Связаны

На следующий день я хотела попросить у Тарена чёрный оникс снова, но его нигде не было. Тарен всё ещё толком не разговаривал со мной. Видимо, моя выходка во дворце элемордов только усугубила наши отношения.

Но мне нужно было попасть домой. Во что бы то ни стало.

Я стояла в молчании, глядя на бескрайние просторы холода и стужи за куполом. Шансов выжить при пересечении границы без кольца почти не было.

Как там моя семья?

Они так давно не видели меня. Наверное, сойдут с ума, когда узнают, что я жива.

– Не делай этого. – раздался голос за спиной.

Я дёрнулась, резко обернувшись. Тарен стоял с хмурым видом, скрестив руки на груди. Его взгляд был изучающим, настороженным.

– Давно следил? – выдавила я.

Хотелось, чтобы всё было как раньше. Его тепло. Голос. Лучше бы я никогда не узнала всю правду. Тарен столько раз обманывал... Как понять – лжёт ли сейчас?

– Достаточно, чтобы удержать тебя от новой глупости.

Он сделал несколько шагов навстречу. Чёрный оникс поблёскивал на свету, а лицо оставалось всё таким же непроницательным.

– Мне нужно домой, Тарен, – мой голос прорвал тишину.

Он остановился слишком близко, посмотрев сверху вниз.

– Знаю, – ответил Тарен, заправляя прядь волос мне за ухо. – Ты вернёшься как можно скорее.

В его словах не было вопроса. Лишь сухая констатация факта.

– А ты бы этого хотел? – шёпотом спросила я.

Тарен наклонился ко мне, дыхание сбилось. Горячий вздох скользнул по шее.

Он молчал. Словно боролся с чем‑то внутри себя. Потом проговорил – тихо, с тяжестью:

– Ты спрашиваешь, как будто у тебя есть выбор. Возвращаться или нет – не вопрос желания. Это неизбежность.

Тарен неторопливо вложил кольцо мне в ладонь, не сводя глаз.

– Я не хочу отпускать тебя одну. В прошлый раз ты сотворила невероятное количество глупостей за каких-то полчаса моего отсутствия, – он усмехнулся, но во взгляде не было веселья. – От тебя одни проблемы. – добавил Тарен уже с хрипотой.

Сердце забилось ещё сильнее. Внизу живота закрутился тугой узел. Я осторожно провела кончиками пальцев вдоль его плеча, чувствуя, как мышцы напряглись.

– Аника... – прошептал Тарен, заставив меня остановиться, – Ты знаешь, я не позволю тебе исчезнуть.

Я застыла, вглядываясь в его лицо.

– И если не вернёшься, – Тарен наклонился ещё ближе, губы тронула угрожающая ухмылка, – я переверну каждую страну, каждый город и каждую улочку, пока не найду тебя. Даже если на это уйдут века.

Он притянул меня, зарываясь лицом в волосы. Глаза закрылись сами собой. Сколько бы лжи ни таилось между нами – я всегда прощала. Без прикосновений Тарена, без этого бархатного шёпота, без того особенного взгляда – уже не могла. Его сильные руки прошлись по моему телу, а губы оставляли лёгкие укусы на шее.

– Думаешь, столетия научили меня отпускать то, что принадлежит мне по праву? – прохрипел Тарен, по-собственнически прокладывая дорожку по моей коже жадными поцелуями.

Его зубы впились в плечо, а пальцы скользнули по горлу, заставив меня содрогнуться. Тарен не душил – лишь напоминал, кто здесь решает. Я задыхалась, но не от страха: тело предательски выгнулось навстречу, предав меня целиком.

Он застыл на мгновение, словно борясь с чем-то внутри себя. Руки напряглись, будто хотели вновь коснуться меня, но Тарен сдержался.

Я затуманено заметила, как его грудь стала вздыматься слишком резко, а мышцы на шее напряглись. Тарен отвернулся, медленно шагнув назад, и в этом движении было больше усилия, чем должно было быть.

Мы оба знали: ничего уже не будет как прежде.

***

Вот она – точка невозврата. Как же странно было вновь ощущать своё собственное тело.

Щёки ещё горели – от прикосновений, мыслей. Я прикусила губу, стараясь прогнать наваждение. Тело отдавало жаром, но ещё сильнее – разрывалось от тоски.

Мир вокруг изменился. Зрение – стало более расплывчатым, цвета – тусклыми. Контуры вещей будто исчезали. Я больше не контролировала движения: тело, которое было домом, казалось чужим. Словно само напоминало – я уже не та, что прежде.

Передо мной стоял родной дом.

Я постучала. Тихо. Сердце колотилось с предательской силой.

Может, дома никого нет? Я неуверенно переминалась с ноги на ногу. Как бабушка с дедушкой отреагировали бы на моё появление? Они, должно быть, считают меня мёртвой или пропавшей без вести...

Дверь резко распахнулась. На пороге показалась бабушка. Кожа – морщинистая, синяки под глазами – болезненно заметны. Волосы поседели и были коротко обрезаны, выглядывали из-под платка.

– Боже! – она схватилась за сердце и попятилась. – Аника... внученька...

Бледно-голубые глаза наполнились слезами. Я тут же шагнула – и, не сдержавшись, обняла бабушку. Слёзы застилали глаза. От неё всё так же пахло малиновым вареньем, но появился какой-то новый запах – лекарств.

– Внученька... внученька моя... – шептала бабушка, стискивая меня в объятиях.

Она зарыдала с надрывом, положив голову мне на грудь. Не знаю, как долго мы простояли так. Только сейчас ощутила, насколько сильно скучала по родным.

– Я вернулась, всё хорошо, – бессвязно пробормотала, проглатывая слёзы.

Бабушка лишь сильнее стиснула меня в объятиях, беспорядочно гладя по волосам.

– Где же ты была всё это время? – она снова зарыдала с надрывом.

Я проморгала слёзы, мягко отодвинулась, привлекая внимание бабушки.

– Пожалуйста, пообещай мне, что не расскажешь родителям о моём визите.

Она затуманено посмотрела на меня. Глаза под россыпью морщин были полны слёз и горя.

– Что ты такое говоришь, Аника? Они там с ума сходят, места себе не находят!

– Знаю... Но я ненадолго. Совсем скоро мне нужно будет вернуться.

– Куда? Ты... ты же была в том аэропорту... все считают тебя пропавшей без вести... О, Боже!

Я пыталась успокоить бабушку, выставив руки перед собой. Мысли о собственной смерти не давали мне покоя.

– Всё хорошо, – с трудом проговорила, сглатывая вязкую слюну. – Я не была в тот день в аэропорту, со мной ничего не произошло. И опоздала на рейс... – врала я, хотя сердце сжималось каждый раз, когда смотрела в заплаканные глаза бабушки.

– Почему ты не рассказала? Не выходила на связь? Ты хоть знаешь, что думают твои родители?

Я опустила взгляд. Мы всё ещё стояли в дверном проёме.

– Давай мы пройдём внутрь, и всё тебе расскажу, хорошо? – я кивнула в сторону дома.

Мы прошли в дом, сразу почувствовала, что что-то было не так.

Привычная чистота и порядок превратились в хаос и горы неубранных вещей. Запах тоже изменился – вместо тёплого аромата свежего хлеба, я чувствовала горечь лекарств и лёгкий затхлый запах. Мебель стояла всё так же, но её поверхности покрывал слой пыли, а на столе лежали разбросанные бумаги и вещи.

Сердце сжалось от тоски. Я всегда вспоминала это место с теплотой и грустью, скучая по всем счастливым моментам, связанным с ним. А теперь некогда уютный дом больше походил на руины. Острое чувство тревоги резало меня изнутри.

– Бабушка, где дедушка?

Она застыла, ничего не сказав. Словно осознав мои слова, бабушка медленно повернулась ко мне, в глазах стояли слёзы.

– Нет... нет... только не это, – прошептала я онемевшими губами.

В груди образовалась пустота. Мне не нужны были слова, чтобы понять. Осознание хлынуло, как ледяная вода. Тело затрясло, пространство стало расползаться перед глазами. Я начала задыхаться, будто кто-то перекрыл кислород.

Этого не может быть. Это сон. Сон. Сон.

***

После кладбища остаток вечера я провела с бабушкой. Мы плакали, держались за руки, сжимали друг друга в объятиях – не отпуская. Мне было больно. До безумия. Всё внутри дрожало от ужаса и безысходности.

Врать не хотелось больше всего. Но пришлось. Я сочинила, будто уехала с друзьями в другой город на пару месяцев. Что связь пропадала, а телефон сломался. Бабушка, конечно, не поверила. Но сейчас, под высокой дозой успокоительных, она закрыла глаза – уже не различая, где сон, а где явь.

Бабушка сказала, что родители были с ней последний месяц. Но недавно отец уехал с мамой – командировка, всего на пару дней. Когда она позвонила им и сказала, что я вернулась, в трубке посыпались крики. Я выдержала. Мне уже было всё равно. Они не верили ни одному слову. Но ничего другого я не могла придумать.

– Аника, мне нужно тебе кое-что рассказать. Подойди, – пробормотала бабушка. – Дедушка... Он хотел тебе показать нечто важное. Отказался говорить это мне. Сказал – ты должна узнать сама.

– Что ты имеешь в виду? Я не понимаю...

Мы молча зашли в спальню дедушки.

Каждый шаг давался с трудом, словно ноги стали ватными. В груди ощущалась странная тяжесть, сдавливающая дыхание.

Я оглянулась.

Комната, некогда уютная, стала пустой. На кровати – старое покрывало с тусклым узором. На прикроватном столике – замершие часы. Как будто время остановилось с ним.

– Я не знаю, что он хотел тебе показать, – тихо шептала бабушка, открывая шкаф. – Но указывал на эту коробку. Говорил, ты поймёшь.

Я молча кивнула.

Образ дедушки не исчезал. Его улыбка. Голос. Руки, что обнимали так, будто могли защитить от целого мира.

Но теперь его не было.

Бабушка оставила меня одну. Я села на пол, перебирая содержимое.

Старые альбомы. Фото. Сказки. Легенды.

Один за другим они ложились на пол. Я пересматривала снимки, не замечая, как за окном опустилась тьма.

Когда дошла до четвёртого альбома – из него выпал пергамент. Я осторожно развернула его, боясь повредить.

Это был портрет, нарисованный маслом.

Девушка. Невероятно красивая. Каштановые волосы – заплетены в сложную причёску. Светло-карие глаза – сияют, как солнечные лучи. Пышное бордовое платье. Серьги. Колье – в цвет.

Я задумчиво провела пальцем по её чертам. На обратной стороне – изящная подпись: «Моя дорогая Х.»

Я уже собиралась отложить – но взгляд зацепился.

С шоком принялась искать чёрный оникс, лихорадочно доставая его из кармана. Приложила кольцо к портрету, и мои глаза расширились от ужаса.

Палец девушки на картине украшало точно такое же кольцо – серебристое с чёрным квадратным камнем.

Я отложила портрет, не веря происходящему.

Хилари Лэйстфер. На портрете была именно она. Хозяйка рубинового клинка и последняя, в чьей крови текла сила огня и элемордов.