Глава 14
Я отрешенно заглядываю в свой холодильник, изучая ассортимент свежих продуктов, которые только что привезла Наëн. Я просил ее этого не делать, сказал, что более чем способен сам о себе позаботиться. Тем более что мне, черт побери, больше нечем заняться, так как я пока не вернулся к работе. Но она стоит на своем, а потому принесла под мышками два коричневых бумажных пакета, наполненных до краев.
Сейчас Наëн вытирает мою столешницу и готовит мне сэндвич.
– Как ты себя чувствуешь? Как прошла встреча с доктором Драйденом?
Я тупо гляжу на желтую лампочку подсветки, не до конца осознав вопрос, хотя и услышал его. Я смотрю на кочан брокколи, совершенно уверенный, что могу различить смутные очертания Пэта Сейджака. Если совсем немного наклонить голову влево…
Интересно, он еще живой? «Колесо фортуны» все еще существует?
– Чонгук, ты меня слышишь?
Я поднимаю взгляд. Наëн стоит передо мной, протягивая сэндвич на бумажной тарелке. Сильно накрашенные глаза щурятся, в них плещется беспокойство. Я закрываю холодильник и заставляю себя улыбнуться.
– Да, все прошло хорошо.
Она облегченно вздыхает и растягивает губы в лучезарной улыбке, обнажая зубы.
– Хорошо. Ты был с ним честен?
Честен? Ну, я не совсем лгал. Но определенно не раскрывал ему всей правды. Доктор Драйден знает, что я убил человека, но не знает, что в тот момент представлял себе лицо Лисы, образы ее унижения. Именно это заставляло меня наносить кулаками жестокие, смертельные удары. Он знает, что меня заставляли смотреть, как Лису насилуют и издеваются над ней, но он не знает, что меня самого под дулом пистолета заставили встать между ее ног.
Доктор Драйден знает многое, но он не знает о настоящих призраках, которые преследуют меня и не дают мне спать по ночам.
Так что, полагаю, я не лгу. Скорее, не договариваю.
– Да, – отвечаю я, забирая тарелку из протянутых рук Наëн. – Я был честен.
Теперь я лгу своей невесте.
Наëн кивает, ее идеально уложенные волосы рассыпаются по кашемировому свитеру. Еще больше облегчения. Больше улыбок.
– Я горжусь тобой, Чонгук. Я знаю, это нелегко…
Я выплевываю кусок сэндвича, как только он касается моего языка, роняю тарелку и вытираю рот тыльной стороной ладони.
– Это индейка?
Наëн таращится на меня, ее блестящие губы испуганно приоткрыты.
– Д-да. Ты любишь индейку.
– Я не люблю индейку.
– Я думала…
Я закрываю глаза, отгоняя болезненные воспоминания, и качаю головой.
– Больше не люблю. – Я пятюсь из маленькой кухни, пытаясь сосредоточиться на своем дыхании. – Думаю, мне нужно вздремнуть.
– Чонгук… – Наëн следует за мной к дивану, садится рядом со мной, ближе, чем мне бы хотелось, и проводит своими огромными, похожими на когти, ногтями по моему колену. – Я здесь, с тобой, малыш. Что я могу сделать?
Я обдумываю все, что она может сделать, но ей ничего из этого не понравится.
Пойти домой. Оставаться дома.
Дать мне немного гребаной свободы.
Я зажимаю переносицу, на меня волнами накатывает чувство вины. Я ненавижу себя за то, что отталкиваю девушку, с которой встречался уже пятнадцать лет – я понимаю, что она всего лишь пытается помочь. Знаю, что она переживает за меня и хочет, чтобы мне стало лучше. Но я чувствую себя совершенно другим человеком, и я даже не уверен, что этот мужчина все еще хочет жениться на этой женщине.
Я схожу с ума, черт побери.
Эта мысль пронзает меня, как острие кинжала, и я откидываю голову на кожаную подушку дивана. Я чувствую, как Наëн придвигается еще ближе, ее рука скользит все выше и выше, пока…
Я хватаю ее за руку, прежде чем она достигает своей цели, и стараюсь не сломаться под тяжестью разочарования в ее глазах.
– Чонгук… пожалуйста. Мы не были близки почти шесть недель. – Глаза Наëн начинают затуманиваться, ее ногти впиваются в мою ладонь. – Я скучаю по тебе.
Господи, я чувствую себя самой отъявленной скотиной. У нас с Наëн всегда была вполне нормальная сексуальная жизнь, немного ванильная, но я не жаловался. Наëн сексуальная, доступная и моя, и все же… Черт побери, я не могу этого сделать.
Я не готов.
– Мне просто нужно еще немного времени, – говорю я, отстраняясь от нее как можно мягче. Я понятия не имею, сколько еще времени мне понадобится. Знаю лишь, что сейчас слишком рано.
Я просто не могу.
Наëн отскакивает назад, низко опустив голову. Мой отказ ее злит.
– Я полагала, что после нескольких недель воздержания ты от меня не отстанешь.
Жар ползет по моей шее, покалывая кожу и оседая звоном в ушах.
Черт.
– Ты провел там всего три недели, Чонгук, – продолжает Наëн, все еще избегая моего взгляда. – Я думала, что ты… ну, знаешь ли, уже мог бы оправиться.
Всего три недели.
Однажды мы с Наëн отправились в отпуск в Канкун на три недели. Забавно, я почти ничего не помню о той поездке. Возможно, это как-то связано с неограниченным доступом к алкоголю и испорченным «посоле», из-за которого я на несколько дней выпал из жизни, но… воспоминания расплывчаты и размыты. В памяти всплывают лишь отдельные фрагменты.
Зато я отчетливо помню каждую деталь в подвале.
Капающую трубу. Трещины и выступы в каменной стене справа от меня. Розовую изоляционную пену над головой, выглядывающую меж деревянных балок на потолке. Как восходящее солнце бросает луч света в наше подземелье, подсвечивая танцующую в воздухе пыль. Однажды утром я попытался сосчитать их, но свет постоянно менялся, и я терял счет.
Я помню паука-сенокосца в затянутом паутиной углу. Казалось, паук никогда не двигался. Я думал, что он мертв, пока не уловил легчайшее подергивание одной из его тоненьких ножек. Мне было интересно, как долго он сможет обходиться без еды.
Бьюсь об заклад, он задавался тем же вопросом обо мне.
Я помню безвкусные обои в цветочек в той заплесневелой ванной и то, как они обветшали со всех сторон, обнажив облезшие, испорченные влагой стены. Помню, как смотрел в пыльное зеркало и не узнавал отражавшегося в нем мужчину.
Лиса.
Я думаю о том, как она кусала губы, пока мы играли в «Двадцать вопросов», чтобы скоротать время. Она серьезно относилась к игре, как будто претендовала на главный приз в дурацком игровом шоу.
Я помню золотистые отблески в ее изумрудных глазах, которые, казалось, тускнели с каждым днем.
Вспоминаю случайную улыбку, которую удавалось из нее вытянуть. Она казалась такой волшебной, такой красиво неуместной. Ее улыбка была единственным моим спасением за эти двадцать дней.
Я помню мурашки на ее коже, когда нежно гладил ее по щеке, или по бедру, или по попке, стараясь привнести в происходящее как можно больше нежности. Это просто холод, говорил я себе. Но иногда мурашки сопровождались тихим вздохом или всхлипом, и она выдавала себя.
Прошло всего три недели, но они выжжены в каждой клеточке, в каждой вене, в каждом оскверненном уголке моей души.
Навсегда.
И у нее тоже.
В следующую субботу утром я не выдерживаю и отправляю ей сообщение.
Я: Давай выпьем кофе? Нам нужно поговорить.
Я расхаживаю взад-вперед по своей гостиной в одних спортивных штанах и гипнотизирую экран телефона. Нервно почесываю затылок и мысленно отмечаю, что давно пора подстричься.
Она довольно быстро читает сообщение, и я задерживаю дыхание, готовясь к отказу.
Лиса: Полагаю, что можем. Но только потому, что я сейчас стою у твоей входной двери.
Я недоуменно смотрю на текст, переваривая ее слова.
Черт.
Я подбегаю к парадному входу своего таунхауса, открываю дверь и вижу тепло укутанную Лису. Ее руки в карманах, а вся она присыпана снегом. Ее взгляд опускается вниз, когда меня обдувает ледяной ветер, и только тут я вспоминаю, что без футболки.
Она отрывает взгляд от моей обнаженной груди, резко сглатывая.
– Ты забыл надеть футболку.
– Ты забыла предупредить о своем неожиданном приходе.
– Тогда он бы не был неожиданным.
На наших лицах появляются робкие улыбки, как будто мы забыли, как это делается, но пытаемся вспомнить. Я отступаю назад, приглашая ее войти. Лиса мгновение колеблется, прежде чем ступить на коврик возле двери и потопать испачканными в снегу ботинками. Я наблюдаю, как она отряхивает волосы, и одна прядка прилипает к ее ресницам. Мне хочется наклониться и смахнуть ее, но приходится сдерживаться.
– Что привело тебя сюда? – Я засовываю руки в карманы своих спортивных штанов, покачиваясь на пятках.
– Полагаю, та же причина, по которой ты мне написал. – Лиса расстегивает пальто и выскальзывает из ботинок, проводит пальцами по влажным волосам и делает неуверенные шаги по моему коридору. Ее взгляд скользит по бардаку в гостиной. Она завалена пустыми пакетами из-под чипсов и пивными бутылками, то тут то там лежат кучи грязного белья, а на диване валяется одеяло на случай, если я засну днем за просмотром бессмысленных передач. Глаза Лисы полны сочувствия, когда она вновь смотрит на меня, вытаскивая руки из рукавов пальто.
Я забираю его и вешаю на спинку своего кресла.
– Извини за беспорядок. – Я почесываю щетину на подбородке, до сих пор так и не побрился. – Не ожидал гостей.
Лиса пожимает плечами, с одного из которого сползает свободный свитер, и продолжает все разглядывать.
– У меня дома не лучше. – Ее взгляд падает на мой приставной столик, где лежит книга в качестве подставки под слабоалкогольное пиво. – «О мышах и людях», – тихо читает она.
Мы встречаемся взглядами, и зрительный контакт затягивается. Чем дольше он длится, тем труднее оторваться. Но я первый опускаю голову, массируя заднюю часть шеи. Я тянусь за брошенной футболкой, которая, к счастью, пахнет только кедром от дезодоранта, и натягиваю ее под любопытным взглядом стоящей рядом Лисы. Я прокашливаюсь.
– Кофе?
Она кивает.
– Конечно.
Через несколько минут я приношу две полные кружки из кухни и нахожу Лису с ногами забравшейся на моем диване. Она листает книгу, но откладывает ее в сторону, стоит мне подойти.
– Спасибо, – благодарит она, обхватывая обеими ладонями теплую керамику. Несколько мгновений смотрит в чашку, пока я усаживаюсь рядом. – Думаю, это те мелочи, по которым я скучала больше всего. Горячий кофе. Слюнявые собачьи поцелуи. Любимый музыкальный плейлист. Солнце на моей коже. – Лиса делает глоток и со вздохом откидывается на подушки.
Я смотрю на нее, поставив кружку на бедро. Ее слова отзываются в самом сердце.
– Странно, – задумчиво протягиваю я. – Думал, что первым делом, вернувшись домой, до отвала наемся чизбургерами и картофелем фри. Жирным фастфудом. Хотел, как животное, накинуться на какой-нибудь гребаный гамбургер. – Лиса поворачивает ко мне голову, и я ловлю на ее губах легкую улыбку. – Но вдруг обнаружил, что у меня особо и аппетита нет, вообще ни к чему. Весь день грызу дерьмовые закуски и пью пиво. Я постоянно голоден, но в то же время чувствую внутри какую-то сосущую тошноту… понимаешь?
– То же самое. Странное чувство пустоты. Как бездонная дыра, которую нужно заполнить, но еда не помогает. – Лиса отводит взгляд куда-то за мое плечо и глубоко задумывается. Примерно через десять секунд она вновь со мной, ерзает на диване и теребит край своего свитера.
– Ты ходишь к психотерапевту? – спрашиваю я.
Она кивает, все еще избегая моего взгляда.
– Мне кажется, что моему психотерапевту на данный момент самому нужен психотерапевт.
Я наблюдаю за тем, как она прикусывает губу изнутри, царапает запястье и утыкается взглядом в противоположную стену.
– Ты рассказала ему… все?
Говорила им, что жениха твоей сестры шесть раз заставили тебя трахнуть, и в один из этих раз ты кончила?
Я прикусываю себе язык, чтобы не произнести это вслух. Она кивает и отвечает:
– Большую часть. – Мне хочется знать, какую часть она опустила, но почти уверен, что и так знаю. Лиса меняет тему: – Твою машину нашли?
Моя гребаная машина. Если бы я мог убить этот кусок дерьма снова, я бы, наверное, так и сделал. Я два года копил на первоначальный взнос на «Камаро» своей мечты со всеми прибамбасами – он был у меня всего три месяца, прежде чем Эрл «заставил его исчезнуть». Я качаю головой, во мне закипает гнев.
– Не-а. Пока разбираюсь со своей страховой компанией, выясняю, могут ли они что-нибудь сделать. На прием к психотерапевту приходится ездить на такси.
– Это плохо. Мне очень жаль.
– Да, но, в конце концов, это поправимо. Со временем. У тебя он отнял гораздо больше.
Мы оба позволили темному облаку на минуту нависнуть над нашими головами, и я отчасти жалею об этом разговоре. Мне не хотелось освежать ее раны. Лиса, кажется, мысленно отстраняется, и я могу только представить, о чем она думает.
Надеюсь, она думает о том, как я с ней разговариваю, умоляю сосредоточиться на мне, видеть только меня, слышать только меня…
Но я знаю, что это не так.
– Полиция ищет остальные тела, – тихо произносит Лиса, прерывисто дыша. – Уже обнаружили кучу костей, зарытых на его территории. Они пытаются опознать жертв.
Я закрываю глаза.
– Черт… – Я не следил за новостями. Для меня это тяжело. Слишком мало времени прошло, воспоминания свежи и все воспринимается близко к сердцу. Я уже отказался рассказывать эту историю полиции, врачам, моему психотерапевту. Меня допрашивали детективы, которые все гадали, можно ли на меня повесить чертово дело об убийстве. Хотя, очевидно, что это была самооборона. Нет ни чистого пулевого ранения, ни быстрого удара ножом в сердце. Нет – я, черт подери, голым руками размазал этого ублюдка в порошок. Это было жестоко, дико и неконтролируемо.
Должно быть, его пришлось опознавать по зубам.
Но, учитывая обстоятельства, против меня не выдвинули никаких обвинений. Слава богу. Последнее, чего я хотел, – так это покинуть одну тюрьму и отправиться прямиком в другую.
Хотя… Стоит задаться вопросом, не всегда ли я буду находиться в невидимом глазу заточении.
– Все так запутано, – продолжает Лиса, ставя свой кофе на деревянный столик рядом с диваном. Повернувшись, она поднимает на меня свои влажные от слез глаза. – Там могли быть мы, Чонгук. Это было…
Паника сквозит в ее голосе и отражается в широко раскрытых зеленых глазах, поэтому я придвигаюсь ближе.
– Ш-ш, эй… нас там не было. Мы выбрались оттуда к чертовой матери и выжили. – Я протягиваю руку, чтобы коснуться костяшками пальцев ее щеки. Слезинка скатывается вниз и оседает на моем пальце. Лиса закрывает веки и рвано дышит. – Мы живы, мы дышим, и мы никогда туда не вернемся.
Лиса поднимает руку и накрывает ладонью мои пальцы. От этого прикосновения внутри меня что-то екает и переворачивается. Я стискиваю зубы, в то время как она жадно прижимается щекой к моей руке, как будто это самая естественная вещь в мире. Она целует тыльную сторону моей ладони, и я чуть не теряю самообладание, черт побери.
– Я каждую ночь туда возвращаюсь.
Дьявол. Я притягиваю ее к себе и сжимаю в объятиях, позволяя положить голову мне на грудь, как будто мы влюбленные после долгой разлуки. Я обнимаю ее обеими руками, запускаю пальцы в ее шелковистые пряди волос, вдыхаю знакомый, успокаивающий аромат.
– Все хорошо?
Она кивает в мою футболку, обнимая меня за талию.
– Все хорошо. – Лиса долго молчит, ее дыхание постепенно выравнивается и становится более размеренным. Я уже начинаю задаваться вопросом, не уснула ли, когда она тихо бормочет: – Что-то совсем не верится, что скоро Рождество.
Я продолжаю гладить ее блестящие локоны, массировать кончиками пальцев кожу головы, пытаясь как можно больше облегчить ее боль. Свободной рукой выуживаю из кармана спортивных штанов телефон и прокручиваю станции, пока не нахожу нужную. Увеличиваю громкость и откидываюсь назад, держа Лису в своих объятиях, пока из динамика моего телефона льется рождественская песня.
Я чувствую, как Лиса почти мгновенно расслабляется, еще сильнее прижимаясь мокрой от слез щекой к моей груди.
Через несколько мгновений она засыпает, и слова «Я буду дома на Рождество» эхом отдаются в наших ушах, согревая, успокаивая наши измученные души… И я понимаю, что буду совершенно счастлив, если это будет мой единственный подарок на Рождество.