Насквозь

После его ухода мне стало скучно. Как бы странно и неожиданно для самой себя это не звучало, но мне с ним было интересно. Мы разговаривали о разных вещах, я проникала в глубины своих чувств, воспоминаний, он что-то аккуратно с опаской мне тоже рассказывал. С Егором никогда не было так легко. Мы с ним часто были схожи во мнениях, но если случалось так, что у него и у меня разные позиции, то это вполне могло закончиться ссорой. Егор никогда не принимал чужое мнение, он считал себя беспрекословно правым. Мог с пеной у рта спорить, словно это приводило к чему-то хорошему. Мы ругались миллионы раз из-за мелочей, в которых были не схожи, это превращалось в большие скандалы, а после в дни молчания. А я оставалась виноватой...

Но мой тюремщик был спокоен. Если он не был согласен с моей мыслью, то лишь качал или кивал головой, приводил свой аргумент, обсуждал мой, но не более. Его спокойствие меня сначала напрягало, но потом на лице появлялась хитрая мимолетная ухмылка, и я успокаивалась. Он был недосягаем до меня. Хоть мне и довелось узнать какую-то часть его души, прошлого, но это была такая мелочь по сравнению с масштабами, скрывающими за серыми ледяными глазами.

И какого черта я сравниваю Егора и его?

Осознав всю странность его исчезновения, я решила не мучить себя лишними мыслями. Решение мое длилось ровно до той секунды, пока мне не захотелось посмотреть в окно. Я осознанно выключила свет на кухне, тихонько подошла и посмотрела, что там происходит. А на улице никого не было: ни его, ни людей. Я нахмурилась. Происходящее вокруг становилось все страннее.

Я оставила этот вопрос на языке, постоянно перекручивая во рту. Надежду найти на него ответ я отложила на следующий день. По итогу спать легла в очень запутанных мыслях, которые вряд ли бы привели к чему-то хорошему. И, опускаясь на постель, я заметила, что футболка намокла и со стороны груди. Отлично...

Новый день я встретила со спокойствием в душе. Мне хотелось остановить безудержный поток мыслей, с которым уже свыклась жить. Каждый день я о чем-то думала, переживала, тряслась. Прокручивала в голове одни и те же вопросы, на которые так и не находила ответы. На этот раз мне хотелось отдохнуть, перестать думать. Я, наверное, всю свою жизнь до нашей встречи с ним столько не думала и не переживала. И, что самое ужасное, мысли о побеге посещали меня все реже.

Все было точно таким же. Фрида погуляла, мы поели, я побродила по дому, насладилась чистотой, которую вчера навела. Все было спокойно. Люди на улице мною воспринимались уже как что-то обычное. Посмотрев в окно, я увидела, как они все сильнее кутаются в свои куртки. В голове даже проскользнула мысль предложить им всем чего-то теплого, потому что с каждым днем становилось все холоднее. Решив, что это не очень сочетается с общей обстановкой, я передумала.

Фрида послушно ела таблетки по назначенному рецепту, от ее приступа не осталось и следа. Все вернулось к спокойному темпу. Я присела на диван и, как сирена, раздался звонок моего телефона. Мысленно наслав проклятие на звонившего человека, уже начала предвкушать очередной разговор с мамой или, того хуже, увидеть имя мужа на экране. Но, каким бы неожиданным это не было, я увидела имя близкой подруги.

— Приветики, — ее привычная активность ударила меня через расстояние. Бодрый голос как предзнаменование очередной сплетни, которая оказалась ее делом. — Как твои дела, дорогуша?

— В пределах жизнеспособности, — самое четкое определение моему последнему состоянию.

— Отлично, — я особо не поняла, чему она обрадовалась, — значит, я могу тебе рассказать, что последнее узнала. — Выбора у меня не было, поэтому, зажав телефон плечом и начав ковырять свои ногти, я покорно начала слушать. — Я снова встретилась с Леной, — подозрительно частые встречи с моем соседкой. — Она сказала, что больше не видела эту девицу в вашей квартире. — Его квартире. — Похоже, он вышвырнул.

Мой тюремщик оставил перчатки в прихожей. Я прошла в коридор, чтобы запустить Фриду домой, пока подруга щебетала свои ошеломительные новости, которые я благополучно пропустила, потому что в ушах резко зазвенело от увиденного. Его перчатки спокойно лежали одна к одной на тумбочке. Я удивилась и этому факту, и тому, что сразу их не заметила.

— Ау, — голос Кати зазвучал раздраженнее, — ты меня слушаешь? — Нет. Теперь я ее уже не слушала.

— Прости, отвлеклась на Фриду. — Отвлеклась на единственный след, который он оставил. Мысленно мне захотелось обвести их сигнальной лентой. — Что тебе там сказала Лена?

— Что та девка больше не живет с Егором. Ее и след простыл. — Я поймала себя на мысли, что мне абсолютно нет до этого дела, а голос у Кати был увлеченным, радостным.

— Если Лена не видела, это не значит, что ее там нет, — достаточно безразлично произнесла я, при этом анализируя последние события. С учетом, как сильно мама мне навязывала разговор с мужем, да и его самостоятельный звонок, можно было допустить правдивость данной новости.

— Да брось, скорей всего она его кинула. — Катя цокнула. Я усмехнулась. Две ушедшие за один месяц женщины — грустно. Хотя, чем больше я прокручивала в голове прошедшие три года, мне все меньше удавалось найти беспрекословную причину для задержки в том доме. — Хочешь я приеду к тебе?

Ее вопрос меня ошарашил. Она задала его вовремя, потому что в этот самый момент я впустила в дом Фриду и задержала взгляд на мужчинах. Легкий холодок пробежал по коже.

— Не стоит, — я закрыла дверь так же, как и возможность приезда близкого человека сюда. — Я в порядке, правда. Свежий воздух разгружает голову. — А загадочный преступник, приходящий по ночам и ведущий различного характера беседы, загружает ее обратно.

— Как знаешь, — она явно облегченно выдохнула. — Звони, если что. — Если что — это почти все происходящее вокруг. — После отпуска жду тебя у себя на бокальчик — другой.

И мы распрощались. Я снова опустилась на диван. Где-то вдалеке витала нормальная жизнь, к которой я привыкла, но мне до нее было не добраться. Если от Егора ушла, добровольно или принудительно, его новая пассия, то это объясняло и мамину настойчивость, и его инициативу. Он надеется, что сможет исправить свою ошибку, что я все забуду, но даже от малейшего представления меня подташнивало. Нет. Этого нельзя допустить.

Перчатки, лежащие у меня в прихожей, беспокоили мою страдающую душу намного больше. Я помнила каждое его размеренное действие. Он очень внимательно раздевался и одевался, но насколько важным должен был быть тот стук в окно, что он даже забыл свою вещь.

Я прокрутила в руках это тканевое изделие: черные, достаточно плотные, идеально сложены. Я крутила их в руках, стараясь не углубляться в тот факт, что глубже вдыхаю всякий раз, когда в нос ударяет мужской запах. Запах, наполненный табаком и цитрусом с какими-то едкими цветами. Я невольно остановилось на том, что просто внюхиваюсь в этот аромат.

Юля, угомонись.

Я отложила их обратно на то место, где они лежали. Нужно было перестать делать подобные вещи, думать. Он просто какой-то псих, который держит меня взаперти, зачем-то приходит, почему-то уходит и вынуждает меня выдавливать из себя откровения. Но при всем этом мой тюремщик стал единственным человеком, с которым я говорила вживую за последнее время. Может, на меня так влияло одиночество. Эта глупая мысль остановиться на человеке, который гипотетически не может ничего для меня значить, должна была исчезнуть. Но вместо этого запах завис в моем обоняние, а от этого ощущения скрутило живот в непонятной истоме.

Юля, остановись.

Я села на диван и постаралась успокоить саму себя. Одна моя сторона искренне верила, что ничего плохого не происходит, а вторая искренне верила, что чем дальше, тем хуже. Все предыдущие «запрещенные» мысли, на которых я себя ловила, не могли привести ни к чему хорошему. И я четко вбила себе в голову, что, как только он вернется за перчатками или за очередной кружкой чая, я попрошу его больше не приходить. Даже если на этом закончилась бы моя жизнь или, наоборот, он выпустил меня — я не хотела его больше видеть, не хотела, чтобы мои мысли были закручены в больную зависимость, образованную только из-за потребности в общении.

***

Удивительно, но когда всю жизнь не сталкиваешься с подобным, то даже и не представляешься, каким образом проводится процедура развода. По итогу, с помощью пары статей, которые, дабы растянуть «удовольствие», читала и перечитывала целый день, выяснила, что делать особо ничего не нужно. Я не представляла, как говорить с Егором об этом. Если взять во внимание последние новости, то он может и противостоять. Это могло затянуться вместе с моими страданиями.

Я схватилась за голову. Мысленно приходилось рассматривать вариант, что даже не уеду отсюда, поэтому о разводе не зайдет речь, но лучше все равно составить план последующих действий.

Я прокручивала варианты, куда потом податься. Жизнь с родителями мало привлекала, потому что мама и папа не перестанут меня докучать. Родительский уклад жизни меня не устраивал. У Кати я тоже не хотела жить, так как спокойствия там никогда не было, нет и не будет. Единственный вариант, который мне удалось придумать — съем жилья. Свои деньги за отпуск я так и не потратила, у меня было некоторое количество сбережений — достаточно жалкое — но на что-то более-менее приличное должно было хватить. Да даже если и неприличное, то я не расстроилась бы.

Мне предстояло пройти сложный путь, если я покину пределы этого дома. Все это казалось мне проще, чем ранее замеченные затруднения. Я загоняла саму себя в угол. И, чтобы отрезвить свою загруженную и затуманенную голову, решила выйти на веранду и выкурить первую и последнюю гадкую сигарету.

На улице было очень холодно, но одеваться мне не хотелось. Легкая кофта, в которой я ходила дома, намного лучше подходила, чтобы, прозябая от ветра, привести мысли в порядок. Я взяла в руки сигарету, предвкушая несколько минут ужаса и отрицающего эту дрянь кашля, но пошла на это осознанно. Едкий дым по моей неосторожности попал прямо в глаза, они заслезились. Я выдохнула облако никотина, надеясь, что так избавлюсь от самокопания. Мои глаза всматривались в темную пустоту из окна. Ночь легла на землю, оставляя право лишь слышать звуки вокруг. Но я не слышала: ни шагов, ни разговоров, ни гула ветра, ни не боящихся прихода зимы птиц. Вокруг была какая-то мертвая тишина, словно должно было что-то произойти. Я понимала, что мой тюремщик может появиться неожиданно, прямо в это мгновение, нот все равно старалась внушить самой себе, что не жду. Не жду, чтобы сказать оставить меня в покое.

Не жду, чтобы почувствовать это запах.

Сигарета догорала в моих руках, а мыслей меньше не стало. «А может это и не так уж плохо?» Я выдохнула уже чистый пар, а не дым. Перед тем, как снова зайти в дом, посмотрела в сторону беседки и никого там не обнаружила. Мои брови опустили вниз. Я подошла ближе к стеклянной двери. Никого не было. Я осмотрелась в пределах возможного. Все куда-то исчезли.

Я прошла к другой стороне веранды. Машины за участком не было видно. Сначала я подумала, что мне кажется. Потом я еще раз прошлась туда-сюда по веранде, надеясь, будучи все еще в периметре дома найти какую-то зацепку. Но ничего не вышло, и до меня дошло осознание.

Вокруг никого нет. Ни одного человека.

Я мысленно уже была где-то не здесь. Моя рука на радостях потянулась к дверной ручке, чтобы снова ощутить на коже холодный ветер, как вдруг тишину разорвало оглушающим и пронизывающим до костей звуком.

Звуком выстрела.

Мне показалось, что я вскрикнула. Возможно, даже не показалось, потому что звук был настолько громким, словно стреляли в метре от меня. От страха мое тело само отпрянуло от двери, прижимаясь к стене. Мои колени стали автоматически гнуться. Я могла вот-вот осесть на холодный пол. Где-то внутри слышался лай Фриды. Мне не показалось. В ушах неприятно звенело, отдавало болью в голову. Я находилась в какой-то прострации, охваченная паникой. Снова и снова в голове слышался раскат огнестрельного грома. Коленки дрожали, я пыталась собраться, но тело оцепенело.

В себя я пришла, когда через несколько секунду раздался второй выстрел. Теперь я уже точно вскрикнула. Снова ударило по ушам, я вскочила с пола и за долю секунды оказалась внутри. Фрида сидела прямо у входа и скалилась. Увидев меня, ей стало спокойнее. Я продолжала трястись, мои уши горели, к горлу подошел комок истерики. Я пыталась на чем-то сосредоточиться, но безуспешно. Мне казалось, что никогда не слышала выстрелы так отчетливо. Тот, первый и последний раз до этого дня, оказался просто ребячеством.

Мои действия казались мне чужими. Я, охваченная паникой, погасила во всем доме свет, схватилась за нож и телефон. Внутри все требовало, чтобы я позвонила ему, но сил говорить не было. Я забилась в угол между диваном и стеной, надеясь, что смогу успокоиться. Только вместо этого меня окутывали различные идеи. Звон в ушах медленно прекращался, но даже это не смогло заставить меня трезво мыслить и забыть чертову идею — сбежать отсюда.

Окончательно здраво мыслить я перестала в тот момент, когда прогремел еще один выстрел. Я вжала голову в колени, как в песок. Страх вызывал сильный приступ тошноты, с которой едва удавалось бороться. Я закрыла уши руками.

Бежать.

Кто-то стрелял, а значит, просто так уйти отсюда не получится.

Все заняты, никто не заметит в этом хаосе.

Словно в тумане мои ноги повели меня в комнату за одеждой. Нужно было надеть что-то теплое и темное. Нельзя было оставлять Фриду. Но ей необходимо побыть одной то недолгое время, что я буду бежать до города и просить о помощи. И вызывать полицию. Мои глаза наполнились слезами. Дрожащие руки вытащили из шкафа флисовую кофту и спортивные штаны. Это была ужасная идея, но остановить меня было некому. Фрида стояла за мной. Ей было так же тревожно, может даже больше.

Еще выстрел. За ним еще несколько.

Слезы полились из моих глаз, а сердце билось настолько быстро, что ритм не совпадал с легкими. Мне стало тяжело дышать, но я не останавливалась. Растирая горячие слезы по своим щекам, продолжала натягивать на себя кофту и штаны. В голове проносился казавшийся ранее бредовым план побега. Никто никого не пощадит, если мое исчезновение вскроется. Я снова посмотрела с тоской на Фриду. Ее черные верные глаза терзали мою душу изнутри. Я сделала глубокий вдох, но это не помогло — слезы лились, а уши гудели, прокручивая один выстрел за другим. Мне угрожала опасность и другого выхода не было.

Руки не слушались. Я запуталась в штанинах, не смогла с первого раза собрать волосы. Взгляд мутнел от слез. Я сбежала в ванну, чтобы собрать хвост перед зеркалом, но ничего не получилось. Как только переступила порог ванной комнаты, на улице послышалась еще пара выстрелов, и меня вырвало. Слезы перемешивались с холодным потом, вызванным спазмом желудка. Я устало взвыла. Немногочисленное содержимое моего пищеварения выбралось на свободу. Я встала с пола и прополоскала рот. Внутри все содрогалось. Отчаяние, как лавина, обрушилось на меня. Я посмотрела в зеркало. Несмотря на произошедшее, адреналин не давал мне побледнеть. Мои глаза казались самыми безумными из всех возможных на свете. Я быстро собрала свои волосы, завязав их первой попавшейся хлипенькой резинкой.

В голове еще раз прокрутился план побега. Выстрелов больше не было, но рисковать не хотелось, и, хотя весь мой план был таковым, ноги сами шли к выходу. В полной темноте я натянула на себя кроссовки. У меня не было никакого оружия, я не решилась взять нож. Мой взгляд был устремлен в закрытую дверь. Разумные мысли пролетали мимо головы. Мне хотелось лишь больше никогда не слышать этот страшный звук.

Я повернулась и посмотрела на собаку. Меня пронзило чувство вины. Я не могла признать, что во мне сейчас правит настолько животный страх, что готова отдать на риск свое животное, ради которого еще пару дней назад рисковала жизнью. Стыд встал поперек горла. Я запрокинула голову наверх, надеясь остановить слезы. Мои колени опустились на пол перед теплой лохматой мордой. Я заглянула в черные глаза. По спине все еще бегали мурашки.

— Прости, дорогая, — я провела рукой по ее шерстяной голове, — я вернусь за тобой, обещаю.

Возможно, я совершала самую большую ошибку в своей жизни, потому что дальнейшие события зависели только от меня и моего решения. Переступив тогда порог, я изменила такой просто уклад событий.

На улице все было тихо. Не слышались ни разговоры, ни новые выстрелы, даже шагов не было. Вокруг была кромешная темнота. Одинокий уличный фонарь на садоводческой улице и то уже не горел. Если мой изначальный план увенчается успехом, то я смогу перелезть через соседский забор и сбежать. Для начала мне было необходимо вылезти через окно на веранде. Под окном было метра полтора, может чуть больше. Я собрала свои оставшиеся силы в кулак. Страх вел меня сильнее путеводной звезды в темноте.

Медленно, чтобы издавать как можно меньше звуков, я открыла окно. В это мгновение казалось, что даже мое дыхание звучит громко. Необходимо было сделать все быстро, но достаточно аккуратно, чтобы не вызвать лишнего шума. Одна моя коленка оказалась на подоконнике, вторую я подняла легче. Дальше мне предстояло только перелезь и спрыгнуть.

Я медленно и вроде бы тихо спустила одну ногу с другой стороны окна, оседлав оконную раму. Когда вторая была почти перекинутая, а ладони уже ссаднили от надавливания в раму, мне осталась пара секунд, чтобы спрыгнуть. Я оттолкнулась и полетела вниз, как мне казалось, несколько метров. От неправильного приземления в ступни ударил разряд боли. Захотелось выругаться, но мои мысли перебил звук ударяющихся в ритме медленных аплодисментов ладоней. Я в панике подняла глаза, но, только привыкнув к темноте, мне удалось разглядеть высокий силуэт.

— Браво! — Он продолжал издевательски аплодировать. Тошнота подступила к горлу. Дыхание замерло, сердце бешеное колотилось. Холод окутал меня, и я поняла, что протрезвела от одной паники, чтобы получить другую. — А открытая дверь тебя уже не привлекает?

— Я-я...— Голос дрожал. Больше всего меня пугали его спокойствие и приподнятые брови.

— У тебя тридцать секунд, пока я не передумал сделать вид, будто ничего не видел, — голос моего тюремщика звучал монотонно, словно он ловил меня за этим каждый день.

Но я не сдвинулась с места.

Когда назначенное время прошло, он сделал глубокий вдох и мгновенно преодолел расстояние между нами, схватил меня за шиворот и потащил в сторону двери. Я мысленно уже попрощалась с жизнью, потому что его действия говорили за все и сразу. Мой план был настолько идиотским, что я сама уже не могла поверить, что пошла на это. Мой тюремщик тащил меня, не прилагая особых усилий, а я не сопротивлялась. Он был зол, определенно. Мне казалось, я слышу, какое тяжелое у него дыхание. Мужчина больше напоминал проснувшийся вулкан. Он затаскивал меня по лестнице, протолкнул в одну дверь, потом во вторую. Все это непродолжительное время я не издала ни звука. Оказавшись за порогом дома, тепло сразу ударилось об меня, и мурашки побежали по телу.

Перед нами сидела Фрида. Страшнее всего мне было за нее, за единственное непричастное ни к чему существо. Особенно за мой совершенно глупый план побега. Увидев представшую картину, как меня держит за кофту разгневанный мужчина, собака сразу же оскалилась.

Он оттолкнул меня, попутно выпуская из хватки кофту. Если бы не моя реакция, я бы вполне могла грохнуться на Фриду. В доме было темно, но надежда как можно дольше не видеть его лица разрушилась, когда мой тюремщик хлопнул по выключателю. Меня ослепило. Я начала часто моргать и, в очередной раз открыв глаза, увидела перед собой его высокую фигуру с лицом, выражавшим бурлящую ярость. Ладони заледенели, ноги потяжелели. Мне не хотелось представлять, что будет дальше. Фрида продолжала скалиться, ощущая опасность по отношению ко мне. Я смотрела на него безотрывно, только потому что не хватало смелости отвести глаза.

Он стал медленно, мне казалось даже издевательски медленно, расстегивать куртку. Болезненный ком перекрыл мое дыхание. Я больше не слышала выстрелов, вместо них в ушах громом раздался звук опускающегося язычка на молнии. Он повесил куртку, затем стянул обувь, выпрямился, поправил закатанные рукава рубашки и двинулся в мою сторону. Я сделала несколько шагов назад и зажмурилась, а Фрида зарычала.

— Скажи ей успокоиться, — прорычал он мне в лицо, когда между нами было меньше вытянутой руки. Я открыла глаза и почувствовала кожей его жар. Серые льдины разрезали меня на мелкие кусочки. Я не могла вдохнуть, а глаза намокли.

— Ф-фрида, — мой голос хрипел, а ему это будто нравилось. Я видела, как на льду пляшут дьяволята. — Фрида, спокойно! — Я постаралась более четко, чтобы она поняла команду. — На место!

Она отошла от нас, и больше моего тюремщика ничего не сдерживало. Через секунду он уже заталкивал меня дальше в коридор, прижимая к стене. Его горячая рука схватилась за мое горло. Теперь я не могла дышать по-настоящему. Наши глаза встретились, отчего меня прожгло изнутри его гневом.

— Вот объясни мне, пожалуйста, — он процеживал каждое слово, выплевывая их прямо мне в лицо. Я чувствовала, как на коже остается ожог от его разгоряченной ладони. — Что тебе было непонятно в простом правиле «не выходить»? — Я молчала. Запах резких цветов и цитруса не давал мне сосредоточиться. Я схватила его руку двумя своими, надеясь пересилить страх и противостоять ему. — Отвечай!

— Я испугалась, — мне удалось лишь прохрипеть, когда он ослабил хватку, а в последствии вообще отпустил. Машинально началась отдышка. Слезы обожгли мои щеки, а шея воспламенялась от произошедшего.

— Чего ты испугалась? — Голос моего тюремщика был слишком низким, угрожающим. От одной только интонации мне было страшно пошевелиться.

— Выстрелов, — вскрикнула я. Меня пробило в дрожь. Я не могла контролировать свои эмоции. Страх обуял меня, заставляя адреналин кипятить кровь. Между нами было меньше метра. Меня нельзя было обвинять в собственном страхе. Он должен был обеспечить безопасность, а вместо этого мне грозила опасность.

— Ах, это, — он наигранно удивился. Наши глаза встретились. — А я разве не говорил, что ты должна сидеть здесь, даже если за окном гребанное землетрясение?

— Не говорил, — я претворялась уверенной. Взбешенный вид моего тюремщика пугал сильнее огнестрельного грома. — И никто вообще не говорил, что я должна сидеть здесь, пока за окном происходит черт знает что! — Последние слова я прокричала. Мужское лицо совершенно не менялось.

— Но ты должна! Это был приказ. — Теперь мои глаза загорелись гневом.

— Там, — я указала в направлении двери, — была стрельба. Непрекращающаяся определенное время стрельба, — я сделала вдох, чтобы сдержать слезы. — И это не в первый раз! — Мой тюремщик еле заметно нахмурился. — А ты предлагаешь мне сидеть на одном месте, ожидая, когда пуля влетит мне в лоб? Да кем ты себя возомнил?!

Я не узнала саму себя в приступе гнева. Наши взгляды прожигали друг друга. Казалось, он удивлен не меньше меня. Злость разрасталась по моему телу. Возможно, через некоторое время я бы уже жалела о своих криках, эмоциях и действиях, но именно в тот момент было совершенно не до этого.

Он оставался все таким же. Его удивление выражалось лишь в легком склонении головы на бок. Через секунду он усмехнулся, разорвав наши переглядки, и почти вплотную подошел ко мне. Я сглотнула, готовясь принять атаку.

— Ты моя должница, — мой тюремщик наклонился ближе, — поэтому правила тут устанавливаю я. — Он напоминал мне хищника, который вот-вот нападет: внутриутробный рык, уничтожающий взгляд и плавные движения.

Но как бы мой тюремщик себя не вел, все накопившееся возмущение и страх ему было не перебороть. Я выпрямила спину, отчего он не казался уже таким высоким. Между нами натягивалась напряженная проволока.

Я отталкиваю его от себя, упершись в сильную мужскую грудь двумя руками.

— Я понятия не имею, — теперь я делала шаги в его сторону, от неожиданности он даже опешил и сделал шаг назад, — в каком перед тобой долгу. Я знать тебя не знала, пока ты не появился в моей жизни. — Он следил за каждым моим движением, не скрывая удивления. Голос дрожал от напряжения. — Поэтому, если хочешь, чтобы я играла по твоим правилам, расскажи мне, какого черта оказалась в этой ситуации!

Он молчал, кажется, ошарашенный моим выбросом эмоций. А я наконец-то высказала все, что так давно хотела. Мы стояли молча. Мне казалось, что он рассматривает каждый миллиметр моего лица, иногда его глаза опускались, чтобы рассмотреть мое напряженное, как струна, тело. Я лишь наблюдала за мимолетными проявлениями эмоций на его лице. В голове мелькали все события за последние дни. Я должна была выяснить, имела права знать, что произошло.

Молчание прервалось его растянутым «хм».

— Посмотрите на нее, — усмешка, — она ставит мне ультиматум. Ты думаешь, — его брови поднялись, — что я не могу заставить тебя играть по моим правилам? Все это время же получалось. Я могу усилить охрану, могу нацепить на тебя веревку или цепь. У меня достаточно богатая фантазия, — он проговорил мне это с самой пугающей улыбкой, которую я когда-либо видела на нем.

— Тогда я что-нибудь с собой сделаю, — я помнила, что это не в его интересах, но в ответ услышала что-то вроде смешка.

— Тогда у меня, наконец-то, станет меньше проблем, — мой тюремщик прищурился, словно ожидая моей реакции. Но я не испугалась, а продолжила настаивать на своем:

— Я имею право знать правду. Даже если ты захочешь меня убить, — он снова усмехнулся, — я хочу умереть, зная причину.

Он молчал, возможно, обдумывал мои слова. Мы так и стояли в только наполовину освещенном коридоре. Я уже давно согрелась, гнев грел лучше любого алкоголя или огня. Даже при всех этих выяснениях мой тюремщик выглядел уверенным. Только глаза были наполнены задумчивостью, сомнением. Часть меня хотела верить, что в них есть интерес.

Что-то внутри задрожало. Я почувствовала его запах, который медленно, но целенаправленно, захватывал все вокруг, в том числе и мой разум. Внизу живота снова скрутило, только уже тянущей истомой. Кожа горела, а часть мыслей прокручивала это снова и снова. Он был сильнее, жестче. По сравнению с ним я казалась ничтожной, мелкой, но эти мысли, одна за другой, захватывали мою голову, отключая противоборствующую чувства. Еще днем мне хотелось, чтобы он не приходил, выгнать из себя это наваждение. Теперь мне хочется сказать еще что-то, чтобы снова обжечь свою кожу.

«Юля, прекрати».

Мне показалось, что он слышит мои мысли, потому что с каждой секундой зловещая улыбка расплывалась на его лице все шире. Я проглотила комок своих желаний, но от этого они почему-то усилились: и во мне, и в его взгляде.

— Какая трагедия. Правда, смерть, жертва, — он смеялся надо мной, — тут все намного проще, без драматизма. У тебя есть то, что принадлежит мне.

— И что же это?

— У тебя же есть рабочая флешка? Со всякими файлами рабочими, твоими личными. — Я кивнула. — И перед отпуском, чтобы все иметь при себе, ты что-то хотела на нее скачать, попросив об этом системщика. — Я снова кивнула, вспоминая события до встречи с ним. События, которые происходили будто в другой жизни. — По счастливому стечению обстоятельств вышло так, что ваш системщик — это и мой системщик параллельно. По совместительству.

— Димка, — это само сорвалось с моих губ.

— Да. Точно. Дима, — покачал головой. — Только ты так спешила домой к мужу, что не дождалась и сама пришла за ней, когда его не было.

— И в чем проблема? — Я восстановила воспоминания, но мозаика не складывалась.

— А в том, — голос его стал ниже, — что это была наша флешка. У вас же они, черт подери, одинаковые!

Я застыла, переваривая сказанное. Моя флешка: простая, черная, прямоугольная, дешевая — самая обычная. Мне даже не пришло в голову посмотреть ее после того, как забрала. Я не могла предположить, что такое возможно. И что это возможно именно со мной и этим психом. Кровь в моих венах начинала разгоняться.

— И все бы ничего, но после этого кто-то слил одну мою важную встречу. И все из-за тебя!

— Я ничего не сливала. Я впервые об этом слышу.

— Но ты единственная посторонняя, которая владеет этими данными.

Я смотрела на него так, словно в первый раз. Наша первая встреча повторилась именно сейчас, но только теперь я знала, почему мы встретились. В моей голове все прокручивалось в обратном порядке. У меня была важная для него информация, которая попала ко мне случайно, после чего у возникла проблема, в чем обвинить он решил единственного непричастного ни к чему человека. «Все это время я сидела здесь, сходя с ума от скуки и одиночества, из-за этой ерунды?» Я точно решила, что верить в эту глупость не собираюсь.

— Ты сейчас серьезно это все сказал? — Мой голос стал тише, я нервно хлопала глазами, надеясь на галлюцинации.

— Я разве похож на шутника? — Снова холодный взгляд, ровное лицо и лишь ожидание, что я буду делать дальше.

— То есть, — я сделала шаг к нему, — я сидела здесь без возможности выйти, клянчила еду, просила о помощи, боялась и сходила с ума, — между нами осталось слишком малое расстояние. Мои щеки горели, в глазах все расплывалось от ярости, — из-за этой ерунды?

— Да.

Через секунду моя рука горела огнем от достаточно сильного и вполне удачного для меня соприкосновения с его щекой. Возможно, его это не удивило, потому что мой тюремщик даже не пошатнулся, но я внутри ликовала. Ликовала первые несколько секунд, пока не увидела изменение в его лице. В полутьме было заметно, как сильно моя ладонь навредила его щеке — остался след. Чтобы оттянуть последствия как можно дольше, я решила продолжить свою тираду:

— Я унижалась, — мои руки сложились в кулаки, и я начала колотить его по груди, — просила и умирала от страха каждый день! — Я ударяла его без остановки, пока он не шевелился. — Только потому что ты решил скинуть это все на меня? — Несколько ударов. Руки начинали болеть. Из глаз полились слезы. — Я в глаза не видела, что там на этой флешке! Мне дело нет до тебя и твоих встреч! Ты просто лгун и психопат!

Я могла бы продолжить, но он перехватил мои руки, сжав запястья. Я издала приглушенный скулеж, потому что силы мужчина не жалел. Его тело припечатало меня к стене. Я уставилась на него, ожидая дальнейших действий. Он склонился надо мной, отчего я снова начала чувствовать себя слабой и не способной что-то сделать. Он сжимал скулы, отчего они слегка двигались. В животе начало тянуть еще сильнее. Мое тело постепенно слабело.

— Заткнись! — Прорычал он мне прямо в ухо. По телу побежали мурашки. Одна его рука захватила оба моих запястья, а вторая опустилась на шею.

— Ты обвинил меня, — из последних сил произнесла я, — не имея никаких доказательств. Ты являешься сюда, когда захочешь. Ты уходишь отсюда, когда захочешь. А я не могу даже за порог выйти. Ты не хозяин чужой жизни, как бы сильно не хотел этого. Ты мстишь мне за то, чего я не делала. Ты просто... Моральный урод!

Я видела, как его глаза темнеют. Он сдавливает мою грудь своим весом. Мужское дыхание обожгло шею.

— Повтори, — прошипел он. Я испугалась. Уже забыла, что вообще ему сказала. — повтори, я сказал! Повтори, как ты меня назвала?

— Моральный урод, — прошептала я, уже сомневаясь, что это хорошая идея, что сказала это с каким-то смыслом. Я начала бояться того, что мой тюремщик сделает дальше

Но дальше он лишь впился в мои губы поцелуем. Я чувствовала его силу, его власть надо мной. Он мял мои губы, прикусывал их. Когда мой тюремщик слишком сильно прикусил одну, я замычала

— Хватит, — говорила я, запыхавшись, потому что мне не хватало кислорода, — я не хочу, отпусти!

— Ты врешь, — он снова поцеловал меня, оторвав от стены. Но сделал он это, чтобы, сжимая мои волосы, оттягивать мою голову назад. Я стонала сквозь поцелуй, потому что его набор был слишком силен, мне было больно. Но останавливать его не было сил и желания.

— Не надо, —простонала я, — остановись.

Но он не останавливался. Мой тюремщик спустился до шеи, я чувствовала, как его горячий язык скользит по коже, как губы оттягивают ее, оставляя яркие следы на ней. Как бы не пыталась сопротивляться, тепло растекалось по телу, и с каждой секундой я все меньше его отталкивала.

— Ты же врешь, — прошептал он мне на ухо, прикусывая мочку, — ты так не думаешь и хочешь меня.

Я молчала, но после очередное укуса не сдержалась и простонала. Мой тюремщик усмехнулся. Наши глаза встретились. Его светлые глаза стали темными от желания. Я смотрела и понимала, что он слишком хорош. Его крепкое тело придавливало меня к стене, сильные руки перешли от запястий и шеи ко всему телу. Я могла бы сопротивляться, но, черт возьми, не хотела. Совсем не хотела.

Одной ногой он уперся мне между бедрами. Когда там заныло пульсацией, отдающейся по всеми телу, я, надеясь оказать видимость хоть какого-то сопротивления, завыла сквозь поцелуй. Но это не помогло. Он все сильнее вдавливался своими губами в мои, проникая внутрь языком. На секунду все прекратилось, а мой тюремщик посмотрел мне в глаза. Им управляло желание, которое виднелось в расширенных от вожделения зрачках. От удивления рот приоткрылся. Нервный ком внутри усиливал напряжение, ускорял пульсацию в теле. Я была похожа на натянутую струну, на животное, готовое на все ради желания. Внизу мышцы стали пульсировать, непроизвольно сжиматься. Я была готова провалиться сквозь землю, но остановиться точно не готова.

Откинув мысли о бесконтрольном потоке самобичевания, который ожидал меня после этого поступка, я, нисколько не колеблясь, отпустила разум, которые старалась держать изо всех сил. Через мгновение мои губы сами потянулись к его. Он ждал этого, ждал, что я соглашусь. Одной рукой мужчина зарылся в мои волосы, а вторую опустил на талию, надавливая на кожу. Дальше он вел по спине, не разрывая поцелуя. Когда рука двигалась по спине, я неприлично изогнулась в противоположном направлении. Его нога еще сильнее стала упираться мне между бедер. От манипуляций со спиной я, уже не стесняясь, терлась об его колено, что вызвало во мне прилив жара. Я промычала что-то несвязное ему в рот, надеясь, что мужчина поймет меня. Он понял. Рука спустилась со спины на ягодицы, сжимая их, а после упираясь, чтобы поднять меня.

Он легким движением закинул меня на руки и, выбив дверь в комнату ногой, кинул меня на кровать. Мне было немного страшно. Теперь нас окружала темнота, только слабый свет луны из окна позволял увидеть очертания друг друга. В голове промелькнула мысль, что я совершаю огромную ошибку, но она растворилась под натиском мужского тела. Я не чувствовала ничего, кроме его запаха. Все вокруг пропиталось им насквозь. Я не закрывала глаза. Мне хотелось видеть все от начала до конца. Хотелось видеть, чтобы не было шанса оправдаться потом.

Я лежала спиной на кровати. Мой тюремщик забрался на постель, наклонился ко мне. Мне было некуда бежать. Я сглотнула слюну, наблюдая, как набухает вена на его шее, как он смотрит на меня, словно зверь на жертву. Никогда еще мне не удавалось ощутить такую мужскую власть и силу над собой.

Его губы спускались вниз к моей шее, постоянно покусывая ее. Колено сильно упиралось мне между ног, отчего я не могла ровно лежать на месте, надеясь, что даже легкое трение избавит меня от этой мучительной тяги внизу. Было жарко, поэтому с меня слетела кофта, а за ней футболка. Его рука дрогнула, когда он увидел, что под последней вещью ничего нет. Прорычав, мой тюремщик опустился и припал губами к затвердевшим соскам. Я вскрикнула. Мне хотелось хоть куда-то деть свои руки: зарываться ему в волосы, гладить по спине, сжимать плечи — я старалась сделать все, чтобы избавить себя от томления между ног. Его язык провел дорожку между грудей, следуя вниз. Мне хотелось плакать от ожидания.

Его руки оторвались от меня и стали медленно — как мне казалось слишком — расстегивать пуговицы на рубашке. Он смотрел на меня, и сквозь темноту мне удалось заметить улыбку на его лице. Я была готова поклясться, что основное удовольствие мужчина получал от моей податливости и сломленной гордости.

Рубашка полетела на пол. Я облегченно выдохнула, дотронувшись до горячего мужского тела, словно это было глотком долгожданной воды. Мои руки потянулись и дотронулись до небольшого количества волос на груди. В горле пересохло, а напряжение только усилилось. Я не могла подумать, что меня это так заводит. Пальцами я потянулась к его лицу, как вдруг с меня стянули штаны. Я была почти в полном неглиже перед человеком, которого была готова возненавидеть. Мой тюремщик окинул меня взглядом и потянулся к последней части моей одежды. Его палец надавил на самую чувствительную точку. Я услышала смешок.

— До этого ты строила из себя саму невинность, — он наклонил и прикусил мою губу, — но сейчас ты вся мокрая, Юля, и будешь делать, что я скажу.

Я завыла. Было уже невозможно терпеть. Его пальцы отодвинули мои трусы и медленно проскользнули внутрь. Я выгнулась. На глаза выступили слезы. Я давно не испытывала такого желания. Он продолжал посмеиваться. Мужские руки совершили несколько поступательных движений пальцами внутри меня, отчего все ниже пояса только сильнее сжималось.

Мужчина опрокинул меня на подушку, сам лег рядом. Когда наши тела соприкасались, то в этих местах оставались ожоги. Я прикрыла глаза и ощутила прикосновение его пальцев к губам.

— Открой рот, — его голос охрип, но говорил мой тюремщик достаточно твердо. Я без сомнений ему подчинилась, ощущая свой собственный вкус во рту от его пальцев.

Медленно увлажненные пальцы спускались от губ к шее, далее он провел ими по моему животу, вызывая целую волну мурашек, а после дотронулся до самого горячее места в моем теле. Я ахнула.

Сначала он аккуратно, почти невесомо, провел по моим складкам, но, когда я прогнулась от желания, надавил сильнее и начал массировать клитор. Возможно, мой стон отражался от стен и становился еще громче, оглушая и меня тоже. Мой тюремщик совершал круговые, надавливающие движения, заставляя меня неестественно выгибать спину. Я не могла сдерживаться, тепло переросло в жар под кожей, уши заложило, кровь закипала в венах. Для меня сейчас ничего не имело значения, кроме удовольствия, которое он должен, просто обязан был мне подарить. Но не подарил.

— Нравится получать удовольствие от рук морального урода? — Он смеялся, останавливая движения пальцами. Сама того не понимая, я направляла тело за его рукой, скулила, умоляя продолжить. Все тело намокло, между ног чувствовалась липкость. — Нет-нет, Юля. Скажи, что нравится. Скажи, и я продолжу.

Я не решалась что-то произнести, мое тело говорило гораздо больше, но он не двигался. Мои глаз умоляющее смотрели в его, но мужчина был непоколебим.

— Пожалуйста, — прошептала я, чувствуя, как в горле пересохло, — мне нравится. Пожалуйста, продолжи.

Он резко вставил пальцы внутрь меня, ускорил движения, отчего меня накрыло взрывом чувств, ног задрожали, я вскрикнула, отчего, возможно, все вокруг слышали и знали, что происходит между нами. Я вцепилась в шею своего тюремщика и старалась отдышаться.

Но он не дал мне отдышаться. Мужчина оторвался от меня, после чего я издала разочарованный всхлип. До ушей донесся звон пряжки ремня, а затем как пополз язычок ширинки. Я позволила себе посмотреть, но резко вся сжалось, увидев, как к поясу брюк пристегнута кобура с пистолетом.

— Расслабься, — он достаточно медленно достал оружие, чем-то щелкнул, — он на предохранителе. — Мужчина положил оружие на тумбочку рядом с кроватью, я расслабилась.

Когда я почувствовала, что мне между ног упирается горячая и твердая головка его члена, мое тело изогнулось. Но не успела прочувствовать новую волну нарастающего экстаза, как мы резко поменялись местами.

Он усадил меня сверху, попутно двумя руками разрывая тонкую ткань на моих бедрах. Звук разошедшихся швов, и наши тела, совершенно обнаженные, соприкасаются. Моя рука опустилась на его орган, но он снова не дал мне даже насладиться этим соприкосновением, как резко поднял за ягодицы и усадил на себя. Я вскрикнула. Жар пронесся по телу, внутри от удовольствия все затрепетало.

— Не будь ты замужем, я бы подумал, что удостоился звания «первого», — усмешка. Я начинала привыкать, а он поднимал и опускал мои бедра, ожидая, когда станет легче.

Мне захотелось упереться руками ему в грудь, но он не дал мне этого сделать, перехватил их, поставив на стенку, и положил меня на себя. От изменения позиция я ахнула.

— Никакой самодеятельности, — после этих слов мужчина стал разгоняться, не жалея ни меня, ни себя. Мои руки не могли ровно держаться за стену, потому что дрожали. Наслаждение раскатывалось медленно, начинаясь между бедрами, подходя прямо к моей голове.

От соприкосновения тела к телу было очень жарко, у меня кружилась голова, но хотелось больше и больше, еще и еще. Неожиданно мужчина остановился. Огонь начать выжигать кожу изнутри, меня всю затрясло. В голове не было никаких мыслей — только животное желание удовольствия.

— Попроси, и я продолжу, — прошептал он мне на ухо, захватывая часть волос себе в руку. Я всхлипнула. Эта роль была мне незнакома, поэтому я попробовала самостоятельно приподнять бедра, но они были опущены достаточно резко. — Попроси! — Теперь он рычал мне в ухо. Я не могла сдерживаться. Слезы выступили на глаза от прерванного удовольствия. Выкинув свое последнее самообладание, я проскулила:

— Пожалуйста, — голос сел, — пожалуйста. Я очень хочу, прошу тебя.

Повторять еще раз не пришлось. Он продолжил в том же ритме. Кричать и стонать сил уже не было. Я выла, периодически одной рукой царапала его плечи. Мужчина рычал, ускоряя ритм, делая все более жесткие толчки. Но неожиданно и это прервалось, когда он поднял меня с себя и еле слышно, с отдышкой сказал:

— Развернись, сядь спиной.

Спорить не было желания. Я поступила именно так. От такого угла проникновения новая волна наслаждения прошлась горячим импульсом. Мой тюремщик больше не мог управлять ситуацией, поэтому я начала самостоятельно, в своем ритме, приподниматься и опускаться. С каждым движением сильнее, выше. Я не могла сдерживаться, не могла остановиться. Неожиданно его рука дотянулась до меня и начала поглаживать клитор. Голова закружилась сильнее, мне уже не удавалось отличать действительность от бреда. Мой организм был на гране сбоя, но только после кульминации, не раньше.

Наши тела хлопали и хлюпали, соприкасаясь друг с другом. Это было слишком грязно, слишком пошло, но возбуждение только нарастало. Он гладил меня, пока я двигалась из последних сил. Я ускорялась вместе с его пальцами, которые надавливали и гладили самое чувствительное место.

Несколько таких толчков, и я закричала, заглушая его последнее рычание и приглушенный сон. Мое тело задрожало, я упала на него в конвульсиях, которые не останавливались даже спустя несколько минут. С моего тела стекал пот, перемешанный с биологическими выделениями. Я прикрыла глаза, не веря в произошедшее, и отключалась на несколько мгновений.

Пока мои мысли собирались в кучу, все еще отбрасывая преждевременные угрызения совести, мои тело возвращалось к изначальному состоянию. Я думала, возможно, надеялась, что, открыв глаза, не увижу его рядом, что он исчезнет за несколько мгновений.

А,может, вообще мне это приснилось.

Но ничего подобного не произошло. Мои глаза открылись, а обнаженный, довольный мужчина лежал рядом. На секунду даже показалось, что от него исходит пар.

— Ты жива?

Я улыбнулась и кивнула, не найдя в себе силы что-то сказать.

— Тебе не холодно?

Наши тела все еще были обнажены, а температура в комнате казалась достаточно низкой после всего произошедшего. Я была готова скатиться с кровати и начать искать белье, чтобы оборвать эту неловкую ситуацию. Только, пристав на локтях, мое тело рухнуло обратно. Мой тюремщик засмеялся.

— Давай я накрою тебя, — он достал из-под себя одеяло и накрыл меня.

— Мне нужно одеться.

— Не нужно, — все еще горячая мужская рука дотронулась до моей щеки. — Не стоит лукавить, ты красивая, и я хочу смотреть на тебя и твое тело.

Я покраснела. Хорошо, что этого он не мог увидеть. Теперь я заметила, что мужчина на самом деле не сводит с меня своего глаз. Все происходящее казалось каким-то невозможным бредом. Еще недавно он был готов убить меня, а восхищается моей красотой.

— Ты готова съедать себя муками совести? — Он издевался. Я пропустила смешок. Это ждало меня завтра, а пока я хотела лишь спать.

— Не сегодня, — прошептала я и зевнула.

—Хочешь спать?

Конечно, я ужасно хотела спать, с трудом сдерживала две грани своего сознания, но осталось еще множество вопросов, на которых я хотела получить ответы.

— Если ты хочешь добраться до города к утру, то нужно ехать сейчас.

— Я поеду утром. Или ты решила мной воспользоваться и выгнать? — Он засмеялся. Я не могла поверить, что впереди нас ждет совместная ночь, но и сил думать об этом уже не было. — Тебе нужно поспать.

Глаза самостоятельно закрывались. Я пропиталась запахом цитруса и цветов, которые благополучно смешались с физический запахом. Запахом секса. Но одно мне все же из последних сил удалось спросить:

— А теперь скажешь, как тебя зовут? — Я не надеялась услышать ответ, но послышался смешок.

— Марк, — я вздрогнула, — меня зовут Марк.

— Приятно познакомиться, Марк, — я улыбнулась и провалилась в сон.