Часть 2. Глава 13
Я рассматриваю черного муравья, ползущего по носку моего ботинка.
Он блуждает по запутанному маршруту на темной замше, выглядя потерянным и сбитым с толку. Вытанцовывает по переплетенным шнуркам, вероятно, в поисках пищи и тепла. Я не могу не задаться вопросом, как он выдерживает такие жестокие зимние температуры. Такой маленький и хрупкий – такой незначительный. У него нет ни единого шанса.
– Чонгук.
Мы с Лисой были муравьями. Маленькими и хрупкими, затерянными в холодном, пугающем мире. Настроенные на неудачу.
Но мы были друг у друга. А муравей совсем один.
– Чонгук.
Я улавливаю свое имя, подхваченное резким порывом ветра, который едва не сбивает меня с ног. Отвлекаюсь от тротуара и вижу пронзительный, встревоженный взгляд Наëн, который за последние две недели стал мне хорошо знаком.
– Да?
– Ты готов зайти внутрь?
Беспокоясь за меня, она выгибает татуированную бровь, и я понимаю, что застыл перед домом ее родителей, чтобы пожалеть муравья. Я снова опускаю взгляд на насекомое и обнаруживаю, что оно уже покинуло мой ботинок и исчезло в трещинах асфальта.
Надеюсь, что это добавит ему шансов на выживание.
Я киваю, и Наëн растягивает алые губы в улыбке, а затем подходит и берет меня за руку. Ее ладонь теплая, и все же меня пробирает озноб.
– Все будет хорошо, – рассеянно произносит она, чувствуя мое сопротивление, когда переплетает наши пальцы. – Не помешает снова окунуться в нормальную жизнь.
Нормальную. За последние пять недель ничего нельзя назвать нормальным, это точно. И я не могу представить, что этот вынужденный семейный ужин с ее родителями будет хоть немного похож на нормальный.
– Ага. Наверное.
Наëн хлопает на меня своими наращенными ресницами, пытаясь скрыть тревогу за очередной улыбкой.
– Тебе нужна минутка?
– Нет. – Минутка ничего не изменит. Минутка не сотрет нанесенный вред. Минутка не телепортирует меня обратно в безопасность моей собственной кровати, где я могу удобно сбежать от нынешней реальности и сразиться со своими демонами наедине. – Пойдем в дом.
Я двигаюсь вперед, потому что другого выбора у меня нет. Мы шагаем по мощеной дорожке к ярко-синему дому в колониальном стиле, расположенном в живописном районе. Я уже тысячи раз ходил по этой дорожке, но только сегодня заметил маленькую фигурку гнома возле ряда кустов, окаймляющих фасад дома. На вид он весь проржавевший и подпортившийся из-за непогоды.
– Это новая фигурка? – спрашиваю я Наëн, когда мы поднимаемся на ступеньку крыльца.
– Ричард-гном? – Она морщит нос. – Он стоит тут лет двадцать, мистер Наблюдательность. – Наëн подмигивает мне, стараясь выглядеть веселой. – Лиса назвала его Ричардом, потому что, по ее мнению, он похож на Ричарда Маркса.
Я прикусываю внутреннюю сторону щеки. Не могу не задаться вопросом, мимо скольких других обычных вещей я проходил, даже не взглянув на них.
Мы входим в слишком знакомый дом, и нас встречает запах чеснока, розмарина и легкий хвойный аромат. Я поворачиваюсь и вижу в гостиной слева от нас роскошную живую елку, украшенную золотыми и красными цветами, а также бесценными самодельными украшениями.
Большую часть времени я даже не осознаю, какой на дворе день, не говоря уже о том, что оказывается почти Рождество.
– Ох, Чонгук!
Я резко поднимаю голову и вижу спешащих ко мне из кухни Бриджит и Дерека Манобан. Длинная коричневая юбка Бриджит развевается в такт ее движениям, а в зеленых глазах, поразительно похожих на глаза Лисы, блестят слезы. Ее светлые волосы подстрижены в стиле пикси, а в уголках глаз проявляются морщинки, когда она принимается изливать на меня всю свою любовь и сочувствие.
У нее за спиной стоит Дерек, в моложавой внешности которого, лишь проседь в темных волосах выдает его возраст. У него глаза Наëн – карие, более раскосые, обрамленные густыми каштановыми ресницами.
Они мне как вторые родители. Мой собственный отец скончался почти двенадцать лет назад от сердечного приступа, мать находится в отделении для больных деменцией в Санрайз-интернате. В старших классах я проводил здесь большую часть дня, делая уроки с Наëн, играя в настольные игры, смеясь во время вечеров караоке и питаясь домашней едой. Бриджит и Лиса любили готовить вместе. Их мясной рулет был одним из моих любимых блюд.
Бриджит обхватывает своими ласковыми ладонями мои щеки и поглаживает их, как будто я ее собственный сын.
Я и должен был им стать пять дней назад. На 5 декабря у нас была запланирована свадьба, но вместо алтаря я провел тринадцать часов, зарывшись в одеяло, игнорируя телефонные звонки Наëн и вставая только для того, чтобы отлить и пожевать черствые соленые крекеры.
– Ты выглядишь лучше, – замечает Бриджит, ее вымученная улыбка впечатляюще скрывает очевидную ложь.
Манобаны навестили меня в больнице в те странные, окутанные полубессознательным туманом сорок восемь часов после спасения, но с тех пор я их не видел. Я никого не видел, кроме Наëн, которая без предупреждения заглядывает в мой таунхаус чаще, чем мне бы хотелось. Однако у нее есть ключ, так что я мало что могу с этим поделать.
Я никогда ей не признаюсь, что подумывал выкрасть ее ключ и спустить его в унитаз.
– Чувствую себя немного лучше. Все еще приспосабливаюсь. – Я придерживаюсь лжи. Так кажется проще. – Спасибо, что пригласили нас сегодня вечером.
– Мам, дай ему немного свободы. Он не музейный экспонат, – возмущается Наëн, стаскивая с головы свою белоснежную шапочку с пушистым помпоном, отчего ее волосы тут же электризуются и топорщатся в разные стороны.
Бриджит неохотно отходит, и ко мне приближается Дерек. Он ласково сжимает мое плечо.
– Рад снова видеть тебя в строю. Девочки приготовили мясной рулет, твой любимый.
Девочки?
Я слышу, как с задней стороны дома со знакомым скрипом открывается дверь во внутренний дворик, а дальше следует звук нетерпеливых лап, разъезжающихся по деревянному полу.
Вьюга, должно быть, учуяла мое присутствие, потому что, несмотря на свои шестьдесят пять фунтов, бросается ко мне в прихожую, падает под ноги и переворачивается, выпрашивая ласку. Я наклоняюсь, чтобы почесать ей живот, и искренне улыбаюсь. Впервые за несколько недель. Вьюга яростно виляет хвостом. Трудно поверить, что у этой старушки еще столько энергии – ей, должно быть, сейчас лет двенадцать или тринадцать. Но все десять лет, когда я появлялся в этих парадных дверях, ее радость и волнение не утихали. Ни капельки.
Когда я поднимаюсь, мой взгляд замирает на стоящей на кухне фигуре, и горло сдавливает. Становится трудно дышать.
Лалиса.
Наëн вешает свое пальто на ближайшую вешалку и откашливается, наклоняясь к матери.
– Ты говорила, что Лиса сегодня не придет, – тихо бормочет Наëн, взбивая прическу и бросая на меня виноватый взгляд.
Это правда, я еще не был готов встретиться с ней лицом к лицу. Может быть, этого не произойдет никогда.
– Извини, милая, но твоя сестра несколько часов назад написала мне и сказала, что передумала.
Их разговор внезапно звучит для меня глуше, когда мой взгляд через весь коридор останавливается на Лисе. Меня накрывает воспоминаниями, вызывающими тревогу и легкую панику, но внезапно сердце пронзает глубокое утешение. Она – это олицетворение жизни, света и выживания. Ее золотисто-светлые волосы, снова блестящие и здоровые, свободно ниспадают на худые плечи.
Она всегда была миниатюрной, но теперь ее тело выглядит еще более хрупким и изящным в темно-фиолетовом платье, которое, вероятно, пять недель назад сидело на ней лучше. Низкий вырез обнажает острые ключицы и остатки нескольких побледневших синяков.
Лиса перекидывает волосы через плечо, и мой взгляд скользит по ее обнаженной шее. Той самой шее, которую я осыпал печальными поцелуями и пропитал своими слезами стыда.
Я стискиваю зубы. Сердце гулко колотится о ребра, а ладони потеют, поэтому я вытираю их о свои синие джинсы. Я не знаю, что делать, поэтому приветствую ее коротким кивком и оставляю при себе все, что не могу произнести вслух.
Но я не пропускаю вспышку обиды и разочарования в ее глазах, прежде чем она разворачивается и уходит на кухню.
Я вздрагиваю, когда Наëн начинает теребить рукав моего зимнего пальто, вырывая меня из хаоса мыслей.
– Снимай пальто. Останься ненадолго, – она улыбается мне, затем следует за родителями в гостиную, болтая о своей смене в парикмахерской, как будто сегодня в Нормалвилле очередной обычный день.
Я же словно прирос к коврику с приветствующим гостей снеговиком. Мой взгляд прикован к Лисе, которая повернулась ко мне спиной и склонилась над кухонной столешницей. Ее голова опущена, плечи напряжены. Она вцепилась в край столешницы, волосы волнами ниспадают по бокам лица.
Я хочу подбежать к ней. Хочу обнять ее и прошептать на ушко, что все будет хорошо. Мы выжили. Все кончено.
Но я этого не делаю.
Я могу лгать Наëн и ее родителям, и моим друзьям, и моему боссу, и моему психотерапевту… но ей я лгать не в силах.
Мы все сидим за праздничным обеденным столом, и на мгновение все кажется таким же, как раньше. Легко притворяться, когда сидишь посреди уютной комнаты с кружевными занавесками на окнах, множеством светильников и рождественских украшений. Легко притворяться в кругу семьи, с которой провел последние пятнадцать лет, пока они обсуждают политику и модные сериалы Нетфликс, как будто ничего не случилось.
Но иллюзия развеивается, когда мой взгляд устремляется на Лису, сидящую напротив меня и вилкой разминающую свой мясной рулет в нечто неопознаваемое. Отблеск свечей еще сильнее выделяет темные круги у нее под глазами. Я вдавливаю свой собственный мясной рулет в картофельное пюре и понимаю, что веду себя точно так же. Тянусь под стол и отдаю свою порцию Вьюге, чтобы все подумали, будто я действительно все съел. Ведь рулет, вероятно, очень вкусный.
– … насчет беременности.
Голос Наëн прорывается сквозь мое затуманенное сознание, и я поворачиваюсь в ее сторону. Беременность? За столом воцаряется тишина, и я чувствую себя крайне неуютно.
– Что? – Я перевожу взгляд с одного лица на другое, но все утыкаются в свои тарелки, как будто разгадывают там интереснейший кроссворд. Снова возвращаю взгляд на Лису, но она в свою тарелку не смотрит. Ее глаза широко раскрыты и обвиняюще смотрят на вдруг смутившуюся Наëн.
Наëн закусывает губу, перекидывая волосы через одно плечо. – Простите. Я… я не хотела говорить, просто вырвалось.
Мы говорили о новорожденном ребенке нашей двоюродной сестры, и я сразу вспомнила… ну, вы поняли. Короче я сначала ляпнула, а потом подумала.
Я моргаю. Лиса со звоном бросает вилку на тарелку и складывает руки на коленях, отказываясь встречаться со мной взглядом. Не думаю, что она вообще смотрела в мою сторону с тех пор, как мы сегодня встретились. Я провожу языком по небу, складывая дважды два, и внутренности закручиваются в тугой узел.
– Лиса, ты беременна?
Она наконец обращает на меня внимание, встревоженная звуком моего голоса, впервые за несколько недель обращающегося к ней. Я смотрю, как ее затравленный взгляд наполняется горем, смущением, печалью и множеством других эмоций. Но зрительный контакт длится недолго. Ресницы вздрагивают, и она опускает голову.
– Была, – тихо отзывается Лиса, так тихо, что я почти ее не слышу. Затем она снова переводит взгляд на Наëн. – Я не хотела об этом говорить. Не хотела говорить ни о чем из этого!
Лиса отодвигается от стола и встает, почесывая запястье, а затем бросается из столовой на лестницу.
Я следую за ней, не заботясь о том, что это выглядит странно или неуместно – мои инстинкты подсказывают мне следовать за ней.
Спиной чувствую пристальные взгляды. Все пытаются понять, почему я мчусь по лестнице за сестрой Наëн, но они должны знать.
Они должны понимать, что теперь мы другие.
Фотография, на которой мы с Лисой с одинаково отстраненными взглядами стоим вместе, сцепившись за руки, покрытые с ног до головы грязью и кровью, облетела интернет. Она стала очень популярной сразу же, как только ее опубликовали в СМИ. Более двух миллионов просмотров и сотни тысяч комментариев, начиная от «Шлём молитвы этим бедным душам» и заканчивая «Это похоже на постер очередного фильма Квентина Тарантино» и «Ждем объявление о будущей свадьбе». Наëн деликатно расспросила меня о фотографии, надеясь получить представление о нашем общем кошмаре. Надеясь на ответы, которые я не смог ей дать. Она не знает всех подробностей творившегося в подвале, только то, что видела в новостных статьях и телепередачах.
Я сказал Наëн лишь то, что мы сдружились благодаря желанию выжить, страху, скуке и одиночеству. Это было необходимо. Это было неизбежно. Это все, что оказалось в нашем распоряжении.
Она никогда не узнает о том, что меня вынудили делать, о тех границах, которые пришлось нарушить, или о чувстве вины, которое останется со мной до самой смерти.
И она, конечно, никогда не узнает, как эти границы в последний день необъяснимым образом размылись.
Я взлетаю по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и заглядываю в каждую комнату наверху. Наконец, нахожу Лису, сидящей на краю кровати ее старой спальни. Побелевшие пальцы сжимают покрывало. Она с трудом дышит, а волосы полностью скрывают лицо.
– Лиса.
Она поднимает взгляд, удивленная тем, что я побежал за ней. В ее глазах отражается целая гамма чувств, когда она пытается прочитать меня, пытается понять, почему я стою перед ней и выгляжу таким же потерянным и разбитым, как и она.
Лиса поднимается на ноги, разглаживает подол своего слегка великоватого платья, затем заправляет волосы за уши. Я блуждаю взглядом по ее лицу, наслаждаясь ее порозовевшими щеками, полными губами, с нежностью которых не должен быть так хорошо знаком.
Затем каждый из нас делает шаг вперед. Потом еще один. И еще.
И не давая себе времени передумать или осмыслить следующий шаг, мы тянемся друг к другу и обнимаемся. Ее горячее дыхание касается моей шеи, ее волосы, пахнущие нарциссами, щекочут мне нос. Я притягиваю ее ближе, вдыхаю каждую клеточку ее тела, наслаждаюсь ее теплом.
Я будто вернулся домой.
– Чонгук, – шепчет она, и ее голос срывается, будто мое имя раскалывает ее на части.
Я сжимаю ее крепче, ладонью обхватываю затылок, запускаю пальцы ей в волосы. Я вдыхаю и выдыхаю, медленно и глубоко, стараясь не возвращаться в тот подвал, где она была для меня всем, что удерживало от безумия.
– Прости, что не звонил тебе, – прошу я прощения, и действительно искренне об этом сожалею. – Я не знал, что сказать.
За последние две недели я потратил неприличное количество времени, просто уставившись на свой телефон, уговаривая себя набрать ее номер или отправить сообщение. Просто отметиться. Убедиться, что с ней все в порядке. Вместо этого я повел себя как трус, узнавая всю информацию от Наëн и избегая Лису точно так же, как избегаю всего остального в своей жизни.
Лиса обхватывает ладонью мой затылок, когда отстраняется и встречается со мной взглядом. Наша связь все еще ощутима. Выражение ее лица слишком знакомое, слишком напоминает тот последний день – момент, когда все изменилось. В тот момент, когда наши отношения, или дружба, или кем бы мы друг другу ни были, черт возьми, обнажились до голых костей, жестокой правды и огромного количества вопросов, на некоторые из которых мы никогда не отыщем ответы.
Я разрушаю чары. Отворачиваюсь от нее, сцепив руки за головой, и пытаюсь разобраться во мраке и всей той мерзости, которая заполонила мое сознание. Когда я поворачиваюсь обратно, руки Лисы уже скрещены на груди и защитные стены подняты. Ее взгляд устремлен на свежевыкрашенные ногти на ногах.
Я резко вдыхаю.
– Ты была беременна?
Лиса закусывает нижнюю губу, почесывая запястье, и бросает на меня едва уловимый взгляд. Она выглядит взволнованной, когда отвечает:
– Да.
Я хрипло выдыхаю.
– Господи. Все нормально? – Пожатие плечами. Это все, чем она меня удостаивает.
– Лиса…
– Уровень ХГЧ был достаточно высок, чтобы указать на наступление беременности. Но на УЗИ ничего не увидели, поэтому мне сказали, что это была либо биохимическая беременность, либо у меня случился выкидыш на ранних сроках – вероятно, когда Эрл пинал меня, пока не сломал шесть ребер, а затем сбросил с лестницы, словно мешок с мусором.
Она продолжает чесать запястье.
– Черт возьми, Лалиса… – Я провожу ладонью по лицу, потрясенный осознанием того, что три недели нашего ада породили жизнь – какой бы мимолетной она ни была. Меня пронзает мысль, и я добавляю: – Ты не знаешь, был ли он… моим?
Я смотрю на ее пылающие щеки, ее же внимание устремлено куда-то поверх моего плеча. Она нервно покачивает ногой.
– Нет. Нет никакого способа узнать, – говорит она, отказываясь смотреть мне в глаза. Отказываясь признать, что подразумевает этот вопрос. – Он был нежизнеспособен.
Я опускаю взгляд на кремовый ковер, замечая сливающийся с ним по цвету клок собачьей шерсти.
– Ты должна была сказать мне, когда узнала.
Я снова чувствую на себе ее взгляд, но не поднимаю глаз.
– Сказать тебе? Когда, Чонгук? – Ее голос напряженно-обвиняющий. – Когда ты от меня отгородился? Когда ты решил бросить меня после всего, через что мы прошли?
– Мне просто было нужно время, Лиса.
– Сколько времени? Я заметила выражение твоего лица, когда ты увидел меня сегодня вечером на кухне. Ты выглядел так, словно увидел призрака, – разгоряченно говорит она, уже готовая сорваться. – Ты не хотел, чтобы я была здесь.
– Это неправда…
– Это правда! Ты бы, наверное, вечно меня избегал.
Я бросаю быстрый взгляд через плечо, чтобы убедиться, что никто не стоит за дверью, затем делаю шаг вперед и резко шепчу:
– Я тебя насиловал!
Лиса поджимает губы, ее глаза затуманиваются.
– Ты делал то, что было нужно, чтобы вытащить нас оттуда. Я сама сказала тебе это сделать. Это не изнасилование.
– Ты этого не хотела. Это и есть изнасилование, – возражаю я.
Мы избегаем слона в комнате: того факта, что, возможно, в последний день нам обоим этого хотелось.
– Я хотела жить, – настаивает Лиса тихим голосом и тоже шагает мне навстречу. – В тот момент я была готова практически на все, чтобы выжить.
– Все в порядке?
Мы резко оборачиваемся, одновременно отходя друг от друга. В дверной проем заглядывает Бриджит. Я сглатываю, склоняя голову.
Лиса прокашливается.
– Мы просто наверстываем упущенное, мам. Извини, что я сбежала… Мы вернемся через минуту.
Я поднимаю глаза и вижу, как Бриджит одаривает нас натянутой улыбкой и обеспокоенным материнским взглядом, а затем оставляет нас вдвоем.
Наверстываем упущенное.
Как будто мы два старых друга, встретившихся выпить по коктейлю «Маргарита».
Не-а. Мы тут просто болтаем об изнасилованиях, жестоком обращении и выкидышах, пытаясь понять, как, черт возьми, все это пережить и снова стать самими собой.
Лиса испускает долгий вздох, опускает руки и поднимает на меня взгляд.
– Мы должны вернуться к ужину. Уверена, что Вьюга уже гипнотизирует мой растерзанный мясной рулет.
Я хочу спросить ее: «Что теперь? В какую сторону нам двигаться? Когда мы сможем снова поговорить?»
Но она проносится мимо меня, обдавая ароматом нарциссов, маракуйи и еще много чего непонятного, и исчезает за дверью. Стиснув зубы, я смотрю ей вслед и ощущаю, как все тело накрывает безнадежностью.
Мы связаны, прикованы цепями к нашей травме и друг к другу. Мы вместе во всем этом.
И все же я еще никогда не чувствовал себя более одиноким.