5 часть
мы оставили льва позади, его сияющая улыбка и добрая грусть остались там, на той площади под тополем. мы с русланом шли рядом, и снова воцарилась привычная для наших совместных прогулок тишина.
она не была неловкой, просто... насыщенной. в ней было больше недосказанности, чем в болтовне с львом. мои руки еще ощущали фантомную тяжесть пустых коробок, а в голове крутились мысли о только что пережитом дне и о льве с его бабушкой.
пройдя несколько кварталов, руслан нарушил молчание. его голос был спокойным, ровным, но я уловила в нем какую-то нотку... заботы?
— что там с витей то? — спросил он, не глядя на меня, просто глядя вперед по улице.
немного удивилась его вопросу. руслан редко спрашивал о вите.
— пришел... очень поздно, кажется — ответила я, вспоминая утреннюю картину.
— прямо у двери в коридоре уснул. в форме — не могла не добавить эту деталь. спавший в коридоре витя в полной форме казался таким символом его изматывающей, опасной жизни.
руслан резко выдохнул, этот звук был похож на приглушенный стон. его плечи слегка опустились.
— уф — выдохнул он, и в этом звуке было столько усталой грусти, столько понимания витиной доли, что мне стало не по себе. он знал, каково это. он знал этот мир с изнанки.
мы шли дальше в тишине, отягощенной этим вздохом. вскоре мы оказались в небольшом сквере.
руслан кивнул в сторону свободной лавочки, приглашая присесть. мы сели. солнце припекало, но здесь, в тени деревьев, было комфортно.
сидели какое-то время молча, наблюдая за играющими в песочнице детьми и спешащими куда-то взрослыми. обычная жизнь. так непохожая на мою сегодняшнюю "работу" и на то, чем, видимо, занимался руслан, и уж точно непохожая на витину жизнь.
и вот тут, совершенно внезапно, поддавшись какому-то необъяснимому импульсу, словно меня подтолкнули, я задала вопрос, который крутился в голове с того самого момента, как я узнала о существовании пети.
— а ты... — начала я, чувствуя, как голос немного дрожит.
— знаешь с кем обычно ездит петя? ну... работает? — руслан резко повернул голову ко мне. его обычно спокойные глаза расширились, а бровь взлетела вверх. это было такое явное выражение удивления и настороженности, что я тут же пожалела о своем вопросе.
— петя? — переспросил он, и в его голосе появились стальные нотки, которых я раньше не слышала.
— нет. не знаю. а что?
его взгляд стал изучающим, проникающим. он пытался понять, почему я спрашиваю. нужно было срочно что-то придумать. что-то, что отведет от меня подозрения, что я копаю под его брата.
и тогда, совершенно неожиданно для себя, из меня вырвалось то, что показалось в тот момент самым безопасным вариантом.
— что, понравился что ли? — в его голосе вдруг прозвучала какая-то странная смесь... ревности и облегчения? или просто мужского любопытства?
опешила. вот этого я уж точно не ожидала. понравился? петя? этот агрессивный, опасный тип? но тут же поняла – это мой шанс. это идеальное прикрытие.
— я... — запинаясь, пролепетала, не зная, как правдоподобно соврать. его взгляд не отпускал меня.
— возможно — выдавила наконец, стараясь, чтобы мой голос звучал неуверенно, но не фальшиво.
слова повисли в воздухе. руслан продолжал смотреть на меня. на его лице появилось... что-то невообразимое. его губы растянулись в легкой, обрадованной улыбке – да, он был рад, что я, возможно, заинтересовалась его братом.
но одновременно в его глазах мелькнул какой-то дикий, пугающий страх. он знал петю лучше всех. знал, насколько он опасен. и мысль о том, что я могу попасть в орбиту этого человека, явно пугала его до чертиков. эта двойственность – радость от моей "симпатии" к брату и страх за меня из-за этого же – была так очевидна на его лице, что мне стало почти физически больно.
я промолчала, позволяя ему переварить это. а сама в это время лихорадочно думала. да. пусть он думает, что мне понравился петя. пусть думает что угодно, только не то, что я пытаюсь узнать о его брате ради вити. что я ищу точки соприкосновения, что я пытаюсь понять, с кем связан витя по долгу службы, с кем он, возможно, враждует. петя – часть их мира, темная, опасная часть. и если я смогу использовать эту "симпатию" как щит, чтобы узнать больше... пусть будет так.
пусть лучше он думает, что его брат мне просто нравится. это лучше. лучше для меня, потому что это уводит его мысли в сторону от моей реальной цели. лучше для него, потому что ему не придется объяснять мне, почему я не должна лезть в дела, связанные с петей. лучше для всех. даже если придется играть в эту странную игру.
сидели еще какое-то время на лавочке в тишине, прерываемой только звуками сквера. я чувствовала, как взгляд руслана скользит по моему лицу, словно он пытался прочесть мои истинные мысли. но я держалась. моя "симпатия" к пете, выдуманная на ходу, стала моей броней.
внезапно, словно приняв какое-то решение, руслан встряхнулся и повернулся ко мне с совершенно другим выражением лица. его глаза снова стали спокойными, а на губах появилась легкая, почти незаметная улыбка.
— слушай — сказал он резко, меняя тему.
— а пойдем ко мне? —
вопрос прозвучал так неожиданно после всего, что было сказано и подумано о пете, что я моргнула.
— чай попьем — продолжил он легко.
— да и просто посидим. ты сегодня хорошо поработала, устала, наверное.
приглашение было таким простым, таким... обычным, несмотря на всю необычность нашего дня. и я согласилась. быстро. легко. без раздумий. потому что это тоже был шаг в неизвестность, но уже совсем другого рода. шаг в его личное пространство. возможность увидеть, как и где он живет. и, возможно, узнать еще что-то.
— пойдем — сказала я, поднимаясь со скамейки.
он тоже встал. и мы пошли к его дому. попутно снова начали болтать, уже не о работе, не о пете, а о чем-то легком, о музыке, о городе. но под этой легкой болтовней, под ощущением его присутствия рядом, у меня в голове все еще крутились мысли о грустном льве, об опасном пете, о моем спящем в форме брате и о той странной игре, в которую я, кажется, только что вступила, чтобы защитить свою маленькую тайну. и о том, что ждет меня за дверью его квартиры.
мы дошли до дома руслана, обычного с виду, ничем не выделяющегося среди соседних. поднялись на нужный этаж. я чувствовала легкое волнение, ступая на площадку перед его дверью. что ждет меня внутри?
руслан открыл дверь ключом, и мы вошли. квартира встретила меня запахом чего-то домашнего, может быть, готовящейся еды или просто запахом старого, уютного жилья. атмосфера сразу показалась спокойной, контрастирующей с моим бурным днем.
в коридоре нас встретила флора. она посмотрела на меня с искренним удивлением.
— руслан, ты... с ликой? — сказала она, и в ее голосе слышалось приятное изумление.
— здравствуй, девочка моя! — она улыбнулась мне тепло.
— привет — ответила я, чувствуя, как на лице появляется ответная улыбка. ее доброта была такой... настоящей.
— проходи, проходи на кухню. сейчас чаю налью — она провела меня через узкий коридорчик в кухню – небольшую, но очень чистую и уютную, с цветастыми занавесками на окне и столом, накрытым клеенкой. усадила меня за этот стол.
— вот, садись. отдыхай — сказала она, суетясь у плиты.
— руслан, ты чего стоишь? разувайся, да иди сюда.
руслан прошел в комнату, а флора борисовна налила мне чай в большую кружку с незатейливым рисунком. потом достала из вазочки конфетку и положила рядом с кружкой. это было так мило, так по-домашнему, что я почувствовала себя почти в безопасности.
мы сидели с ней вдвоем за столом и болтали. она расспрашивала меня – откуда я, как оказалась в городе, что нравится. я отвечала, чувствуя, как легко мне с ней. она была такой открытой, такой заботливой, совсем не похожей на тех людей, что окружали меня сегодня. она рассказывала что-то о своих цветах на подоконнике, о соседях. минут десять, наверное, мы погружались в эту тихую, мирную беседу, и казалось, что весь сегодняшний день с его продажами, загадками и опасностями остался где-то далеко, за стенами этой уютной кухни. руслан присоединился к нам, сидел рядом, молчал, но его присутствие ощущалось.
идиллия рухнула внезапно.
из глубины квартиры, из комнаты, которая, как я поняла, принадлежала пете, послышался тихий, крадущийся топат босых ног. каждый шаг был четким, приближающимся к кухне. сердце екнуло. знала, что сейчас произойдет.
через секунду в проеме кухни появился петя. он был в майке и спортивных штанах, волосы растрепаны после сна. он начал говорить, еще не глядя на нас, сонным, чуть грубоватым голосом:
— мам, чего съесть ес... —
его взгляд скользнул по кухне и замер на мне. слова оборвались на полуслове. сонность тут же слетела с его лица. глаза, такие же, как у руслана, но в его случае – холодные и опасные, расширились, а потом сузились до щелочек. на меня обрушился взгляд, полный чистой, неприкрытой злости, узнавания и... предупреждения.
я ответила тем же. не могла иначе. весь мой страх перед ним сменился вспышкой ответной неприязни. наши взгляды сцепились на секунду – короткую, напряженную, полную невысказанных угроз и вызовов.
он первый отвел взгляд. сжал челюсти так, что заскрипели зубы, и демонстративно отвернулся, словно меня здесь не было. прошел мимо меня, даже не посмотрев, направился к холодильнику, делая вид, что он один на кухне. этот игнор был громче любого крика.
пока петя что-то ворчал флоре борисовне, открывая холодильник и роясь в нем, я старалась выглядеть максимально незаметной. взяла ложечку и принялась мешать чай в кружке, хотя сахар давно растворился. мешала и мешала, гипнотизируя крутящуюся жидкость, делая вид, что полностью поглощена этим занятием, что меня здесь и вправду нет. но каждое движение пети, каждый звук, который он издавал, пронзал меня.
чувствовала его опасное присутствие рядом, даже когда он меня "не видел". петя выпрямился у холодильника, держа в руке какую-то еду, и достал из кармана... пачку денег. она была толстой, явно не маленькая сумма. он отделил от нее несколько купюр и протянул матери.
— вот, мам — сказал он, и в его голосе не было той злости, что была направлена на меня, но и теплоты тоже не было, только небрежность.
— на ужин. приготовь что-нибудь вкусненькое — флора борисовна взяла деньги, ее глаза снова выразили удивление.
— петенька, откуда это у тебя? — спросила она мягко, но с ноткой беспокойства.
— заработал, мам — буркнул петя, засовывая остальную пачку обратно в карман.
— работаю же я.
и тут руслан, который до этого молчал, сидел рядом со мной, словно тень, резко и зло выплюнул слова, которые тут же взорвали спокойствие кухни.
— заработал? — голос руслана был полон яда и негодования.
— или опять кого-то завалил, вот и получил? — слова руслана ударили, как пощечина, не только по пете, но и по мне, и по флоре борисовне. атмосфера мгновенно стала ледяной. петя резко обернулся, его лицо исказилось от ярости.
— руслан! — рявкнул он, его голос был хриплым от злости.
— закрой пасть!
флора борисовна ахнула, закрывая рот рукой. ее глаза наполнились страхом.
— руслан! петя! что вы такое говорите! петя, откуда деньги? — спросила она снова, ее голос дрожал.
руслан не отступил. наоборот, его глаза загорелись каким-то опасным огнем. он посмотрел прямо на петю, и слова, которые он произнес дальше, были полны холодной, намеренной жестокости.
— с жигалинскими он ходит, мам! — сказал руслан громко, зло, глядя прямо в глаза пете.
— людей убивает, вот откуда деньги! — эти слова были детонатором. лицо пети стало пунцовым от ярости. его тело напряглось, словно пружина. он не кричал больше, но его молчание было страшнее любого крика.
он резко, молниеносно двинулся к нам. я даже не успела отреагировать, не успела отшатнуться. он оказался рядом с русланом в одно мгновение. его рука схватила руслана за горло. сильные пальцы впились в кожу.
петя начал душить руслана, прижимая его к спинке стула, что-то злобно шипя прямо ему в лицо. не могла разобрать слов, это было похоже на рычание, на угрозы, на обвинения. руслан дернулся, пытаясь освободиться, его лицо стало багровым, глаза вылезли из орбит.
флора борисовна закричала. в ее крике был ужас матери, видящей, как один сын убивает другого. она бросилась к пете, стала бить его по спине, по рукам, по плечам, пытаясь заставить отпустить.
— петя! отпусти его! что ты делаешь! петя! — ее голос срывался на визг.
удары матери, ее отчаянные крики, видимо, пробились сквозь ярость пети. его хватка ослабла. он резко оттолкнул руслана. руслан закашлялся, хватая ртом воздух.
петя стоял секунду, тяжело дыша, глаза его горели ненавистью. он посмотрел на меня, этот взгляд был обещанием возмездия. потом, не говоря ни слова, резко развернулся и вышел из кухни. его шаги гулко удалялись по коридору к выходу из квартиры.
флора борисовна стояла, закрывая лицо руками, ее плечи тряслись от рыданий.
— петя... петя... — шептала она сквозь слезы. потом подняла на меня заплаканные глаза.
— лика... девочка моя... догони его! пожалуйста! — ее голос был полон отчаяния.
— он натворит что-нибудь! останови его! — я кивнула, не раздумывая. зрелище душившего брата пети, ужас в глазах флоры борисовны – все это вытеснило любой страх. нужно было действовать.
вскочила из-за стола, бросилась в прихожую. схватила свою куртку, которая висела на вешалке. наклонилась, натягивая кеды на ходу, не завязывая шнурки толком. сердце колотилось в бешеном ритме.
распахнула дверь квартиры и вылетела в подъезд. холодный воздух ударил в лицо. ступеньки. нужно догнать его. бежать. бежать изо всех сил.
я вылетела из квартиры, сердце бешено колотилось где-то в горле. лестничная площадка, ступеньки, гулкие шаги. неслась вниз, перепрыгивая через две ступеньки, едва не спотыкаясь на поворотах. подъезд казался бесконечным лабиринтом в полумраке. адреналин гнал меня вперед, страх за руслана, за флору борисовну, какой-то смутный, иррациональный порыв догнать его, петю.
но догонять не пришлось. вылетев на первый этаж, затормозила, тяжело дыша. он стоял прямо там, у входной двери подъезда, где тусклый свет с улицы смешивался с подъездной мглой. стоял спокойно, даже расслабленно, облокотившись плечом о стену, и курил. дым тонкой струйкой поднимался в воздух. вид его был такой... обыденный, после сцены на кухне, что это было почти сюрреалистично.
осторожно подошла ближе, стараясь не издавать шума, чтобы не спугнуть его, не заставить снова сорваться с места. остановилась в нескольких шагах от него.
он поднял взгляд. его глаза, которые всего пару минут назад горели безумной яростью, сейчас были просто... жесткими. он смотрел на меня как-то грубовато, с вызовом и равнодушием одновременно, словно говоря: "ну чего тебе еще?".
сделала еще один шаг, сокращая дистанцию, но не подходя вплотную. спиной осторожно облакотилась на холодную, шершавую стену подъезда. попыталась восстановить дыхание, чтобы голос не дрожал.
— зачем ты... расстраиваешь маму? — спросила тихо, почти шепотом, обращаясь к его, возможно, единственной слабой точке – его матери.
петя хмыкнул, жестко, без намека на веселье. затянулся сигаретой, выпуская дым в потолок.
— а что мне еще надо было сделать? — его голос был резким, грубым, громким, и отдавался в тишине подъезда.
— признаться, что я с уголовниками вожусь? сказать, что деньги мне бандиты платят? вот так взять и выложить все? —
он говорил быстро, с вызовом, словно нападая, чтобы защититься. его слова были колючими, полными боли и злости. смотрела на его лицо, искаженное гневной гримасой, и чувствовала, как мое собственное выражение меняется от неожиданности и шока от его прямолинейности.
он, кажется, заметил это. его взгляд задержался на моем лице. тон его голоса тут же сбавился, стал ниже, тише, но не менее напряженным.
— матери родной признаться? — повторил он уже не так громко, и в этом вопросе прозвучала какая-то глубинная, неразрешимая боль.
— не могу так я — он посмотрел на меня, и в его глазах, все еще жестких, мелькнуло что-то... усталое. или грустное. какая-то тень осознания собственной обреченности.
— значит... это правда? — тихо спросила я, едва слышно, почти боясь получить подтверждение. правда, что он с теми самыми...
он снова посмотрел мне в глаза. взгляд его был прямым, тяжелым, и да, в нем была грусть. грусть человека, который не может быть другим.
— да, правда — сказал он, и это прозвучало как приговор.
сердце сжалось. правда. руслан не врал.
— петя... — переспросила, не веря до конца, пытаясь осмыслить услышанное.
— ты... серьезно с жигалинскими? с бандитами? — слова "жигалинскими" и "бандитами" прозвучали странно, неестественно в тишине подъезда.
его тело снова напряглось. глаза загорелись прежней злостью, но она была смешана с вызовом. он словно почувствовал, что я, произнеся эти слова вслух, пытаюсь осознать его мир.
— да! — почти прорычал он, делая шаг ко мне.
— с ними! да, с бандитами! и что ты мне сделаешь?! что ты мне, правильная такая, сделаешь?! — его голос звучал как рык раненого зверя, загнанного в угол.
покачала головой, глядя на него. в его ярости была какая-то отчаянная мольба, мольба о понимании или, наоборот, о том, чтобы я отступила и оставила его в покое.
— ничего — тихо сказала я, качая головой.
— ничего не сделаю — не было смысла ни спорить, ни угрожать. он был в этом мире, в этом болоте. и моя "правильность", как он выразился, ничего не могла изменить.
сделала глубокий вдох. единственное, что я могла сделать сейчас – это попытаться вернуть его туда, где его ждали, где его любили, несмотря ни на что.
— просто... вернись домой, петя — попросила я, и мой голос был мягче, чем я ожидала.
— к маме. она... она за тебя переживает — он смотрел на меня, его ярость понемногу угасала, сменяясь прежней усталой грустью. казалось, он боролся с самим собой, с желанием вернуться и с желанием сбежать навсегда.
я не стала ждать его ответа, не стала настаивать. сказала то, что должна была сказать. теперь выбор был за ним. медленно оттолкнулась спиной от стены, повернулась к выходной двери подъезда.
надо было идти. идти домой. осмыслить все, что произошло. руслан, лев, петя, флора борисовна, жигалинские, бандиты... мой мир, который казался таким понятным утром, рухнул и перестроился за один день, открыв мне свою темную, опасную изнанку.
вышла из подъезда в уже клонящийся к вечеру город. воздух был прохладным. пошла к себе домой, ощущая тяжесть правды, которую только что узнала. петя – с бандитами. это реальность. и это меняет всё. для вити. для руслана. для меня. куда я теперь иду? шла по знакомым улицам, но они казались другими, словно я видела их теперь сквозь призму узнанной тайны, и каждый уголок мог скрывать опасность.
я зашла домой, привычный запах нашего с витей жилья встретил меня какой-то успокаивающей обыденностью после всех сегодняшних потрясений. сняла куртку, небрежно бросила ее на стул в прихожей, разулась. ноги гудели от долгой ходьбы. побрела на кухню, чувствуя себя выжатой, как лимон.
вошла и замерла в дверном проеме. витя сидел за столом, нашим старым, обшарпанным кухонным столом, при тусклом свете настольной лампы. в руке он держал бутылку. алкоголя. рядом с его стулом, на полу, валялись еще две такие же бутылки, пустые, словно свидетели долгой и невеселой попойки. витя выглядел... помятым. небритый, глаза мутные, взгляд отсутствующий. от него пахло спиртным и чем-то горьким.
прошла к столу, села напротив него. стул скрипнул. тяжело вздохнула, чувствуя, как на меня давит усталость дня и тяжесть этой сцены.
— вить... что случилось? — спросила тихо, и в моем голосе, наверное, звучала вся моя тревога и усталость.
витя поднял на меня глаза. в них не было обычного блеска, только какая-то тупая боль. но он не стал юлить, не стал придумывать отговорки, не стал притворяться, что все в порядке, как он иногда делал. впервые за долгое время он был совершенно откровенен.
— проблемы, лика — сказал он хрипло, делая еще один глоток прямо из горла бутылки.
— на работе. большие проблемы — он поставил бутылку на стол с глухим стуком.
— дело... почти закрыл — продолжил он, глядя куда-то сквозь меня.
— жигалинские. думал, вот оно. есть ниточка. есть все — он замолчал, тяжело дыша. его грудь вздымалась.
— а оказалось... — он горько усмехнулся, и эта усмешка была хуже слез.
— пусто. нет ничего. доказательств нет. ускользнули —
в его голосе была такая безысходность, такое поражение, что у меня внутри все похолодело. жигалинские. те самые, о которых говорил руслан. те самые, с которыми, как признался петя, он "ходит" и которые "убивают". дело вити напрямую связано с ними. а у него нет доказательств. но у меня... у меня они, кажется, есть.
снова вздохнула, глубоко, пытаясь вытолкнуть из себя этот холод. посмотрела на витю, на его отчаянный вид.
— все будет хорошо, вить — сказала я, не зная, насколько это правда. просто нужно было сказать что-то успокаивающее.
— как-нибудь разберетесь —
потянулась через стол, накрыв его руку своей. она была холодной.
— только... пожалуйста, не пей так много — попросила я, глядя ему в глаза.
— это не поможет.
он посмотрел на мою руку на своей, потом на меня. в его глазах мелькнуло что-то похожее на благодарность.
— знаю — сказал он тихо. кивнул.
— ладно — потом он снова взял бутылку.
— иди, лик — сказал он, отворачиваясь.
— иди в комнату. мне... надо одному побыть.
я поняла. он не хотел, чтобы я видела его таким. не хотела и я. убрала руку, встала. постояла секунду, глядя на его сгорбленную фигуру за столом. затем медленно вышла из кухни.
прошла по коридору в свою комнату. вошла, закрыла дверь. плотно. словно отгораживаясь от всего мира, от пьяного вити на кухне, от сегодняшнего дня, от всех его открытий и опасностей.
дошла до кровати, рухнула на нее. она мягко пружинила. сидела, глядя в стену, пытаясь собрать воедино обрывки мыслей и чувств. усталость, тревога, странное тепло от разговора с флорой борисовной, страх от петиной ярости, сочувствие к льву, боль за витю...
рука сама потянулась к телефону. взяла его, разблокировала. нашла папку с аудиозаписями. ту самую запись. секунду колебалась, потом нажала "воспроизвести".
из динамика раздался голос пети. резкий, хриплый, полный боли и вызова.
— ...признаться, что я с уголовниками вожусь? сказать, что деньги мне бандиты платят?... матери родной признаться? не могу так я.
— значит... это правда?
— да, правда — его тихий, обреченный ответ.
— петя... ты серьёзно с жигалинскими? с бандитами?
— да! с ними! да, с бандитами! И что ты мне сделаешь?!
запись оборвалась. но слова продолжали звучать в моей голове. это было доказательство. прямое, из его собственных уст. петя – бандит, с жигалинскими, они убивают. и у вити нет доказательств, чтобы поймать их. а у меня они есть.
и тут я поняла. все встало на свои места, сложилось в ужасающую картину. я стою на грани. на тонкой, хрупкой грани. по одну сторону – витя, мой брат, моя единственная настоящая семья по крови, полицейский, который рискует жизнью, пытаясь поймать их. ему нужны доказательства. у меня они есть.
по другую сторону – руслан, который привел меня в этот мир, который, несмотря на свою загадочность, казался связанным с той самой семьей, с флорой борисовной, с ее доброй улыбкой, с петей, который, несмотря на всю свою опасность, показал момент истинной человеческой боли. они... они тоже стали для меня чем-то вроде семьи. показали, какой может быть семья, пусть и такой... сложной.
теперь я между ними. с доказательством, которое может либо помочь вите, либо уничтожить и посадить петю и ранить флору борисовну, возможно, даже повлиять на руслана. потерять равновесие было легко. всего одно неверное слово, одно действие – и я могу потерять витю, потому что его работа опасна, а мои действия могут ее усложнить. или я могу потерять этих людей, которые открыли мне свое сердце, потому что я предам их доверие, выдав петю.
чаша весов. на одной стороне – долг перед братом, его безопасность, его дело. на другой – странная, неожиданная связь с теми, кто, возможно, связан с преступным миром, но кто показал мне человечность и подобие семьи. чаша весов была на грани разрыва, трещала по швам. но... выбирать придется, да? я знала это. чувствовала это всей душой. скоро придется сделать выбор.
конечно придется... но кого? витю? или их?
вот этого я не знала. и эта неизвестность была самым страшным в конце этого дня. лежала на кровати, глядя в потолок, и не знала, как найти ответ на этот вопрос. кого я спасу? или кого предам?