Реальность Всегда Побеждает

Глава1.

Оскар и его фантазии

Он стоял возле входа в офисное здание. Одет не по погоде: лёгкая кожаная куртка, кроссовки, синие джинсы. Ветер трепал чёрные взъерошенные волосы, карие глаза быстро бегали по табличке на железной двери: режим работы психолога. 

Оскар неуверенно нажал на звонок. Классический динг-дон рассыпался звонкими колокольчиками, но в тишине серого утра прозвучал слишком резко, отражаясь лёгкими разрядами тока в ушах. 

Минута ожидания растянулась, воздух вокруг сгустился. Ветер гнал по тротуару сухие листья, шуршащие, как пергамент, хлопал забытым рекламным плакатом у входа. Оскар переминался с ноги на ногу, скрестив руки на груди, но от этого не становилось легче — тревожные мысли метались, как резиновые мячики в замкнутом пространстве.

А если будут задавать вопросы, на которые у меня нет ответов? А вдруг назовут сумасшедшим? А если отправят лечиться?!

Он заметил, что сгорбился, быстро выпрямил спину, но движение казалось натянутым, неестественным –  тело противилось.

Дверь бесшумно отворилась сама по себе. Оскар медленно шагнул вперёд, внутрь, где его встретил узкий тамбур с чёрным каркасом. Здесь пахло пылью и пластиком, а на полу темнели влажные следы — оставленные теми, кто пришёл раньше. Воздух казался неподвижным, густым, как перед грозой.

Кирпичные стены, покрашенные в серый, и такого же цвета мраморный пол выглядели стильно. Слева от входа стояла чёрная этажерка для обуви, а рядом с ней    стул, обшитый кожзамом. На стене, прямо на уровне его головы, висела табличка с большими красными буквами: "Пожалуйста, снимите обувь."

Парень покорно снял кроссовки, поправил носок так, чтобы не было видно дырки на большом пальце. Он не ожидал, что придётся разуваться, и надел первое, что попалось под руку.

Выйдя из тамбура, он сразу оказался возле ресепшена. За длинной чёрно-белой стойкой сидела девушка. Она читала какие-то документы. Заметив посетителя, она подняла голову с русым хвостом на затылке и улыбнулась.

- Вы Оскар?

- Ага

- Здравствуйте. Проходите, пожалуйста. Вас ждут. Прямо по ковровой дорожке и сразу направо, кабинет номер три. Вот, возьмите это, — она протянула парню синюю файловую папку.

- Спасибо, — кивнул он и пошёл в указанном направлении.

Тёмно-серая ковровая дорожка заворачивала вправо, в коридор. Парень остановился возле нужной двери и тихо постучал.

- Да-да, заходите, — послышался из кабинета мягкий мужской голос.

В маленьком помещении с голубыми стенами не было ничего, кроме белого стола, небольшого стенда с книгами и бежевого стула для клиентов с мягкой обивкой. В углу стояла кушетка, а окно, завешенное светлыми рольшторами, пропускало в полумрак комнаты немного света.

- Здравствуйте, Оскар. Меня зовут Виктор. Я психотерапевт, буду работать с вами.

Седой худощавый мужчина в белой футболке и очках пожал парню руку и жестом указал на стул. Его лицо с резкими чертами казалось усталым, но внимательным, а серебристые волосы были коротко острижены. На переносице сидели тонкие очки в тёмной оправе, за которыми скрывался цепкий взгляд бледно - голубых глаз — спокойный, но проницательный. Оскар рывком снял куртку и сел. Он хрустел костяшками пальцев, изо всех сил стараясь дышать ровно. К горлу подкатил кашель — на столе стоял аромадиффузор, источающий запах цитруса.

— Расскажите, Виктор, чем вы занимаетесь и что меня ждёт. Я просто хочу поскорее узнать все подробности. И про ваши методы особенно. Я хочу приступить к делу! — выпалил парень и откашлялся.

— Понимаю вашу спешку, —  кивнул Виктор, — но не всё сразу, Оскар. Вы написали достаточно подробное письмо, за что я вам благодарен. Введу вас в курс дела. Я много лет работал психиатром и психотерапевтом. Вопрос дейдриминга всегда был актуален, но об этом почему-то не говорили как о самостоятельном явлении — только как о симптоме каких-либо психических расстройств. И то вскользь: мол, при шизофрении человек уходит в фантазии.

— Но я не шизофреник, это точно! — нервно усмехнулся Оскар.

— Определённо, вы здоровы, — спокойно ответил Виктор. — Об этом я и говорю: дезадаптивная мечтательность — далеко не всегда следствие болезни. Часто она встречается у психически здоровых людей. Вам не поставят психиатрический диагноз только по одному этому симптому — у большинства заболеваний длинный список проявлений, и они варьируются. К чему я веду: я считаю, что дейдриминг можно рассматривать как синдром, то есть самостоятельное расстройство. У него множество своих симптомов! Я хочу добиться, чтобы его внесли в МКБ и найти способ полного излечения.

Виктор чуть подался вперёд и заговорил тише:

— Я нашёл много людей, страдающих этим расстройством. Вы не представляете, сколько их. Эти люди психически здоровы, у них нет диагнозов и быть не может, понимаете?

— Понимаю, — кивнул парень. — А много у вас сейчас людей, которым вы… помогаете?

— В вашей группе пять человек. Вы скоро познакомитесь. Знать, что ты не один — это тоже часть исцеления. У вас будут групповые встречи. Там мы будем обсуждать разные вопросы, связанные в вашей общей проблемой, выполнять домашние задания, и просто общаться, поддерживать друг друга, рассказывать свои истории. Но терапия у каждого будет индивидуальной.

— Слушайте… В чате писали, что вы помогаете даже тем, кто не хочет совсем избавляться. Вы помогаете им увидеть свою фантазию наяву. Это как?

— Да, у нас есть специальное устройство – иммерсионный модуль. Довольно дорогая и серьёзная разработка. Это прорыв в науке! Были привлечены инженеры, программисты, IT-специалисты, дизайнеры… Колоссальная работа, она длилась несколько лет. Сейчас аппарат на стадии тестирования, но через него уже прошли некоторые пациенты.

Виктор выдержал паузу, поправляя очки.

— Человек просто приходит сюда, проводит время в модуле — и, как итог, меньше фантазирует в жизни. Фантазия в голове уже не кажется такой яркой. Двух-трёх сеансов в неделю достаточно, чтобы жизнь начала двигаться с мёртвой точки. Но это лишь предварительные результаты. Нужно больше времени.

— Ого, круто! Я тоже хочу. Можно и мне в модуль? Что нужно сделать, скажите!

— Не спешите, Оскар. Мне нужно понять, какой способ вам подойдёт, и чего вы действительно хотите. И не лукавите ли вы перед самим собой. Вдруг вам не нужно полное избавление? Или наоборот — нужно.

— А что такое жёсткий метод? Бьют, что ли?

— Нет, это таблетки — антипсихотики. Но я вам их не советую. Они просто отключают активность мозга. Тормозят нервную систему. Человек перестаёт не только мечтать, но и делать что-либо, как раньше. Не рекомендую.

— Это крайний случай, если совсем ничего не помогает?

— Да, — вздохнул Виктор, — но до этого вряд ли дойдёт. Не будем заострять внимание.

Он на мгновение замолчал, сложив руки на столе.

— Итак, Оскар. Я прочитал ваше письмо. У вас нет конкретного запроса — впрочем, как и у многих. С одной стороны, вы хотите избавиться, а с другой — вам больно расставаться с фантазией. Насчёт симулятора вы правы: вам стоит попробовать. Но имейте в виду — когнитивно-поведенческую терапию (КПТ) будут проводить в любом случае. Это необходимо, если вы хотите изменить свою жизнь.

— А что это?

— Когнитивно-поведенческая терапия. Не бойтесь, ничего страшного. Метод не медикаментозный и уж тем более не инвазивный.

Виктор снял очки и протёр их уголком футболки.

— Сначала разберёмся с вашими паттернами мечтания и триггерами — мыслями, ситуациями, действиями, которые их запускают. Потом составлю для вас индивидуальную программу коррекции. Универсального метода не существует — каждый случай требует своего подхода. У многих моих пациентов повышенная тревожность. 

— Она… триггер?

— Да, тревожность может быть триггером. Если человек уходит от реальности, чтобы справляться со стрессом, лечение тревожного расстройства может снизить потребность в этом. Но дейдриминг — не всегда следствие тревоги. Он может закрепиться как самостоятельный механизм, даже если триггер – тревога – исчезнет.

Он снова взглянул на Оскара, задержав на нём внимательный взгляд. 

— Понимаете, Оскар, я придерживаюсь мнения, что мысли нужны человеку только для осмысления реальности и управления ею. Все мысли, которые не порождают реальных действий и не приводят к реальным результатам, — это просто утечка энергии, пустая трата ресурсов. Никто не запрещает вам мечтать. Но мечты и фантазии — это разные вещи.

Парень прижал к себе куртку, словно пытаясь укрыться от всего вокруг, и затих. Он стал словно частью тишины, поглощённый своим внутренним состоянием. Сдерживаясь, он закашлял, этот жест был неожиданным и слишком явным, он прикрыл рот ладонью, как если бы пытался скрыть что-то большее, чем просто кашель. Виктор выключил диффузор, затем, не спеша, продолжил, вдумчиво подбирая слова:

— Мечты — это то, что может стать реальностью, то, что мы способны достичь. Это как некая мысленная модель будущего, которая может быть выполнена. Фантазии же — это пустое блуждание, бессмысленное резонёрство, оно ни к чему не приводит. Разве что к плохим последствиям. Это всё равно что сесть на наркотик — он отнимает силы и ресурсы, не давая ничего взамен. Это пустое сжигание дофамина. Остаётся лишь опустошение и боль.

— Я пишу рассказы на основе своих фантазий.

— Это замечательно. На самом деле, это едва ли не единственная сфера, где фантазии действительно полезны. Но проблема в другом — превращая фантазии в текст, важно отпускать их, а не зацикливаться. А вы зацикливаетесь, верно?

Парень молча кивнул, его щеки запылали, а глаза потеряли фокус, как если бы он был готов раствориться в ковре перед собой. Он кусал губы, и взгляд его был столь напряжённым, что казалось, ковёр вот-вот начнёт гореть от этого взгляда. Он хотел встать и уйти, но желание попасть в иммерсионный модуль, этот невыносимый пресс на плечах, держало его на месте. Каменные пальцы внутреннего давления сковывали движения, силой прижимали к стулу. Тем временем Виктор продолжил, его голос звучал спокойно, но с какой-то тяжёлой решимостью:
— Я дам вам тетрадь. В течение двух дней вы будете вести дневник. Всего два дня. Но вы можете продолжить вести его и дальше, для самоконтроля. Мне же достаточно увидеть ваши двухдневные наблюдения за собой.  Не пытайтесь контролировать мысли, просто наблюдайте. На каждой странице будет таблица: ситуация, мысль, эмоция, фантазия. Содержание фантазии расписывать не обязательно, просто укажите, что она появилась. На пустых страницах можете расписать всё подробно о ситуации и эмоциях, пережитых в этот день. Это те триггеры, что запускают ваш уход в себя и в мир фантазий. Это может быть конфликт, какая-то негативная эмоция, которую вы избегаете, или же случайное воспоминание, захватившее ваш разум. Можете писать любые свои мысли. Записывайте в течение дня, как только заметите… Но перед этим я хочу задать вам один вопрос: когда вы погружаетесь в фантазии, понимаете ли вы, что «провалились» в них? Вы сможете вспомнить, что предшествовало этому моменту? Если нет, это меняет подход.

— Не всегда… но чаще всего да, — Оскар едва слышно произнёс, его голос был еле различимым, с долей неуверенности. — Я постараюсь…

— Это прекрасно, — сказал Виктор с лёгким кивком. — Сегодня вечером вам нужно сделать ещё одну важную вещь. Найдите тихое  место, где вас никто не побеспокоит. Возьмите лист бумаги и напишите всё, что тревожило вас за последние несколько лет. Воспоминания из детства. Может быть, что - то копится внутри? То, что вы никогда никому не рассказывали. Вложите его в эту папку. Честно ответьте себе на вопрос: нет ли у вас убеждений наподобие «мир слишком сложен, в фантазиях мне легче» или «я не справлюсь с жизнью, я ничего не добьюсь»? Это нужно для вас. Признание проблемы — это уже начало решения. То, что вы здесь, в этом месте, уже говорит о вашем желании что - то изменить. Вам нужно лишь сделать первый шаг. Через два дня я буду ждать вас здесь в то же время. Заполняйте дневник, и не переживайте — у вас всё получится! Ваш случай совсем не безнадёжный.

Психолог улыбнулся, и встал со стула. Его улыбка была обнадеживающей, но её теплоту было трудно почувствовать, когда воздух в комнате был так напряжён.

Вечер выдался долгим, будто из-за неведомой тяжести тянулся, расползался, лишая ощущений. Оскар ходил по комнате, в поисках ответа на неуловимый вопрос, но слова не могли найти своего места на пустой странице. Он бубнил себе под нос, сам себе противореча:

— Да я не создан для этого мира! Какие ещё убеждения? Я недостаточно хорош, по всей видимости. Я просто должен создавать новые сюжеты и всё. Это,  блин, всё, что я могу написать в эту чёртову папку! Больше я ни на что не годен! Может это моё призвание! Какой писатель без фантазии! Я без фантазий — никуда. А с другой стороны – не жить же в них! Больше я…

Сердце металось грудной клетке как ураган. Внутри всё жгло и кипело. Парень остановился, чтобы перевести разбушевавшееся дыхание.

Мысли резко оборвались, будто кто-то выдернул штекер из розетки. Комната начала расплываться, теряя привычные очертания — мебель, стены, даже воздух вокруг него превращался в неясные, тусклые мазки серого. Музыка из колонок угасла до далёкого, призрачного эха, словно её затянуло в бездонную глубину.

В сознании Оскара что-то сгущалось — тёмное, густое, затягивающее, как волна ночного моря, накатывающая с каждым вдохом. Он уходил в себя, растворяясь в этом зыбком потоке, который сначала казался тёплым, успокаивающим... но с каждой секундой становился всё более плотным, вязким, как нефть. Он чувствовал, как оно подступает, окутывает его, смыкается вокруг — мягко, но неотвратимо, унося в глубину.

Вспышка. Смена реальности.

Он оказался в другом месте. В пустоте, где не было времени. Серое лиминальное пространство простиралось вокруг, не поддаваясь привычной логике. Здесь не существовало света, но воздух был пропитан странным, сладковатым дымом, настолько густым, что его можно было бы ощутить на ладонях, как плотную ткань. Оскар двинулся вперёд, и дым медленно расступился перед ним.

Каждый его шаг отдавался гулким эхом, растворяясь в пустоте. Он знал это место. Оно было спрятано в тенях — штаб, которого не существовало, тайное укрытие, забытое миром. Может, глубоко под землёй, в заброшенной шахте, а может, среди руин старой исследовательской станции. Никто бы его не нашёл. Никому и в голову бы не пришло искать.

Он знал этот путь — не потому что помнил, а потому что чувствовал его на каком-то глубинном уровне, как нечто, живущее внутри. Здесь не нужно было ориентироваться, искать указатели, сверяться с маршрутами. Пространство само подстраивалось под него, пропуская дальше.

Автоматические двери открылись беззвучно, сканеры прошли по нему невидимым лучом — отпечатки, сетчатка, всё совпало. Мгновение — и он уже внутри. Эта система знала его так же хорошо, как он знал её.

Зеркальный коридор растянулся вглубь, отражения не просто повторяли движения, а будто запаздывали на долю секунды, искажая привычное течение времени. Казалось, если остановиться, обернуться, можно увидеть себя снаружи — в тот момент, когда ещё не был сделан следующий шаг. Время здесь жило своей жизнью.

Он двигался дальше, равнодушно скользя взглядом по стерильным поверхностям, погружённый в ритм своих шагов. В конце коридора воздух становился плотнее, насыщался чем-то вязким, сладковатым, что впивалось в кожу, просачивалось в лёгкие. Запах. Он не просто существовал, он отзывался внутри, пробуждая…

Запах.

Цитрус.

Резкий, слишком насыщенный, он наполнил комнату, впитался в ткань штор, застрял в волосах, осел в воздухе плотной, липкой пеленой. Мама снова добавила в увлажнитель апельсиновое масло. Тогда он не знал, почему этот запах был невыносим. Просто чувствовал: он должен исчезнуть.

Позже он понял. В ту ночь, когда отец вернулся домой пьяным, а ссора с матерью перешла черту. Она пыталась держать голос ровным, но не выдержала. И тогда он ударил её.

Оскар остался в комнате. Он мог бы выйти. Мог бы вмешаться. Был уже достаточно сильным. Но в тот момент его мысли были заняты другим.

В голове рождалась история. Важная. Ключевая. Он боялся потерять её, боялся, что если реальность прорвётся в этот момент, всё исказится, сломается. Поэтому он не вышел.

Но потом, когда он возвращался к этому моменту снова и снова, неизменно врезался её крик. И этот запах. Всегда этот апельсин.

Мозг запечатал этот миг в памяти, связал его с ароматом, и теперь, стоило только столкнуться с этим воспоминанием, всё возвращалось.

Этот запах был больше, чем просто раздражение. Он впивался в кожу, просачивался в лёгкие, превращался в нечто неотъемлемое. В себя. И теперь, здесь, он вновь чувствовал, как этот аромат, будто забытая боль, поднимается из глубин памяти, захватывает дыхание, расползается по телу.

От него не избавиться.

Он — часть его.

Мама никогда не понимала.

Продолжала добавлять в увлажнитель это масло, будто не замечая, как он морщится. Он говорил, что у него аллергия. Она только смеялась. Не верила.

— Какая аллергия? Сроду у тебя её не было! Ты же не кашляешь, глаза не красные, не задыхаешься? Нет? Так скажи прямо, тебе просто запах не нравится! Ну ничего, потерпишь. Мне одной, что ли, постоянно в доме терпеть всё, что мне не нравится?

После этого он стал усиленно кашлять. Это стало почти привычкой. Но – ничего не изменилось. Вечерами в доме всё равно стоял этот запах цитрусов — безжалостно, как напоминание о невыносимых моментах. Он пытался бороться, но этот запах становился неотъемлемой частью его мира. Он становился препятствием, разрушительной силой.

Но вот сейчас, стоя на грани, он наконец преодолел барьер. Сердце, затормозив на миг, словно забыв свою роль, на секунду перестало биться. Оно повисло в груди, тяжёлым, кровавым куском мяса, а воздух вокруг стал густым и тяжёлым. Он сделал шаг, ещё шаг. Раз, два, три... Поглощённый этим странным состоянием, он продолжил двигаться, почти механически. Ещё одна дверь, ещё один шаг.

Главный зал встретил его мерцающим полумраком и мягким свечением экранов, раскиданных по высоким потолкам, как искусственные созвездия. На них сменяли друг друга изображения — 3D-модели андроидов, чертежи, проекты будущего. Вспышки света ритмично пульсировали, словно дышали, не ослепляя, а, наоборот, убаюкивая сознание, как правильно рассчитанная дозировка седативного.

Пол под ногами отдавал едва заметным зелёным сиянием, создавая иллюзию, что пространство парит. Если долго смотреть вниз, казалось, будто можно оторваться от земли, потерять вес, раствориться в этом свете. Стоило лишь раскинуть руки, запрокинуть голову — и реальность окончательно отпустит. Здесь не было страха падения. Здесь он мог летать.

Из зала вели переходы во все отсеки комплекса, но его всегда притягивало одно место — отдел искусственного интеллекта. Узкий коридор вёл в тёмное помещение, где не было верхнего света, только ряды экранов, мерцающих холодными и строгими символами кода. Здесь проектировали будущее: обучали нейросети, программировали сознание машин. В центре зала возвышалась сферическая конструкция, напичканная микросхемами и проводами — нечто среднее между мозгом и машиной.

Оскар смотрел на неё с трепетом и странным страхом. Эта сфера была чем-то большим, чем просто технологией. В ней рождалось то, что пока ещё поддавалось контролю, но что будет, если однажды оно вырвется? Если оно найдёт себе союзника среди андроидов? Эта мысль скользнула по сознанию, оставляя за собой ледяной след.

Оскар оглядел комнату – взгляд скользнул по стерильным белым стенам, по столу, заваленному бумагами, по кожаному креслу, в котором он не раз сидел. Здесь не осталось ничего его, кроме слабого эха шагов, растворяющегося в тишине. Он задержался на секунду, словно впитывая прощальное воспоминание, затем прикрыл дверь и двинулся дальше, по зелёному полу, сквозь яркое, но приятное глазу свечение.

Следующая дверь привела его в биологический отдел. Здесь воздух был пропитан чем-то химическим, таким резким, что слезились глаза. Ряды металлических стеллажей уходили вглубь, и на них стояли колбы с вязкими жидкостями, в которых плавали части тела — слишком похожие на человеческие, но безжизненные. Пальцы, кисти, куски кожи, мягко покачиваясь, ждали, когда их соберут воедино, сделают подобием человека.

Исследователи, облачённые в белые костюмы, склонились над приборами. Их движения были точными, лишёнными эмоций – они сами были частью механизма. Оскар наблюдал за ними, и в груди росло странное чувство – будто он смотрит на мир сквозь толстое стекло, и тот становится не просто чужим, а ненастоящим. Эти люди создавали искусственную плоть, но сами казались менее живыми, чем те конечности в растворах.

Он замер, осознавая, насколько далеко всё это от настоящей жизни. Это было не просто научная деятельность. Это была бездна – чуждая, ледяная, от которой хотелось отшатнуться.

Но не эта комната интересовала Оскара больше всего. Он прошёл дальше, чувствуя, как с каждым шагом внутри него что-то меняется. Его шаги стали твёрже, решительнее. Впереди была цель – кое - что большее, чем просто очередной стерильный отсек.

Он остановился перед заветной дверью, задержал дыхание, а затем, почти церемониально, потянул ручку вниз.

Перед ним открылся зал испытаний – самый большой из всех помещений комплекса. Двести сорок квадратных метров чистого пространства, способного превращаться во что угодно. Стены здесь были не просто стенами – их текстура менялась в мгновение ока, создавая новые декорации, раздвигая границы реальности. Сегодня зал был в режиме ожидания: ровные серые панели безлико растянулись до потолка, но стоило дать команду – и всё изменится.

Именно здесь тестировали андроидов. Их проверяли на выносливость, интеллект, боевые навыки, даже на способность сочувствовать. Здесь их ломали и собирали заново, измеряя, насколько далеко можно зайти в создании искусственного разума.

Но его взгляд искал другое.

Она сидела на своём привычном месте – за длинным пультом, освещённым мягким светом экранов. Монитор отбрасывал на её лицо блики, и, казалось, она полностью погружена в процесс. Тонкие пальцы легко скользили по панели, управляя чем-то важным, сложным, невидимым.

Оскар подошёл, его движения были плавными, но он знал – она уже чувствовала его присутствие. Она знала ещё с той секунды, как он вошёл в первый коридор.

Он мягко положил ладони на её плечи, ощущая сквозь тонкую ткань её теплоту – слишком настоящую, слишком живую. Он знал, что это иллюзия, но в такие моменты это не имело значения.

Она не вздрогнула. Она не удивилялась. Никогда. Он не мог застать её врасплох, не мог увидеть в её глазах искреннюю, не запрограммированную эмоцию. Она всегда знала, что он придёт.

Слишком знакомая. Слишком предсказуемая.

И всё же – единственная, кого он хотел видеть.

Она сидела спиной, её каштановые волосы, собранные в короткий хвост на затылке, слегка колыхались от воздуха, который создавал лёгкое движение. Он знал, что она улыбается, даже если не видел её лица. Он мог почувствовать это в воздухе, в её присутствии, в том, как пространство вокруг становилось немного теплее, как будто его мир с каждым её движением становился живым.

Его руки сжались на её плечах, и он наклонился, шепнув ей на ухо:
— Глория? Ты опять вся в работе.

Она встала. Он был прав: её лицо, овальное и нежное, озаряла широкая, почти сияющая улыбка. Он погладил её по щеке, чувствуя, как его пальцы скользят по её гладкой коже. Она тёплая, почти живое существо. Он всматривался в её зелёные кошачьи глаза, в веснушки возле её маленького аккуратного носа. Всё было так натурально, так искренне, что ему казалось, что он может потеряться в её образе, раствориться в этом тепле.

Его пальцы, не торопясь, скользнули вниз по её шее, чувствуя нежную текстуру её кожи. Как жаль, что она не осязаема. Нежность её тела была лишь в его представлении, а прикосновения — лишь воспоминания. Всё, что он мог ощущать, — это холодные линии фантазии.

Она обняла его, и в этом мгновении пространство вокруг наполнилось странным ощущением. Он услышал глухой стук её сердца — не настоящего, а искусственного, но от этого не менее реального. Громкие, но одновременно мягкие низкочастотные удары исходили из её тела, вибрируя в воздухе, проникая в его уши, в его мозг. Это был звук, которого не должно было быть, но который стал частью её существования.

В его голове всё перемешалось — реальность и фантазия, его чувства и её образ. Он пытался вырваться, но чем больше он погружался в этот мир, тем труднее становилось различать, что реально, а что лишь порождение его разума.

Вдруг её сердце забилось громче…

– Оскар! Сколько можно стучать! Дверь открой говорю! А то выломаю нахрен! Взял привычку – закрываться!

Он вздрогнул. Панорамный монитор, зелёный пол и яркие экраны рассыпались, как стеклянные осколки, оставляя после себя только глухую, давящую пустоту. Мир его фантазии рухнул, оставив серые невзрачные стены.

Он стоял в центре комнаты, тяжело дыша, чувствуя, как реальность сжимает его, загоняя в рамки. Пол под ногами был холодным и шероховатым, старый линолеум местами потрескался, обнажив сероватый бетон.

Рядом высился коричневый шкаф — массивный, с обшарпанными дверцами, похожий на гроб, забытый в углу. От него веяло чем-то мрачным, застывшим во времени. Внутри, казалось, скрывалось нечто, что лучше не тревожить.

Он шагал по комнате, механически, будто ища несуществующий выход. Комната расплывалось, как рисунок, на который пролили воду. Кровать — старая, деревянная, с продавленным матрасом — выглядела так, словно не знала свежего белья целую вечность. Простыня сбилась комком, и на ней остались следы движений.

На потертом деревянном столе стояла чашка с засохшим кофейным налётом. Рядом — стопка книг и тетрадей, хаотично наваленных друг на друга, будто кто-то пытался построить из них баррикаду. В воздухе висел запах пыли, затхлого дерева и чего-то неуловимого — отголоска прошлого, которое не хотело уходить.

Он провёл ладонью по лицу, пытаясь стереть наваждение, но нет — это была реальность. Фантазия исчезла, оставив его одного в этой тесной, душной комнате.

– Да что надо, пап?! Я отдохнуть хочу, на работу завтра! – крикнул Оскар дрожащим голосом

– В магазин сходи!

– Щас!

– Не щас, а сейчас же! Через минуту чтоб вышел! Достал уже - нихрена не делать!

Голос отца отдалился, растворившись в воздухе. Комната, окутанная полумраком, снова обрела чёткие очертания. Серые обои с потёртыми швами, деревянный стол, уставленный тетрадями и книгами, старый шкаф, нависший в углу, – всё было на своих местах, но казалось чужим, как декорации в театре, где он больше не играет главную роль.

Оскар шагнул к настенному зеркалу, ощущая, как ватные ноги предательски подгибаются. Сердце стучало глухо и неровно, желая вырваться наружу.

В отражении на него смотрели два потемневших, тревожно расширенных глаза с большими зрачками. Кожа стала почти мраморной, ровный нос казался заострённым, скулы резко выступили. Он провёл пальцами по спутанным тёмным волосам, и на плечи чёрной рубашки тут же посыпалась перхоть.

— Чёрт… — процедил он сквозь зубы, раздражённо стряхивая белые хлопья с ткани.

— Ну ты идёшь, нет?! — Голос отца прорезал тишину, заставив его дёрнуться.

— Иду, пап! Хватит орать, у меня и так голова болит! — Оскар резко развернулся, бросив на дверь раздражённый взгляд.

Перед выходом он выхватил телефон из кармана, быстро открыл плейлист и сжал в ладони кейс с беспроводными наушниками. Холодный пластик приятно охладил пальцы. Без них он никогда не выходил – без музыки мир был слишком резким, слишком шумным, невыносимым.

"Хоть бы не разряжены." Мысль мелькнула, но он тут же отбросил её, засунул наушники в уши, прячась за ритмами музыки.

Когда он вернулся домой, комната встретила его всё той же глухой тишиной. В воздухе висел запах пыли, старых книг и цитруса.

Он шагнул к деревянному столу, машинально провёл пальцами по его неровной поверхности. Пальцы наткнулись на груду тетрадей – он взял одну, привычно пролистал страницы, утыкаясь взглядом в каракули, оставленные на белой бумаге.

Что там говорил этот психолог?

Тонкие, холодные пальцы сжали ручку. Он сел, ссутулившись, едва ли замечая, как приглушённый свет настольной лампы вытягивает его тень на серые обои.

— Какие там эмоции были?! — Оскар резко выдохнул, раздражённо щёлкнув ручкой. — Что я вообще думал?.. А, да, вот что.

Он провёл ладонью по лицу, но липкое напряжение никуда не уходило.

— Я провалился в фантазию, когда… когда опять подумал, что я не для этого мира. Когда эта мысль врезалась в голову и разозлила меня до чёртиков! — Он стиснул зубы, раздражённо застучал пальцами по столу. — Выходит, это триггер, что ли? Да не может быть! Бред, чёрт возьми!

Ручка дрогнула в пальцах, оставив кривую линию на странице.

— Просто мой мозг подсказывает мне, для чего я создан. Ну не просто же так у меня такое воображение, верно?! — Он резко выдохнул, бросил ручку на тетрадь и хмыкнул. — Ну раз надо, напишу всё как было. Пусть сам разбирается…

Несколько вымученных строк синими бувами раположились на бумаге. Решив, что дело сделано, парень взял другую тетрадь. Она лежала в самом низу стопки, потрёпанная, с неприметной синей обложкой.

Оскар снова забыл инструкцию. Растерянные глаза метались по затёртым страницам с конспектами, но слова сливались в бессмысленный поток. Он раздражённо провёл рукой по щеке, пытаясь сосредоточиться, но мысли упорно ускользали, как вода сквозь пальцы.

Сегодня ночью он должен войти в фазу. Всё было продумано – он выбрал самый лёгкий, непрямой метод.

Будильник. Чётко через шесть часов. Он проснётся, заставит себя открыть глаза, встать, пройти по комнате. А потом снова лечь и  погрузится в сон – с намерением проснуться. Уже без внешнего сигнала. Всё должно произойти естественно.

Благо, на работу только к двенадцати. У него есть время на небольшое приятное приключение.

После каждого пробуждения он будет пробовать войти в фазу. Вцепится в это ощущение, не даст телу пошевелиться. Он будет всеми силами пытаться встать – не физически, а… другим телом. Эфемерным, невидимым, но таким же реальным. Оно поднимется первым. Оно подойдёт к зеркалу. Оно окажется у окна.

А потом – полетит.

Расправит воображаемые чёрные крылья и вырвется наружу, туда, где нет ни серых стен, ни затхлого воздуха комнаты, ни криков отца.

Оно – не он – будет управлять ситуацией. Лететь, куда захочет. Жить, как пожелает. Оно будет гораздо свободнее, чем тот, кто остался лежать в постели. Намного ярче. Намного смелее. Намного живее.

"Недаром в английском языке “сон” и “мечта” — одно и то же слово", — мелькнула в его голове мысль, когда веки начали тяжелеть.

Оскар закрыл глаза. И сдался.

Глава 2. Фаза

Будильник взорвал тишину в 5 утра, грубо выдернув Оскара из сна. Он машинально щёлкнул по экрану телефона, выключая звук, и с тяжестью в теле сел на кровать.

Голова гудела, веки норовили сомкнуться, но правила есть правила. Он должен бодрствовать. Три минуты.

Оскар встал, прошёлся по комнате, чувствуя, как холодный пол обжигает босые ступни. Он терпеть не мог этот этап – дурацкое, вымученное бодрствование, которое казалось бесконечным. Но без него не получится. Это обязательная часть процесса. Мозг должен уловить нужный ритм, зацепиться за границу между сном и явью.

Он машинально проверил телефон. 5:03.

«Всё, хватит».

Оскар снова лёг, натянул одеяло до подбородка и закрыл глаза, сосредотачиваясь на следующем шаге. Главное – не провалиться в обычный сон. Главное – удержаться на этой тонкой грани.

Он сделает всё правильно. На этот раз получится.

Оскар почувствовал приближение пробуждения, но не торопился открывать глаза. Всё происходило по привычному сценарию. У него было около пяти секунд, чтобы действовать.

Зеркало.

Он не новичок в этом деле, но первым делом всегда шёл к зеркалу. Опытные практики давно заменили зеркало на другие объекты, но Оскар оставался верен привычному.

Пространство вокруг складывалось из темноты, формируясь в очертания комнаты. Его отражение появилось раньше, чем он успел сделать шаг. Оно уже смотрело на него из гладкой поверхности – с уверенностью, которой не было у него самого.

Чёрный зрачок, окружённый коричневой радужкой. Чёткие скулы. Длинные, идеально гладкие волосы, словно после дорогого ухода. Он провёл по ним ладонью, ощущая мягкость. Ни перхоти, ни спутанных прядей, ни тусклого блеска – только чистота и безупречность.

Он улыбнулся.

Окно.

Всего два шага.

Но эти два шага всегда давались сложнее всего. Они тянулись вечностью.

Его тело казалось тяжёлым, но оно шло вперёд. И оно было другим – тем, каким должно быть. Расправленные плечи, гордо поднятая голова. Больше никаких напряжённых челюстей, сжатых губ, неуверенных движений, тревожности.

Оно подошло к окну, поставило ногу на подоконник. Руки уверенно ухватились за раму.

Рывок.

Тело оторвалось от привычного пространства. Он полетел.

Он парил в воздухе, чувствуя, как невидимые потоки подхватывают его, поднимают выше, ласково облекают тело. Эти мгновения — единственные, когда он чувствовал себя живым.

Ветер играл с прядями волос, обдавал прохладой разгорячённую кожу. Здесь не существовало страха. Не было боли. Не было ничего, кроме чистой, абсолютной свободы.

Мир внизу сужался, теряя чёткость, пока не превращался в размытые пятна. Он знал, что вот-вот достигнет предела падения. И когда земля приблизилась, он расправил крылья.

Рывок вверх.

Тело вырвалось из тяготения, из привычных законов физики. Сердце гулко ударило в рёбра. Вены заполнил огненный адреналин, разгоняя по телу трепетную дрожь и тепло.

Звуки исчезли.

Обычный мир потерял свой привычный набор звуков: никаких машин, голосов, криков. Только ветер — его вечный союзник, его вечная свобода. Только небо — бесконечное, ласковое, принимающее его таким, каким он не мог быть в реальности.

Но времени мало.

Каждый взмах мощных крыльев сокращает расстояние. Впереди его мир, неизменный, созданный с любовью и тщательностью. Он не исчезает, не рушится, не стирается с пробуждением. Он ждёт.

Оскар растит его.

Как растил бы человека.

У входа в штаб он свернул крылья. Сенсорная панель слева от входной двери считала отпечаток пальца и сетчатку глаза. Казалось, что всё длилось невероятно долго. Когда на панели появилось его фото, обрамлённое зелёным свечением, дверь отворилась. В этот раз он не шёл, а бежал сквозь дым, тяжело дыша. Крылья, обычно лёгкие, сегодня ощущались как огромный баул за спиной, весом вдвое больше самого Оскара. С каждой секундой он ускорял шаг. Дым застилал глаза, перед которыми мелькали зеркальные стены и кислородные баллоны. Он не заметил секундную задержку во времени.

А потом — голографические экраны и зелёный пол. Он ворвался к ней, с трудом переводя дыхание. Чувствуя его спешку, она быстро подошла к нему и обняла.

— Сегодня ты из фазы? — тихо спросила она, кивнув на крылья.

Он тихо кивнул, обнимая в ответ.

— Скоро будет ещё один способ. Я его нашёл, дорогая! Пришлось пройти через некоторые неудобства, но оно стоит. Впереди ещё несколько неприятных моментов, но я готов. Я шёл туда целенаправленно. Я знал, зачем иду, и я добьюсь этой цели. Я буду с тобой чаще.

— Это прекрасно, но что за способ? До чего ещё созрел человеческий мозг?

Яркие зелёные глаза смотрели на парня выжидающе. Никто и никогда не слушал его так внимательно, так проникновенно, целиком обращаясь к нему. Его слова она впитывала кожей, растворялась в них. Её внимание, её мягкая, ненавязчивая поддержка, каждый раз придавали ему сил.

— Я пока не могу сказать, это сюрприз, детка! — засмеялся он, — я сам не знаю, как это будет, но могу себе представить. Я думаю, нам понравится.

— А это не опасно для тебя?

— Неа. Я буду под присмотром. Там есть ассистенты, психолог. Но не бойся. О тебе никто не узнает. Тебя не смогут увидеть. Они не смогут узнать, что у меня в голове. Это, в принципе, невозможно узнать. Мы же живые люди, а люди такой способностью не обладают.

— А как же эмпатия?

— Это другое. Эмпатия — это сопереживание другому, когда этот другой рассказывает тебе о своих чувствах. Это не чтение мыслей. Чтение мыслей — невозможно.

В это время вокруг них двигались декорации. Они менялись каждые несколько секунд, превращаясь то в современный дом, где царили сплошь монохромные серые оттенки, то в оживлённую шестиполосную магистраль с оглушительным рёвом моторов и громкими гудками автомобилей, то в гипермаркет, где стройными рядами стояли полки с продуктами, а по громкой связи звонкий женский голос зазывал покупателей в мясной отдел, купить говядину со скидкой.

— Разве они должны так быстро меняться?

— Нет, опять какой-то программный сбой.

У одного из посетителей магазина зазвонил телефон. Противный высокочастотный звук резал уши.

— Да возьми ты уже трубку! Сколько можно это слушать?! — закричал парень.

Декорации менялись уже каждую секунду, но звук продолжался. Оскар закрыл уши, но это не помогло: звенящий звук просочился сквозь ладони. Он посмотрел на Глорию. Её лицо стало тусклым, как если бы он смотрел на неё под водой. Только не это!

Он рывком откинул одеяло. В комнате было холодно, тело покрылось коркой льда. Рядом с ним, на прикроватной тумбочке, отчаянно звонил телефон. Оскар со стоном протянул руку.

— Алло?

— Бро, ты, собственно, где, а? Ты на работу собираешься вообще, не?

— В смысле? — Оскар вскочил с кровати. Настенные часы показывали 12:05.

— Твою мать! Глеб, отмажешь меня как-нибудь, я щас быстро оденусь, прибегу.

— Ты давай быстрей, тут сегодня проверка, забыл? Ты уже сколько раз опаздывал, ещё раз заметят — уволят. И я тебя отмазать не смогу.

— Блин, точно! Всё, я бегу.

Реальность настигла его слишком быстро, слишком внезапно.

— Вот чёрт, специально же будильник на шесть поставил, один хрен — проспал! Ну как так, а! — бубнил он, застёгивая молнию на джинсах.

Деревянные руки дрожали, и через секунду Оскар, громко ругаясь, отшвырнул в стену оторванный бегунок. Переодеваться было некогда: он просто надел длинный худи и закинул в рюкзак отцовские штаны «Адидас», которые почему - то валялись на полу в его комнате. Искать что-то более приличное у него просто не было времени.

Так быстро до работы он ещё никогда не добирался. Ему повезло: проверка ещё не началась, никого из руководства в зале не было. Коллеги посмеялись над его внешним видом, Мила из отдела телевизоров кокетливо предложила зашить дырку на коленке.

Магазин тонул в мягком, чуть приглушённом свете, отражавшемся от рядов металлических чайников и кофеварок. Воздух был пропитан запахом пластика и дешевого моющего средства, которым каждое утро протирали прилавки. Покупателей почти не было — редкие посетители лениво разглядывали товары, замирая у витрин и хмуро поглядывая на ценники.

Оскар медленно бродил между рядами, скользя пальцами по гладким корпусам бытовой техники. Его мысли плескались где-то далеко, за пределами этого мира, но каждый раз, когда он пытался нырнуть глубже, рядом оказывалась она.

Мила.

Она появлялась неожиданно, словно тень, всегда чуть ближе, чем ему хотелось бы. Белые, сожжённые краской волосы каскадом падали на плечи, и она привычно накручивала одну прядь на палец, наклоняя голову в сторону. Когда она улыбалась, обнажая неровные зубы, её щеки слегка розовели, как будто она только что вернулась с мороза.

— Тебе тут не скучно? — её голос был лёгким, немного тянущим гласные.

— Да нет, нормально, — Оскар пожал плечами, делая шаг назад.

Он не мог объяснить, что именно его раздражало. Казалось бы, в её жестах не было ничего особенного, но каждый из них будто бы что-то цеплял в нём, какое-то неуловимое несоответствие.

Когда она, наконец, отходила, он тут же сбрасывал напряжение, погружаясь в свои мысли. Здесь, среди рядов блестящих чайников, ему удавалось на секунду исчезнуть, раствориться в другом измерении.

Коллеги давно привыкли к его странностям — сначала переглядывались, делали замечания, а потом кто-то наткнулся в соцсетях на его рассказы, и показал их остальным. После этого Оскар стал для них чем-то вроде местной достопримечательности: «немного не от мира сего, но в этом что-то есть». Теперь его рассеянный взгляд и внезапные паузы в разговоре никого особо не удивляли.

Вечером, вернувшись домой, он первым делом включил настольную лампу, заливая комнату тёплым жёлтым светом. За окном медленно опускалась ночь, отражаясь в стекле неясными тенями. Мелкие капли дождя звонко били по окну. Оскар сел за стол, привычно вытянув ноги под его деревянной поверхностью, и раскрыл тетрадь. Чёрная гелевая ручка мягко скользнула по белой странице, оставляя аккуратные строчки.

Записывать второй раз оказалось легче — рука не дрожала, слова ложились ровно, без пауз. Он фиксировал всё методично, отстранённо, почти как наблюдатель, которому поручили задокументировать эксперимент.

Он перечитал написанное, постучал ручкой по краю стола. Всё выглядело логично. Чёткие границы: вот реальность, а вот — другое. Он осознанно контролирует этот процесс. Значит, у него нет проблем. Значит, всё идёт по плану.

Оскар закрыл тетрадь, провёл ладонью по гладкой обложке и откинулся на спинку стула. В груди расплылось тихое удовлетворение.