Том 2.Глава 2.Конец?
1618 год. Вечер. Покои Нилюфер
Сафие Султан отвезли в лазарет, и ей стало легче. Гарем постепенно оживал после тревожных событий, но в покоях Нилюфер стояла тишина, такая густая и вязкая, что казалось, воздух сам давил на грудь. Она сидела одна, охваченная воспоминаниями, когда внезапно раздался стук в дверь.
— Да! — её голос прозвучал резким эхом в просторных покоях.
— Госпожа, — склонилась служанка с поклоном, — Бейхан Султан пришла.
— Пусть войдёт, — сказала Нилюфер ровно, стараясь удержать трепет, что сковал её сердце.
— Мама! Мама! — Бейхан вбежала, сияя, словно маленькое солнце.
— Бейхан... моя любимая доченька, — Нилюфер обняла её, прижимая к себе. — Ты вся в свете, в жизни, в радости...
— Мама, смотри, что я нашла!
В покои внесли мольберт, накрытый белым полотном. Оно казалось чуждым, холодным барьером между реальностью и тем, что должно было вскоре открыть её глаза на новую боль.
— Что это? — спросила Нилюфер, голос срывался на шепот.
— Это нарисовала Керем-хатун! Смотри, мама!
Она сдёрнула полотно. В покоях повисла пауза — время словно замерло. Нилюфер увидела портрет Ахмеда рядом с Кёсем. И в этот миг сердце словно остановилось. Лицо Ахмеда было точным, живым, как будто он стоял перед ней. А Кёсем... словно отражение прошлого, которое Нилюфер не могла стереть.
— Что...? Кто это нарисовал?! — голос её дрожал, но звучал ровно, почти приказным тоном.
— Керем-хатун, одна из девушек, — ответил Хаджи-ага, войдя в покои. — Очень красиво, словно живой портрет.
— Жаль, что на месте Кёсем не я... — пробормотала Нилюфер, почти сама себе. — Если эта девушка служит в гареме Баязида, откуда ей знать, как выглядели Ахмед и Кёсем?
— В конце 1615 года она была при Бейхан Султан, — спокойно ответил Хаджи-ага. — Она не раз видела покойного султана и Кёсем Султан.
— Приведите её ко мне, — сказала Нилюфер.
В покои ввели Керем-хатун. Девушка опустила голову и поклонилась. Нилюфер замерла. Лицо Керем было удивительно похоже на Кёсем — словно зеркало, отражающее прошлое.
— Что... — выдохнула она.
— Вы звали меня, госпожа? — голос Керем звучал тихо, но уверенно.
— Хаджи... эта девушка...
— Госпожа, она словно отражение Кёсем Султан, — заметил Хаджи-ага.
— Это ты написала? — сказала Нилюфер, указывая на портрет.
— Да, госпожа.
— Очень красиво... — в голосе прозвучала лёгкая теплотa. — Спасибо тебе за этот труд. За это ты будешь вознаграждена. А пока — иди в гарем.
Керем слегка склонила голову и вышла. Нилюфер обратилась к Хаджи-аге:
— Подготовьте её. Сегодня вечером она проведёт ночь в покоях повелителя, у Султана Баязида.
— Как прикажете, госпожа.
Все покинули комнату, включая Бейхан. Нилюфер осталась одна, глядя на портрет Ахмеда. Она подошла, осторожно прикоснулась рукой к изображению, словно пытаясь дотронуться до памяти, до времени, что невозможно вернуть.
Мир вокруг затих, оставив только её дыхание и мягкий шелест воздуха. Внутри неё разверзлась пустота, долгие годы одиночества и утрат слились в этом мгновении. Она опустилась на колени перед портретом. Тяжёлое чувство потери накрыло её, и она впервые позволила себе плакать.
— Ахмед... — шептала она, — я сделала всё, что могла... я шла своим путём, и теперь... теперь мой путь завершается здесь...
Стук в двери усиливался. Голоса снаружи пытались прорваться к ней, но она слышала только собственные мысли. Дворец, гарем, обязанности — всё растворилось перед неизбежностью выбора.
Она медленно поднялась и достала флакон с ядом. Внутри неё разгорелось спокойное решение. Никакого крика, никакой мольбы — только понимание, что путь назад закрыт. Она заговорила тихо, для себя, для будущих эпох, для того, кто уже не может её слышать:
— Пусть никто не винит себя. Я выбрала свой путь. Я — Валиде, мать, жена, власть... но прежде всего — человек, который завершает своё дело. Пусть всё, что было, останется в памяти. Пусть мой сын помнит меня не только как мать, но как тот голос, что научил его решать и действовать, когда судьба требует.
В тот момент раздался ещё более настойчивый стук в дверь. Внешний мир напирал, требовал реакции, но Нилюфер стояла неподвижно, крепко сжав флакон. Она подняла голову, взглянула на портрет Ахмеда, словно прощаясь с ним одной последней минутой. Затем решительно сделала шаг, глоток — и яд начал действовать.
В этот миг двери с треском выломали. Баязид ворвался, за ним Хаджи-ага и слуги. Они увидели, как Нилюфер слабеет, как тело её медленно поддаётся смертельному решению.
— Валиде! — закричал Баязид.
— Сынок... — голос её был тихим, почти величественным. — Я сделала всё, что должна была... Ты — султан. Моя миссия завершена.
Слёзы Баязида падали на её руки. Он пытался удержать её, но осознал: это уже не вопрос силы, не вопрос приказа. Это был её выбор, её последний акт власти.
— Ты — мой лев... — продолжала она, слабея. — Я оставляю тебе всё... Береги Сафие, береги дочь... и береги себя.
С её лица слетели последние тени усталости, оставив лишь покой, величие и завершённость. Её дыхание стало ровным, глаза закрылись. Баязид прижал её к себе, и в покоях раздался только глухой стук сердца — сначала матери, затем сына, потом целой эпохи.
Нилюфер Султан ушла, и в тот миг стало ясно: эпоха её власти завершилась. Наступила новая эпоха Баязида, эпоха действий, крови и решительных решений. Гарем, дворец, все годы интриг и борьбы — всё оказалось частью великого полотна, на котором теперь стоял её последний, величественный штрих.