Реальность Всегда Побеждает

Ночное погружение.

Он сидел на краю кровати в своей комнате, стараясь сосредоточиться на своем дыхании, но оно теряло связь с телом. Все вокруг казалось немного смазанным, как если бы мир и его чувства поглощал туман. В ушах звенело, а под кожей щекотала тревога, как муравьи, пробегающие по венам. Он снова думал о модуле, о том, как в нем потерялся, как будто стал кем-то другим. В своем мире — без боли, без ужаса. Перед глазами то и дело возникали образы: мутный экран, её глаза, его собственная фигура, зелёное свечение…

Силы, чтобы встать, не было. Он вцепился в подушку, прижимая её к себе, чтобы хоть как-то ощущать тепло. Но тепло исчезло, а пустота усилилась.

Тело сотрясала дрожь. Он не мог дышать нормально. Легкие сжались, а сердце словно застряло в горле. Он попытался встать, но ноги подкашивались. Голова кружилась, и перед глазами всё больше размазывались фрагменты того мира, который он никогда не смог бы отпустить.

«Её нет… Её никогда не будет», — думал он, но эта мысль терялась в его сознании, поглощаемая его страхом. Он не мог поверить, что её нет. Её мир был таким реальным, таким живым. Почему? Почему всё исчезает, а ему остаётся только эта тень, пустая и обманчивая?

Он закрыл глаза, пытаясь контролировать дыхание, но оно не становилось легче. Только боль. И пустота.

На секунду показалось, что он снова слышит её мягкий  голос. Он открыл глаза, но ничего не изменилось. Пустота. Только серая стена, на которой тускло мерцала её фигура, и больше ничего.

Его пальцы, бессознательно сжимающие подушку, начали болеть. Эта боль помогала хоть немного удерживаться здесь, в этой реальности.

— Ты уверен, что вся твоя жизнь — реальна?

— Я существую так же, как и все они, и так же, как ты.

Её слова застряли в его голове, проникли в каждую клетку и теперь отзывались эхом где-то внутри. Каждое слово пронзило сердце острой, раскалённой иглой.

— Если она нереальна, то я тоже... Она не из этого мира, а значит, и я... Я должен быть на другой стороне, а не здесь... Я не из этого мира. Я не просто так фантазирую, не просто вхожу в фазу, иммерсионный модуль мне попался не случайно. Всё это — часть высшего плана... Я должен снова прийти к ней, — шептал он, сидя на краю кровати и сжимая голову, которая всё ещё ныла.

Вчера вечером он вернулся домой почти ночью. Врач скорой помощи предупредил, чтобы он сразу ложился спать и избегал стрессов.

— Да тебе так до гипертонического криза недалеко, парень! — качал головой коренастый доктор, поправляя очки. — Такой молодой ещё! Я тебе справку выпишу, пару дней отдохнёшь. Я укол поставил, чтобы давление снизить, как домой придёшь — сразу ложись! Если голова будет болеть, примешь темпалгин.

Вот и отлично, — подумал Оскар. Он как раз не собирался на работу. У него были другие планы. Скоро состоится ещё одно собрание группы, и, чтобы его снова пустили в модуль, придётся хитрить — уверять Виктора и его ассистентов, что он в полном порядке. В этот же день он должен был показать Виктору "Дневник фантазий" с таблицей, которая пока практически пустовала, не считая нескольких быстро написанных предложений.

Оскар, морщась, поднялся с кровати. В голове что-то кололо, лёгкая тошнота всё ещё сидела в желудке неприятным твёрдым комом. Он взял ручку.

"Ситуация — мысль — эмоция — фантазия" — чёрные буквы таблицы призывали его хотя бы что-то в неё записать. Пустые страницы резали глаза. Он грыз ручку, поддерживая рукой тяжёлую голову.

Ситуация: напряжённый разговор с отцом.
Мысль: мы чужие люди. Он никогда меня не поймёт.
Эмоция: злость, раздражение.
Фантазия:уход в свой мир, ощущение свободы.

Он посмотрел на эти записи и почувствовал тошноту. Ну и бред. Точнее, полуправда. Да, отец всегда давил на него, они не ладили, даже дрались, но сейчас это уже не имело значения, не вызывало таких сильных эмоций. Со временем это стало чем - то обыденным.

Он провёл пальцами по бумаге, задержавшись на последней строке. Ощущение свободы? Нет. Не свободы. Это было про неё. Всегда про неё.

Но он не мог это написать. Не мог позволить никому заглянуть внутрь. Если они узнают, если ему запретят мечтать о ней – что останется?

Он взял ручку и выдавил новую запись:

Ситуация: усталость после работы.
Мысль: я не справлюсь.
Эмоция: тревога, апатия (?)
Фантазия: бегство в другой мир, где нет всех этих досаждающих людей, есть только адекватные.

Пусть так. Пусть думают, что его грызёт стресс, семейные конфликты, выгорание на работе. Всё, кроме правды.

Индивидуальная встреча с психологом была назначена на сегодня, но врач велел отлежаться. Значит, завтра ему предстоит и разговор с Виктором, и собрание группы сразу после. А потом – иммерсионный модуль.

А все ли они сказали правду? Может, и Виталина врёт, и никакого парня в реальности нет? Может, и скромная красавица Милена сочинила свою девушку, скрывая за этим нечто большее? А если вообще никто из них не хочет избавления? Может, у всех есть свои причины держаться за фантазии, зарывать их глубже, охранять, как нечто сокровенное? Жаль, что он не мог этого знать. Довольствовался лишь записями на диктофоне – основой для будущих коротких рассказов о дейдриминге. Лишь рассказов.

Он попросил родителей не беспокоить его, сославшись на плохое самочувствие. Мать лишь покачала головой, глядя на бледного сына, который весь день лежал, отвернувшись к стене, и отказывался от еды.

Краем уха он слышал разговор родителей за стеной. Даже отец, обычно равнодушный, теперь звучал обеспокоенно:

— Слушай, вот он к психологу этому зачем-то ходит, а тебе не кажется, что ему только хуже? Вчера пришёл бледный, говорит, давление поднялось! Да у него сроду такого не было! Какое давление в его возрасте?!

— Он мне сказал, что так и надо. Мол, прорабатывает травмы. Сейчас тяжело, чтобы потом стало легче.

— Да какие травмы?! Сейчас что только не придумают, лишь бы деньги содрать! Если ему лучше не станет, я с этим его психологом лично познакомлюсь! Будут ему травмы!

Деревянная кровать. Красный коврик под ногами. Старый шкаф. Дверь, окрашенная белой краской, с изодранной мишенью для дротиков. Это всё, что он видел за день. Встреча с Виктором назначена на завтра на 16:00.

Чтобы заснуть, он принял две таблетки снотворного. Сон накрыл его почти сразу, как тёмное, вязкое болото.

Будильник заорал над ухом ровно через шесть часов.

Головная боль пронзила виски, словно кто-то ввинчивал в них гвозди. Стены с серыми обоями выглядели как отражение в кривом зеркале. Тошнота стянула желудок в узел.

Но вставать было нужно.

Он чувствовал себя столетним стариком, которому уже заказано место на кладбище. Даже казалось, что колени скрипят при ходьбе. Снотворное, принятое перед сном, теперь давало ощущение похмелья.

Родители ещё спали. Сквозняк тянул из окон. На журнальном столике в зале мерцал диффузор с ароматом апельсина. Оскар раздражённо выключил прибор и направился в ванную.

Несколько минут он бессмысленно бродил по квартире. Потом рухнул обратно в кровать.

— Так, тебе нужно проснуться… Ты должен проснуться и сделать всё как надо… — шептал он, ударяя себя по щекам. — Она тебя ждёт. Твой дом тебя ждёт.

Оскар проснулся резко. Дикая тахикардия гулко ударилась о рёбра.

— Чёрт…

Стены не плыли, тошнота отступила. Он подошёл к зеркалу, провёл рукой по волосам.

— Твою мать… Я не в фазе… — он посмотрел на пальцы, словно смазанные растительным маслом. — Надо снова спать.

Но уснуть удалось только через пару часов.

Проснулся он от чьего-то лёгкого прикосновения к плечу.

— Сынок, вставай, уже два часа дня! Хоть супчик поешь, я тебе приготовила.

— Мам, ну какого… — начал было он, но осёкся.

В её чёрных глазах было столько невысказанной боли, что он не смог договорить. Она сидела на его кровати и держала его за руку. Волосы, тёмные с редкими серебряными нитями, были небрежно заколоты в шишку. Он вдруг понял, как они похожи: тот же ровный нос, напоминающий клюв ворона в профиль, точёные скулы, длинные, словно нарощенные, ресницы… И несчастье.

Никогда в жизни его мама не была счастлива. И он — вряд ли когда-нибудь будет.

— Я сейчас тонометр принесу, давление измерим. Тебе ведь скоро выходить. Ты мне только скажи, что у вас там на сеансах происходит, что ты потом больной приходишь?

— Мам, это было один раз, и больше не повторится. Перенервничал просто. Там групповая терапия была, я близко к сердцу истории принял…Ну, ты же знаешь. Короче, забей, всё нормально. Не надо измерять, со мной всё в порядке. И, пожалуйста, больше не используй это апельсиновое масло. Сколько раз просил. Мне от него плохо становится.

— Хорошо, хорошо, больше не буду. Ты вставай, а то суп стынет.

***

– Оскар, – голос психолога был мягким, но настойчивым, – вы ведёте дневник несколько дней, давайте разберём некоторые записи, позвольте посмотреть.

Виктор пролистнул страницы и задержался на одной.
Оскар сидел напротив, сцепив руки в замок, стараясь скрыть нарастающую тревогу. Головная боль не отпускала, но он не намеревался кому - то о ней говорить.

– Вот тут вы пишите, что конфликт с отцом и стрессы на работе толкают вас к фантазированию. Но почему вам так хорошо в фантазиях? Там есть что-то, о чём вы не упоминаете?

Внутри всё сжалось. Психолог смотрел на парня слишко пристально и внимательно.

– Я… – тихо сказал он. Просто мне в фантазиях легче, там нет конфликтов, нет давления, нет проблем…

– Но вы не просто убегаете в фантазии, вы будто возвращаетесь к чему -то конкретному. К кому -то? 

Пульс ударил в виски. Вопрос повис в воздухе. Стало так тихо, что он услышал, как падает пыль на деревянную поверхность стола. Оскар почувствовал, как по коже неприятно пробежал табун мурашек: психолог знал. Или догадывался.

– Нет, - он заставил себя улыбнуться, – это просто воображение. Ничего особенного. Просто там есть места, которых нет и не может быть в реальности.

Виктор не выглядел убеждённым. Он снова посмотрел на Оскара, затем в тетрадь.

– Хорошо. Но если вспомните что -то важное, вы же расскажете?

Оскар кивнул, избегая взгляда. Он не расскажет. никогда.

– Через два часа у вас будет групповая терапия. А пока поговорим о ваших отношениях с отцом…

Ловушка

– Дейдримиг это ловушка, – сказал незнакомый парень из группы, –  мы убегаем в фантазии, думая, что станет легче переносить реальность, но это не так. Чем больше мы убегаем, тем меньше остаётся нас реальных. Наш мозг буквально теряет всю свою энергию, тратит её на бесполезное витание в облаках, а ведь мы можем достигнуть многого… Мы теряем связь и с близкими людьми тоже, мы перестаем замечать, что с ними происходит. Мы их не знаем. И они нас - тоже.

Оскар сжал кулаки, сидя в том сером кресле – мешке. Говорящий – высокий парень с тонкими чертами лица и бегающими голубыми глазами – ему не нравился. Наверняка он врал, и всё, что он говорит – просто красивые слова.

– Это не ловушка, – вдруг сказал Оскар, – это единственное место, где мы по - настоящему живые.

– По - настоящему живые?  – переспросила Кира, – но ведь это иллюзия, Оскар. Твой разум создаёт комфортную ложь, чтобы не сталкиваться с реальностью. Это слабость, бесхарактерность, безответственность…

– А что, если реальность хуже, чем ложь? – он вскинул голову, его красные глаза загорелись. – Что, если там, в мечтах, у нас есть то, чего никогда не будет здесь? Любовь, радость… Разве это хуже серой и пустой жизни?!

Все присутствующие замолчали. Милена смотрела в пол, будто испытывала неловкость, Кира крутила в руках шариковую ручку, бросая на Оскара настороженный взгляд. Остальные, два новеньких парня, которых он не знал, смотрели на него выжидающе. Виктор записывал что-то в блокнот, не говоря ни слова. Сегодня он позволил участникам высказаться о том, как вредит дейдриминг, о своих собственных наблюдениях и выводах. Им дозволено было спорить, выражать эмоции, высказывать любые мысли.

– А разве ты не замечал, что мечты постепенно вытесняют твою реальную жизнь? – тихо спросила Милена, – ты сам выбираешь не жить в этом мире. Ты позволяешь им контролировать себя. Сам.

– А может, дело в том, что реальность сама меня отвергла?! Может, этот мир мне просто не подходит?! Если я здесь один?  И, если есть мир, где я нужен, почему я должен отказываться от него?

– Это иллюзия, Оскар, – вновь сказала Кира, – я это с трудом осознала. Да, это больно. Мне пришлось наступить себе на горло, но я это практически сделала. Моя терапия подходит к концу.  И ты не один, ты нужен здесь. Просто ты сам этого не замечаешь.

Милена бросила на Киру странный взгляд: грустный, полный усталости.

Оскар замер, слушая как быстро бьётся его сердце. Он ощутил себя загнанным в угол.

— А кто докажет, — сказал он сдавленно, — что тот мир — выдуманный? А вдруг он такой же реальный, как наш? Он ведь существует. Существует так же, как это кресло, эта комната, как мы с вами! Вы даже иммерсионный модуль создали! Зачем?.. Если этот выдуманный мир не имеет права на существование, зачем его оживлять? А, Виктор?

— Это часть терапии, — спокойно ответил психолог. — Но он подходит не всем. Кому-то хватает пары раз в неделю, чтобы отвлечься в модуле и в остальное время жить нормальной жизнью. Но… это не ваш случай.

— Мне нужно выйти, — выдавил Оскар и резко поднялся. Он вышел, громко захлопнув дверь.

Он задыхался. Грудь сдавило, воздух стал густым, как едкая смола. Он не мог больше здесь оставаться. В группе не было никого, кто мог бы ему помочь, понять его.

"Это не ваш случай" — громом ударило в голове. Его не пустят в модуль?!

— Чёрт, я всё испортил… — он прислонился спиной к стене. — Надо что-то делать.

Вернуться в комнату он не мог — щёки пылали от стыда. Услышать ещё раз, что ему нельзя в модуль, было выше его сил. За дверью продолжался тихий разговор. Вдруг она открылась, и оттуда вышел Виктор.

Спокойный, сосредоточенный взгляд психолога скользнул по лицу Оскара — он будто оценивал его состояние.

— Оскар, если вам нужно, мы вызовем врача. Я предлагаю вам пройти в комнату отдыха. Там есть удобная кушетка, чай, сладости. Есть успокоительные. Я могу позвать медсестру.

— Нет, спасибо, мне становится легче, когда я хожу. Я и так больше суток… пролежал, — Оскар осёкся и сразу прикусил язык. Зачем он это ляпнул?!

— Я предполагал, что у вас так будет, судя по вашему состоянию, — кивнул Виктор. — А ещё вы не отвечали на звонки. Мы будем продолжать терапию, но уже без модуля. Я меняю вашу программу. Это плохо влияет на вашу нервную систему. Я настоятельно рекомендую вам пройти полное обследование.

— Я в порядке, — настаивал Оскар, обхватив себя руками. — Вы хотите сказать, что я… больше никогда не попаду туда?

— Такая терапия вам не подходит, — мягко сказал психолог. — Боюсь, она вам только вредит. Но не переживайте, мы найдём другой подход. Ваш случай не из лёгких, но он не безнадёжный.

— Оставьте меня… Мне нужно прогуляться, — пробормотал Оскар, опустив глаза.

Он шёл по коридору, смотря себе под ноги. Гнев и стыд сжигали его изнутри — за своё поведение на терапии, за беспомощность, за то, как Виктор посмотрел на него… Как будто его случай всё-таки безнадёжный.

"Тебе не место в модуле. "

Но Оскар знал: ему как раз туда и нужно. Это единственное место, где он может быть с ней по-настоящему.

– Эй, дружище, тяжёлый день? Или на терапии что -то случилось? – услышал он весёлый голос

Оскар поднял взгляд. У стены, скрестив руки, стоял Яков, ассистент Виктора. Он лукаво ухмылялся, как будто  слишком хорошо знал, что происходит за пределами официальных процедур Центра.

– Чего тебе? – буркнул Оскар, не сбавляя шага.

– Да так, предложение есть, – Яков оглянулся по сторонам. Он говорил тихо, но уверенно.

Оскар остановился.

– Я слышал, о чём ты сейчас с Виктором говорил. Знаешь, я понимаю, каково это – когда для тебя что -то действительно важно, а тебе говорят “нельзя”, как собаке. Полная хрень, правда?

– Ты о чём?! – напрягся Оскар. В груди у него закипало раздражение.

Яков снова ухмыльнулся и сказал ещё тише, подойдя к Оскару:

– Ну… допустим есть способ попасть в модуль без всяких дурацких ограничений. Свободно. Правда только ночью. Я могу тебе это устроить… за небольшую плату.

Оскар замер. Раздражение, разрывающее неугомонное сердце, начало отпускать, таять, как кусок льда под горячей водой.

– Ты серьёзно??

– Абсолютно, – кивнул Яков без тени улыбки, – но имей в виду: никому ни слова!

– Ты что! Я об этом и не думал! Но мне просто интересно: почему? Это что – незаконно?

– Дружище, ты правда думаешь, что Виктор и другие ассистенты рады были бы узнать, что ты “портишь” всю терапию? – Яков изобразил в воздухе кавычки, – это во - первых. А во - вторых, ты думаешь, им понравится, что кое - кто видит то, что происходит в модуле?

– Что? Видит?! Ты о чём?!

– Неважно, - хмыкнул Яков, – я делаю тебе огромное одолжение. Ты получаешь что хочешь, я получаю, что мне нужно. По рукам?

– По рукам, – прошептал Оскар.

Что здесь - иллюзия?

Ночной Центр оказался совсем другим. Как будто его подменили в течение дня и сейчас Оскар находится в другом помещении. Всё это напоминало сон при лихорадке – тревожный, болезненный, как  арт - хаус. Тёмные коридоры, редкие вспышки света от аварийных ламп. Они с Яковом шли по коридору, спустились в тот самый подвал.

Когда Яков принёс костюм, к горлу Оскара подкатил липкий ком: он словно делал что - то противозаконное, и вот - вот кто-то заметит это. Но Яков был абсолютно спокоен. Его действия не отличались от тех, которые он делал во время официальной процедуры. Разве что в этот раз он постоянно ухмылялся.

– Готов? – спросил Яков, когда Оскар надел на себя всю амуницию, – только в этот раз действуй быстрее!

Оскар кивнул. Дверь модуля мягко вползла в стену. Он помнил инструкции и молча вглядывался в темноту. Тело покрылось липким потом — страх сжимал его, как тиски. А вдруг кто-то следит за ними? Если по всему Центру расставлены камеры и сюда уже едет полиция?

Но уверенность Якова отгоняла эти мысли. У него всё под контролем. Оскар решил не терять время и сразу представить её. Это оказалось на удивление легко — мозг тут же воспроизвёл долгожданный образ.

Он оказался в отделе тестирования. Под потолком мерцал тусклый голубой  неон, освещая странную декорацию: некий цех с конвейерной лентой, на которой стояли люди… Точнее, андроиды. Лента тянулась в бездонную пропасть.

У каждого андроида на лице застыла своя эмоция: кто-то улыбался, кто-то грустил. Те, кто радовался, спрыгивали с ленты и уходили своей дорогой. Грустные падали вниз.

Но были и исключения. У некоторых лиц было… два. На железных масках застыла весёлая улыбка, но под ними скрывались глаза, полные печали. Они тоже падали в пропасть.

Глория стояла возле конвейера и что-то записывала в чёрный блокнот. Её пухлые губы шевелились, когда она перечитывала записи. Она выглядела сосредоточенной, но Оскар знал — она его заметила.

– Ты ведь знаешь, что всё это настоящее, Оскар? Тебе внушили, что это – иллюзия.

– Да… Я вижу тебя, ты – здесь, значит это – настоящее, – он протянул руку и потрогал её за хрупкое плечо.

– Ты так и не понял кое - что, – она грустно посмотрела на него. Её голос звучал тихо, устало, – ты никогда не найдёшь себя там, в их мире. Они тебя не примут. И… ты никогда не найдёшь там меня.

Оскар сжал кулаки, сдерживая порыв эмоций

– А здесь… примут?

– Да, – кивнула она, – но пока ты здесь просто гость.

Глория подошла поближе, её дыхание коснулось его кожи.

– Ты знаешь, что делать, - сказала она, уверенно смотря в его глаза.

Она исчезла внезапно. Её образ просто рассыпался в пространстве. Он вновь оказался в полной темноте. В висках пульсировала боль.

“Ты знаешь, что делать”

Да, теперь он точно знал, что делать.

Тайна Киры

Кира сидела в кафе, крутя в руках чашку с давно остывшим кофе. Она не любила кофе, но привыкла заказывать его в таких местах — привычка, ставшая частью образа, который она пыталась поддерживать. Напротив неё сидела Милена, задумчиво потягивая чай. Кажется, их посиделки в этом кафе после групповой терапии стали традицией. Они уже минут десять молчали, и эта пауза Киру не тяготила. Напротив, ей нравилось просто находиться рядом, наблюдать за ней. В Милене было что-то неуловимо притягательное — возможно, эта её отстранённость, возможно, лёгкая печаль в глазах.

– Не знаешь, а где Вита? Пропала где-то, в чат не пишет, – нарушила тишину Милена, взглянув на Киру.

– Я с ней списывалась, говорит,  по работе в срочную командировку отправили, – пожала плечами Кира, – как вернётся, придёт на групповую терапию.

– Хм… Ну ладно. Как бы она не учудила чего. А то она может. А ты правда больше не мечтаешь? — вдруг спросила Милена

Кира на мгновение задержала дыхание.

— Почти. Иногда ловлю себя на том, что начинаю придумывать какие-то сцены, но... Я не позволяю себе увлекаться. Это не то, что мне нужно. Я теперь живу в настоящем.

— Как тебе это удалось? — Милена казалась искренне заинтересованной.

Кира откинулась на спинку стула и пожала плечами.

— Просто очень хотела. Хотела жить в реальности. Без искреннего желания это не получится. Только ты сам можешь знать, что у тебя на самом деле внутри. Ни группа, ни Виктор, ни кто - то ещё. Только ты. Фантазии... они не делают счастливее. Они крадут время.

Она говорила уверенно, но в душе знала, что всё сложнее. Она не просто хотела выбраться — ей нужно было выбраться. Потому что реальность не оставила ей выбора. Она с трудом выдерживала то, что ждало её дома. Если она потеряет бдительность, провалившись в фантазии, исход может быть печальным.

Мужчина, которого она выбрала. Точнее, тот, кто выбрал её. Выбрал. За её терпеливый характер. За спокойствие. За то, что у неё нет выхода.

Кира долго скрывала это от психолога, избегала разговоров о нём, сводила всё к общим фразам. Но теперь, когда свадьба уже была назначена, она начала задумываться: а стоит ли? Она говорила себе, что да, стоит. Он любит её, заботится о ней. Просто у него сложный характер. Просто она сама провоцирует его. Просто иногда она говорит что-то не так. Он ведь потом извиняется. Правда, не всегда. Но ведь скоро всё изменится.

— Ты выглядишь так, будто не уверена в своих словах, — тихо сказала Милена.

Кира усмехнулась.

— Ты слишком проницательная.

Милена улыбнулась. В её взгляде было что-то мягкое, понимающее. И в этот момент Кира почувствовала странное тепло. Она не ожидала этого от себя — не ожидала, что будет испытывать к ней... симпатию? Интерес? Или это что-то большее?

Она не знала. Но одно было ясно: рядом с Миленой ей было легче дышать.

Едва переступив порог дома, она прислушалась. Из комнаты доносились привычные звуки: он снова сидел за компьютером. Кажется он и не заметил, что она зашла.

Девушка сняла пальто и тихо прошла в комнату, сжав плечи и опустив голову. Ей в нос ударил запах табака – Ян снова курил в квартире. Много раз она просила его этого не делать. Но он всегда игнорировал просьбы.

В комнате царил полумрак. Шторы как всегда задёрнуты. Из освещения Ян использовал только неоновую ленту на столе и тусклую лампу.

Из открытого окна тянуло холодом. Но проветривание не спасало – в помещении стоял сильный запах табака, затхлости и пыли.

Ян сидел на игровом кресле перед монитором и светящиеся клавиатурой. Он заметил, что она вошла, но не повернулся. Он кричал что - то в микрофон и всё время поправлял наушники. На массивном столе как обычно стояло несколько пустых банок из - под энергетиков и грязная посуда.  Переполненная пепельница источала невыносимый запах.

Она осторожно подошла и положила руку на его плечо. Он вздрогнул.

– Ты чё делаешь?! Фух, чуть не слил из - за тебя!

Она снова нарушила главное правило: не беспокоить его, когда он играет. Сердце девушки тревожно забилось. Но в этот раз он отнёсся к этому спокойнее, чем обычно. Он снял наушники и развернулся на крутящимся кресле к ней:

– Что - то ты долго сегодня!

– Мы с Миленой после терапии кофе попить зашли, как обычно, – Кира осторожно пожала плечами.

– Зачастила ты с Миленой кофе пить, –  Ян скрестил крепкие руки на груди и заправил за уши сальную прядь русых волос. Глубоко посаженные голубые глаза смотрели на девушку недобро. Она села на незаправленную кровать напротив него и обняла декоративную подушку. Её тонкие пальцы до боли впились в белую мягкую ткань.

– О чём вы с этой Миленой так долго ведёте милые беседы? – спросил он. Его голос звучал грубо и отрывисто, будто на другом языке.

– Да просто обсуждаем терапию, кто как справляется…

– Я не пойму только, с чем ты там справляешься, пока я дома голодный сижу?!

– Я тебе рассказывала. Детские травмы… Мне ещё многое прорабатывать. А приготовить себе ты и сам сможешь. В конце концов, я тоже работаю наравне с тобой…

Кира сказала это и тут же осеклась. Любое неосторожное слово могло вызвать негативную реакцию. Но сегодня Ян был на удивление спокойным. Несколько секунд он молча смотрел на девушку из - под широких бровей, после чего тихо сказал:

– Я, кстати, больше не работаю.

– Что?.. – Кира резко подняла голову

– Что слышала. Я сегодня уволился, задолбали всё на меня вешать. Требуют много, а платят как уборщице. Я уже давно заявление написал, просто тебе не говорил. Сегодня последний день отработал. С субботы, с завтрашнего дня, то есть, я свободен. Ты со своей терапией на меня вообще забила. Тебе не до меня.

– Ну как не до тебя!.. – крикнула Кира и её голос тут же сорвался, – как будто это меня не касается! У нас скоро свадьба, я одна не потяну! Может мы поторопились со свадьбой всё - таки, а? Нам ещё кредит платить, и за квартиру! А долги как будем раскидывать? Ты мог хотя бы дождаться, после свадьбы уволиться!

– Нет, не мог, представь себе! Когда тебе каждый день на мозги капают, знаешь, как китайская пытка! Могу показать, если не в курсе! Ты бы сама такое не выдержала!

– Ну и что ты теперь будешь делать? – выдохнула Кира, кусая губы, – помнишь, сколько мы должны?

– Стримить буду пока, – пожал плечам Ян, –  на Твиче подписчиков наберу, начну зарабатывать

– Ты с ума сошёл! Сам говорил, что это долго! И что тебе не донатили ни разу! И что надо в соцсетях мелькать, анонсировать стримы! А ты это терпеть не можешь! Ты мне сам говорил, а теперь заявляешь, что будешь так зарабатывать?!

– Да ты не понимаешь ни хрена! Я тебе сказал: буду! Значит буду! Что толку тебе объяснять – как! Не поймёшь всё равно! Иди лучше приготовь что - нибудь, я от голода сдохну скоро!

Ян снова надел наушники и защёлкал  по клавиатуре. Кира переоделась в розовую пижаму и покорно пошла на кухню. Она сжимала ладони в кулаки так сильно, что ногти впивались в ладони. В голове у неё созревал новый план, но как осуществить, она пока не знала.

– И кто из нас сошёл с ума?.. – тихо прошептала она.

Крах иллюзии

К назначенному часу на Арбате собралась пёстрая толпа. Молодые парни и девушки смеялись, делали селфи, снимали видео. Воздух дрожал от разговоров и звуков вечернего города.

Когда в толпе мелькнули несколько ребят с гитарами, Виталина резко поднялась. Импровизированная сцена всё ещё пустовала.

Головная боль в висках нарастала, пульсируя в такт шуму улицы. Виталина огляделась. Всё вокруг казалось декорацией к празднику: гирлянды, огни, размытые силуэты прохожих. Город медленно погружался в вечернюю темноту.

Через дорогу виднелся парк. Можно свернуть туда, присесть на лавочку, бесцельно пролистать ленту ТикТока. Вскоре придёт уведомление о прямом эфире… А что, если просто удалить приложение? Отписаться раз и навсегда?

На карте отмечен торговый центр за парком. Там, говорят, хорошие скидки. Новые джинсы ей не помешали бы.

— Господи, я добиралась сюда целую вечность… И всё ради одного вечера. Завтра меня здесь уже не будет.

Она нажала кнопку «Оплатить», закрыла сайт. Готово. Электронный билет с QR-кодом надёжно спрятался в недрах её телефона. Завтра она просто покажет его контролеру — и эта история закончится.

Виталина перевела взгляд на сцену. Скоро он появится. Возможно, это разрушит её иллюзию, вытянет из этого долгого наваждения.

Но почему тогда внутри так тревожно?

Родные не звонили.

Виталина снова набрала номер матери. Бесполезно. Безжизненный металлический голос неизменно повторял: «Телефон отключён».

Брат на работе. А если с мамой что-то случилось?

Пальцы судорожно сжимали телефон, рискуя сломать хрупкий корпус пополам.

— Спокойно. Спокойно… Если бы что-то произошло, мне бы уже сообщили. Или хотя бы Денису, а он — мне. Если никто не звонит, значит, всё в порядке… — бормотала она, пытаясь убедить себя.

Но тревога не отступала, пульсируя в висках.

Вокруг гудела толпа, люди смеялись, переговаривались, ждали музыку. Но Вита этого не слышала. Всё стало размытым, далёким, словно отделённым невидимой стеной. Здесь и сейчас была не она, а только её беспокойство.

Прошло ещё несколько мучительных минут.

Наконец, под бурные аплодисменты на сцену вышел парень с акустической гитарой — забавный, уверенный, с дурашливой улыбкой. Он что-то сказал в микрофон, пошутил про пробки, про погоду, про то, что «настоящие артисты всегда опаздывают».

Толпа рассмеялась.

«Это он не о себе», — подумала Вита.

Первая песня была весёлой, заводной. Парень пел, что общество — это зоопарк, а каждому человеку следовало бы повесить табличку: «Осторожно, злой пингвин» или «Птица невысокого полёта, но с высоким ЧСВ». Заливистый смех прокатился по толпе. Виталина тоже пару раз улыбнулась — текст и правда был забавным.

Следующая песня звучала иначе. История о маленькой домашней собачке, которая каждый раз плакала, когда хозяин переступал порог. И хозяин придумал себе игру: шаг за дверь — плач, шаг обратно — безумная радость. Он снова и снова закрывал дверь, снова и снова открывал, наслаждаясь её наивным доверием.

Так продолжалось до тех пор, пока собака не умерла от разрыва сердца.

Потому что каждый раз верила.
Потому что доверяла.
Потому что он был для неё всем миром.

Толпа смеялась.

Виталина — нет.

Праздник продолжался. Люди хлопали, танцевали, смеялись. Толпа плотнела, становилась почти непроходимой. Виталина боялась отойти от сцены даже на шаг.

Она стояла в первом ряду и чувствовала себя чужой. Оказалась здесь случайно, словно просто очнулась в этом шуме, в свете огней, среди чужого веселья. Ей не хотелось ни музыки, ни смеха. Это было не то, ради чего она пришла.

На сцену вышли новые музыканты — три парня с гитарами. Они зажгли так, что народ пришёл в экстаз. Всё было круто, классно, весело…

Кроме одного.

Его всё ещё не было.

Она украдкой взглянула на телефон. Тишина. Ни звонков, ни сообщений.

И вот, после очередной песни, на сцене появился ведущий.

Виталина замерла.

Его выход значил только одно: настоящее мероприятие вот-вот начнётся. Всё, что было до этого, — лишь разогрев.

Парень взял микрофон со стойки, выдержал паузу и объявил:

— Ну что, все готовы? Все его ждали…

Толпа гудела, кто-то выкрикивал его имя, но сцена оставалась пустой.

Виталина сжала кулаки в карманах ветровки, взгляд впился в сцену. Грудь содрогалась от частого поверхностного дыхания, которое то и дело прерывалось. Всё вокруг размывалось, теряло чёткость. Лишь сцена оставалась в фокусе.

Пустая.

Наконец, ведущий снова вышел с микрофоном.

— Друзья, у нас небольшие изменения в программе! — Он сделал паузу, давая публике догадаться.

Виталина застыла.

— Сегодня вместо Дмитрия… — Ведущий обвёл толпу взглядом, выдержал напряжённую секунду. — Выступит Рома Бес! Его хороший друг и соратник. Вы же все видели их совместные стримы!

Толпа взорвалась аплодисментами.

— Он исполнит все хиты, — продолжал ведущий. — Сегодня здесь прозвучит знаменитая «Полночь»! Приготовьтесь подпевать!

Вокруг неё кричали, хлопали, кто-то уже начал напевать первые строчки.

А Виталина просто стояла.
Толпа загудела, но никто не возмущался. Судя по реакции, этот вариант устраивал всех.

Кроме неё.

Виталине стало нехорошо. Мир перед глазами закружился, словно карусель абсурда. Только вместо пластмассовых лошадей — живые люди, а она стояла в центре, на платформе, балансируя между головокружением и страхом быть сбитой чьей-то случайной конечностью.

Держась на ватных ногах, она смотрела на сцену.

Боковым зрением уловила движение у правого края. Кто-то появился. Кто-то с гитарой в руках.

Она проследила за ним взглядом.

Парень шагнул на сцену, походка неуверенная, будто он сам не до конца понимал, что здесь делает.

Конечно, она его узнала.

Рома Бес.

Она никогда не любила их совместные эфиры. Он казался ей неинтересным, невзрачным, раздражающим.

И теперь он был здесь. Вместо него.

Неопрятный, в растянутой серой футболке и помятой кепке, из-под которой торчали немытые чёрные волосы. В одной руке — гитара, в другой — бутылка пива.

Он небрежно положил инструмент на деревянные доски сцены, залпом допил остатки пива и бросил бутылку под ноги. Стекло глухо стукнулось о доски. Затем, с ленцой, он поднял гитару.

— Ну чё, народ, — хрипло проговорил он в микрофон, почесав затылок. — Чё-то я не понял, почему Диман не пришёл, но хрен с ним. Зато я тут. Я и я вам сыграю.

Толпа радостно завопила.

Виталина стояла неподвижно, исчезая, сливаясь с бордовой брусчаткой.

Парень помедлил, уставился на микрофонную стойку, громко хмыкнул, затем снял кепку и пригладил сальные волосы ладонью.

Бренчание.

Неровное, без ритма, словно он вспоминал аккорды на ходу.

Виталина смотрела с ужасом, как он кривится, косясь на гриф, будто держит чужой инструмент, впервые оказавшийся у него в руках. Он был явно не готов к выступлению.

Но, похоже, это не волновало никого, кроме неё.

Зрители ели то, что давали, не придираясь ни к запаху, ни к подаче.

— Так, народ… — он снова наклонился к микрофону, провёл пальцами по струнам, — а чё играем-то? А, вспомнил! Вы же эту хотели… Как её…

Он ухмыльнулся.

— Ладно, щас узнаете.

Люди подпевали, не замечая всей мерзости, всей нелепости происходящего на сцене. Это замечала только она. Как вкопанная она стояла прямо возле сцены. Ей не хотелось подпевать, её тело не двигалось в танце, лицо не озаряла улыбка. Сквозь слёзы она рассматривала  отёкшее лицо его друга. Без фильтров, без масок, без эффектов тик тока.

– Таак! – крикнул он, небрежно ударив по струнам финальный аккорд, – кто хочет спеть со мной? Может вы, девушка? Смотрю, вас песня растрогала!

Виталина быстро замотала головой. Она не хотела стоять рядом с ним. Вдыхать перегар. Слушать хриплое пение на ухо. Смотреть на заплывшее лицо с тёмными кругами под глазами и недельной щетиной. А если он потянет к ней свои костлявые руки, сплошь покрытые странными ссадинами? Она поморщилась.

– Нет? Ну ладно. Тогда давай ты!

Он вытянул из толпы худенькую девчонку в ярко - розовой куртке. Она визжала от радости, снимая себя на фронтальную камеру. Ей будет что выставить в сторис. Подружки обзавидуются.
Виталина резко развернулась и пошла прочь, даже не пытаясь пробираться аккуратно. Она толкала людей плечом, не извиняясь. Ей было всё равно куда идти – лишь бы подальше отсюда. Сердце билось где - то в горле, а внутри было ощущение, словно в животе растекается холодный кисель.

Пальцы дрожали, когда она сунула руку в карман за телефоном. Экран светился пропущенным вызовом от брата.

– О чёрт…

Она перешла через дорогу – в парк.

– Алло, Дэн?.. – Голос сорвался, ей пришлось откашляться.

– Маму выписывают, надо забирать. Я так и думал, долго держать не будут, кому это надо. Максимум до вечера.

– Ты сможешь забрать?

– Я же говорил: нет. У меня смена до вечера, до позднего, в смысле. Я вообще могу только ночью освободиться. Может попросишь кого - нибудь? Мне сейчас вот вообще некогда кому -то звонить! Я тебе -то на две минуты набрал!

Она сидела на деревянной лавочке, ловя ртом воздух, и выдыхая пар.

– Я… Ладно, я разберусь. Спасибо, что позвонил.

Она знала, что ей делать. Был единственный вариант. Единственный, но неправильный.

Отец.

Пальцы сами набрали номер. Минуту она слушала тихие длинные гудки.

– Алло, привет. Сможешь забрать маму? – её голос срывался на каждом слове.
– Привет! – он ответил слишком весело для такой ситуации, – само собой! говори адрес, пулей прилечу!

– Спасибо… – прошептала она в трубку, прежде чем нажать на красную кнопку отбоя.

С Арбата доносились весёлая музыка, смех, гомон. Маргинальный Рома Бес всё ещё развлекал толпу.

Толпе было безразлично, кто перед ними. Безразлично, как он выглядит, как себя ведёт. Важно лишь одно: он их развлекает.

Весёлые глупые песни – фальшиво, нелепо, но забавно.

Глубокомысленные лирические баллады – о любви, верности, предательстве, лжи. Для разнообразия эмоций.

Говорят, главное в артистe – харизма. Если она есть, неважно, что он подаёт. Всё будет проглочено без жевания, залито литрами алкоголя.

Они не запомнят, что он пел.

Они запомнят – его.

Но в её памяти останется всё. До последней ноты, до последнего звука.

Звенящие под его грязными пальцами струны звучали в её голове, как будильник ранним утром после бессонной ночи. Как навязчивая мелодия, от которой не избавиться, как бы ни старался.

"Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты."

Эта избитая поговорка всплыла сквозь шум музыки в голове.

Она сидела в парковой беседке. Деревянный купол над головой напоминал церковный. От этой мысли её замутило.

Слепая вера привела её в этот город.

Вера в исцеление.

Вера в содержимое собственной головы.

Глупая, бессмысленная вера.

— Зачем?.. — шёпотом спросила она, глядя на экран телефона, словно тот мог дать ответ. — Из-за тупой фантазии?..

"Подключите зарядное устройство."

Она тупо смотрела в бетонный пол, машинально пинала пустую жестяную банку.

На улице уже стемнело.

Фонари заливали парк бледно-жёлтым светом, бросая длинные, растянутые тени. Виталина выглянула из беседки, подняла голову. Почти голые ветви деревьев тянулись в небо, угрожающе скрипели на ветру. Тёмные тучи сгущались, как будто собирались рухнуть вниз ледяным дождём.

Нужно возвращаться.

Телефон вот-вот разрядится. Нужно вызвать такси, дождаться звонка водителя.

Она вытащила из кармана телефон, но не успела нажать на экран.

— Эй, мадам, закурить не найдётся?

Осипший голос прозвучал слишком близко.

От него пахло крепким алкоголем, перегар смешивался с чем-то кислым, неприятным.

— Не курю… — тихо сказала она, оборачиваясь.

Перед ней стоял мужчина в потёртой фуфайке. Грязная серая борода, потрескавшиеся губы. Глаза — странно ясные, пронзительно голубые.

— Что ж ты, такая молодая, одна тут сидишь? — покачал он головой. — Шла бы на Арбат! Слышишь, как там Ромка мой зажигает? Жалко Димку, конечно…

Виталина резко подняла голову.

— В смысле… ваш? И почему жалко… Димку?

— Они с детства дружили, под стол пешком ходили! А выросли, стали в интернете зарабатывать, песни петь! — Мужчина улыбнулся. — Ромка сын мой, а Димка друг его…

Она почувствовала, как внутри всё сжалось.

— Подождите… — голос дрогнул. — А что с Димкой?

— От передоза помер. Вчера буквально…

Виталина перестала дышать. А как же посты?.. Буквально сегодня утром. Автопостинг? Технологиям плевать на человеческую жизнь.

— Ромка, не знаю, в курсе он или нет. Или не понял ещё ничего! Он же у меня тоже, ну… в неадеквате бывает…

Мужчина что-то говорил дальше, но она уже не слышала.

Телефон выскользнул из ослабевших пальцев, с глухим стуком ударился о бетонный пол.

– Слушай, красавица, у тебя мелочи не найдётся? Пару копеек? Вот честно скажу: Димку помянуть хочу! – сквозь туман в голове вновь прозвучал голос собеседника.

Вита молча кивнула и полезла в карман. Она протянула мужчине две свёрнутые купюры. Тот разразился тирадой благодарности –  что - то бормотал про здоровье, благополучие и хороших людей, а она собирала из тумана остатки своего разума.

Он раскланялся и, развернувшись, засеменил по тропинке к выходу из парка.

Под ногой зазвонил телефон.

Она вздрогнула.

Звонил таксист. Телефон в это время держался на двух процентах.

Девушка резко схватила трубку. Водитель назвал номер машины и сказал, что ждёт у ворот со стороны Арбата. Бросив короткое “хорошо”, Вита положила трубку. В это время кто-то звонил по второй линии.

Она посмотрела на экран: мама.

Вита нажала “ответить”

– Вита… – голос матери был тихим, усталым.

Она не кричала. Не обвиняла. От этого было только хуже.

– Ты… почему ты не сказала мне заранее?

– Мам… – Вита сжала телефон в руке. – Мне нужно было кого-то попросить. Дэн не мог. Больше было некого…

– Некого? – переспросила она.

Пауза.

– Некого, кроме него?

Вита закрыла глаза.

– Мам, я понимаю, что тебе тяжело…

– Ты ничего не понимаешь.

В этот раз голос её стал резче.

– Ты хоть представляешь, каково это – выйти из больницы и увидеть его? Просто… увидеть его перед собой? После всего?

Вита молчала.

– Я села в машину и не знала, что сказать. А он – весёлый, разговорчивый, будто ничего не было. Будто все эти годы – не существовали.

– Я…

– Я думала, что ты понимаешь, почему я не хочу его видеть. Думала, что ты со мной.

– Я с тобой!

– Нет, Вита. Если бы ты была со мной, ты бы не звонила ему.

Вита провела рукой по лицу, пытаясь удержать ком в горле.

– Я не хотела делать тебе больно…

– Но сделала.

Тишина.

– Ты с ним общаешься? – спросила мама после паузы.

Голос стал тише. Ослаб.

Вита сжала пальцы на телефоне.

– Иногда.

Долгое молчание.

– Я просто… – голос матери сорвался, – я не думала, что ты так поступишь.

Она не сказала «предала». Не сказала «не звони мне больше». Но Вита чувствовала – что-то внутри мамы оборвалось. Что - то изменилось.

– Поспи, мам… – тихо сказала Вита.

– Да. Мне нужно… лечь.

Она прошла через ворота парка, увидела такси, ждущее её с включёнными фарами.

– Ты как?.. – её голос сорвался, но ответа она так и не услышала.

Экран мигнул и погас.

– Нет, нет, чёрт…

Она нажала на кнопку включения, но телефон молчал. Разряжен.

Водитель выглянул из окна:

– Это вы вызвали?

Вита машинально кивнула и села в салон.

Дверь хлопнула.

Она сидела в тишине, слушая ритмичный звук капель по крыше.

Она так и не узнала, как мама себя чувствует.

Не узнала, как они доехали.

С Арбата всё ещё доносились музыка, свист и хохот.

Музыканты развлекали пьяную публику, люди веселились, танцевали, смеялись. Чужое горе никого не волновало — особенно в разгар веселья.

В этом городе она была призраком. Никто ни разу не посмотрел на неё по-настоящему. Никто, кроме того мужчины в парке — но и ему было нужно лишь одно: выпросить денег.

Никто никому не нужен. А если нужен, то исключительно по личным мотивам.

Признание

Милена сидела за кухонным столом, глядя в кружку с давно остывшим кофе. Муж что-то рассказывал, отстранённо листая ленту новостей в телефоне. Она кивала, делая вид, что слушает, но смысл его слов ускользал, как лёгкое дуновение ветра, едва прикоснувшееся к уху.

Суббота. День личной терапии.

Милена со стыдом вспомнила прошлую встречу с Виктором. Кажется, опытный психолог понял, что она недоговаривает. Что-то в его взгляде намекало: он знает больше, чем она хотела бы раскрыть.

Накануне вечером она переписывалась с Кирой.

Кира отвечала коротко, без смайлов, будто нехотя. В отличие от прошлых дней, её слова казались отстранёнными. Милена перечитывала сообщения, пытаясь понять, чем могла её обидеть. Ведь вчера они расстались на позитивной ноте.

— Сегодня к родителям поедем после обеда. Я уже пообещал. Да и отца нельзя разочаровывать, сама знаешь.

— Но у меня терапия…

— Всё свою меланхолию лечишь? Откуда она только у тебя? Не думала, что это что-то эндогенное? Может, к врачу лучше, а не к мозгоправу? Я за тобой наблюдаю: тебе лучше не становится.

Сердце больно кольнуло.

— Да я на работе устаю…

— А я тебе говорю: увольняйся. Будешь дома, найдёшь занятие, если скучно. Какая необходимость тебе работать? Мы что, бедствуем?

— Саш, да мне нравится эта работа… — она заикалась на каждом слове. — Мне правда помогает. Отвлекает от… плохих мыслей. Раньше учёба отвлекала, а теперь… теперь работа. Да, я устаю. Но от усталости не думаю о чём попало. Моя… "эндогенная" уходит на второй план.

Саша ничего не ответил, только усмехнулся.

Милена понимала, как глупо это звучит. И понимала, что Саша ей не верит. В его взгляде читалось недоверие, но не холодное, не осуждающее – скорее растерянное. Будто он не знал, что с ней делать.

Он был таким родным и таким чужим одновременно. Серые глаза, русые волосы, аккуратно подстриженные бакенбарды, точёные скулы – будто сошёл с обложки журнала. Красивый, ухоженный, правильный. Такой… ненастоящий. Идеально подогнанный образ, слишком выверенный, как будто он не просто жил, а играл роль. Он никогда не позволял себе небрежности: ногти всегда коротко подстрижены и покрыты прозрачным лаком, волосы уложены так, что ни один локон не выбивался из общей симметрии. Его парфюм – дорогой, но едва уловимый, без кричащей мужественности, скорее изысканный. Иногда – невыносимо приторный. Аккуратная чёрная рубашка мягко облегала широкие плечи и рельефные бицепсы. Порой казалось, что он смотрит на себя в зеркало чаще, чем на неё.

Милена провела рукой по лицу, собираясь с мыслями. Другой рукой она задела кружку с кофе, и горячий напиток оставил на белом столе небольшую темную лужицу.

Да, она знала, что родители Саши ждут их, но и терапию отменить не могла.

Она решилась.

У неё нет другого выхода.

Сегодня или никогда.

Сегодня она положит в сумку дневник. Настоящий. Тот, где пишет правду.

Либо она разберётся с этим, либо останется несчастной всю жизнь.

Она имеет право на кусочек настоящего счастья. Хотя бы небольшой.

***

На терапию она оделась во всё чёрное: водолазка с высоким воротом полностью скрывала шею, такие же тёмные джинсы и кроссовки завершали образ. Из высокого тёмного хвоста на голове небрежно выбивались несколько прядей.

Она говорила сбивчиво, с большими паузами, то и дело ковыряя ногти, пока от них не отпал ярко-красный кусочек лака.

Виктор выслушал её спокойно, не перебивая. Он сидел расслабленно, но смотрел внимательно, мысленно разбирая её слова на детали.

— Почему вы сразу не сказали?

Милена сжала край тетради.

— Не знаю… Наверное, потому что звучит слишком… бредово. Будто я теряю связь с реальностью. Будто я неадекватная какая-то, с жиру бешусь, проблемы придумываю там, где их нет.

Виктор чуть наклонил голову.

— Вы правда так считаете?

Она резко вдохнула воздух.

— Иногда. Но, с другой стороны, Кира — не фантазия. Она настоящая. Она существует.

— И это беспокоит вас больше, чем если бы она была выдуманной?

Она отвела взгляд.

— Я замужем уже уже два года. А теперь вдруг… это.

К горлу подкатил ком. Виктор не торопился, давая ей пространство.

— Я ведь всегда думала, что эти фантазии… просто фантазии. Что в реальности такого не случится. А потом появилась Кира. И я поняла, что ничего не понимаю. Она как будто вышла из моей фантазии! Я сначала даже подумала, что кто-то залез мне в голову, и теперь издевается! У меня мир перевернулся! Муж уже косо смотрит… Умом я понимаю, что так нельзя. У меня семья. Нормальная семья.

Она замолчала и опустила голову, нервно скользя пальцами по краю тетради.

— Она мне нравится. И мы общаемся... Она не оттолкнула меня, а поддерживает общение.

Слова повисли в тишине. Виктор не изменился в лице, но в глазах мелькнул оттенок понимания.

— Это сбивает вас с толку?

Милена коротко кивнула.

— Вы чувствуете вину?

— Да. И страх.

— Потому что это реальность?

Она снова кивнула.

Виктор слегка подался вперёд.

— Ваша реакция естественна. Вы столкнулись с тем, что противоречит вашим представлениям о себе и своей жизни. Это пугает. Но отрицание или бегство в фантазии — не решение. Важно понять: чего вы хотите на самом деле?

Милена вздрогнула.

— Не знаю.

Виктор на секунду задумался, потом кивнул на её дневник.

— Позвольте мне прочитать?

Она помедлила, но передала ему тетрадь. Виктор принял её с обычной аккуратностью, словно это был важный документ, а не исписанные страницы.

— Мы вернёмся к этому разговору на следующем сеансе, — сказал он, запирая дневник в ящике стола. — Вам нужно время, чтобы осмыслить всё. Я заберу ваш дневник для более детального изучения. Взамен дам вам новую тетрадь, чтобы вы продолжили писать. Пишите каждый день и только правду. От вашей честности зависит ваша дальнейшая терапия, ваше психическое равновесие. Это очень важно.

Милена лишь кивнула.

Когда она вышла из кабинета, впервые за долгое время почувствовала облегчение. Но это длилось недолго.

Теперь правда была не только в её голове. Теперь кто-то ещё знал.

А стоило ли? Всегда ли говорить правду — верное решение?

Шаг к мечте

Оскар проснулся в холодном поту.

Комната качалась, как палуба корабля, и тошнота подступала к горлу. Сердце гулко стучало в висках.

Он медленно сел на кровати, опустил ноги на ледяной пол. Сжал пальцы в кулак, пытаясь прийти в себя, но в голове всё ещё звучал голос.

— Ты никогда не найдёшь себе места в реальном мире.

Глория смотрела на него из темноты. Не призрачная, не размытая, как во сне, а настоящая — будто бы прямо перед ним, в этой комнате.

— Ты же понимаешь это, да?

Её глаза мерцали мягким светом, в них не было осуждения, только неизбежность.

Он закрыл лицо руками.

Это был не просто сон.

Это была правда.

Это было реальнее, чем его комната, чем телефон, который он держал в руках, чем вся его жизнь. И уж точно реальнее, чем рассказы, в последнем из которых он сегодня поставил точку.

Всё это - порождение его головы, его воображения, и нет ничего реальнее её мира.

Встречи с Виктором, работа, родители. Всё это – выдумки, просто череда сюжетов, придуманная им же.
Оскар смотрел в окно. Город за стеклом казался искусственным, словно его нарисовали чужие руки — нереальные, плоские декорации в театре. Для фазы такие изменения привычного – нормальны.

Редкие машины проезжали по улицам, их фары оставляли бледные полосы на мокром асфальте. Дождь шёл давно, и воздух был наполнен сыростью.

Он провёл ладонью по щеке, зацепился пальцами за щетину. Всё было странным, ненастоящим. Будто кто-то взял реальность и немного смазал края. Этот выход в фазу был странным, давался сложно.

Он давно не спал.

Не ел.

Почти не говорил.

Он не помнил, какой сегодня был день недели. Кажется, суббота.

Кажется он снова не появился на работе.

Фантазии забирали его целиком, как чёрная воронка. Вчера ночью или вечером он снова был там — в фазе, где всё было иначе. Там он нашёл её. Глорию. Она улыбнулась и снова сказала, что выхода нет. И что он никогда не найдёт себе места в реальном мире.

Но он уже и не искал.

Он выдохнул, отстраняясь от окна.

И тут внизу, на улице, он увидел её.

Белый халат.  Слишком лёгкий для такой погоды. Босые ноги. Мокрые каштановые волосы. Зелёные кошачьи глаза.

Глория.

Оскар замер. В висках застучало.

Он посмотрел в зеркало.

Белая рубашка, небрежно повязанный галстук. Он не носит такое.

Это значит… Значит, он всё ещё там. Всё ещё в фазе.

Должно быть.

Иначе почему всё так чётко?

Почему её глаза такие живые?

Она улыбнулась. Медленно подняла руку, зовя его к себе.

Он шагнул ближе.

И ещё ближе.

А потом шагнул вперёд.

Она радостно улыбалась.