Глава 2. Маттео.
Сейчас 1983 год. Палермо. Год паранойи.
Все боятся быть преданными. Все шепчутся о хвостах, что тащат за собой. Но если каждое утро просыпаться только ради страха — какой смысл действовать?
Страх — это лучший бизнес. Деньги кончаются, уважение тает, даже жизнь — не больше, чем цифра на чужом календаре. А вот страх всегда в цене. Его не надо добывать — он рождается сам, как плесень в сыром подвале. Люди приносят его тебе сами, и платят охотнее, чем налоговую.
Мафия держится не на пулях. Пули — это театр. Настоящая власть сидит в тишине. В слове, сказанном вовремя. В взгляде, от которого человек перестаёт спать ночами.
Мир прост. Есть сильные. Есть слабые. Остальное — сказки для детей и оправдания для тех, кто не смог стать сильным.
Коза Ностра — это вирус. Она расползается по острову, поражает органы, заражает воздух. Антидота нет. Никто и не ищет. Все живут так, словно смерти нет.
Раннее утро. Солнце ещё не поднялось в зенит, и город только открывает глаза, чтобы получить свою дозу радиации от этого ядерного шара.
Привычка вставать рано — его дисциплина. Банальная, но железная. В уголках губ сигара. Дым лениво клубился, обвивая лицо, будто туман на рассвете. Это был Маттео Денаро. Дон. Великий человек вошедший в историю.
Белая рубашка, чёрные брюки со стрелкой, кожаный ремень и часы на запястье. Чёрные волосы слегка растрёпаны, но всё равно вид — аккуратный, уверенный. Он держал образ под контролем, как держал под контролем всё вокруг. Сложный, тяжёлый механизм.
Во дворе уже ждал личный водитель — Александро Росси. Возле машины крутился мальчишка лет тринадцати, слишком похожий на него, чтобы не догадаться: младший брат, Лукас Росси.
Маттео спустился вниз, окинул мальчишку взглядом и усмехнулся. Тот тут же отступил от машины и, неловко поправив рубашку, побежал прочь. Сигара в зубах тлела, дым лениво завивался у лица. Маттео сел в машину, не торопясь, и спокойно сказал:
— До казино.
В его голосе не было грубости. Только ровный тон, от которого у собеседников почему-то исчезала почва под ногами. Он не был бальзамом — он был ядом в упаковке из-под бальзама.
Прибыв, он сразу заметил высокого мужчину в деловом костюме. Среднее телосложение, сухой взгляд — Вильем Карлеон, его помощник и, пожалуй, единственный человек, кому Маттео доверял.
— Маттео, есть накладка, — произнёс тот.
Здесь никто не повышал голос. В их мире эмоции были чем-то не нужным. Особенно если это деловой разговор и важные люди.
— Накладка? И что же на этот раз? — лениво спросил дон.
— Один из водителей… взял часть груза. Продал. Прибыль присвоил себе. Он ждёт вас.
Маттео тяжело выдохнул и направился в задние, а потом до комнаты. Зал был пуст: утро не время для блеска. В дальней комнате сидел Сэмюэл — зажатый людьми, похожий на крысу, прижатую в угол.
Маттео подошёл ближе. Приподнял брови.
— Мне сказали, ты брал. Это правда?
— Да, — выдавил тот, глядя в пол. Страх дрожал в его голосе, но он пытался держаться.
— У тебя время до завтра. Вернёшь всё — до последней копейки. Ты ведь знаешь, мы все следуем кодексу. Это наша честь. Скажем так... Я сегодня великодушен и оставлю твою жизнь. А чтобы ты запомнил мои слова…
Кивок. И кулак одного из людей врезался в лицо Сэмюэла. Хруст. Кровь. Вопли. Попытка подняться и закричать — тут же пресечена.
— Сукин ты сын, Денаро! — крикнул тот в спину, яростно вытирая нос. Эти слова могли бы стать его смертным приговором, если бы Маттео не был в настроении.
Маттео оставил сцену без эмоций и поднялся на второй этаж. Длинный коридор, поворот налево, тихий щелчок двери. Его кабинет.
Внутри он и Вильем.
— Вил, сегодня дел немного. Я позже отлучусь на встречу в бар на окраине. Постарайтесь не тревожить меня.
И ещё: насчёт проблем с севера. Они лезут, как чахотка. Сначала дипломатия. Потом — кровь. Но я думаю, что второй вариант не будет нужен.
— Как скажешь.
Маттео повернулся к письменному столу, перебирая бумаги. Тот же белый лист, те же слова, запутанные в сложные конструкции. Жаргон. Глупая трата времени. Он был лишён привычки «вчитываться» в слова. Он был больше мастером «чтения». Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, где нужда, где ложь, а где правда. Это не было чтивом, это было расследование. Как хирург, он проверял каждое слово, точно ставя диагноз.
Тихий стук в дверь. Кто-то из его людей? Возможно.
— Входите.
Вошла молоденькая девушка, лет двадцати пяти. Брюнетка. Всё на месте: лицо, фигура, ноги. Все данные при ней. На её лице неловкая, мягкая улыбка.
— Маттео...
Маттео не любил скандалов. Женщины? Он их выбирал по одному критерию: визуально. Все остальное — это неважно. Он ухаживал красиво. Но не создавал иллюзий. Любовь? Она оставалась только в песнях и снах. Реальность — это когда ты подчиняешься своим желаниям, а не обрабатываешь чувства.
В южной части Сицилии женщины были на вес золота, но только как украшения. Они служили… не более того. Их роль — быть красивыми, умными, но не мешать.
— Можешь не продолжать, — сказал он, спокойно пожав плечами. — Я вчера сказал, что хотел. Между нами не было любви. А для тебя, как и для всех остальных — подарки, рестораны, романтика. Не путай романтику с любовью. Ты ведь слышала слухи? Конечно, большинству не стоит верить, но ты должна была понять: я не серьёзен с тобой. Это ведь очевидно.
Он усмехнулся, чувствуя удовлетворение от своих слов. И оттого, что она не смогла возразить.
Её глаза потухли. Слёзы побежали по щекам. Руки заметно дрожали. Она сдержала эмоции, но улыбка на её губах уже не была искренней.
— Я... я поняла. Спасибо за прямой ответ.
Когда дверь захлопнулась, в комнате осталось только спокойствие. Спокойствие — это всего лишь маска для тишины. А тишина — это не умиротворение, а одиночество. Вначале оно кажется лекарством: нет крика, нет чужих голосов, нет суеты. Но со временем одиночество разъедает изнутри. Оно превращает каждый вдох в раздражение, каждый тик часов в насмешку. Даже тишина начинает кричать, и этот крик куда громче любого шума.
Документы прочитаны и подписаны. Дело за малым. Снова машина. Снова дороги. Палермо встречал его привычно — узкие улочки, словно нарисованные художником с похмелья: кривые линии, но в этом есть какая-то честность. Здесь всё живое. Даже стены домов, облупленные, пахнущие солью и вином, казались родными. Для Маттео — это был дом. Дом, в котором каждый закоулок знает его лучше, чем любая женщина.
Бар на окраине жил своей жизнью. Там не было официозной скованности дорогих ресторанов — только голоса, смех, звон стаканов, запах дешёвого табака и вина. Люди там говорили громко, жестикулировали широко, как будто каждое их слово должно было иметь вес. Бар дышал, бар жил, бар тянул к себе — не глянцем, а правдой.
Освещение было тусклым. Маттео медленно шагал по скрипучим половицам, не вслушиваясь в чужие разговоры. Он искал её.
В дальнем углу сидела девушка. Блондинка, но краска подвела: волосы отливали дешёвой желтизной, ассоциируясь скорее с цыплёнком, чем с роскошью. Тушь осела под глазами, на губах алела слишком яркая помада. Платье демонстративно открывало ноги и грудь. Симпатичная мордашка — как у сотен других. Было ясно: ждала именно его.
Маттео скользнул взглядом и вспомнил другую — Эшли. Туристка. Глупая, дерзкая. В первый день на острове столкнулась с ним и другим доном. Телохранители повысили голос, а она вспыхнула, как спичка:
— «Такие старые псы с кольцами на пальцах ещё верят, что ими восхищаются?»
— «Два жалких клоуна в дорогих костюмах!»
И плевок у их ног. Ошибка, за которую обычно платят жизнью. Но не у Маттео. Он не убивал женщин. Их куда больнее ломало не оружие, а холодное равнодушие. Эшли наказали иначе: её имя тихо разнесли по городу, и двери перед ней закрылись. Магазины, кафе, гостиницы — везде ей улыбались и мягко отказывали. Эшли быстро поняла свою ошибку. Страшно быть для окружения воздухом.
Уголки губ Маттео дрогнули, и он подсел к новой спутнице.
Девушка сразу оживилась, будто вспыхнула лампочка.
— Добрый день, — голос звенел слишком радостно. — Я вас ждала. Место непривычное для меня… но душевное. Наверное. — Она запнулась. — И я забыла тогда представиться. Я Лия Крэйн. Просто Лия. А для друзей — Ли.
Маттео откинулся на спинку стула, достал сигарету — зажигать не стал. Просто вертел её между пальцами, будто давая понять: он сам решает, когда начнётся разговор.
— Лия, — повторил он спокойно. — Звучит мягко. Почти несерьёзно. — "Имя для щенка", – проскользнула мысль.
Она чуть смутилась, но улыбку не убрала.
— А вы?..
Он посмотрел прямо в её глаза, не мигая:
— Тот, кто не любит глупых вопросов. Маттео Денаро. — Ему стало скучно. При первой встрече он уже называл своё имя, а она не запомнила. Ну и дура.
Повисла пауза. Лия попыталась отвести взгляд, но снова наткнулась на его серые глаза. Там не было ни страсти, ни интереса — только холодная оценка.
— Тогда приятно познакомиться! Рада нашей второй встрече! — торопливо сказала она. — А вы... вы любите искусство? Может быть, литературу? Или художников?
Слишком живая, слишком говорливая. Таких Маттео недолюбливал. Но он позволил ей продолжить.
— Литература, философия. То, где есть вес мыслей. Иногда расследования, иногда — картины, которые заставляют задуматься.
— А я люблю более спокойные истории. Счастливый конец, знаете... Печально, когда всё плохо.
— Плохая концовка — это истина. Она не добрая и не злая. Просто как реальность. — Он чуть наклонил голову. — Синьора Крэйн, как насчёт бокала вина? Потом можем прогуляться.
Она оживилась и сразу кивнула.
Заказ был сделан.
Вино полоскало рот, оставляя терпкую ноту. Он смотрел на неё, но на мгновение отвёл взгляд — к входной двери.
Скрип. Дверь открылась.