глава 4
IV
С Т А Т У Я Г Е Р Ц О Г И Н И
Светало. Лучи красного солнца пробуждали все вокруг. Герцог все еще стоял на парковой аллее и думал. Пока силуэт экипажа не скрылся где-то в дали, он ни разу не усомнился в своей правоте.
Ему было безумно страшно отпускать свою дочь саму в такую опасную дорогу, но другого выбора у него не было. Дабы Эмили попала на другой конец Италии и вышла за Жака, сына лорда Альвели, он был на это готов.
Утренний холодный туман... Там, на аллее, его ненароком нашел садовник. Тот тихо подошел и, извинившись, поздоровался. По огромным ножницам в его руках было видно, что он шел в парк за замком. Стричь газоны и кусты. (И все остальное, что входило в его обязанности)
- (…) мне сказать кухарям, чтобы накрывали на стол к завтраку? Желает ли Ваше Сиятельство поесть вместе с дочерью? – старый садовник всегда очень трепетно относился к службе у герцога, и иногда даже брал на себя слишком много, - Мне послать за ней Лизи?
- Не утруждайтесь, Эмили к завтраку не выйдет. – Герцог остался не движим и, смотря в пустоту, продолжил стоять на месте.
Сквозь белую стену тумана ничего не было видно. Через пару часов он все же вернулся в замок. До этого он говорил со статуей в саду.
«Ты все еще злишься на меня, Катрина? – спросил мужчина, присаживаясь на скамейку возле статуи. – Прости, что не могу спросить у тебя совета».
В белой утренней дымке скульптура из мрамора выглядела как-то по-другому: чрезвычайно гордо и сурово. Герцог еще раз посмотрел на нее и опять стал заново обдумывать свое решение. С каждым разом он погружался в мысли все больше и больше, забывая обо всем что происходит вокруг. Это его не волновало.
Прошло не больше суток с тех пор, как Эмили увезли; но он уже изменился: все больше и больше времени стал проводить именно на той скамейке возле статуи. С каждым разом видел новые детали в ее, казалось, неизменном гордом и одновременно добром образе. Каменная скульптура была то сердитой, то грустной. Ее лицо в воображении герцога передавало какую-то человеческую эмоцию, и с каждым разом оно менялось. Сегодня Катрина смотрела прямо на окна замка и на его новый облик без яркого и дорогого убранства, как раньше. Ее мраморное лицо было наполнено жалостью и печалью.
- Мне жаль, дорогая Катрин...мне очень жаль, - говорил герцог. - Не смотри так на наше поместье, не ищи знакомый вид... Тебя здесь нет, и пышность, праздничность, богатство – всё это потеряло смысл.
Он вглядывался в скульптуру, а небо над головой ставало серым и тучи спустились ниже холмов и почти достали до высоких шпилей замка. Вязкий и густой серый туман окутал город, пробирался в каждую щель и не давал ничего разглядеть дальше своей руки. Для глаз мужчины все пропало, не было ничего, лишь белый фон и статуя.
Статуя, сделанная с таким мастерством, что казалось, перед тобой стоит сама герцогиня. Стоит, как живая, смотрит на замок и своим взглядом спрашивает: «А что же случилось? Где зеленый сад, где птички, которым сыпала крошки черствого хлеба Эмили? И где она сама, куда ты отправил нашу дочь?..»
- Я знаю, Катрина, я все знаю… Ты злишься из-за того, что я отправил ее одну, в такой опасный путь… Я это знаю. Но поверь, если бы был другой вариант – я бы ним воспользовался, клянусь… Клянусь!
Он ходил возле «нее» из стороны в сторону, держа себя за волосы. А потом остановился и присел, проговаривая тихо:
- Прости за то, что мы сейчас не вместе, прости! Прости меня, если ты можешь это простить!!! – Почти закричал он, а затем вновь говорил тихо. – Но ведь ты сама все понимаешь… ведь моя жизнь тоже уже клониться к закату, я не могу допустить чтобы Эмили, осиротев, осталась одна… Я не могу. Я не хочу, чтобы она увидела еще одну смерть!
От этого монолога герцог тоже стал грустным, как и скульптура. Все это время он боялся, что о его супруге забудут и всё станет как раньше, будто Катрины с ним никогда не было. Он боялся остаться сам на сам с этой потерей. Однако, каждая деталь в замке (и тусклый свет, и мрачные цвета) не давали траурной атмосфере никуда деться. И от нее ставало душно и тяжело каждому из слуг, и конечно же самому герцогу.
Каждый вдох давался ему с трудом и где-то в глубине души чувство, что Смерть уже сидит на одной из башен замка.
- Ты здесь. – глядя в белую пустоту тумана, - Я чувствую твоё присутствие. Сидишь, точишь косу и ждешь. Ждешь, когда же я сдамся!
Он импульсивного вскочил на ноги и так же резко остановился, закрыв лицо руками. Будучи уверенным, что его никто не видит, продолжал что-то говорить, в то время как за его спиной стояла перепуганная Лизи.
- Бедняга… - думала она, - неужели тоже сошел с ума вслед за дочерью?
Стоит сказать, что Лизи, молоденькая девушка лет 16, для которой Катрина была очень важным человеком, тоже тяжело перенесла смерть женщины... Все помнили, как герцогиня разрешала Эмили между уроками поиграть с ней (когда девочки были еще маленькими). Она же научила Лизи письму и буквенной грамоте, постоянно повторяя: «Учение, а не чин и даже не титул, сделает из тебя уважаемого человека.»
При этих воспоминаниях всегда по щекам невольно стекали холодные слезы…
Сегодня она видела, как герцог шел по плиточной тропинке обратно в замок. Девушка, как полагается, поздоровалась, но он не ответил ей тем же. Это было странно. Не издав ни единого звука, герцог с тяжелым дыханием обернулся.
Девушка забеспокоилась… Она тихо подошла к нему сзади:
- Я полагаю, Вам нужен отдых…Позвольте мне проводить Вас, - вежливо проговорила Лизи и подошла чуть ближе.
Он так же молчал. Хоть герцог ничего не ответил, но не сопротивлялся помощи. Поэтому она взяла его под руки, так как его сильно трясло от жара, и уже собиралась уходить. Вдруг Лизи посмотрела на статую и не смогла отвести взгляд от ее каменных глаз. В них застыло столько эмоций, а в голове промелькнуло так много воспоминаний… Пошел дождь, а они вдвоем все еще стояли на той аллее.
Туман спускался все ниже и ниже, обволакивая все вокруг. В его белой пелене, словно призрак, растворилась мраморная скульптура, оставив за собой лишь силуэт. Легкие капли дождя тихо спускались, стекали по холодному мрамору, будто слезы. Казалось, что, смотря на них, статуя плакала...