выпускном классе, когда я пряталась под одеяло с телефоном. Только раньше думала лишь о нем, а теперь думала о смущенных на обоях барашках, которые видели мое грехопадение с другим мужчиной.

Я тенью металась по дому, наблюдая, как проходит еще один день. Всякий скрип, шорох, стук — все вызывало дрожь. Мертвая тишина залезала в уши и закупоривала их. С наступление темноты мне не помогал даже свет. Огромная тень выползала из темноты и двигалась прямо на меня. Ночь за ночью я ощущала, как черные руки смыкаются на горле и душат, а после кровь растекалась по телу, заливалась в нос и горло. Я вскакивала, пряталась в свете, но это не помогало.

Через пару дней после нашей с Марком последней встречи у меня случилась паническая атака. Самая сильная и неконтролируемая за всю жизнь. За весь период после появления Марка в жизни.

В тот момент я сидела на кухне, обнимая пальцами кружку с чаем. Фрида лежала рядом и сопела. Все казалось мне спокойным, тихим, пока не выключился свет. В итоге оказалось, что это перебой с электричеством, о чем я в итоге догадалась, когда все вернулось минут через сорок, но это время было мучительным.

Сначала я ходила по дому, надеясь найти причину, потом смотрела в окна, только сопровождалось все это потоком слез и дрожью в руках, которую никак не удавалось успокоить. В себя я пришла позже, оказавшись на полу в углу гостиной, прижимая к себе колени. Футболка была мокрой от слез, ноги сильно затекли, в горле пересохло. И почему-то в тот самый момент охрипшим от рыданий и внутриутробного воя голосом я позвала сквозь резко включившийся ослепляющий свет только одного человека:

— Марк!

В моменты, когда голова была более-менее светлой, я понимала, что помешалась, что так не должно продолжаться. И как бы не хотелось убежать от всего произошедшего, я все равно, просыпаясь, включая свет, ложилась обратно, обнимая край одеяла, и шептала его имя. Мне хотелось ощутить снова безопасность, которую он мне дарил — через шум, страх и кровь. Я снова и снова думала, что он имел ввиду, когда говорил о моем долге перед ним. Марк был никем иным как психом, но только психом, спасшим мою жизнь. Возможно, он был прав, когда утверждал, что я неблагодарная.

Закончив в очередной раз говорить с Егором, который почему-то уже активно планировал мое возвращение — пора бы, осталось два дня — я достала сумку и смотрела на нее, как на абсолютно незнакомый мне предмет. Что-то из нее даже не доставала. Я устало вздохнула и села на постель. Мне было неизвестно, можно ли теперь выходить из дома, хотя все вокруг способствовало этому: больше не было ни Марка, ни людей, ни выстрелов — ничего. Но я все равно не могла позволить себе выйти. Я не хотела. Этот замкнутый мир стал частью меня. Невыносимо было представлять встречу с родителями, с Егором, работу. Это все стало мне чуждым. Я хотела лишь еще один разговор.

Я снова отложила сборы и взяла в руки телефон. Его голос постоянно крутился в мыслях, новые вопросы появлялись в геометрической прогрессии. Я лично попросила Марка уйти, сама хотела его исчезновения, сама желала отказаться от своей ошибки, но понадобилась пара дней, чтобы полностью поменять мнение. Дрожащим пальцем пролистывала историю вызовов, ища тот самый номер телефона.

Внутри все перемешалось. Я хотела все забыть, как страшный сон, уехать, начать все по-другому. Я не хотела покидать эту тишину, не хотела заполнять жизнь фоновым шумом. Я хотела больше никогда не встречать Марка, не видеть перед собой оружие, незнакомых угрожающий людей. Я не хотела забывать ту ночь.

Я хотела, чтобы мне еще хоть раз было так же хорошо.

От затянувшей паузы меня оторвала Фрида. Она быстро вскочила с пола и стремительно зашагала к двери. В этот момент мое дыхание сбилось, живот закрутило. Идти туда не хотелось, оставаться в четырех стенах не хотелось еще больше.

Фрида сидела у двери и виляла хвостом. Она не лаяла, не рычала, не скалились. Такое поведение собаки заставило меня немного расслабиться. На секунду я представила, что за дверью стоит мама — этому я вряд ли обрадовалась по-настоящему, — и медленно подошла ко входу. Мысленно, конечно же, проклиная тех, кто решил, что в двери не нужен глазок. Моя рука обожглась о достаточно прохладную ручку и потянула ее вниз. Фрида не двинулась с места, когда дверь отворилась, потому что это были не мама и не папа.

Я смотрела на Марка, как на второе пришествие. Он смотрел на меня и как-то хищно улыбался, в глазах, серых льдинах, плясали дьяволята. Выглядел Марк достаточно просто: никаких рубашек, брюк, даже не пальто, а лишь куртка, небрежно натянутая на серую кофту, и спортивные штаны. Мы смотрели так друг на друга некоторое время. Темные следы под его глазами казались мне увеличенными, а бледность усиленной.

— Привет, — его губы расползлись в еще более кровожадную улыбку, — я зайду?

Животный страх, который быстро затмил так сложно признаваемую радость, хотел заставить меня отказаться, но я не могла сказать и слова. Он лишь усмехнулся от моего вида:

— Тормозишь, да? — Я даже не кивнула, хотя это было необязательно. — Юля, ау!

Марк пощелкал у меня перед лицом пальцами, заставляя часто заморгать. Я сделала шаг назад — скорее инстинктивно — и дала ему возможность войти. Фрида также отодвинулась в сторону. Он переступил порог, а я забыла, как дышать, потому что между нами было слишком маленькое расстояние.

Марк оценивающе посмотрел по сторонам. Сумерки стремительно накрывали все вокруг, поэтому дома успела образоваться темень. В этом освещении он выглядел достаточно угрожающие даже в таком простом одеянии. Его темные волосы были взлохмачены, а глаза направлены куда-то в сторону от меня. Молчание продолжалось.

Я автоматически решила пройти в сторону кухни, чтобы поставить чай. Ноги были ватными, а из руки чуть не выпали чистые чашки. Марк какое-то время постоял в коридоре, ничего не говоря, но, не дав включить чайник, заговорил:

— Не нужно, — я дернулась, попутно нажимая снова на кнопку. — Лучше надень что-нибудь потеплее.

Я нахмурилась и медленно завернула за угол кухни. Он стоял все там же, не раздеваясь. Я опустила голову, чтобы осмотреть свою одежду: футболка, штаны и тапочки.

— Зачем? — Голос был тихим, так мне казалось, что спокойствие продлиться подольше. Наши глаза с Марком встретились. Он улыбнулся.

— Прогуляемся. — Он протянул руку к Фриде, но собака даже не отреагировала. Марк медленно провел по ее холке, а после выжидающе на меня посмотрел. — И чего ты стоишь? — Брови взлетели вверх. — И почему у тебя вообще такая темнотища? Глаза не жалко?

Его поведение мне не удавалось оценить. У меня не было времени обдумывать, что происходит, почему Марк ведет себя так, словно ничего не происходило пару дней назад, почему его заботит такая мелочь, как мое желание снова и снова окунаться в страх темноты, и почему мне не послышалось, что он хочет прогуляться.

— Мне же нельзя выходить, — после моих слов мой тюремщик выпрямился и устало вздохнул.

— Извини, что не успел выписать официальное разрешение с печатью и подписью, — издевался, но как-то по-доброму. Я проглотила ком в горле. Пальцы немели. — Не тяни время, просто надень что-то теплое и пошли уже.

Я стояла, потупив взгляд. Темные волосы казались мне взъерошенным полем, а холодные глаза в сумерках становились иссиня-черными. Я словно на секунду залипла на его профиль, совершенно не осознавая все, что он сказал. Спорить не хотелось. Когда Марк прищурился, чем напомнил мне о реальности происходящего, мои глаза сами прикрылись, а после устремились в другую сторону. Я лишь слабо кивнула и пошла в сторону комнаты, чтобы взять кофту. Разворачиваясь, услышала, как Марк удовлетворенно хмыкнул. Тому, как я пошла одеваться или как инстинктивно вспомнила о своем аресте — неизвестно.

В ушах как-то неприятно звенело, когда мои руки пролезали в рукава самой теплой из привезенных кофт. Фрида увязалась за мной и наклоняла голову в разные стороны. Стоило и ее тоже взять погулять, но что вообще значит «погулять»?

Мы снова встретились в коридоре. Марк стоял все так же, как и до моего ухода, облокотившись плечом о стену. Его холодный пронизывающий взгляд был направлен на одну из дощечек на полу. Мне начало казаться, что, задержись я на пару минут, в полу оказалась бы дыра. Я посмотрела на него и почувствовала, как внутренней огонек, зажегшийся от его появления, заглушал страх и дарил легкое чувство теплоты.

Я остановилась в двух шагах от Марка, чем прервала его мысли. Он выпрямился, посмотрел на меня и, словно ему было неинтересно, вышел на улицу. Мне оставалось лишь все в том же недоумении натянуть на себя куртку, ботинки, найти ключи от дома и погладить Фриду на прощание.

Неуверенность отталкивала меня от двери на веранде, хоть за ней и стоял Марк. Я смотрела на ручку, не решаясь открыть. Конечно, он мог ликовать, что выдрессировал меня настолько качественно. Когда-то появившееся желание сбежать растворилось в полном нежелании выходить. Две серые льдины сканировали каждый миллиметр моего лица, считывая эмоции: замешательство, страх, сомнение, волнение. Сначала я почувствовала себя полной дурой, когда уголок его губ дрогнул, словно он радовался успеху эксперимента над лабораторной мышью, но только потом я уронила на сердце большой камень — в его глазах тлели сожаление и грусть. Или мне показалось...

Когда холодный ветер ударил в лицо, почувствовалось облегчение. Я поспешила наполнить грудь свежим воздухом. Осень полностью вступила в права, поэтому, игнорируя стрелку на часах, сумерки опускались на землю. Голые деревья бросали на округу пугающие тени, но даже они не могли омрачить долгожданную свободу. От умиротворения с окружающим миром меня оторвало покалывание кожи, обожженной почти что ледяным ветром. Марк был прав, когда просил одеться теплее. Он смотрел на меня выжидающе, ничего не говоря. Когда я резко убрала руки в карманы куртки, усмехнулся:

— Я разве не говорил про теплую одежду? — Строгость его тона окончательно пробудила меня от потерянности в сыпучих песках мыслей. Это был все тот же Марк, которого мне было некомфортно подпускать к себе на расстояние меньше вытянутой руки. — Язык проглотила?

— Мне тепло. — Я говорила все так же тихо. Во мне сразу проснулось желание уткнуться носом в воротник куртки, но сдержалась, чтобы Марк не отправил меня обратно в дом.

— Будь по-твоему, — с этими словами он оторвался от места и начал уверенно идти в сторону калитки. Я поспешила за ним.

И тут, покинув наконец-то территорию, которую уже и не чаяла покинуть при жизни, вдруг задумалась, что во всем происходящем что-то определенно ненормально. Марк уверенно направился по проселочной дороге, не оборачиваясь. Мне оставалось идти позади него, упираясь взглядом в широкую мужскую спину. Ширина его шага значительно отличалась от моей, потому приходилось местами ускоряться, когда я слишком тонула в своих мыслях. Марк даже не оборачивался, но подкоркой точно чувствовал — я следую за ним. Появившееся чувство тревоги заставляло меня непроизвольно оглядываться назад и по сторонам. Мы шли молча до окончания линии домов, пока внутренний гид по родной местности не напомнил, что дальше будет лес.

Мысли завертелись в голове. Расслабленный вид Марка, и некоторая печаль в его глазах, и непонятная прогулка на ночь глядя — все никак не укладывалось. Его грозный, казалось бы, огромный силуэт шел точно по заранее подготовленному маршруту.

— Куда мы идем? — Я прибавила немного усилий, чтобы поравняться с ним. Теперь маяком мне служила не крепкая спина, а одинокий фонарь в конце улицы, который уже включился. Марк ничуть не изменился в лице, когда услышал мой голос, даже не посмотрел на меня. Возможно, на него повлияло мое сбившееся дыхание от переменных всплесков скорости, либо все-таки мой вопрос, — но Марк немного убавил скорость своего шага.

Мне стало гораздо легче идти, отчего попытки разглядеть на лице мужчины хоть одну подсказку, объясняющую происходящее, предпринимались мною чаще. Ответа от него так не последовало, хотя я уже в общем-то забыла про свой вопрос. Мы шли рядом метров двести, пока не пришла пора ступить на узкую тропинку, ведущую прямо в лес. У ее начала Марк практически остановился, пропуская меня вперед.

Мы шли по маршруту, по которому я ходила месяцами. Годами протоптанная лесная тропа плохо проглядывалась, но я знала каждый ее поворот наизусть, если только мне не уготовано сюрпризов. Марк не издавал никаких звуков, кроме ломающихся под ногами веточек. В какой-то момент я решила попытать удачу снова, в ином случае с его стороны это как минимум невежливо:

— Ты скажешь мне: куда мы идем? — Я старалась скрыть раздражение, волнение, нарастающую с каждой минутой панику, которая по мере возрастания была тождественна моим замерзающим конечностям. В лесу ветер дул не так сильно, но за прогулки от дома до леса я неплохо так подмерзла.

— Просто гуляем, — его голос был каким-то отрешенным, словно он не со мной, а совсем в другом месте. Возможно, его мысли сейчас были слишком заняты, но это никак не помогло мне найти душевное равновесие. Но его голос был мною осязаем — я чувствовала его шеей, которую словно в дополнение обжигало горячее дыхание Марка, только другие органы чувств намекали о расстоянии между нами. Понимая, что нет другого способа проверить, я резко оборвала свой шаг, развернулась лицом к Марку — и точно, не меньше метра, но мое тело ощущало опасную близость, хотело ощущать, — он тоже остановился. Я увидела в темноте, как его брови слегка взлетели вверх, моментально возвращаясь обратно.

— С какой это стати? — Мои слова прозвучали резко. Среди деревьев было достаточно темно, но это не избавило меня от его раздраженного взгляда. Марк возвышался надо мной своей громоздкой фигурой, загоняя под землю. Я чувствовала себя зверем, загнанным в ловушку. Пожалев о своем гневном выпаде и позабыв о холоде, я смотрела на него завороженно, словно это могло меня отчего-то уберечь. Я чувствовала страх, и как одновременно с ним разливается эта предательская истома от его власти над моим сознанием.

— Просто. — Он пожал плечами и тяжело вздохнул. В лесной темноте, которая усиливалась с каждой секундой — ох уж эти короткие световые дни — я начинала тонуть в глубине его глаз. — Неужели ты не можешь расслабиться? — Он спросил это тише, аккуратно сокращая расстояние между нами. Я испуганно вдохнула. Сантиметров пятьдесят.

— Странно спрашивать такое после всего. — По коже побежали мурашки. Он стал еще ближе. Сантиметров тридцать. Его интонация обжигала душу. Мне хотелось скрыть все свои чувства, чтобы не дать ему желаемого. Но среди окружающего холода все-таки почувствовала дуновение горячего дыхания.

— После чего? — Он усмехнулся, прекрасно понимая, о чем я. Мои щеки начинали краснеть, потому что он стал еще ближе. Я захлебывалась в его глазах, а тело сдавалось от настолько близкого тепла.

— После всей нервотрепки, что мне устроил. — Я старалась собрать всю злобу и презрение в этой фразе, но не получилось. Марк дотронулся до моего лица, отчего сердце нервно завибрировало. Я наконец увидела, как приподнимаются уголки его губ в улыбке.

— Не лукавь, я точно знаю эпизод, когда ты была полностью расслаблена.

Я резко оторвалась от него, показывая всю оскорбленность. Чертов идиот. Я развернулась на сто восемьдесят градусов и продолжила путь, надеясь, что смогу сбежать от него куда подальше. Я точно знала, что рано или поздно он начнет использовать произошедшее против меня. Это было слишком лично, слишком запретно, слишком грязно, чтобы вообще говорить об этом вживую. Мне неожиданно захотелось содрать с себя кожу. Краем уха, прерывая свое злобное пыхтение, я услышала, что Марк продолжает следовать за мной. Марк догнал меня за пару шагов, но разворачивать к себе лицом не стал.

— Это уже неважно. — Проговорила я, надеясь, что на этом он больше никогда не поднимет данную тему — наивная. Мне показалось, что я услышала усмешку.

— Почему? — Теперь его голос изменился до заинтересованного. Вряд ли Марка что-то забавляло так же, как мои наивные попытки скрыть очевидное. — То, что произошло...

— Было ошибкой. Не больше. — Я оборвала его и ускорила шаг, чувствуя внутри укол совести за, возможно, оскорбленно мужчину. Хотя что-то внутри меня почувствовало себя обижено.

Удивительно, что когда я последний раз шла по этой тропе, то была готова безостановочно лить слезы по бывшему мужу, а теперь шагала перед человек, не единожды направляющим на меня оружие. Я старалась расслабиться, не думать о тепле, что исходило от Марка, о дрожи в сердце от одного его взгляда, о его желании убить меня в этом лесу. Только вместо расслабление получила покалывание пальцев рук и ног от переохлаждения.

Несколько минут мы шли в молчании, отчего тревога усиливалась. Смотреть вперед было все сложнее из-за захватывающего территорию вечера. Теплее мне не становилось, как бы я не пыталась растирать в карманах пальцы. Из-за невозможности разглядеть что-либо по сторонам стала ощущать знакомый с детства страх перед темнотой, и только, как бы противоречиво это не было, тихие шаги за спиной прогоняли ностальгическую фобию.

Мне не нравилось наше молчание, но и прерывать его первой не хотелось. Неловкость заслонила мои дыхательные пути.

— Это в этом лесу ты представляла себя принцессой? — Неожиданно услышала его совершенно спокойный голос. Я хотела было остановиться, но тогда диалога у нас точно не получится.

— Да, — я огляделась, словно надеялась увидеть что-то интересное в темноте, — именно на этой тропинке. — Мне нравилось говорить, не видя его глаз.

— И что же тебя тут так привлекало?

— Тишина. — Спокойно ответила я. Вместо тишины сейчас слышались шаги Марка и какой-то шелест сбоку, отчего я непроизвольно вздрогнула.

— Это белка, — Марк, как дикий волк, чувствовал мой страх. Я промолчала, чтобы не подтверждать его мысли. Ноги в ботинках начинало сводить от холода, неприятные покалывания усиливались. Нужно было и об этом молчать, чтобы не доказывать правоту его слов. — А что после леса?

— Озеро, — сразу ответила, уже потом удивишься его вопросу. Я решила воспользоваться ситуацией: — Ты разве не знаешь?

— Откуда? — До моих ушей донесся звук, словно Марк цокнул. Я невольно улыбнулась, понимая, что такого проявления его эмоций не замечала. — Это же ты местная, не я. Остановись.

Снова мое тело зачем-то его послушало, снова я доказала, что веду себя, как выдрессированная собака. Мне не хотелось поворачиваться к нему, опасаясь наихудшего.

— Зачем?

— Не говори ничего.

И мы снова замолчали, только уже стоя ровно на земле. Я старалась всмотреться в лесной массив, но потемки никак не хотели расступаться передо мной. Мое тело было окутано холодом. Я ждала действий с его стороны, но он даже не шевелился. Мне удавалось расслышать его размеренное дыхание, что доказывало присутствие Марка.

Я не понимала, чего мне стоит ожидать, пока не услышала очередной треск веток. По спине прошлась дрожь. Затем еще один треск, и я наконец-то услышала. Услышала, что не слышала с самого детства — ночной лес. Страх отошел на задний план. Теперь я точно могла расслышать, как, пользуясь темнотой, по веткам скачет белка, как ветер раскачивает верхушки деревьев, отчего некоторые иглы осыпаются, а другие шуршат друг об друга. И в конце концов, погрузившись в эти ощущения, становясь частью этих звуков, услышать, как где-то вдали что-то то мелодично поскрипывает, то стрекочет, а иной раз присвистывает.

Марк поймал мою мысль:

— Это гренадерка, — я усмехнулась — все-то он знает, — такая маленькая смешная птичка.

— Почему смешная? — Я невольно улыбнулась.

— Потому у нее хохолок на голове похож на шапку гренадера. — Я растянула свою улыбку еще шире, радуясь, что он этого не видит. — Видишь, как много мы начинаем слышать, когда не можем видеть. Пошли.

Его философская мысль проскользнула в меня и уколола одну из частей души. Я замерла, не зная, что ответить. Мне вдруг захотелось повернуться и посмотреть на него, но так и не решилась. Мои мысли окончательно запутались, переплетаясь друг через друга. Если он не планировал причинять мне вред, то какая у него цель? Дать мне послушать пение птиц?

Глаза постепенно привыкали к темноте, поэтому свои шаги я делала достаточно осознанно, точно понимая, куда надо ступать. Слова Марка перекручивались, завязывались и снова рассыпались в моих мыслях. Под кожей зарождалось осязаемое умиротворение, причину которому мне не удавалось понять. Вдруг я заметила, как впереди деревья начали расступаться и показалось уже достаточно потемневшее небо.

Мы с Марком вышли на просторную дорогу, по которой от ветра, словно морская волна, бежал песок. От отсутствия солнца и холода он казался серым, неприметной пылью, а поля вокруг выглядели, как чье-то грустное видение: осень быстро высасывала жизнь из высоких зарослей травы, оставляя только завядшие тела. Марк поравнялся со мной, и мы на секунду встретились глазами. Два куска льда прожигали меня изнутри, ярко выделяясь на скрывающихся в темноте чертах лица.

Он мне ничего не сказал, а просто прошел дальше. Оттряхнув себя от очередной завороженности, я последовала за ним. Мне слабо представлялось, какой будет наш дальнейший маршрут, ведь совсем недалеко располагалось озеро, а рядом усадьба, очертания крыши которой я, лишь по памяти визуализируя, могла рассмотреть впереди. Но Марк шел, словно на самом деле знал дорогу.

Ветер проникал под кожу, воздушными потокам проносился по венам и артериям, заставляя меня постоянно дрожать. Я уже не могла контролировать вибрации тела, которые на открытой местности усиливались с каждой секундой. Руки в карманах уже не грелись, ноги казались мокрыми, отчего было еще неприятнее. Не выдержав, я все-таки уткнулась носом в ворот куртки, словно собственное дыхание могло меня согреть.

— Ц-ц, — услышала я, как только мой нос исчез под плотной тканью. Мои взор исподлобья устремился в сторону Марка, и на его лице я увидела закатанные глаза, что являлось признаком лишь одного — да, он предупреждал; да, его раздражает моя глупость.

Он мне ничего не сказал, мы просто шли дальше, постепенно различая черное расплывшееся в пространстве пятно. Озеро еще не покрылось даже тонким льдом, поэтому его гладь отражала темноту неба, из-за чего напоминала бездонную пропасть. Обезжизненный рогоз лежал вокруг воды, как падшие в битве воины.

Мы смотрели на озеро сверху вниз, не решаясь спускаться. Я украдкой посматривала на Марка, который продолжал думать о чем-то своем. Близость с водоемом только усиливала порывы ветра и внутреннее ощущение холода. Я откровенно поежилась, понимая, что только усугубляю настроение Марка. Он продолжал смотреть на воду, казалось, что холодно ему не было: идеальная осанка, прямой взгляд, тепло, доносившееся до меня даже без прикосновений.

И в дополнение ко всему начал моросить дождь.

Мое психоэмоциональное состояние теперь уже колебалось от плохого до ужасающего. Мысленно в своей голове я проклинала идею Марка выпустить меня наружу, гораздо теплее было сидеть запертой дома, а не шататься по холодной улице не в самой теплой одежде — моя проблема, бесспорно. На какие только мысли не способна нагнать человека неудовлетворенная потребность в ощущении комфорта, но эта прогулка теперь не только пугала меня, а еще и начала раздражать. Мое недалекое будущее теперь представлялось никак иначе, как смерть от пневмонии в одиночестве.

— Марк, —тихонько позвала его я, надеясь не привлечь лишней агрессии.

— Ты замерзла, — он не спрашивал, а просто оценивал мое состояние. Я услышала тяжелый вздох, не решаясь посмотреть на него. Марк резко развернулся. — Пошли.

Он быстро сдвинулся с места и направился в обратную сторону. Я не сразу среагировала на его действия, поэтому мне пришлось ускоряться. Марк шел достаточно быстро, о чем я уже успела забыть. У меня не было времени удивляться, почему он так просто услышал мою просьбу, не возмутившись. Дождь немного усиливался, а нет ничего неприятнее осеннего дождя.

Внезапно вместо нашего изначального маршрута Марк направился в сторону старой усадьбы. В потемках это здание выглядело зловеще: фасад был не желтый, а грязно-серый, местами оторванное покрытие крыши пугающее колыхалась от порывов ветра, и даже на половину уцелевший величественный балкон не веселил эту картину. Марк уверенные шагами ступал в сторону входа.

— Ты хочешь зайти внутрь? — Спросила я, остановившись. Марк повернулся, на его лице мелькнуло недоумение. Заходить туда в такую темноту мне абсолютно не хотелось — во мне снова играл детских страх.

— Там нет ветра, — сухо процедил он, — ты хоть немного отогреешься.

Больше он ничего не сказал, а я, признавая логику его слов, последовала и дальше за ним. С мужчиной чувство безопасности увеличивалось, каким бы он ни был. Я не стала уточнять о возможности наткнуться на бездомных личностей, потому что выдала уже достаточное количество слов в противовес действиям Марка. А он просто хотел, чтобы я следовала за ним.

Марк на секунду остановился в расшатанных дверях, полез в карман и включил фонарик на телефоне. Он лишь украдкой посмотрел на меня, словно хотел убедиться, что я иду за ним. После его фигура исчезла внутри. Я поежилась от холода и, не находя иного выхода из ситуации, последовала в здание.

С последнего раза, что я здесь была, ничего не изменилось, только ветер свистел, проникая через крышу и разбитые окна. В некоторых местах капало с потолка, образуя в разбитом полу маленькие лужи. Но Марк оказался прав — внутри все равно было немного теплее. Свет фонаря освещал первый этаж, позволяя мужчине осмотреть интерьер усадьбы. Марк аккуратно ступал по разрушенным полам, продвигаясь чуть ближе к лестнице в центре зала. В этот момент что-то кольнуло у меня внутри — поведение Марка напоминало мне свое собственное, когда я впервые здесь оказалась. Величественные колонны были неизменными столпами, которые, скорее всего, держали большую часть конструкции на себе. Марк обернулся.

— Пошли наверх, — сказал он мне, качнув головой в сторону лестницы. Я вздрогнула, проглотив комок в горле. Меньше всего сейчас хотелось наткнуться на маргиналов, хотя один из них стоял передо мной.

— Может не стоит? — Мой голос дрогнул. На лице Марка расползлась усмешка.

— Юля, ты что, боишься? — Он смеялся надо мной. Я не решилась ответить. Вдруг что-то наверху скрипнуло, отчего мое тело непроизвольно дернулось. Марк посмеялся. — Не бойся, кролик. У меня с собой пистолет на крайний случай.

Я не стала говорить, что эта информация меня не только не порадовала, но еще и вернула прошедшие страхи. Я не двинулась с места.

— Ты хотел меня убить? — Высказала я свое предположение. Марк повернулся, теперь на его лице расплылось недоумение вперемешку с негодованием. Он нахмурился. Тень от фонаря делала его профиль точеным, выделенным.

— Ты что, глупая? — Его возмущение эхом пронеслось через колонны. Будь там кто-то — нас бы услышали. На секунду я и правда почувствовала себя глупой. Марк покачал головой, а лицо снова стало безэмоциональным. — Если бы я хотел тебя убить, то не тащился бы ради этого через лес в какую-то заброжку.

Он отвернулся и двинулся в сторону лестницы, аккуратно наступая на первую и последующие ступеньки и двигаясь боком. Какое-то неожиданное чувство стыда нахлынуло на меня. Я закусила губу, понимая, что возможно снова задела его, только на этот раз ложным подозрением. Картинка быстро сложилась в голове и заставила поморщиться от собственных тривиальных мыслей. Я внимательно рассматривала каждую половицу под ногами, чтобы последовать за Марком, который уже прошел почти половину.

Я следовала прямо за мужчиной в надежде, что эта старинная каменная постройка не посыплется от наших шагов. Перила уже давно частями обвалились и кусками валялись на полу. Марк шел аккуратно, направляя фонарик то под ноги, то над головой. Когда лестница закончилась, мы с ним столкнулись в еще одном зале, напоминающем тот, что на первом этаже. Впереди была темнота, отступающая местами от фонаря. Марк мимолетно посмотрел на меня и прошел дальше.

Разрушенная мебель, громада стекла от разбитых бутылок, какой-то мусор, оторванные обои и расковырянный, местами сгнивший паркет — все это бесконечно попадалось мне на глаза, пока мы аккуратно продвигались по второму этажу. Марк ничего не говорил, поэтому аккомпанементом для нашего путешествия стали свистящий в крыше ветер и звук разбивающихся о поверхность капель дождя.

Наши тени медленно завернули за угол. Лишенный двери проем пропускал в одну из комнат, под ним вместо паркета была зияющая черная дыра с насыпью из пыли, стекла и прочего мусора. Марк осветил это место, плавно продвигаясь в комнату.

— Аккуратно, — шепнул он мне, указывая на пропасть.

Мне все больше не нравилась эта затея. Бесцельное хождение по ненадежной конструкции со следами пребывания нелицеприятных людей. Я давно уже не ощущала себя подростком, который здесь улавливает особую атмосферу, наслаждение от пребывания в запретном месте. Это все кажется не более, чем глупостью и риском для жизни. Мы прошли в комнату, и Марк осветил ее.

Капля за каплей с раздражающей размеренностью с потолка стекала вода. Громоздкий деревянный комод стоял напротив входа, с каждым годом все масштабнее разрасталась на нем плесень. Паркет в этом помещении был почти не разрушенный, только гниль медленно уничтожала его, размягчая и оттопыривая дерево от некогда ровной линии покрытия. На стенах в некоторых местах свисали обои со странным рисунком в виде вензелей, в углу стояла одинокая покосившееся кровать без матраса. Опустив голову, под ногами я заметила разбитую картинную раму с растворенной краской.

Сохранившееся стены спрятали нас от ветра, который, казалось бы, только усилился на улице. Я снова закусила губу, не понимая, почему мы продолжаем тут стоять. Марк осматривался, периодически глубоко вдыхая запах сырости, и морщился. Неожиданно он прервался и посмотрел на меня. Наши глаза, ослепленные фонарем, встретились. Он словно пыталась прочитать мои эмоции, залезть прямо в душу и найти там что-то ценное, но вместо этого я неожиданно отвернулась и прервала контакт.

— Можем тут переждать, — он пожал плечами, — тут не дует и есть, где посидеть. Правда, сидеть я бы тут не стал. — Марк поморщился, оглядывая немногочисленную мебель.

— Стоять тоже не очень комфортно, если честно, — мой голос охрип, я неловко оглядела помещение, понимая, что сама бы не решилась сесть ни на эту кровать, ни на комод, ни на одинокий стул, поваленный на пол.

— Можем потанцевать, — с иронией в голосе произнес Марк, наблюдая, как изменится мое лицо в этот момент. Я неловко отвела глаза в надежде, что это просто шутка. Мне вдруг захотелось сесть на любую поверхность или стоять несколько часов на ногах. Видимо, его удовлетворила моя реакция. — Когда еще ты будешь танцевать в заброшенной усадьбе под звук дождя?

— Не сказала бы, что испытываю в этом необходимость, — процедила я, делая шаг в сторону, но Марк резко перехватил меня, сильно сжимая рукой талию. От неожиданности с моих уст слетел вскрик.

— Не кричи, — он приблизился.

Теперь между нашими лицами было не больше нескольких сантиметров. Я проглотила комок в горле. Все тело резко затрепетало, защекотало. Мои легкие отказывались принимать в себя воздух. Я смотрела ему прямо в глаза, ожидая последующих действий. Ноги стали ватными, тело моментально согрелось проносившейся по венам кровью. Две льдинки прожгли меня насквозь, оставляя ноющую дыру где-то внутри, которая хотела чем-то заполниться. На секунду, всего на секунду, я уловила желание его поцеловать, но он отстранился раньше, также придерживая меня за талию. Его рука сжимала кожу через несколько слоев одежды, обжигая ее. Иголочками по телу распространялось это предательское наслаждение от его действий.

Я непроизвольно задрожала, боясь, что Марк захочет сделать что-то плохое со мной, повторить наш запретный опыт прямо здесь. На глаза выступили слезы от нависшей надо мной опасностью снова стать жертвой соблазна. И только где-то в глубине души зажглось удовольствие от происходящего.

Марк был как обычно спокоен, слово ничего сейчас не происходило. Он, сохраняя свое равнодушие на лице и придерживая меня рукой, что-то активно пытался найти в телефоне. Его палец быстро пролистывал сенсорный экран, иногда только брови на мгновение сходились к центральной линии. Я не решалась что-либо сказать, хотя хотелось возразить, сказать, чтобы он отпустил. Доказать ему, что мне это не нужно.

Все мои мысли прервала размеренная музыка, которая неожиданно вылетела, словно птица из клетки, из динамика телефона Марка. Это была мелодия, начинающаяся флейтой, постепенно набирая обороты, приглашая другие инструменты. Марк усмехнулся, ненароком глянул в мое недоумевающее лицо и положил фонариком вверх телефон на гниющий деревянный комод.

— Что ты делаешь? — вырвалось у меня, когда, ухмыляясь, он протянул меня на несколько шагов в сторону и встал прямо напротив, не убирая своей руки.

— А как мы без музыки будем танцевать? — Его игра меня пугала, потому что я не понимала, что именно он от меня хочет. Это все казалось каким-то наваждением, безумием, которое не может быть реальным.

— Я не умею, — прошептала я, уповая, что это его остановит.

— Я тоже бальной школы не заканчивал, — в голове вдруг снова образовался маленький мальчик с светло-серыми грустными глазами, наполненными одиночеством. — Боже, Юля! Расслабься уже. Я не собираюсь тебя бить, насиловать, убивать. Просто расслабься, наслаждайся музыкой и попробуй.

После этих слов он, не ожидая моего согласия, сделал шаг вперед, параллельно закидывая мою руку себе на плечо, а вторую зажал между своих пальцев. Наконец-то я поняла, что ему тоже было зябко — его, по сравнению с моей, большая рука была на ощупь, как льдинка. Он самонадеянно переплел наши пальцы. Последовал следующий шаг. Я на мгновение отключила голову... И больше ее уже не включила. Мое тело поддавалось каждому движению Марка: он делал шаг вперед — я назад; и наоборот. Музыка струилась из динамика, преображая все вокруг, стирая грязь, плесень. Все вдруг стало мне неважно.

Когда на фоне заиграло соло скрипки, Марк перекрутил меня, а после прижал еще крепче к себе. Все это время у меня не хватало смелости посмотреть на него, но в это мгновение не осталось выбора. В потемках, улавливая слабый свет от фонаря, он впервые предстал в моих глазах по-настоящему красивым. Я больше не видела зла и отстраненности в его глазах, лицо не казалось мне угрожающим. Все мои плохие мысли расщепились до атомов. Мне вдруг стало так легко.

— Вот видишь, — прошептал он мне на ухо, размеренно покачивая нас из стороны в сторону, пока не двинулся назад. Я потянулась за ним. — Иногда так приятно просто наслаждаться моментом, жизнью.

— А есть ли у меня эта жизнь? — Я не отрывала от него глаза — это давало мне возможность находиться в сером омуте как можно дольше. Марк был серьезен, хотя словно под кожей, словно где-то там внутри я знала, что он испытывает нечто положительное тоже. Холод больше не чувствовался, мне с каждой секундой становилось только горячее.

— Что ты имеешь ввиду? — Кажется, закончилась одна песня, и началась другая. Я вдруг услышала пианино.

— Ты говорил, что я должна тебе много жизней. — Я стала смелой, я больше не боялась. Даже если бы через мгновение он убил меня, ничто во мне об этом бы не пожалело. Наваждение, из которого не выбраться. Согревшаяся рука Марка вдруг дотронулась до моего подбородка, отчего внизу живота стало слишком горячо, я отчетливо чувствовала, как краснеют щеки и грудь.

— Мы все кому-то должны, ты не исключение. — Я видела, как на льду проскользнула печаль, но слишком быстро исчезла.

— Но я не понимаю почему, — в моем голосе была мольба. Может именно сейчас, когда границы между нами стерты, я смогу узнать правду. Только Марк границ не стирал:

— Иногда проще ничего не понимать. Особенно тебе, — его губы сжались в линию, а глаза прищурились. Возможно, это была подготовка к будущей экзекуции, ирония, способная уничтожить меня.

— С чего такие мысли?

Он резко оторвал меня от себя, нарушил зрительный контакт и прокружил через руку. Все прервалось. В ту секунду я ощутила пустоту. И даже возобновление нашей зрительной связи не вернуло мне то чувство. Он знал это, он сделал это специально.

— Потому что ты собралась вернуться к мужу.

Это был удар. На фоне заиграли трубные инструменты. Марк сделал решительный шаг вперед. Мое тело до сих пор было в его власти, подчинялось ему. Только душа моя разорвалась на части. Мне снова стало стыдно, словно я сделала что-то ужасное, словно предала кого-то, хотя никого, кроме себя, я за все время и не предала.

— Это мое личное дело. — Мне хотелось показаться уверенной, что у меня нет сомнений, касающихся моих решений, но он не видел этого. Ему так не казалось.

— Не спорю, — уголки его губ взлетели вверх на мгновение. Слишком злая улыбка для того, что было между нами секунды назад. — Только ты трусиха, Юля. Ты боишься изменить что-то, словно от этого рухнет мир. Но рушится только твоя жизнь. — Мне стало больно. Резкая боль пронзила внутренности, отдавая в голову, сердце и душу. Внутри разгорелось адское пламя, уничтожающее меня. Он бил меня сильно, наотмашь, отчего мне перехотелось быть здесь, с ним, вообще.

— Не вижу смысла это обсуждать.

Он прищурился. Через пару секунд я перестала чувствовать его тепло, еще через секунду дыра внутри разрослась в два раза, а в конце в ушах снова застучали капли о крышу, и засвистел ветер, но больше ничего. Марк отстранился от меня, отказался. Может быть мне стоило чувствовать что-то совершенно другое, забыть об этом, как о страшном сне, пожать плечами в знак того, что этот человек сам путает себя, но... Я не могла ничего из этого. Мне захотелось крикнуть ему, чтобы он подошел, чтобы обнял меня. Этот омут захватил разум достаточно сильно, поэтому ни о какой дороги назад не могло быть и речи.

Но я не крикнула, не попросила обнять. Моя греховная реальность встретилась с праведной, и обе пострадали. Мы просто вышли из усадьбы прямо под дождь и начали путь домой. Марк ничего не говорил, а только шел впереди, освещая путь. Он не имел никакого права судить мою жизнь, он ничего о ней не знал. Конечно, ему с его маргинальным образом существования проще, он может позволить себе все бросить и начать заново, а я не могла. Я ничем не отличалась от своего мужа, мое тело предало меня, поддавшись на ласку другого мужчины, такого мужчины, что вдвойне ужасно. Мне нужны были стабильность, дом, тепло и знание, что принесет завтрашний день, а не эти адреналиновые горки.

Но, когда я перестала обманывать саму себя и внушать себе все это, я приняла самое неприятное: желание почувствовать свое нутро под всей силой, что исходила от Марка, его тепло и безумие, в котором я находилась всегда рядом с ним. Только это слишком нереально, чтобы этого хотеть.

Обратно мы шли быстро. Марк мне больше ничего не говорил, даже не смотрел на меня. Первую часть пути я злилась на него, на дождь, на себя и на жизнь в целом. Потом уже злость осталось, но только моя внутренняя. Марк был во всем прав, только мне не хотелось, чтобы он был прав, мне не хотелось думать по-другому, мне было страшно. Я не могла понять его мотивов, я не могла осознать, почему его так это волнует.

Буря чувств внутри меня закончилась, осталось только пепелище, разгромленный внутренний мир. Дополнял эту картину только дождь, который, пока мы были в усадьбе, усилился. Мой мир на самом деле был бесцветный, сырой, грязный. Я делала свою жизнь несчастной, скучной, но никак не рушу ее полностью. До встречи с ним я даже не смела о таком думать. С легкостью, которая присуща тебе тогда, когда от тебя ничего внутри не остается, кроме апатии, я оказалась около дома. Марк продолжал идти рядом.

Я не знала, как далеко он пойдет за мной, когда шла через проселочную дорогу прямо к калитке. У входа в дом он продолжал оставаться со мной, но только когда я распахнула входную дверь, окликнул:

— Юля, — я повернулась. По его лицу скатилась дождевая капля. Не зная его, я подумала бы, что это слеза. — Ты свободна.

— Что? — Я отпустила ручку, не веря, что слышу это. Сделала шаг к нему, чтобы расслышать.

— Ты свободна. Не будет больше моих людей, прослушки — ничего. Ты можешь уехать. — Я пересилила себя, подошла еще ближе. Мой рот приоткрылся. Я словно ничего больше не слышала.

— Это правда?

— Да. — Он покачал головой — уверена, что удивлялся моему недоверию. Мы снова были слишком близко друг к другу. Неожиданно его губы коснулись моих, оставляя ожог с пресноватым табачным вкусом. Я была готова вот-вот потерять сознание, проснуться в психбольнице, в реанимации — где угодно. Остатки меня затрепетали от этого легкого прикосновения. Он оторвался от меня, улыбнулся — впервые за долгое время, искреннее, игриво. Только в глазах я снова увидела печаль. — Прощай, Юля.

Я так и стояла на пороге веранды, не имея силы сдвинуться. И будто ничего никогда не было, словно Марка никогда не существовало. Он растворился в воздухе, как и появился из него внезапно. Только горящие губы убеждали меня в обратном.

А на следующий день засветило солнце, впервые за две недели.

***

Я почти собрала сумку. Перед этим ее, конечно, предстояло хорошо вытряхнуть, потому что чистые вещи уже не различались от грязных. Нежданное осеннее солнце прогревало комнату своими лучами, подсвечивая пыль вокруг. Я аккуратно складывала кофту за кофтой, чтобы не пришлось потом утрамбовывать. На кровати одиноко покоился ноутбук, ожидая своей очереди. Фрида лежала на полу, наблюдая за мной. Возможно, она чувствовала, что вот-вот приедет папа. Мысленно я обрадовалась, что собаки не знают человеческого языка, чтобы рассказать ему или маме о происходящем здесь.

В моем сердце все еще зияла пустота, наполняемая переживаниями о будущем, которое все еще оставалось туманным. Буквально минут сорок назад на телефоне висел Егор, который уже не мог дождаться моего приезда. Только сомнения во мне усиливались с каждым мгновением. В ушах постоянно звучал голос Марка, его слова, сказанные с такой злостью, желчью, убивающие меня изнутри, и теплое прощание.

Я была эмоционально выжита. Я не понимала, кто я, что происходило все это время и какие у этого всего будут последствия. Я еще не могла понять, какой буду сама после произошедшего. Сны стали спокойнее, только душа все равно болела, а пустота нарастала. Я отчетливо чувствовала, что от меня прежней ничего не осталось. Только вот в какой момент прежняя я умерла.

Я подняла последнюю кофту, чтобы сложить, как из-под ее рукава выпало что-то маленькое. Звук ударяющегося о пол пластика пробудил меня. Я наклонилась и взяла в руки упавший предмет. Неожиданно все вокруг перевернулось, моя голова закружилась, а сердце забилось чаще.

«У тебя наша флешка».

Я не медлила, не сомневалась, мои руки моментально потянулись к ноутбуку.

«Ты свободна».

Секунды тянулись мучительно долго, растягивались, как жевательная резинка. Дыхание замедлилось, а руки вспотели. Я крутила в руках предмет, который точь-в-точь был похож на мою флешку, но хранил в себе вещи страшнее обычных рабочих файлов и документов.

Трусящиеся руки подключили устройство к компьютеру. Мне казалось, что может произойти взрыв, планета остановится или сейчас вылетит пуля, которая не даст мне закончить начатое, но ничего такого не произошло. Вместо этого на экране появилось некоторое количество папок, названных комбинациями букв и цифр: «06A», «07А», «08А», «09А», «010A», «nm1/89», «let//».

Я не могла даже предположить, что означают эти коды. Мои пальцы тянулись курсором к каждой из папок. В них было большое количество файлов, которые мой ноутбук не мог открыть, и таблицы. Я решила нажать на первую попавшуюся.

На вид это была обычная рабочая таблица: клетки, строки, столбцы, цифры. Заголовки «прием» и «передача» непринужденно обозначали два столбца. Отдельной вкладкой было выделено «хранение». Глазами я прочитывала строчку за строчкой: «Прием: бандероль3675 a18», «Передача а27». Были бандероли, письма, посылки. У меня вырвался смешок: не может же Марк заниматься обычной почтой. В «хранении» были такие же шифры, не считая странных промежутков вроде «s02–s22».

Подобные таблицы были в каждой папке. Я открывала одну за другой, менялись цифры, буквы, порядок упоминания. В голове медленно образовывалась каша. Казалось бы, что тут могло быть криминального. Папка за папкой, файл за файлом, курсором я перебирала каждую строчку.

Однако разнообразие мне удалось найти: в одном из файлов просто по порядку были числа от 1 до 89, закрашенные либо зеленым, либо красным цветами, еще была парочка желтых. Я устало вздохнула, понимая, что разгадывать чужие ребусы слишком глупо, не зная, что у людей в голове. Я потупила взгляд при открытии очередного сборника информации на непонятном языке — мне уже хотелось забыть обо всем этом, пока, пробежав по заголовку, не вздрогнула:

«Список нежелательных лиц».

И далее шли цифры: 7, 28, 67, 55. В голове возникло предположение, и курсор потянулся к предыдущему окну, где цифры были выделены цветами — и все совпало. Я сделала глубокий вдох. Если под цифрами на самом деле были зашифрованы люди, то из восьмидесяти девяти четырех пометили красным, а этот цвет редко означает что-то хорошее.

Мне захотелось начать сопоставлять данные из таблиц с номерами, словно это могло хоть как-то расширить картину, пока на глаза в последней папке не попался ярлык какой-то программы. Ничего подобного я никогда не видела. Значок файла был просто белым, а название зашифровано кодом. Надеясь, что это не тождественно красной кнопке, я щелкнула два раза.

«Установка файла производится только при подключении к сети Интернет. Проверьте свое подключение. Если ваш ПК подключен к сети, введите пароль:..»

Я взвыла. Никаких паролей и инструкций не давалось. Мне на секунду стало страшно, что Марк может узнать о моих поползновениях в его секретах. Я хотела уже закрыть ноутбук от греха подальше, но неожиданно мой взгляд упал на флешку, которая отрешенно торчала из ноутбука. Что-то подсказало мне остановить взгляд на куске пластика. Солнечный свет из окна падал на нее, что позволило мне увидеть неоднородность покрытия. Я провела по ней пальцем, но ничего не почувствовала.

Я схватила ноутбук в руки, начиная вертеть его, стараясь рассмотреть, что скрывается на флешке. Сразу же пришлось подключить к делу фонарик. По итогу я ахнула, увидев, что черная поверхность не однородная, а различимая по цветам. Черным маркером на флешке были выведены еле заметные цифры: «84307».

В эту минуту я почувствовала себя археологом, вскрывающим древнюю гробницу. Мой палец, преодолевая дрожь в руках, потянулся к клавиатуре и набрал эту комбинацию. Никакие внутренние ограничители не могли сейчас сказать мне и слова. Даже если бы через минуту сюда ввалились преступники или полиция — любопытство проигрывать не собиралось.

Началась загрузка.

Я проглотила горькую слюну во рту. Стало резко холодно. Я растирала ладони друг об друга, словно это могло сделать их более сухими. Вокруг наступила какая-то гробовая тишина, нарушаемая гудением моего немолодого ноутбука. Медленно белый прямоугольник на экране заполнялся зеленым цветом. Мне не хотелось отрывать глаз, чтобы ненароком ничего не пропустить.

Вдруг открылось белое окно. Вверху строчкой было написано «доступ online», отчего мои предыдущие смелость и азарт поубавились. Я понимала, что в онлайн-режиме кто-то может узнать о моих действиях. Сделав глубокий вдох, я потянула свою руку, намереваясь закрыть это все к чертовой матери, но меня остановил автоматически скаченный и высветившийся файл, одиноко располагающийся на этом белом пространстве. Я открыла его, абсолютно игнорируя остатки самосохранения. Вверху была дата, числившаяся двумя днями до того, как я приехала на дачу. Дальше шел текст, который я начала бегло читать:

«Марк, когда я говорил, что люблю непростые задачи, я не имел ввиду ужасно сложные. Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, насколько тяжело мне было выполнить твою просьбу? Очень. До сих пор не понимаю, зачем создавать такую бучу из потерянных копий, предназначенных для крысы, но раз тебе так захотелось, я все сделал. Надеюсь, ты ценишь меня в достаточной степени, потому что я нашел, что ты искал. Прикладываю актуальный список смертников 28 номера.

Сочтемся, брат!»

Далее шел список из имен людей. Я начала просматривать его, крутя в голове полученную информацию. Если Марс — это Марк, то вопросы лишь прибавлялись. Если в этой игре есть точно три персонажа: Марк, некий исполнитель и двадцать восьмой номер, — то какую цель мог преследовать Марк, с учетом, что это письмо достаточно устаревшее, а какая-то информация, которую он потерял вместе с этой флешкой, резко испортила ему жизнь. Что происходило между этими лицами я бы вряд ли когда-нибудь выяснила. И какие копии он потерял? И кто крыса? Если документы на флешке — копии, то какой смысл так надо мной издеваться?

Я крутила список: мужчины и женщины, разные имена, обобщенные определением «смертники». Мои палец двигал курсор все ниже и ниже, пока нервный импульс не ударил в голову, заставляя отскочить от ноутбука.

«Селиверстова Юлиана Викторовна».

Я вся задрожала, прикрыв рот рукой, чтобы не вырвался вскрик. Дрожь побежала по телу. Мне хотелось закричать, как вдруг тишину нарушил не стук моего сердце, а отклик из другой части дома:

— Юля, это я!

Я захлопнула крышку ноутбука, сделала глубокий вдох. Именно в этот момент, открывая дверь навстречу к отцу, я решила, что оставлю эту чертовщину в этом доме, похороню в своих воспоминаниях. Мне пришлось дать клятву самой себе, что я никогда больше это не открою, никогда не вспомню про Марка и не буду встревать в подобные истории.

И уходя из комнаты, захлопывая перед этим ноутбук, Юля не знала, что пока она читала злосчастное письмо с ее именем, словно его написала сама смерть, в программе, все в том же режиме онлайн появилось еще одно письмо, короткое и датированное сегодняшним днем: «Ты совершила ошибку. До скорой встречи».