Часть 8: Тот, кого не отпускает сердце.
Стекло.
Мир казался треснувшим.
Каждое утро начиналось одинаково - с пустоты.
Адель просыпалась в сером доме, в котором не было ни звука, ни запаха пороха, ни шёпота Макса.
Только гулкая тишина.
И одиночество.
После его смерти она выжила... только физически.
Всё остальное в ней выгорело.
Цвета. Голод. Желание жить.
Осталась только тупая боль, как гвоздь, вбитый между рёбрами.
Беременность она обнаружила в момент, когда уже почти решилась уйти за ним.
Осталась только лестница. Только одна сигарета. Один шаг.
И - две полоски.
Это было не чудо. Это было наказание.
Плод любви, которую у неё забрали.
И каждый день, что он рос в ней - казался болью.
Она курила, не ела.
Она молчала ночами, лёжа с открытыми глазами.
Она плакала в унитаз, стискивая живот, ненавидя себя за то, что этот ребёнок родится без него.
Врачи грозили ей выкидышем.
Слишком мало веса.
Слишком много стресса.
- Вы не справитесь, - говорили они.
- Он был моим воздухом, - отвечала она тихо.
Схватки начались внезапно.
В одиночестве.
В ночь, когда в городе шёл сильный дождь, а свет моргал как в дешёвом фильме ужасов.
Она упала на холодный пол, захлёбываясь в собственных рыданиях и криках.
Её выгнуло. Она думала - всё, сейчас я умру.
И в какой-то момент - она действительно отключилась.
Очнулась уже в палате.
И первое, что услышала - плач.
Сильный, упрямый.
Маленькое тельце, сморщенное, но такое... живое.
Сердце сжалось.
И впервые за месяцы - она заплакала не от боли, а от облегчения.
Её звали Амалия.
У неё были его глаза.
Его губы.
И взгляд. Такой же прямой, пронизывающий.
Адель не знала, как быть матерью.
Она боялась брать её на руки.
Боялась, что сломает.
Что не заслуживает.
Что предаст Макса, если будет смеяться.
Но ребёнок не дал ей умереть.
Он тянулся к жизни, даже когда она к ней - нет.
Маленькие пальчики сжимали её рубцы.
И каждое утро, просыпаясь от её плача, Адель повторяла:
- Я с тобой. Мама рядом. Ради него. Ради тебя.
Прошло два года.
Дом был тихим, почти неживым.
Но теперь в нём был голос ребёнка.
Смех. Плач. Шаги.
И этот смех резал - потому что был слишком похож на его.
Потому что каждое движение Амалии напоминало о нём.
Иногда Адель ловила себя на том, что смотрит на дочку и ждёт, что он зайдёт в комнату.
Обнимет их.
Улыбнётся.
Скажет: «Я скучал.»
Но этого не происходило.
Ночью, когда Амалия заснула, Адель вышла во двор.
Курила.
Смотрела в звёзды.
Пыталась не плакать.
Ветер играл её чёрными волосами.
Те самыми, что однажды он ласкал пальцами, когда они были ещё живы.
Ещё целы.
Ещё вместе.
- Если ты слышишь, Макс... Я сдержала слово. Я сохранила её. Я полюбила её. Но... чёрт, я так тебя жду.
Она выдохнула - и в этот момент где-то в темноте хрустнула ветка.
Она резко обернулась.
Ничего.
Но сердце... вдруг забилось сильнее.
Ночью Амалия проснулась и сказала:
- Мама... дядя приходил. Смотрел на меня. Говорил - я самая красивая.
Адель замерла.
- Какой дядя?
- С глазами как у меня...
Её сигарета выпала из рук.
И в ту ночь она не уснула.
Что-то в мире изменилось.
Что-то вернулось.
Или... готовилось вернуться.