/ ч7
Кохару казалось, что больше никто и никогда так не сможет — просто быть рядом и не давить. Не требовать. Не делать вид, что всё просто. А Ран умел. И в этом — было страшно. И прекрасно.
День шёл лениво. После ухода Риндо Ран предложил Кохару вернуться внутрь, но она не захотела. Всё ещё сидела в пледе на веранде, босыми ногами упираясь в деревянные доски, слушая, как где-то в ветвях поют птицы, а из кухни доносится едва слышный звон посуды.
Он ушёл ненадолго — убрать кружки, выключить плиту, — но вернулся с книгой и пледом, который набросил ей на плечи поверх того, в который она уже была закутана. Кохару сначала засмеялась, тихо, почти невидимо, потом поджалась под ним, как котёнок.
Кохару: Я не ледышка, — пошутила она, глядя ему в глаза.
Ран: Ты худенькая, — спокойно ответил он. — Тебе всегда холодно. Особенно когда нервничаешь.
Она чуть нахмурилась.
Кохару: Я не нервничаю.
Ран: Лгунам тоже бывает холодно.
Она фыркнула, но не возразила. Он уселся рядом, раскрыл книгу и начал читать вслух. Не что-то серьёзное — короткий рассказ, лёгкий, про дожди в Токио. В его голосе не было пафоса, он не интонировал как актёр. Просто — читал, потому что хотел быть рядом. Слова лились ровно, мягко, и Кохару, сама того не замечая, начала медленно расслабляться.
Она слушала, опершись на его плечо, глаза закрывались понемногу. Казалось, весь мир сжался до одного голоса, дыхания, ритма строк.
Кохару: Ты часто читаешь? — спросила она, не открывая глаз.
Ран: Только когда один. Или когда кто-то очень хочет тишины.
Кохару: А ты откуда знаешь, что я её хочу?
Он не ответил сразу. Закрыл книгу, положил её на столик и только потом сказал:
Ран: Ты постоянно слушаешь. Но почти ничего не говоришь. Это обычно делают те, кто не привык, что их слышат.
Её грудь сжалась. На секунду. Почти незаметно.
Кохару: Меня слышат, просто.. я не люблю шум.
Ран: Тогда мы подходим друг другу.
Позже они вернулись в дом. Кохару шла босиком, следом за ним, пальцы всё ещё сжимали угол пледа. Внутри пахло кофе и выпечкой — Ран нашёл в холодильнике слоёные булочки и подогрел их в духовке. Она улыбнулась: никогда не думала, что он может быть таким — тихим, почти домашним.
Кохару: Здесь слишком хорошо, — пробормотала она, сидя на кухонном стуле и глядя, как он режет клубнику. — Я боюсь привыкнуть.
Он посмотрел на неё через плечо.
Ран: А что в этом плохого?
Кохару: Если привыкнуть.. потом будет больно, когда всё закончится.
Ран: А почему должно закончиться?
Она промолчала. Не потому что не знала, а потому что не хотела произносить вслух то, что он мог бы счесть детской глупостью.
Он поставил перед ней тарелку: тосты, нарезанные фрукты, немного взбитых сливок. Всё просто. Без театра. Но она почувствовала, как внутри сжимается — от того, как бережно он к ней относится.
Кохару: Спасибо, — произнесла она.
Он не ответил, только сел напротив, снова молча, и стал есть. В доме было удивительно уютно — как будто даже стены его принимали её молчание за речь, а тишину — за знак привязанности.
Когда день пошёл на спад, Ран предложил показать ей остальную часть дома. Она не была против — и он провёл её по второму этажу: пустая комната с балконом, ещё одна — вся в полках, где стояли пластинки, старые фотоаппараты и ящики с инструментами.
Кохару: Это что, твоя мастерская?
Он кивнул.
Ран: Иногда что-то делаю руками. Помогает отвлечься.
Кохару: А что последнее ты сделал?
Он выдвинул ящик — в нём лежал деревянный медальон. Круглый, с вырезанным вручную цветком.
Ран: Просто вырезал. Без смысла. Хотя, если хочешь, можешь придумать ему смысл сама.
Она взяла его в ладонь. Дерево было гладким, тёплым. Почему-то захотелось прижать его к груди, но она просто посмотрела на него и улыбнулась:
Кохару: Словно оберег.
Он не ответил. Только мельком глянул на неё — впервые так мягко, так пристально.
Ран: Тогда пусть будет твоим.
Она прижала медальон к груди. Потом — как бы между делом — подняла на него взгляд:
Кохару: А можно я сегодня останусь ещё?
Он усмехнулся краем губ.
Ран: Уже считаешь, что можешь спрашивать?
Кохару: Просто.. хочу знать, что ты не против.
Он подошёл ближе, наклонился и облокотился на дверной косяк. Глаза — в упор, серьёзные, но без давления.
Ран: Я против только одного: чтобы ты уходила, когда хочешь остаться.
И тогда Кохару впервые шагнула навстречу сама. Не физически, а внутренне. Позволила себе быть рядом. Без страха. Без ожиданий. Просто — быть. С ним.
Когда они вышли из мастерской, дом будто выдохнул. Вокруг воцарилась та особая тишина, которая появляется только вечером — когда не нужно больше никуда идти, и всё важное уже сказано.
Кохару шла медленно, не торопясь. В руках она всё ещё держала вырезанный медальон. Он казался тёплым — может, от пальцев, а может, от чего-то большего. Она чувствовала себя по-другому: не совсем взрослой, но уже не той самой застенчивой девочкой, которой вошла сюда ещё вчерашним утром.
Ран: Пойдём отдыхать?
Тихо спросил Ран, глядя на неё с того самого бокового взгляда, в котором не было ни давления, ни ожидания. Она просто кивнула.
На втором этаже он дал ей время переодеться, а сам ушёл в ванную. Кохару сняла плед, накинула его футболку, подоткнула под себя одеяло и устроилась на одной стороне кровати. Когда Ран вернулся — в чёрной футболке и лёгких спортивных штанах, волосы чуть влажные — она уже лежала, отвернувшись на бок.
Он хотел было лечь рядом, но Кохару вдруг поднялась, подошла и обняла его — аккуратно, осторожно, словно боялась спугнуть момент.
Кохару: Можно? — её голос был почти неслышен.
Ран: Конечно, — отозвался он так же спокойно.
Она устроилась рядом, прижалась лбом к его груди, пальцы сжали край ткани на его спине. Он обнял её в ответ, но без давления — как будто знал: это для неё шаг. Внутри было тихо. Без напряжения. Просто тепло.
И вдруг зазвонил телефон. Мелодия, как будто чужая в этой тишине, заставила её вздрогнуть. Она осторожно потянулась к тумбочке и посмотрела на экран.
Кохару: Мама..
Ран молча кивнул, отпуская её из объятий. Кохару поднялась, села у изголовья, приняла звонок:
Кохару: Алло.. Да, мам, всё хорошо. Я у Рана, просто осталась. Нет, он не против.. М-м, можно я побуду ещё день? — она бросила на него короткий взгляд. — Да, я напишу утром, обещаю. Всё в порядке.
Разговор был коротким, без лишних вопросов. В голосе матери слышалась та самая осторожная настороженность, с которой они познакомились. Но разрешение она дала.
Кохару сбросила звонок, положила телефон обратно, вернулась под одеяло. Несколько секунд молчала, прежде чем снова прижаться к нему.
Ран: Всё нормально? — спросил он, приглушённо.
Кохару: Угу. Она знала, что я здесь. Просто.. волнуется иногда.
Ран: Это хорошо. Значит, любит.
Кохару: Ага.. — она зевнула и спрятала нос в его груди. — А я.. останусь ещё немного.
Он не ответил. Только снова обнял, чуть крепче, чем до этого. В комнате повисла тишина — не пустая, а почти интимная.
На этот раз не было лишних слов, не было неловкости. Она уснула почти сразу. И он — следом.
Той ночью в его доме впервые стало по-настоящему по-домашнему.
продолжение следует..