Насквозь

Фрида подскочила. Мою голову словно пронзило насквозь. Я немедленно поднялась, стараясь подавить свой испуганный вопль. Это было резко и громко, после снова наступила тишина, но мое сердце не собиралось останавливаться. Я держалась за грудь, словно это могло меня успокоить. Фрида, услышав этот кошмар, начала гавкать, но спустя непродолжительное время замолчала. Но я уже забыла и про сон, и про все то хрупкое спокойствие.

Сначала мне было страшно подниматься, потому что я была прикована к кровати страхом. Я снова чувствовала себя напуганной и бессильной, но окутывающая заново тишина постепенно внушала, что угрозы нет. Только если где-то снаружи мне угрожает опасность, то лучше не высовываться. Я под одеялом сильно сжимала свою лодыжку, чтобы не упускать концентрации. Фрида спокойная лежала на полу, а вот я спокойной точно не была.

Дома не было ни единого звука. Я сделала глубокий вдох, чтобы немного унять дрожь. Медленно мое тело стало выбираться из-под одеяла в надежде выяснить хоть что-то. В ушах все еще стоял этот ужасный звук. Еще днем я делала вывод, что не слышала ничего подобного по необъяснимым причинам, а теперь это случилось. Но самое интригующее — кто цель этой пули?

Я аккуратно сделала пару шагов по комнате, словно кто-то мог напасть на меня прямо сейчас. Фрида не обращала на меня внимания и продолжала лежать. Мои шаги по старому полу разрушали эту тяжелую тишину, но я продолжала медленно идти, пока не вышла из комнаты.

Все вокруг было абсолютно таким же, каким я это и оставила, когда совсем недавно ушла спать. Темнота окутала дом, а тени начали править всем вокруг. Я шаг за шагом продвигалась по дому, вслушиваясь в свое собственное дыхание. Старый пол под новым ламинатом предательски поскрипывал, заставляя меня думать лишнее. Я огляделась в потемках комнаты: ничего удивительного не было. Но у меня в ушах все еще стоял этот резкий страшный звук, содрогающий и оглушающий. Я видела перед глазами, как кто-то лежит в крови, как пуля пробила его голову, как взмывает вверх дуло пистолета после выстрела. Я чувствовала снова эту неконтролируемую панику, отчего опустилась вниз по стене на корточки, закрывая уши руками.

Юля, это ничего не значило. Ничего.

Чертов выстрел. Мог он мне вообще присниться? Вполне мог, но не могло то же самое произойти и с собакой. Что-то происходило вокруг меня этой ночью. Совершенно непривычное в итак непривычной обстановке: никого не было на территории, но кто-то принес мне продукты, кто-то вечно присутствует здесь, даже когда никого нет.

Неожиданно я услышала шаги. Они были словно рядом, но слышались как-то заглушено. Я вздрогнула. Внутри все сжалось при мысли, что они идут за мной. Я прикрыла рот ладонью, чтобы мое тяжелое дыхание не выдало меня. Мне резко стало холодно, все мое тело сжалось. Я зажмурилась, когда шаги стали приближаться. Но тут пришло осознание, что ходят вовсе не рядом со мной — на улице. Я встала с пола.

Кто-то маячил под окнами. Легкий отблеск луны освещал улицу, отчего мне, приглядевшись, удавалось рассмотреть смазанные тени за шторой. Они двигались туда-обратно, иногда, видимо, отходили дальше, потому что тени могли вовсе исчезнуть. Что-то точно происходило. Такой их интерес может быть вызван личными опасения, потому что совсем недавно их не было на территории. Если таким образом они проверяют меня, то в случае побега у меня будет немного времени. Но в этот момент я не думала о побеге. Меня больше интересовало, что был за выстрел и почему они ходят под окнами.

Я наблюдала за движениями теней, как резко они двинулись в сторону окон моей комнаты. Мое тело содрогалось с каждым шагом, дрожь отзывалась болью в груди. Я начинала жалеть, что не взяла с собой телефон, ведь можно было бы позвонить ему. Но вместо этого я на дрожащих ногах начала медленно двигаться обратно в комнату.

Фрида все также отдыхала на полу в моей комнате, не обращая ни на что внимания. Но, когда я мимо нее прокралась к окну, собака привстала со своего места и начала внимательно наблюдать за моими действиями. Медленно стали приближаться шаги на улице. Мне нужно было аккуратно отодвинуть штору, чтобы рассмотреть происходящее. Я прижалась к стене у окна и аккуратно отодвигала низ шторы пальцами, чтобы не выдать себя резкими шевелениями ткани. Шаги приближались.

Когда человек на улице поравнялся с окном, бледное освещение от луны пропало, и возникла человеческая тень. Каждая мышца моего тела напряглась. Фрида все так же не подавала признаков беспокойства, но подходила ко мне ближе. Я затаила дыхание и принялась раскрывать край занавески, чтобы рассмотреть тень. Моя спина немного оторвалась от стены, голова повернулась. В темноте было мало что видно, но тень четко отличалась от всего остального. Человек за окном словно не шевелился, но тогда у этого должны были быть причины. Все было окутано тишиной, нарушаемой моим тяжелым дыханием. Я сделала всего один шаг ближе к окну, как вдруг раздался стук в окно.

Фрида начала рычать. Я приложила руку к груди, надеясь, что это поможет мне восстановить дыхание. Отголосок разума в голове кричал, что мне не стоит просто так стоять. Им нужно было подтверждение моего присутствия дома, если они этого не получат, то может случиться что-то плохое.

Стук повторился, уже более настойчивее. Моя ладонь сжалась в кулак, отчего ногти впивались в кожу и помогали сохранить мне трезвость ума. Я встала ближе к окну, почти напротив, чтобы меня было видно, и отодвинула штору.

За окном стоял громоздкий мужчина в балаклаве. Я не видела его глаз в темноте, но смотрел он точно на меня, не шевелясь. В какой-то момент мне показалось, что он может даже и не живой совсем, а все остальное это лишь ночная мистика.

Мы смотрели друг на друга практически безотрывно. Лишь на секунду я отвлеклась на Фриду, которая встала точно за мной, будто готовая атаковать. Мои глаза вернулись взгляд на мужчину, и в этот момент он показал мне на окно, чтобы я его открыла. Сначала у меня проскочили сомнения, но времени думать не было.

Я потянула ручку и распахнула створку. На меня подул осенний ветер, и я поежилась от внезапной прохлады. Теперь от него меня отделяла лишь тоненькая москитная сетка.

— Все в порядке? — Его голос был грубым, хриплым, словно он курил всю свою жизнь, какой бы продолжительной она у него не была. Я не поняла вопроса.

— В каком смысле? — Мои брови нахмурились, я покрепче схватилась за край шторы, словно она могла мне как-то помочь. Лица своего собеседника я не видела, отчего было еще больше некомфортно.

— Ничего не случилось? — Наш увлекательный диалог, состоящий из одних вопросов, одновременно напрягал меня и забавлял. Я абсолютно не понимала, о чем идет речь. Почему он спрашивает, все ли в порядке, как будто в меня могла попасть та самая пуля.

А если могла..?

На секунду мне словно стало все понятно, но потом я снова запуталась.

— Все нормально. — Мне не оставалось ничего, как просто подтвердить свое благополучие, ведь ничего конкретно у меня не произошло, но у них там точно что-то случилось.

После моего ответа он кивнул и удалился с такой скоростью, что я даже не успела отреагировать или издать какой-либо звук. Я осталась стоять у открытого окна в полном непонимании происходящего. Фрида издала собачью версию разочарованного вздоха и отправилась на свое предыдущее место. А я, к сожалению, снова начала думать.

***

Спала в общем-то плохо. Часть ночи я безостановочно думала о том, что произошло, пыталась найти ответы на свои вопросы, потому что надеяться мне было не на кого. Единственный вывод, к которому мне удалось прийти — я не имею никакого отношения произошедшему. И, судя по их обеспокоенности, они не хотели, чтобы я имела к этому отношение. Тогда из этого можно было предположить, что со мной могло что-то произойти, за что непосредственно они понесут ответственность. После таких выводов мне, конечно же, стало не по себе, поэтому, наплевав на свое беспокойство и даже некоторое любопытство, я решила, что думать об этом не стоит.

Но у меня не получалось. Я еле уснула, когда время вошло в диапазон общепринятого утра. Проснулась я снова с плохим самочувствием. Одна только Фрида спала спокойно, жила спокойно и даже не понимала, в какой ситуации находится. С каждым днем странностей становилось все больше, а я сидела в эпицентре. Но если мне угрожает опасность, то я бы хотела избежать этого.

Я видела только один выход, но его нужно было детально продумать. Но помимо своего плохо спланированного побега мои мысли волновал невероятно гуманный и милосердный поступок от него. Я была права. Мне нужно было оставаться невредимой. Это подтверждало и то, что произошло ночью. Но зачем?

Конечно, игнорируя все факты, я все равно была ему благодарна за себя, за Фриду и хотела сказать об этом. Наверное, это был бы единственный наш нормальный разговор, когда мой голос не выражал ненависти, а его не был насмешливым, но мне так и не хватило духу позвонить. У меня не было внутренних сил для разговора, словно все предыдущие разы породили во мне барьер нашего с ним общения. Может быть, к лучшему.

Проснулась я достаточно рано, в сумме поспав часа четыре. Во рту сильно пересохло, а мысли сначала не могли даже уложиться. Меня продолжала немного мутить, тело отказывалось напрягаться. Одна часть меня хотела лишь лежать вдали от реального мира. Если бы не уже прокисшая каша мыслей, я бы точно легла пластом в постель и не двигалась, пока не закончится еще один день и следующий. Но свобода была куда притягательнее, а вместе с ней и шанс найти помощь и разрешить весь этот бред вокруг. Только я не знала, что будет, когда все это выйдет за пределы территории.

Например, я окажусь в сумасшедшем доме.

Мое заточение на даче окутывалось завесой неизвестных множителей, и их количество и предстояло только выяснить. Я окончательно решила, что нужно попытаться выбраться.

Голова плохо соображала, но это не мешало мне фокусировать взгляд практически на каждом предмете, который попадался на глаза. Маниакальная идея в голове твердила, что может пригодиться любая мелочь. Сначала я замечала странные измерительные выводы: от кровати до двери четыре шага, от двери до кухни семь шагов, от кухонного окна до дивана в гостиной десять шагов. Фрида громко цокает по полу когтями. Шторка на кухне просвечивает. В комнате у бабушки был полумрак, но окна были старше остальных в доме и предательски поскрипывали.

После этого я прокручивала знакомые пути от дома до города. Наименее приятным для меня, конечно, был через лес и поле, но там было легче затеряться. Мне хотелось посмотреть по картам возможные варианты, но понимала, что любой мой запрос через сеть далеко не конфиденциальный. Нужно было все спланировать как можно лучше и в первую очередь — время. Но такую информацию сложно узнать, отчего я начинала ощущать отчаяние. Мне захотелось выйти во двор за спасательной дозой кислорода.

Осень раскрасила небо в грязно-серый цвет. Улица была затоплена атмосферой запустения: пугающие голые деревья покачивались от усиливающегося ветра, брошенные на погибель листья валялись по всему саду, все усугублял вой ветра, словно фоновая музыка грустного фильма.

Я тяжело вздохнула. В беседке на этот раз сидели лишь двое, на меня они особо не реагировали. Мне захотелось воспользоваться этим. Я тихонько открывала поочередно все окна на веранде, чтобы посмотреть, какое подойдет лучше. Любой сказал бы, что мое безумие очевидно, но я четко решила не отступать. Мне предстояло провести эксперимент, связанный с временем их перемещений, раздобыть фонарик, выбрать наиболее подходящую одежду, а после составить максимально точный план побега и спасения из этой ситуации.

И, наверное, я бы весь день занималась этим, если бы не последующие ужасные обстоятельства.

После того, как я решилась все-таки поесть, прерывая свою бурную исследовательскую деятельность, мой телефон неожиданно зазвонил. Сначала я не обратила на это внимание, ведь звук был мимолетным и сразу прекратился. Затем это повторилось. Я продолжала витать в своих мыслях, как вдруг звонок уже стал полноценным. Меня вытащило из навязчивого плана в реальность, где, увидев, кто меня вызывает, мне захотелось выкинуть телефон.

Это было как гром среди ясного неба. В тот момент я поймала себя на мысли, что лучше мне было бы поговорить со своим тюремщиком, чем видеть перед с собой в кричащем телефоне имя мужа. Конечно, с учетом вчерашнего разговора с мамой это было более, чем ожидаемо. Только происходящее вокруг совершенно вычленило это из головы. Мелодия играла безотрывно, словно в ней и не подразумевается конец. Я смотрела на входящий вызов и никак не могла понять, что же мне следует сделать.

Закрытая внутри боль проснулась. Читая по буквам имя некогда любимого и дорогого мне человека, на глаза навернулись слезы. Я оторвалась от телефона и начала смотреть наверх, быстро моргая, чтобы не заплакать, чтобы не позволить ему снова вывернуть мою душу. Закусанная губа начала немного кровоточить, а телефон продолжал содрогаться в моих руках.

Как у него хватает сил звонить мне в то время, когда у меня совсем нет сил ответить? Как моя мама вообще способствует этому, зная мое состояние? Обида и грусть накрыли мою душу. Я забыла и про свой побег, и про весь ужас своего нахождения на даче. Это все не могло сравниться с этим унижением. Я была готова выйти во двор, получить пулю в лоб, чтобы не слышать этот ужасный телефонный звонок.

И вызов прекратился.

Я облегченно выдохнула. Наступившая тишина так обрадовала меня, что улыбка сама по себе расползлась по лицу. Мне хотелось ударить устройство об стену или попросту выкинуть, чтобы он не зазвонил снова, но что-то меня останавливало. Следом пришло сообщение о голосовой почте, но представлять, а уж тем более слушать, как Егор лопочет что-то по другую сторону, у меня не было ни малейшего желания. Этот звонок вылил на меня ведро помоев, от которых так хотелось отмыться.

Следом я ждала звонок от мамы, но поступил он гораздо позже. Побег уже не казался мне таким необходимым действием, ведь за стенами этого дома меня ждет реальный мир, в котором уготовано много неприятных и даже мучительных событий. Звонок Егора напомнил, что до отпуска у меня были другие проблемы, которые казались тогда катастрофами. Именно из-за этого я решила отложить составление плана побега — выбрала из двух зол.

Фрида лежала в гостиной уже около часа. Она очень мало погуляла и вернулась в лежащее положение. Я пыталась ее покормить, но собака превратилась в птичку, клюнувшую в миску раза три. Мне хотелось ее как-то развеселить, но, даже увидев мячик, ее усталые глаза предпочли просто закрыться, а голова упала на пол. Волнение во мне начало стремительно расти, но была вероятность отсутствия у нее настроения. У Фриды случалось такое пару раз: она весь день лежала грустная. Внутренний голос шепотом произнес, будто могло произойти нечто плохое между Фридой и людьми на улице, но я отмела это. Чаще всего она на них никак не реагировала, а они подкармливали ее угощениями.

Мое настроение с перевозбужденного сменилось на настороженное. Я уже не думала о произошедшем ночью, о побеге, о Егоре. Состояние Фриды беспокоило меня. У меня никак не получалось отделаться от мысли, что какая-то угроза стоит над нами. Атмосфера на улице была очень кстати: зловещая серость, запустение и завывание ветра.

Я подошла к своей собаке и опустилась перед ней на колени. Моя рука скользнула по теплой шерсти, Фрида слегка вздрогнула от прикосновения. Я надеялась, что мои поглаживания повеселят ее, но она лишь вздохнула и вытянула задние лапы. Мои пальцы углубились в шерсть и начали ее почесывать, потому что это движение нравилось ей больше всего. Но Фрида продолжала грустить, практически игнорируя меня.

— Ну что с тобой такое, девочка? — Моя голова прильнула к приглаженной шерсти. Я чувствовала ее дыхание, как урчит живот и как бьется сердце. Мое волнение усиливалось. За последние дни произошло много чего и на фоне этого мне казалось, что Фрида — единственный эталон спокойствия вокруг. Но теперь что-то случилось. Мне хотелось пойти и принести ей все вкусности на свете, хотелось оказать ей помощь, но мне самой ее никто не мог оказать. Я уткнулась лбом в собаку, надеясь, что так смогу понять ее чувства.

Я лежала вместе с Фридой, но ничего в ее поведении не менялось. Тишина и бездействие сковывали меня. Мой план побега не мог быть реализован, пока она в таком состоянии. Я не могла бросить собаку, поэтому все мои мысли были заняты лишь этим. Мои руки продолжали гладить ее, я шептала ей приятные слова. Именно так из моей памяти быстро вылетели моменты, как мне звонил муж, как в ушах бесконечно повторялся ночной выстрел, пока стрелка часов продолжала отсчитывать секунды, но Фрида даже не захотела встать.

Неожиданно тишину все-таки прервал звонок, которого я ждала. Пришлось подняться и поискать брошенный где-то телефон. Вызов не заканчивался, человек явно хотел до меня дозвониться, чтобы сказать все, что так долго, видимо, копилось внутри. Я нашла телефон и ответила:

— Да, мам! Привет, — я присела на кровать. Мама конечно же была причастна к звонку Егора и, скорей всего, считала, что права.

— Юленька, привет! Как там ваши дела? — Наши дела были нехороши: Фрида лежала в депрессии, а я планировала свой побег, пыталась помочь собаке и еще понять, что происходит вокруг. Мамин голос был мелодичен, выше, чем обычно. Это означало, что она либо в отличном настроении, либо пытается сгладить углы. — Чем вы занимаетесь?

— Да мы так, бездельничаем, — я ждала, когда начнется самое интересное. — У вас как дела?

— Ой, дочь, — началом послужил мамин тяжелый вздох, — папе вчера плохо было, разнервничался. — Я напряглась. Такие новости мне совсем не нравились. Не хватало только переживать за близких людей, которые от меня достаточно далеко.

— Что произошло? — Не прошло даже половины дня, как сменилась целая вереница мыслей и событий. Сейчас внутри все заполнялось беспокойством за родного человека.

— Да мы с ним что-то разговорились о произошедшем, — я нахмурилась, услышав это. Яркой ниточкой стал проползать домысел, что сейчас меня пытаются поймать на манипуляцию. — Он так переживает. Говорит: «Вот раньше так просто не расходились, обязательства какие-то были». А ты вот, Юль, ушла.

— Мам, мы это уже обсуждали. — Мне было очень обидно. Обидно, потому что мама резко решила, что нужно перестать быть на моей стороне, что надо навязывать мне их старые привычки, что можно манипулировать. Я была уверена, что за сердце папа вчера не хватался от моего расставания с мужем, что больше половины из этой истории — просто способ меня запугать.

— Я понимаю, милая. Но и ты пойми, я тебе на своем опыте говорю, что без мужа очень тяжело. Женщине нужна опора. — Было странно слышать это от мамы. Она-то вряд ли могла точно оценить, насколько тяжело без мужчины. Я очень хотела, чтобы сейчас пуля влетела мне прямо в голову.

— Мам, я хотела бы напомнить, что Егор мне изменил. На моих глаза. В нашем доме. И я не понимаю, как после этого у меня должно появиться желание иметь с ним что-то общее.

— Все мужчины изменяют, — эта фраза пронеслась, как меч по чьей-то шее, —но люди продолжают жить. Семейная жизнь это и горе, и радость. — Я не знала, что ответить. Эти ее аргументы в пользу то ли самого Егора, то ли всех мужчин в целом не могли уложиться в моей голове. Я росла в обычной семье, всегда знала, что подобные мысли в ней приветствуются, но на деле никогда не собиралась в них углубляться.

— То есть папа тоже тебе изменял? — За окно быстро собрались какие-то тучки. Сейчас я бы с удовольствием постояла под падающими с неба каплями.

— Я никогда не пыталась этого узнать, — этот разговор с каждой минутой расстраивал меня все больше. Я боялась, что он дойдет до той критической точки, которую невозможно будет забыть. — Я считаю, что тебе необходимо поговорить с Егором, Юля. — Голос матери стал жестче. Если мама хочет чего-то, а в этот момент она хотела наладить мое будущее, то будет настаивать на своем.

За окном меня ожидали необъяснимые никем проблемы, опасность, дома меня окружала пустота и уныние, а по ту сторону телефона проблемы, от которых убежать хотелось сильнее всего. И в центре всего этого была я, не способная что-либо сделать.

— Я подумаю, — это все, что мне удалось ответить, дабы максимально избежать последующих выяснений.

В общем-то разговор и подошел после этого к концу. Я ощутила некую пустоту, которая вдруг нахлынула на меня. И это было даже не связано со всеми происходящими вокруг меня событиями. Пустота появилась, когда до меня дошло осознание, что именно сейчас нет ни одного человека, на которого можно было бы положиться. Мои родители искренне верили, что мне необходимо унизиться и вернуться к мужу, хотя еще в самом начале, прибежав к ним домой, мне показалось, что они на моей стороне. И, скорей всего, они были на моей стороне, но только наши мнения о правильности исхода были абсолютно разными. И наше понимание лучшего будущего для меня тоже.

Я не могла никому рассказать о своем страхе остаться без цели и умения самостоятельно жить после развода, о страхе быть убитой на собственной даче, о страхе перед человеком, который не понятно за что меня здесь запер. Не было никого, кому я могла бы пожаловаться, а мне нужно было просто чье-то плечо. Я не могла себе помочь. Мне нельзя было звонить в полицию, искать информацию, писать письма о просьбе помочь, нельзя было рассказывать близким, нельзя выходить. Я не могла помочь даже своей собаке, которая тоже уже не видела в нашем пребывании здесь ничего радостного.

Я закрыла глаза. Внутри появился такой тяжелый колющий комок, который мне на самом деле хотелось выкрикнуть, а не выплакать. Который хотелось кому-то проговорить, проорать. Только никто не мог меня выслушать, никто не хотел меня слушать. Только старые стены, покрытые новыми обоями, оставались моими зрителями и слушателями. И только тишина стала моим верным и бескорыстным другом, понимающим и поддерживающим. Тишина.

Тишина...

Протяжный болезненный скулеж прорвался до моих ушей, отчего я вздрогнула. Меня выдернуло из болота моих мыслей в реальность, и мне потребовалась пара секунд, чтобы понять — никто, кроме Фриды, не может скулить.

Я быстро прошла расстояние от комнаты до того места, где лежала Фрида. Она была все на том же месте, но теперь вела себя совершенно по-другому: постоянно дергалась, несильно, но практически безостановочно, дыхание было частым, словно она пробежала несколько километров, словно гонялась весь день за котами. И на фоне всего этого был обрывистый, но ужасно жалящий уши скулеж.

Я не могла понять, что необходимо сделать, потому что была ужасно напугана увиденным. Мне хотелось схватиться за каждый ее быстрый вдох, словно в нем будет ответ. Ноги сами понеслись к Фриде, а мозг начинал анализировать ситуацию, как бы трудно это не было. Ее отдышка не заканчивалась, а лапы продолжали подрагивать. Мне пришлось медленно опуститься на колени, чтобы предпринять какие-либо действия. Рукой я коснулась ее шерсти и плавно двигалась ближе к голове. Все это время через каждые несколько секунд она повизгивала. Мое внимание останавливалось на каждой детали и почти сразу же сбивалось на другую: ее лапы мне показались холодными, но потом я подумала о частоте ее дыхание, потом о дергающихся конечностях. Наконец я приблизилась к ней достаточно, чтобы дотронуться до носа и заглянуть в глаза. Мои пальцы аккуратно двигались по собачьей морде, пытаясь внушить Фриде, что я рядом с ней и ничего страшного не будет, но она даже не реагировала на мои прикосновения. Нос оказался сухим, но температуру определить у меня не получалось. Фрида постоянно прикрывала глаза, скулила и дергалась. В одно мгновение наши глаза встретились, и я испугалась.

Мне никогда раньше не удавалось видеть пустой взгляд у собаки. Фрида словно излучала эту пустоту: зрачки казались покрытыми матовой пленкой. От страха я дернулась и немного отодвинулась от нее. В моей голове быстро складывались догадки. Ладони судорожно начали гладить Фриду, надеясь, что так она почувствует мою поддержку. Второй рукой я снова провела по ее морде, аккуратно раскрывая пасть. И даже моих небогатых знаний в области ветеринарии хватила, чтобы понять — ее десны не должны быть синими.

Я подскочила и побежала на кухню. Если моя догадка была правильно, то я успела потерять бесконечно много времени. Нужно было перерыть половину кухни, чтобы найти, что может помочь. Мне казалось, что я уже видела такое. Дежавю щекотало мой разум, пока мои руки быстро открывали ящики на кухне и начинали ворошить их содержимое, что-то даже безбожно выкидывалось на пол. Это повторялось из шкафчика к шкафчику, потому что именно сейчас я не могла вспомнить, где лежала эта чертова аптечка. В голове проносились воспоминания, когда мама бегала точно так же по кухне, пытаясь найти бабушкины таблетки, которые та засунула куда-то.

Голова постоянно поворачивалась в сторону Фриды. Мне нужно было ускорить свои действия. Ее визг резал мне уши. На моих глазах от паники появлялись слезы, но не было возможности выплакать этот стресс. Мокрая пелена мешала искать необходимое, но я продолжала вышвыривать все из ящиков на своем пути.

Нижний шкафчик в углу кухни раскрылся от резкого движения моей руки, и я наконец увидела необходимую коробочку. Я судорожно достала и практически швырнула ее на стол, чтобы просмотреть содержимое. В сторону летели непонятные таблетки, микстуры, мази. Мне не хотелось представлять, что будет, если я не найду это чертово лекарство — его просто не могло не быть. Выбрасывая коробку за коробкой, я нашла необходимую.

Один из камней на моей душе упал. Я была уверена, что у Фриды что-то с сердцем. Схватив пузырек с каплями, мои ноги были готовы преодолеть расстояние и оказать ей помощь, но вдруг мне на глаза попадает коробка с другим знакомым лекарством. Так во мне зародилось сомнение. Я взяла в руку упаковку, совершенно потерявшись в своих мыслях. Капли Фриде будет тяжело закапать, а вот таблетку дать легче, но может ли она ей помочь. Я могла быть вообще неправа, дело могло быть не в сердце.

Я взвыла. Нужно было быстро принять правильное решение, а вместо этого хотелось схватиться за голову и лечь рядом с ней. Все мои благородные желания забрать ее боль себе не имели никакого значения, если просто бездействовать, стоять столбом. Капли или таблетка? Внутренний отчет тикал. Только в целом мои размышления были бесполезны, потому что никакой точной информацией я не обладала, даже точно не знала, что с ней происходит.

Решив, что один и другой препараты мне знакомы и вряд ли могут сделать что-то плохое, я подумала начать с того, что легче в целом дать собаке. Мои дрожащие от спешки и страха пальцы достали из коробки инструкцию и препарат. В глазах расплывались все строчки, цифры, я не могла прочитать мелкий текст. Словно в тумане просто выдавила две таблетки из упаковки и за мгновение преодолела расстояние до Фриды.

Мне показалось, что я искала это лекарство вечно. Страх, что оно не поможет, что возможность ее спасти будет потеряна, витал в воздухе и забивался в легкие. Я присела перед ней на колени. В моей руке была натянутая надежда, которая либо меня успокоит, либо заставит чувствовать вину до конца жизни. Я сделала глубокий вдох и второй рукой попыталась еще раз раскрыть Фриде пасть. Она не сопротивлялась. Мои пальцы раздвинули зубы, а из второй руки я быстро закинула внутрь две таблетки. Всего за секунду в душе растеклись сомнения: ошибка, не надо было ей ничего давать, не две таблетки, а меньше или больше.

Я старалась отметать все плохие мысли. В первую очередь мне нужно понять, что делать дальше. Я понимала, что не могу отвести ее к ветеринару, не могу вызвать его сюда. Это было еще одно доказательство моей бесполезности. Я с силой сжала свои плечи, пока смотрела, становится ли Фриде легче. Мне нужно было что-то придумать, нужно было попытаться найти тот выход, при котором моей собаке будет оказана помощь. Можно было позвонить и попросить консультацию, но это чревато тем, что у меня просто не окажется необходимого, чтобы помочь. Мне следовало отправить запрос в Интернет, чтобы убедиться в своей правоте.

Пока Фрида лежала в том же состоянии, я пошла за телефоном. Все происходило достаточно резко, но внутри казалось, что все действия, мои движения мучительно замедлены. Я начала сбивчиво составлять запрос, буквы путались, пальцы будто специально нажимали не туда. Мне хотелось психовать, кричать, выкинуть телефон, хотелось уничтожить все вокруг, лишь бы не чувствовать это бессилие и панику. С трудом правильно напечатанный запрос выдал мне огромное количество информации. Сотни слов проносились на экране, пока я наискось читала статьи.

Дыхание Фриды стало чуть медленнее, она меньше дрожала и реже скулила. Надежда о правильности моего решения усилилась, но в то же время все статьи в интернете сводились к одному — ее необходимо доставить к ветеринару или наоборот. Только я не могла этого сделать, также как никто не мог мне в этом помочь.

Или мог..?

Я отстранилась от всех звуков, чтобы повторить самой себе еще раз, о чем только что подумала. Мой взгляд был прикован к Фриде, которой вроде бы стало чуть лучше. Мои ладони настолько похолодели, что, когда я потерла свою шею, машинально отстранила руку. Но это не могло меня остановить — я вполне серьезно решила переступить один свой страх ради другого.

Вчера он доказал мне, что мое представление о его жестокости слегка преувеличено и что-то от меня он все же хочет. Именно такой аргумент я привела для самой себя, чтобы снова попросить помощи у своего тюремщика. Я хотела ругать себя за такие унижения, но вид Фриды и понимание, что в случае моего бездействия останусь без нее, перевешивали любые «против». Сердце билось слишком быстро, а от всех мыслей голова начинала кружиться, стало жарко.

Я еще раз взглянула на свою собаку. Телефон в моей руке превратился в кусок раскаленного метала. Не было ничего ужасного в всего одном звонке. У меня не было времени придумывать разные исходы происходящего, именно поэтому, задержав дыхание, я нажала на вызов. И будто в этот момент жизнь разделилась на «до» и «после».

На «до» и «после» того, как я услышала, что вызываемый абонент не доступен.

Я нажимала еще раз и еще раз, пока мне не захотелось сдаться и выкинуть свой телефон. В итоге села на диван, повернув голову к Фриде. Ей стало лучше, она спокойнее дышала, но это вовсе не означало, что опасность миновала. Параллельно за окном собирался сильный дождь — небо заволокло темными, почти черными, тучами. Почему-то именно в такие моменты к катастрофе приближаешься не только ты, но и весь мир.

Главный источник каких-либо моих возможностей недоступен для разговора, а спрашивать мне было некого. Только через мгновение я поняла, что все-таки к кому-то можно было обратиться за помощью.

Фрида прервала мои мысли и снова заскулила. На этот раз более протяжно, чем раньше. Меня передернуло. Я подскочила со своего места, и ни одна мысль не пролетела в голове, пока мои шаги тяжело, но быстро двигались в сторону выхода. Семь шагов. Даже ничего на себя не накидывая, я оказалась на улице. В лицо мне сразу врезался прохладный ветер, по коже побежали мурашки. В этот момент я даже не подумала, что это долгожданная вылазка на улицу, о которой могла только мечтать. Моя нога соприкоснулась с прохладной землей через тонкую подошву домашних тапочек. Я подняла глаза и столкнулась взглядом с четырьмя мужчинами во дворе.

Мы оказались в некоем вакууме, просто смотрели друг на друга, не отводя глаз, некоторое время. Именно это столкновение лицом к лицу меня словно отрезвило, но настрой остался тем же. Мне нужно было им что-то сказать, пока это все не превратилось в мое последнее выступление. Я проглотила комок в своем горле. Все мужчины приблизительно одного роста, одинаково одеты, двое стояли рядом ближе к беседке, а остальные разошлись по разные стороны двора. Я пыталась поймать и остановиться взглядом на каком-то одном, чтобы было проще. Мне не удавалось рассмотреть их глаз и лиц, но один, который стоял примерно в трех метрах от меня, ближе всех, показался мне наиболее безопасный для диалога. Мои мысли прервал человек у беседки, который поднял и наставил на меня пистолет.

— Зашла быстро в дом! — Он стал решительно двигаться в мою сторону. Сначала захотелось убежать, но потом я собралась.

— Стоп! — Я выставила руку вперед и вдохнула побольше воздуха. — Не подходите.

— Я повторять не буду! — Мужчина хотел было продолжить двигаться прямо на меня, но моя уверенность слегка поубавила его решимость.

— Мне нужна помощь! — Я практически прокричала это, после чего и он, и остальные заметно напряглись. Мужчина остановился, оружие опустилось в его руке. Я сделала еще один вдох. Только сейчас чувствовала, насколько сильно страх сковал части моего тела, отчего не получалось даже ногой пошевелить. — Этот ваш главный, или как вы его называете, — они смотрели только на меня. — Он мне не отвечает.

— Что тебе от него нужно? — Спросил у меня человек, с которым я изначально хотела заговорить. Его голос был менее угрожающим, но напряжение чувствовалось.

— Мой собаке плохо, — я даже не подозревала, что этот факт сможет вызвать у меня слезы, как только слетит с языка. Нужно было сдержаться, чтобы не демонстрировать так открыто свою слабость. Я прикусила щеку изнутри. Холод обжигал мою кожу, а на голову упала первая капля дождя. Время шло, а ничего еще не изменилось в пользу Фриды. — Мне кажется, у нее сердечный приступ, она даже не встает. Ее срочно нужно показать ветеринару.

И снова тишина. Ветер усиливался, будто сейчас начнется ураган. Мы стояли и не двигались. А чертово время продолжало идти. Мне хотелось схватить хотя бы одного из них за грудки и потрясти со всей силой, но боялась я чуть больше. Иногда мой взгляд продолжал падать на опущенный пистолет в руке одного из моих сторожей, отчего внутри сжимался тошнотворный комок страха. Я не понимала, о чем они думают и есть ли у меня шанс быть услышанной, но я их точно озадачила. Они переглядывались, а после вообще начали сходиться в одно место к тому, кто стоял ближе ко мне.

Мужчина, который первый начал угрожать мне пистолетом, наконец-то заговорил:

— Зайди, мы сейчас решим.

Провоцировать кого-либо мне хотелось меньше всего в этой ситуации. Забежала я так же быстро, как и выбегала из дома. Когда дверь за моей спиной закрылась, я сразу поспешила к Фриде, чтобы посмотреть, не стало ли ей хуже. Она спокойно дышала, но все так же не вставала, ее глаза были полузакрыты. Она не обращала на меня внимания, только периодически тяжело выдыхала. Я присела рядом с ней на диван и решила ждать, что мои надзиратели там решат.

Прокрутив в голове все произошедшее, я не могла поверить, что решилась на это. Мне могла угрожать опасность, но даже при определенном карт-бланше, границы которого пока не удалось выяснить, мне не хотелось рисковать жизнью Фриды. Я радовалась, что все прошло так благополучно, но четкого ответа еще не было.

Моя рука поглаживала Фриду, а нога отстукивала по полу каждую секунду, словно это могло что-то ускорить. Я закрыла глаза и постаралась максимально расслабить свое тело, которое начинало уже сигнализировать мне о своей усталости: ноги сводило, голова болела, а спина была готова сломаться пополам. Я достаточно давно ела, но меня продолжало тошнить, в горле застрял неприятный ком. Руки не переставали дрожать, а сердце колотилось. Все должно было решиться как можно быстрее, но время тянулось мучительно долго. Казалось, что люди на улице говорят по слогам. Я не могла больше терпеть, хотелось кричать.

Как вдруг послышался стук в дверь.

***

Трое мужчин постучали в дверь, попросили меня дать Фриде что-то в дорогу — я дала одно из своих полотенец. Один из мужчин взял ее на руки. Я пыталась контролировать, чтобы все прошло аккуратно и ей не было больно. В глазах Фриды читалось безразличие, но, когда ее подняли на руки, она проскулила, потому что боялась высоты с щенячьего возраста. Это меня немного успокоило. Полотенце, которое я с надеждой в глазах передала в руки второму мужчине, пока третий просто наблюдал со стороны, было моим и недавно постиранным, но я решила, что знакомый запах сможет хоть немного поддержать ее. Так они забрали из дома Фриду.

Со мной они больше не говорили, даже не сказали, куда повезут собаку. Их действия были достаточно быстрыми, словно по команде: вошли, подождали, забрали и ушли. Только на пороге один из них предупредил меня, чтобы я не думала выйти — чему я даже не удивилась. Все, что мне позволили сделать в конце — чмокнуть Фриду в ее большой нос. И, когда дверь закрылась, мое сердце разорвалось.

Это был ужасный момент, когда, прощаясь с кем-то, ты чувствуешь, что это навсегда. Это чувство съедает тебя изнутри, заставляя заведомо ощущать боль от невозможности еще раз посмотреть в эти глаза, вспомнить последнее слово и ощутить неоцененную ранее близость. Я не отходила от двери некоторое время, пока по моим щекам скатывались слезы. Наконец-то мое тело получило разрядку, наконец-то можно было выплакаться.

У меня не было гарантий, что от этой поездки Фриде станет легче, я ведь даже не знала место назначения. Благополучный исход мне не обещали, поэтому расслабляться никак нельзя было. Каждая напряженная клеточка моего тела подрагивала, как натянутая веревка на ветру. Я закусывала щеку, словно эта незаметная, искусственная боль могла меня отвлечь.

Я росла вместе с Фридой, существа преданней не было в моей жизни, но в благодарность за это в тяжелой ситуации я просто спихнула ее чужим людям. Ноги мои пошатнулись, и тело опустилось на пол. Перед глазами была только собака, лежащая на полу с пустым, усталым взглядом. Я думала, что придется говорить родителям в худшем случае. Только не хватит слов, чтобы описать эту абсурдную ситуацию и мое бессилие. Одно я понимала достаточно трезво и четко — если Фрида не вернется домой, меня больше ничего не удержит здесь.

Когда слезы наконец-то закончились, оставив внутри ноющую пустоту, я просто ушла в комнату и легла в постель. Голова была тяжелой, внутри неприятно трещало, а веки сами собой опускались. Я лежала и думала о времени, которое настолько своевольно: оно позволяет себе мучить нас в худшие моменты, специально растягиваясь, в мгновения счастья утекает со скоростью света. Я не смотрела на часы, не брала в руки телефон, просто потерялась в пространстве, где все, окружающее меня, просто пропало. Может быть мне удалось уснуть, потерявшись в своей фантазии.

Неожиданно в тишине раздался мимолетный звук оповещения. Что-то внутри меня начало неприятно тянуть, предвкушая плохие новости. Только вместо них было короткое сообщение, что «абонент снова в зоне действия сети». Но за этим ничего не последовало, поэтому я опустила голову на подушку, поджала ноги и закрыла глаза. И как бы не хотелось снова попробовать связаться и объяснить ситуацию, мне было ясно, что он знает гораздо больше меня.

Я очнулась от полудрема, когда услышала, что за окном бушует дождь, затапливая землю, почувствовала, насколько опустилась температура в доме и как сильно бурлит мой живот, ожидая хотя бы немного пищи — но по-настоящему отогнать пелену напускной усталости смогли лишь тяжелые шаги и хлопок входной двери. Я ни на секунду не испугалась, а наоборот быстро вскочила и побежала прочь из комнаты, ожидая новостей.

Но далеко я не убежала. Едва сделала пару шагов от комнаты, как остановилась прямо напротив входа, не отрывая глаз от человека, стоящего в нескольких метрах от меня. Мой разум отказывался в это верить, сердце снова бешено забилось, а холод отошел на второй план, когда к щекам прилила кровь. Я затаила дыхание. Перед глазами стоял высокий мужчина в слегка грязных ботинках, мокром плаще и с очень озадаченным лицом. На его руках бездвижно лежала Фрида. Мимолетная радость сменилась пугающей интригой, в которой мне вот-вот могли сказать что-то плохое. Мне вдруг стало страшно идти дальше. Я опустила плечи и проглотила комок в горле.

— Ну и что ты встала? — Его голос отрезвил меня. Я посмотрела на него как будто в первый раз. Сейчас мой тюремщик выглядел по-другому, а его реальный голос отличался от телефонного. — Куда мне твоего волкодава положить, она тяжелая все-таки?

Он не пугал, не угрожал, в его речи не было и намека на враждебность, о которой я думала последние дни. Ничего опасного, только нотки шутливого тона в его голосе. Издалека мужские глаза показались мне азартными, словно все вокруг его забавляло. И только это его настроение внушало мне хрупкое спокойствие, потому что Фрида все еще не двигалась у него на руках.

Я попыталась прийти в себя и указала рукой на диван, но до сих пор не могла ничего сказать ему. Мои движения были скованны, а слова в голове перемешивались, не давая найти подходящее. Волнение переворачивало внутренние органы. Все вокруг казалось выдуманным, в том числе и он. Но едкий запах табака вперемешку с мужским одеколоном тонкой ниткой проникал в меня, заставляя принимать реальность.

Мой тюремщик тяжело вздохнул, кажется, даже закатил глаза и прошел в сторону дивана, оставляя грязные следы от обуви. На секунду мне захотелось сделать замечание, но сил воплотить это не нашлось. Я последовала за ним, надеясь услышать хоть что-то значимое. Мужчина положил Фриду на диван медленно и аккуратно. Я замерла на несколько секунд, чтобы уловить признаки жизни свой собаки. Мой тюремщик выпрямился и поймал мой взгляд.

— С ней все будет в порядке, — легкая хрипота придавала его голосу серьезности. Я не решилась продолжать смотреть ему в глаза, поэтому перевела внимание на Фриду. Моя нога шелохнулась в попытке сделать шаг вперед, но резко остановилась, когда я едва уловила ее дыхание. Широкая собачья грудь поднималась и медленно опускалась. От радости весь взор перекрыла мокрая пелена. Я облегченно опустила голову, при этом внутреннее борясь с желанием прыгнуть на шею единственному, кто переживает это вместе со мной.

Скинув груз со своих плеч, я внимательнее рассмотрела своего тюремщика. Если сравнивать с той самой ночью, то он больше не выглядел угрожающе. На лице четко отражалась усталость, выраженная в морщине на лбу и полуопущенных веках. В купе с грязной обувью и плащом образ человека, державшего мою жизнь в руке, был скорее комичен.

— Нужно пропить курс этих таблеток. — Его рука проникла в карман, а после достала оттуда и протянула мне средних размеров коробку и исписанный листок бумаги. Я решила, что сейчас не время читать. С Фридой все было хорошо, а ничего важнее этого для меня не было. — Ей дали успокоительное, чтобы она поспала и восстановила силы.

Мы стояли рядом друг с другом и молчали. Радость от выздоровления Фриды породила во мне чувство, которое еще до нынешнего вечера мне хотелось отрицать по отношению к этому человеку. Внутри все разрывалось от желания его выразить, но мнимая гордость и самосохранение при контакте с ним меня останавливали. Правда, не остановили меня, когда я трясущейся рукой пару часов назад набирала его номер.

— Спасибо. — Это было тихое и краткое выражение моих чувств. Я помедлила и подняла свои глаза, уставившись прямо на него. На мужском лице слегка поднялись брови, демонстрируя удивление, а в серых льдах осталось лишь мое собственное отражение, пробуждающее во мне дрожь. — Я серьезно. Большое тебе спасибо. Ты спас ей жизнь.

Он усмехнулся, в нем снова появилась эта хищность, не сулящая ничего хорошего окружающим, но глаза смотрели на меня с азартом. Я не решилась сделать что-либо, даже отойти от него, пока мужчина не опередил меня.

— Невинные не должны мучиться, — он произнес это как-то отрешенно, нахмурился, но в конце снова посмотрел на меня.

А через секунду мой тюремщик собрался и двинулся в сторону выхода, ничего не говоря. Его ботинки оставили еще пару следов, но я так и не решилась заострить его внимание на этом. Мужчина двигался достаточно быстро и уверенно. Мне уже хотелось почувствовать облегчение внутри и вокруг, остаться наедине с Фридой, но усилившийся звук падающих на подоконник капель и свист ветра усилили сомнение во мне.

А следующая моя фраза все изменила:

— Может быть ты... — он обернулся, а у меня появилась возможность изменить свое необдуманное решение, но я ее упустила. — Выпьем чаю?

Он замер на некоторое время, видимо, слишком удивленный. Я не ожидала от себя такого, но сильный дождь на улице, его внешний вид и чувство долга за спасение Фриды подтолкнули меня к этому.

— Чаю? — На его лице проскользнуло подобие улыбки. Мужчина развернулся ко мне, словно только вошел — в целом уже это можно было принять за согласие. — А ты в него ничего не подсыпала?

— Если только сигаретный табак. — После этого он стянул с себя мокрую одежду и ботинки и прошел со мной на кухню. В этот момент я плохо понимала, что следует делать и что будет дальше, но чайник включила. Мой тюремщик отодвинул стул, который проскрипел по полу, и сел.

— Ты очень язвительна. — Этот факт он выдал как будто невзначай. В кухонном свете и на семейных стульях мужчина в целом выглядел безобидно. Зная все наши предыдущие беседы, какой сценарий у этой я не могла предположить.

— Ты тоже, а еще расчетлив — ставить себя на сторону проигрывающей стороны не хотелось. И при всех моих новых теплых чувствах я не могла позволить промолчать. — Тебе нравится издеваться и давить на больные точки.

Мой тюремщик ничего не отвечал, а тем временем чайник нагрел воду. Я удивилась тому, что смогла его заткнуть хоть ненадолго. Мои руки потянулись за кружками, когда он снова прервал тишину:

— Я был не прав, когда сказал про твоего мужа, — теперь была моя очередь удивляться и замирать на месте, переваривая услышанное. Мой разум прокручивал снова и снова его слова, понимая, что он, похоже, извинился. Его вид был абсолютно безразличен, но это не отменяло сказанного.

— Что ж, — начала я, не придумав продолжение. Пакетики с заваркой падали в керамические кружки, а кипяток, обжигая, топил их, заставляя отдавать вкус и цвет. — Вы оба были не правы, но с тобой разговаривать чуть приятнее.

— Комплименты тебя отсюда не вытащат. — Я невольно улыбнулась.

— Ты меньшее из зол, это был не комплимент. — Я поставила кружки на стол и села напротив него. Его светлые глаза смотрели куда-то не на меня в этот момент, а выражение лица в совокупности было безразличным, отрезвляюще холодным. И даже кружка с цветами не спасала его от этого. А вот моя нервозность постепенно исчезала.

— Но ты же простишь, наверное? — Это был слишком тяжелый неожиданный вопрос, отчего я сжала кружку и обожглась.

— Нет. — В голове зазвучал голос мамы и щелкнула кнопка, зажигающая надпись: «Как ты будешь жить без мужа, ты же не умеешь!» — Не знаю.

— Почему же? — Он сыпал вопросами, как на допросе, но ощущение легкости от каждого ответа придавало мне сил. Можно же сказать человеку, которому на меня плевать, что думаю на самом деле?

— Никто, кроме меня, не чувствует боли и обиды. — На секунду мне показалось, словно он понимает, о чем я. — Поэтому все считают, что я должна поговорить, потом простить. А я даже вспоминать его голос пока не могу.

Я на секунду пожалела, что рассказала это ему. Ему ведь не было дела до моих проблем, а любую личную информацию можно было использовать против меня. Но чувство легкости от этих мыслей странно успокаивало, даже в присутствии тюремщика.

— Так может, — он секунду помедлил, — если они не понимают, что ты чувствуешь, стоит перестать понимать, что они тебе говорят? — Особой гениальностью и глубиной его слова наполнены не были, но почему-то резко выкинули из моей головы мамин голос. Я нахмурилась. — Или ты его слишком сильно любишь?

Было ли это так? За последние дни я не чувствовала ничьей любви и не понимала, исходит ли она от меня. Про Егора почти не вспоминала, а его звонок не вызвал теплых чувств, но что-то все же держало меня за это дурацкое кольцо на пальце.

— Я его никогда сильно не любила, — что-то хотело выдернуть меня из этого дурацкого разговора, который мог привезти неизвестно куда. — Может поэтому так все и получилось. Может это было заслужено.

Я выкладывала свою жизнь незнакомому человеку, который вообще хотел меня убить, запер на даче и еще вчера мне угрожал, но с каждым словом освобождалась от других оков.

— Никто не заслуживает предательства, — он сделал глоток и прокашлялся. — Особенно ты. —Я прыснула от смеха.

— Это еще почему? — Я прищурилась, словно надеялась поймать его в ловушку. Вопросов у меня к нему было не меньше, один из которых стоял практически ребром — зачем он меня бережет?

— Ты наплевала на все опасения и страх, вышла под дуло пистолета, чтобы спасти свою собаку. — Он залпом опустошил кружку и встал из-за стола. — Ответ очевиден. До встречи, детка!

Он улыбнулся и подмигнул мне. Я осталась сидеть бездвижно на стуле, пока он обувался, одевался и уходил. Это произошло слишком быстро. Все это время я не понимала, какую мысль допустить в первую очередь. Но когда захлопнулась дверь, я поняла:

он восхитился.