Нитки и слёзы
❞
Сгорбившись в темноте на тесном подоконнике, который завалили книгами в мягких переплётах, Ли Минхо сжимает в руках мягкую куртку, даже в ночи ярко напоминающую кусок неба, и задирает голову.
Он не хотел плакать. Ему вообще это чуждо. Себя жалеть никогда времени не было, а другие, как Чан, например, прекрасно обходились без его слёз и собственные проблемы переживали иными способами. Минхо зря солёной влаги не тратил никогда.
И вдруг появился он...
Хан Джисон...
Сейчас парень спокойно сопит на своей кровати под одеялом. Только лоб и лохматые волосы торчат, но даже этого хватает, чтобы слёзы на глаза навернулись.
Минхо проебался.
Очень.
Он так зациклился на тревогах за лучшего друга, что напрочь позабыл о сохранности лучшего человека. Да, он обещал Чану быть рядом и заботиться. Да даже без этой клятвы он всё равно бы не оставил лучшего друга в беде, которая Дамокловым мечом висит не только над самим Чаном, но и над ни в чём не повинным Чонином. А ещё он предложил заботу Джисону, который без преувеличений был лучшим. Был именно человеком. Он являлся тем, кто снял с сердца чудовища мнимую плёнку, мешающую чувствовать. Единственным. И он пообещал этому человеку всё, что мог: тепло, безопасность и свою заботу.
Он виноват.
Очень.
Жёлтый свет через мутное окно слабо пробивается, но его хватает, чтобы видеть всё на расстоянии вытянутой руки. Минхо снова опускает голову, удобнее перехватывает иглу и продолжает старательно и предельно аккуратно зашивать рукав голубого «облака».
Его никто не просил и не заставлял. Он просто захотел зашить эту чёртову рвань, которая напоминала бы о случившемся. Он бы и порезы на сердце Джисона зашил. Он хотел бы легко и просто нитками, а может, и слезами починить или склеить разрезы и трещины на душе этого парня.
Очень-очень хотел бы...
Куртка местами в грязи и пыли, но даже так она пахнет лучше, чем всё в этом приюте. Аромат отдаёт сладостью, немного горькой корицей и нечто средним между кислыми ягодами и спелыми фруктами. От этого становится плохо и руки поддаются дрожи.
Подросток снова шмыгает носом, прогоняет соль с глаз, чтобы не мешала, и в тишине делает стежок за стежком. Выходит не идеально. Даже очень плохо. Но Минхо старается. Он никогда до этого не брал в руки швейные принадлежности. Никогда не штопал ни чужие, ни свои вещи. Ли Минхо никогда до этого не ощущал себя живым и способным быть кому-то важным. Никогда. А с появлением в этом злачном месте Джисона парень вдруг ожил.
Дойдя до половины и мельком оценив свою кривую работу, Минхо скромно улыбается, но не этому неаккуратному шву. Он не ошибся, когда зацепился за новенького всеми чувствами, как липучка. Хан именно тот, кто может его понимать: и в настроении, и без него. Он способный, хоть и ведёт себя чаще, как недалёкий. И всё может измениться. Джисон ещё может переменить своё отношение к нему. Он может отдалиться, а может, он, наоборот, после сегодняшней трагедии сам прилипнет к Минхо. Кто знает?
— Тебе больше не будет больно, — хмурится Ли и шепчет тихо себе под нос ещё одно обещание. — Никогда, Ханни.
Игла вгоняет светло-голубую нитку под ткань. Выныривает. Образуется петля. Затем ещё один стежок. Рядом падает слеза и быстро расползается по ткани. Ещё петля и ещё капля...
Ли доходит до конца своеобразной «раны» на верхней одежде и делает последний узелок. Он закончил ремонтировать вещь, и теперь пора придумать, как подремонтировать самого Хана. И тут мысли далеко не о йоде и пластырях. Тут нечто более грандиозное...
Нечто более ужасное...
Опасное?
С мыслями о дальнейшей судьбе Минхо обнимает куртку, перед этим зубами порвав нить, на которой болталась иголка. Он просто смотрит на спящего и мысленно перестраивает свою жизнь, принимает важные решения и делает выборы, которые в будущем будут либо ошибками, либо станут счастьем.
А достоин ли сам Минхо счастья? Отец говорил, что да. Определённо, его сын достоин всего лучшего в этом мире. А последнее, что он услышал от матери перед тем, как оказаться здесь, были проклятия. «Ты будешь гнить там, ублюдок, и там же сдохнешь». Эти слова далеки от чего-то радужного и счастливого, да и от чего-то светлого и тёплого и подавно.
Он ведь заслужил? Монстрам место во мраке? Но от тьмы можно устать, как и от бесконечной крови.
Минхо правда гнил в этих стенах, но отыскал для себя медовый свет в лице Джисона. Нашёл своё спасение. Главное — не проебать его. Самое важное сейчас — не потерять этот лучик...
— Всё будет хорошо, Ханни? — так же беззвучно обращается брюнет к спящему и крепче прижимает чужую вещь к груди. К тёплому сердцу. — Я стану хорошим.
И об этом Минхо думает до первых ленивых лучей Солнца. Он гадает, как может сделать другого человека счастливым, когда он сам далёк от этого просто счастья? Размышляет, как не стать тем, кто сам оставит рваные порезы и шрамы на сердце другого? Гоняет мысли о том, почему ему сейчас так хорошо, когда должно быть плохо? Пытается решиться на быструю месть, но не может переступить порог этой комнаты, в которой жутко медово...
Ли Минхо боится оставлять Джисона одного, но больше он тревожится, что сам Хан оставит его.
Обязательно оставит одного наедине со своим внутренним чудовищем...