Кровь и мёд

❞

Октябрь без снега.

И нынешнее существование Джисону кажется абсолютно таким же: мрачным, холодным и пустым. И всё потому, что он теперь едва ли не каждый день ходит за руку со своим одиночеством в этой серости, а хотелось бы иначе...

Хван теперь чаще обычного проводит время в своей мастерской и реже приходит под вечер, предпочитая оставаться в комнате с Сынмином до самого завтрака, а Минхо, очевидно, слишком занят другим человеком.

На днях случилась очередная бойня, в которой Чанбин проиграл. Как шептали все вокруг и как пересказывал Хану его загулявшийся сосед, Ёсан что-то ляпнул про Ёнбока, а тот как с цепи сорвался. Накинулся с голыми кулаками на подонка прямо в общей комнате, где было достаточно зрителей, и повалил на пол. Бин колотил обидчика, как самую последнюю тварь на земле за сказанное, а за спиной тем временем стояли и поджидали свой момент другие твари. Парня вырубили и продолжали пинать, смачно сплёвывая на лицо оскорбления с вязкой слюной, пока всех не разогнали Чан и Минхо.

Особо буйных отправили в «клетку». Ёсан отделался двухчасовой лекцией о нравственности и благоразумии от директрисы, а Со приковали к больничной койке с предположительным сотрясением мозга и ушибом внутренних органов. Минхо, тоже успевший поймать пару синяков, после случившегося теперь ни на шаг не отходит от Чана, которому ублюдки пообещали горло перерезать, если он ещё раз посмеет влезть не в своё дело.

Ещё раз...

Поведение Минхо можно понять. Джисон и понимал, ведь видел, как эти двое близки. Но тотальное одиночество он принимать отказывался. Всё было так запутанно и уже неестественно, что Хан сам не разбирал: злиться ему за недостаток внимания или покорно смириться и продолжать пребывать в молчаливом одиночестве и скуке. Ли Минхо ведь даже на занятиях больше не крутился, не смотрел на него, а после уроков исчезал призраком каждый раз, когда Джисон хотел поймать его и просто поговорить.

Мыслей было много и нужно было их куда-то вывалить. А ещё было множество вопросов про ту холодную ночь на крыше, запомнившуюся откровенно тёплой и многообещающей. Той ночью Ли Минхо предложил дружить. Вот так просто вцепился взглядом в намокшие от ветра глаза Джисона своими и спросил: «давай дружить?». И Хан согласился. Не мог он отказать. Его переключило, и уже без былого страха, с которым он убегал от парня в первые встречи, сказал своё «да». Джисона даже больше не трогал банальный интерес из разряда: «а что будет дальше?». Он просто решил довериться и пустить всё на самотёк, напрочь позабыв всё, что в прошлом творил Минхо.

Он решил с ним подружиться.

Захотелось.

Джисон умеет дружить и ценить эту связь. Для него дружба — это необходимость. А Минхо, вот, очевидно, дружить не умеет, раз так за все недели не нашёл ни минуты на разговор.

Этого придурка всегда нет, когда он так нужен. А нужен он вдруг стал Хану теперь всегда.

Утро четверга ничем не отличалось от пасмурного начала дня среды или дождливого вторника. Сегодня плотные мутные облака навевали мысли о скором снеге, но опять вдали трещали раскаты грома и неяркими вспышками где-то у самой кромки горизонта сверкали редкие молнии. Джисон шуршит гравием, прячет подбородок поглубже в дутый голубой воротник и думает...

Думает, как бы ему всё же выловить гадёныша и просто поговорить. Друзья же так делают? Разговаривают, шутят, проводят вместе время за играми или спорами...

Те крохи добра, что Ли Минхо нехотя или вполне целенаправленно бросил в Джисона, пустили корни. Маленькая частичка заботы внезапно заняла слишком много места в сердце. А те осторожные слова про семью и тепло густыми отпечатками въелись в душу.

Да. Хан очень хотел покопаться и разобраться, но не в себе, а в чёртовом Ли Минхо, чтобы понять, в чём его прелесть. Почему с ним всегда хорошо, даже когда плохо? Почему вместо ужаса он вызывает только трепет?

Джисону было что сказать, ведь он после той грустной болтовни очень много думал. Очень. Очень. Очень. Он взвесил каждое слово и оценил по-своему каждое предложение парня и своё собственное отношение к нему пересмотрел. Никакой Минхо не придурок, оказывается. Он даже не больной идиот. И вовсе он не выродок. Он такой же, как и сам Хан — обиженный жизнью ребёнок. И Джисону до смерти любопытна история этого униженного и оскорблённого судьбой.

С тем новым, улыбчивым Минхо очень хотелось познакомиться поближе. Хан даже насильно вымел из памяти всё то, что ему наговаривал Хван и Ким с целью уберечь. Только от чего? Они говорили, что Минхо опасный, а он оказался безопасным. Они твердили, что не стоит к нему приближаться и даже смотреть на него, но от одного мимолётного взгляда Джисон согревался. Только от этих глаз он сам горел. А ещё Хёнджин упоминал, что Минхо просто другой, и Джисон согласился.

Ли Минхо — особенный.

Влюбился. Джисон руку на отсечение бы дал, если бы пришлось сделать ставку на то, что этот красивый паршивец влюбился в него, раз бегал по его следу, из неприятностей вытаскивал, а после целовал запредельно сладко и чересчур аккуратно. Сам Джисон бегать за Минхо не будет. Можно даже не мечтать. У него не получится. Это ведь не его обуяли чувства и не он искал поводы и причины насильно подарить ласку.

Нет.

Джисон будет продолжать страдать и ждать, пока Минхо сам придёт к нему. Хватит с него взволнованных взглядов и торопливых шагов к тому, кому это по барабану.

«Не хочет? Не надо. Перебьюсь».

С подобным решением подросток останавливается у скамейки, что прячется за облезлыми кустами, и садится. Ему нужно передохнуть. Он прошёл не так много, но дорога до учебного корпуса с тяжёлой головой показалась ему тернистой тропой в ад. Не иначе. Плюсом ко всему его не по-детски мотало из стороны в сторону от желания стать ближе с этим паразитом до смирения сидеть сложа руки и ждать, пока его величество соизволит вновь обратить своё внимание на него.

— Гадёныш, — без злобы и ярости в голосе усмехается Хан и тут же вздрагивает от яркого спектра первобытного страха.

Он моргает и видит рядом две фигуры. Донсик и Канхо, кажется. Оба были без рюкзаков и явно без настроения грызть сегодня гранит науки.

— Ну привет, шлюха, — дурнопахнущий Донсик быстро роняет себя рядом с Джисоном и ловко хватает его за шею.

Испуганному подростку кажется, что ему мерещатся эти монстры и всё совсем не так. Он один. Он явно спит. Это наверняка его очередной кошмар и не более, но Ли Донсик умело напоминает Джисону о суровой реальности, тряхнув со всей дури и прижав к себе его всего ещё ближе, чтобы гнилое зловоние наверняка заползло в лёгкие и оставило там гнойные пятна.

— Не думай сбегать, — плюёт в висок ублюдок и противно улыбается. — Тебе и бежать-то некуда.

— Что... Что тебе надо?

— Мне нужен ты, — очередная мерзкая усмешка вибрирует у виска. Джисона бросает в холодный пот и ему тут же становится слишком жарко. Ему до чёртиков страшно. — А ты никому не нужен.

Вдоволь насмеявшись, Донсик бурчит Канхо следить за дорогой, и когда мелкий отходит, ублюдок обхватывает шею Джисона второй грязной лапой. Тот безвольной тряпичной куклой подчиняется, потому что в голове, как и в глазах, туман и страх. Он не может придумать, как ему выкрутиться и как сбежать от этой твари. Джисон просто молчит и ждёт, что будет дальше.

— Я знаю, что ты путался с Хваном, а потом лёг под Минхо, — скалится Донсик, придушивая бедного подростка. — А теперь ты один, и всем похуй на тебя, — облизываясь как дикий зверь перед трапезой, подонок внимательно осматривает бледное лицо своей жертвы и довольно улыбается. — Ты теперь мой.

И эта фраза гремит в голове громче дальнего раската настоящего грома. Хан дёргается и руками старается отпихнуть от себя этот ужас с кривыми зубами. Он шипит, пока пальцы Донсика сильнее давят на гортань и кадык, и проглатывает выступившие капли слёз.

— Не рыпайся, — легко смеётся мучитель, не переставая хищно скалиться. — Иначе убью.

Второй раскат грома в черепной коробке. Хан собирает крохи сил и бьёт наугад. Слабой пощёчины недостаточно. Вторая — мимо. Он старается встать на ноги под зловещий смех, но путается, падает обратно на скамейку, а лицо его тем временем приобретает жутко бордовый цвет. Джисон задыхается и пытается поймать необходимый воздух губами.

— Я ж говорил, что со мной лучше по-хорошему, — довольно улыбается Донсик. — Я предупреждал тебя.

Хан бойко машет руками и без остановок открывает и закрывает рот:

— Хва... — удаётся сдавленно прохрипеть. — Пожа... Пожал...

— Ну раз пожалуйста, — Донсик ослабляет хват, и Джисон, не теряя ни секунды подаренной свободы, отталкивает чудовище и следом награждает его ударом в нос. — Сука!

Вопли, с которыми обидчик схватился за ушибленное место, стали кличем, на который тут же примчался Канхо.

Прежде чем поймать помутнение в глазах из-за смертельной нехватки кислорода, Джисон вскакивает и коленом бьёт Донсика в голову. Всё было быстро, словно в ускоренной перемотке. Вот Джисон хватает свой рюкзак... Вот Донсик снова тянет свои лапы к нему... Вот Канхо орёт в спину не двигаться, пока Джисон несётся подальше от неприятностей... А вот он уже сидит на ступенях учебного корпуса и трёт шею, продолжая глотать холодный воздух вместе со слезами.

Он только что чуть не умер? За что?

Подростки торопятся успеть к первому звонку и обходят сидящего Джисона без вопросов и претензий. Всем безразлично, что он только что был на волосок от смерти.

Всем.

В голове вдруг стало пусто, но нихера не спокойно. Как только лёгкие вновь под завязку заполнились кислородом, как к пострадавшему горлу подкралась тошнотворная паника. Хан снова задыхается, но уже сам и без чьей-либо помощи. Ему так не хочется быть среди таких тварей, для которых жизнь — ничто. Ему так страшно существовать одному среди опасности. Джисону так нужен кто-нибудь...

Отчаянно нужен...

Но рядом никого.

Слышится третий звонок и он поднимает уставшее тело. Джисон волочит ноги на свой этаж в нужный кабинет. Без извинений и каких-то оправданий молча садится за свой стол, и не обращая внимания на редкие вопросительные взгляды других парней, он роняет голову на сложенные вместе руки.

Даже пустое место впереди него никак не беспокоило. Похуй. Какая может быть учёба, когда он только что, блять, чуть не задохнулся? Какая к чёрту география, когда он только что чуть не стал трупом? Какое ему теперь дело, где Минхо, когда он едва ли не отправился на тот свет?

Стресс очевидно был сильным, раз Джисон уснул почти сразу. Сознание выключилось и не реагировало на звонки на перемены. На суетящихся рядом Хвана и Кима Джисон тоже не обращал внимания. Он стыдился. Туго мычал отстать от него и крепче жмурился. Он боялся. Просидев так в скрюченной позе все уроки и ни разу не открыв тетрадь, Джисон поднял голову лишь когда уловил тишину вокруг.

В кабинете действительно никого не было. Пусто. В душе точно так же: мёртво. Его словно выпотрошили, не оставив ничего. Ничего, кроме едкого испуга.

Несправедливо.

Если честно, то и чётких воспоминаний почему-то не осталось об этом утреннем инциденте. Как долго пальцы Донсика были на его шее? Почему тело обомлело сразу, как только Хан почуял неминуемую опасность? Куда он ударил обидчика? А ударил ли? Может, показалось? Что, если он отпихнул от себя Канхо и вмазал тоже ему, а не второму садисту? Если бы не красные пятна и саднящая боль, Джисон бы и не вспомнил, что его на самом деле душили...

Каких-то несколько часов назад его пытались задушить...

Жалко.

Хан выходит на улицу, застегнув куртку до конца и опустив пристыжено голову, он идёт прямой дорогой мимо стадиона к своему корпусу с невидимым багажом боли в карманах. Пространство отрытое, бояться нечего, но подросток боится. Ему даже жутко поднять голову и посмотреть по сторонам, поэтому он лишь прислушивается к происходящему вокруг. И как на зло эхом он слышит лишь своё прерывистое и сиплое «пожалуйста».

Страшно.

Добравшись до комнатки, Хан, всё не снимая верхней одежды, падает на кровать, пряча лицо в хилую подушку. Шок внутри похож на чёрный шторм, который старается разрушить всё внутри. Он пытается сломить и поломать каждый следующий шаг. Он вынуждает осторожничать и быть на стороже.

Опомнившись и осознав, что он в комнате один, Джисон подскакивает. Ему нельзя быть одному. Нет. Ни в коем случае. Стянув с себя голубую куртку и оставшись в одной безрукавке и джинсах, парень вылетает из комнаты. Скоро обед. Там, в толпе ребят, он просидит всё время, а потом забьётся в уголок общей комнаты и будет издалека смотреть, как другие играют в Го или карты. Никто не увидит этот страх, который притупил все чувства и ощущения, и затмил собой обычную радость. Никто, потому что некому.

В столовой на грустного подростка никто не смотрел, пока он сгорбившись кидал холодный рис в тарелку и перебирал кимчи. Сам тоже глаза прятал и взгляд отводил каждый раз, когда натыкался на кого-то другого, а не необходимого Хвана или Сынмина.

А Минхо? А на него как-то всё равно.

Нет сил переживать ещё и об этом придурке. Все ушли на то, чтобы придумать, как жить дальше и как научиться не вздрагивать теперь от каждого резкого неожиданного звука или собственной тени.

К вечеру стало чуть легче. Отпустило и сморило. Джисон отключился быстро и проснулся так же легко, словно вчера ничего не произошло. Волнение о новом дне поймало его лишь тогда, когда он встал перед открытой дверью на улицу.

Тревожно.

Охранник сзади тихо сопел с рулоном судоку в руках, а сверху грохотали шаги. Хан каким-то новым для себя чувством ощущал, что это не Донсик. Бояться нечего. Но когда почувствовал чью-то огромную ладонь на своей спине, то вскрикнул против воли и отпрыгнул от подошедшего, как от опасного огня.

— Чего орёшь? — с особым интересом и мягкостью задал свой вопрос Чан, склонив голову на бок.

Парень был во всём чёрном: кожаная куртка, футболка и обычные штаны с пятнами грязи у самого низа, и только поэтому Джисон ошибочно предположил, что это Минхо. Но нет. Это был точно Бан Чан и никто другой.

— П-прости, я... Я задумался...

— Что с твоей шеей? — прямо спрашивает блондин, не срывая с губ мягкой улыбки.

Он вроде нагло, а вроде и крайне аккуратно пробегается глазами по открытым участкам тела Джисона, и мысленно пересчитывает фиолетово-синие пятнышки под подбородком. Он ждёт ответ, и не дождавшись, оголяет свою шею и в повисшей тишине показывает собственные ранения.

— Смотри, — Чан указывает на гематому размером с крупное яблоко у ключицы и улыбается шире. Утешает. — Это сделал Ёсан. А тебя кто побил?

Джисона не били. Его душили. И стоило вспомнить эту маленькую деталь вчерашнего утра, как тело дёргается само по себе и отстраняется.

— Никто, — прокашлявшись Хан, отходит ещё дальше.

Он вдруг понял Сынмина, который отказывался говорить, кто с ним так мерзко поступал. Не защитить хотел ублюдков, а уберечь как раз-таки героев, готовых броситься спасать и помогать.

— Всё нормально, — лепечет подросток, прикрывая синяки холодными руками. — Всё... Всё хорошо...

— Минхо знает? — Чан не обращает на чужое волнение никакого внимания и хмурится своим доводам. — Не знает.

— Не говори ему, — торопливо шепчет Хан.

— Почему?

— А зачем?

Сверху снова доносится топот и Чан вежливо намекает Джисону, что им пора бы двигаться. Они шагают молча вдоль тех кустов, за которыми вчера Хана чуть не похоронили, и редко вздыхают по очереди. Чан явно был огорчён колючим и лживым поведением парня, а тот был просто разбит.

— Ты ему небезразличен, — вдруг подаёт голос Бан.

— Да что ты, — шипит Хан, не отставая от парня ни на шаг. — Серьёзно?

— Имеешь право мне не доверять, но разве ему самому можно не верить? — Джисон останавливается, Чан повторяет и далеко не отходя замирает. — Он боится тебе сказать...

— Он всё уже сказал, — не может сдержать своего недовольства Джисон и кривит лицо озлобленно.

Минхо говорил той злополучной ночью мало, но каждое слово он подбирал так ювелирно, чтобы хрупкой цепью обмотать сердце Хана и с лёгкостью притянуть к себе, как упрямого осла. И у него вышло. А потом он снова стал другим — совсем не таким и далёким.

Парень думал, что его не ранит отсутствие внимания со стороны того идиота, но обман Минхо его растоптал.

— Он сказал, что хочет быть моим другом и хочет заботиться, — закипает подросток. — И где он? Он трётся рядом с тобой, а ко мне не подходит, — Хан старается не пылить и не переходить на крик, но ему так хочется психануть и заорать от обиды. Ему холодно. — Как мне верить ему?

И ведь Джисон поддался.

Уже проиграл.

Уже поверил и доверился.

— Мы с ним как братья, — зачем-то оправдывается блондин, потирая шею.

— Вот именно. Вы братья, вы друзья, вы такие молодцы, — Хан загибает пальцы. — Вы всегда вместе и всегда он рядом с тобой, так зачем я ему сдался? М?

Тут вспоминается, что и живёт Ли Минхо какого-то фига с Чаном, и злость трясёт его с новой силой. Может, это зависть, а может, это всё та же горькая обида. Сам ведь Хан теперь в комнате один.

Всегда один.

Ему страшно одиноко.

— Не вздумай ему сказать, — Джисон упрямо смотрит на блондина. — Ничего ему не говори.

И на этом они расстаются. Хан уходит первым, в спешке шаркая ботинками о мелкие камни.

«И почему сейчас Минхо не с ним?, — гадает парень, спотыкаясь через каждые два шага. — И какого хрена все вокруг знают, что я ему небезразличен?».

Только он намеревается повернуться и задать знакомому эти вопросы, и парочку других вдобавок, чтобы злость не отпускала его ещё дольше, а причин недолюбливать Ли Минхо стало в разы больше, как Чана и след простыл. На горизонте ни души. И вновь отвернувшись, перед парнем вырастает вдруг преграда в лице другого человека — ёбнутого на голову Ли Донсика.

«Чёрт!».

Джисон ловко и со скоростью света отскакивает в сторону, но упирается в другую фигуру. Кто там сзади, парень боится увидеть. Ему хватает налитых кровью глаз Донсика, чтобы снова стать жалкой марионеткой.

— Попался?

Двое сзади руками-плетями как по команде хватают Джисона за плечи и подталкивают к главному, а тот, спрятав руки в карманах огромной бесформенной рубашки, неприятно щёлкает языком.

— Что тебе нужно? — испуганно стонет Хан и следит только за руками, опасаясь, что ублюдок вытащит что-нибудь острое.

— Я же сказал — ты, — мерзко смеётся Ли сухими губами. — А точнее твоя задница.

Двое рядом продлевают эту секунду смеха, превращая её в минуту позора самого Джисона.

Он правда попался.

Он попал.

— Тронешь меня ещё раз, — морщится Хан. — И тебе не жить.

— Смешно, — Донсик присвистывет и сокращает расстояние между ними. Теперь его руки не тянутся к шее, а находят своё место на чужой пояснице. — И кто же меня прибьёт? — пальцы сползают ниже, грубо и с болью сжимая ягодицы. — Ты будешь говорить мне спасибо, сладость.

От каждого мерзкого слова лицо Джисона меняется. Ему противно. Ему тошно. Ему слишком страшно. И пока он разбирался, какое чувство у него преобладает, Донсик уже нервно стягивал с Хана расстёгнутые джинсы.

— Ты будешь просить ещё...

Это конец.

Он действительно пропал.

— Убери... Свои... — ногами Джисон брыкается, но из-за зависших у колен штанин это даётся ему с трудом. Руки немеют от той силы, с которой его удерживают. А в голове пожаром полыхает тревога. — Отвали! — Хан кричит, желая быть услышанным хоть кем-то, но кому есть до него дело? — Нет! Не надо!

Холод быстро прилипает к голой коже и щиплет за бёдра. Колени дрожат в такт быстро бьющемуся сердцу. Все мольбы и просьбы тяжёлым комом застревают в глотке. Он начинает хныкать, как пятилетний, пока Донсик лапает его и вонючей слюной пачкает больную шею. Брызнувшие слёзы обжигают. Чужие пальцы в паху даже сквозь тонкую ткань нижнего белья прожигают его плоть. Клыки этого монстра царапают область у артерии.

Стыдно.

— Не надо, — тихо, совсем жалко и очень слёзно просит Хан. — Не надо...

Один из подручных отходит по команде в сторону, а второй грубо тащит бледного и трясущегося Джисона в сторону лавки. Донсик ступает следом, потирая кулаки и разминая шею. Его Хан больше не видит, но всё ещё чувствует неприятный запах подонка на себе и жжение от свежих укусов. Он не хочет быть использованным, но собрать себя в кучу никак не может. Слишком много от себя он нехотя истратил на другое.

На другого.

Сил больше нет.

Когда его бросают на деревянную скамью, как кусок мягкого мяса, пальцы тут же цепляются за края джинсов и Хан старается мигом натянуть одежду назад, но получается у него из рук вон плохо. Потому что рук он своих не чувствует. Больно и смертельно холодно. Один из дружков пинает за эту выходку парня прямо под бок и тот размякает окончательно, перед этим вскрикнув от острого укола под рёбра.

— Прошу! — Джисон продолжает шептать, пока его ледяные руки заводят за спину и стараются перевернуть на живот. — Не трогайте!

Сердце сжимается в мелкий мягкий комок. Оно обязано остановиться от такого количества ненужного и опасного адреналина. И оно обязательно замрёт через секунду-другую...

Но замирают все вокруг, потому что появляется некто, кто выбивает из Донсика всё желание изнасиловать бедного парня.

Джисон в том же странном для себя положении поворачивает голову и видит, кто орёт на ублюдка. Чан. А потом он хватает мокрыми глазами момент, как Донсик после полученного удара в спину разбивает нижнюю губу его спасителю. Кровь проявляется, быстро скапливается в уголке губы и падает на землю.

— Ты совсем ахуел? — басит Чан, сплёвывая к ногам сгусток кровавой слюны, и выглядывает, чтобы убедиться, что Хан в порядке и всё ещё в сознании.

— Тебя это ебать не должно, — рычит Ли, поняв, на кого смотрит блондин. И под словом «это» он имел в виду именно заплаканного Джисона, а не всю ситуацию в целом. — Свалил нахуй.

Хан ловит момент, когда рядом не оказывается никого, и с горечью во рту и с солью на щеках кое-как поднимается и натягивает на себя джинсы. Пальцы всё так же трясутся обледенело, как и ноги. В колени явно впитались песок и грязь, а душу будто облили дерьмом. Ему не успели причинить той боли, которую планировали. Не смогли. Его не тронули, но чувство вселенского отвращения накрыло, словно над ним и правда надругались.

Двое дружков встают бок о бок со своим «главнокомандующим». Чан один против троих? Несправедливо. А если добавить тот факт, что Донсик только что вытащил из заднего кармана кусок лезвия, примотанный к сломанной зубной щётке жёлтым скотчем — это смерти подобно.

— Хочешь рядом с Бином лечь, — смеётся как настоящий псих Ли, запрокидывая голову назад. — Или сразу в землю?

— Я вообще не хочу касаться такого, как ты, — ещё раз сплёвывает Чан и своими добрыми напуганными глазами исследует Джисона.

Тот уже стоит как ни в чём не бывало и заторможенно моргает, смотря в ответ. Они не могут прочитать мысли друг друга. Это просто нереально, но Чан искренне надеется, что до парня дойдёт его просьба сваливать побыстрее.

— Тогда сделай милость и съебись.

— Я уйду, но с ним, — Чан кивает в сторону Хана и тот вздрагивает.

— Нет, — теперь Донсик плюётся ядом и вопит как истеричка. — Он мой!

— Ты что-то перепутал, — совсем не по-доброму ухмыляется парень, снимая куртку. Он готовится. И всё продолжает молить новенького бежать без оглядки. Он справится один. — Его ты пальцем больше не тронешь.

— Еби свою калеку, а к нему не суйся. Он теперь мой! — рявкает Донсик и делает вперёд резкий выпад.

Чан успевает увернуться и лезвие рассекает лишь воздух, но быстрый следующий взмах оставляет свой след на чужой жизни. Донсик махнул точно по запястью, и рассёк кожу поперёк вен. Хан слышит свист, вздрагивает и срывается с места на помощь, перепрыгивая через свой рюкзак и выпавшие тетради. Потому что Чан не должен пострадать из-за его невнимательности. Кто угодно, но не этот ангел белокурый.

Двое так и стояли ровными столбами и не разрешали себе двигаться. Они лишь трусливые наблюдатели — не более, но стоило Джисону маякнуть в поле их зрения, как тела зашевелились. Теперь двоё против троих? Уже лучше, но всё ещё досадно несправедливо. Донсик ведь вооружён, а значит, у двух подростков с пустыми руками просто мизерные шансы на успех.

— Беги, — шепчет Чан, заслоняя собой Хана. — Позови кого-нибудь.

— Кого? — шипит в ответ Хан, рассматривая, как яркая кровь огромными алыми точками падает на серую дорожку, стекая между пальцев. — Все на уроках.

— Минхо, — последнее, что успевает сказать блондин, прежде чем Донсик бросается на него второй раз с целью повалить.

И он действительно роняет Чана на землю, упав на него следом. Бан успевает схватить тварь за запястье и выкрутить так, чтобы лезвие просто-напросто вывалилось из пальцев, но удар другой рукой в висок он пропускает. Донсик скулит, шипит и матерится без остановки, пока колотит блондина, а тот лишь старается удачно закрыться от ударов, предугадать которые никак нельзя. То парень метит в голову, то тут же бьёт кулаками по груди.

Воцарившийся хаос вокруг немного приводит Джисона в чувства. Он больше не крутит головой по сторонам, а думает-думает-думает, как помочь. И вдруг глазами он находит рядом лежащий камень. Парни, про которых Хан забыл напрочь, тоже видят, к чему тянутся его руки. Они кричат ему не делать глупости, но Джисон всё-таки поднимает увесистый булыжник и, сделав короткий шаг вперёд, швыряет его наобум в сторону Донсика и Чана. Он не прицеливался, но попал точно в спину гаду.

Какая удача! Но за чем-то хорошим всегда следует нечто плохое. И дружки Донсика набрасываются на Джисона с целью доказать это и отомстить за содеянное. Сам же Ли горбится и стонет, останавливая череду ударов, и даёт шанс Чану ловко скинуть себя. Тот и роняет Донсика, не забыв треснуть по его голове тем же камнем, что покалечил секунду назад позвоночник.

Ублюдок застывает, не закрывая глаз, и валится на бок. Лоб моментально пачкается тёмной кровью, которая тут же стремится впитаться в холодную землю. Этой картиной Чан бы любовался вечность, но на заднем плане происходит нешуточная возня и он подпрыгивает, чтобы вытащить теперь и Джисона из лап этих животных.

— Руки! — орёт блондин, чей подборок усеян ручьями собственной крови, а по щекам заляпан чужой.

Один, что пониже, обращает внимание на Чана, но так и продолжает придушивать Хана сгибом локтя, приблизившись вплотную со спины. Второй, тот, что подобрал самодельную заточку, рычит что-то про Донсика и замахивается над лицом бедняги, которое налито кровью до кошмарного бурого цвета. Времени на разговоры нет. Чан кидает камень в мразь, затем ещё один поменьше, и не попадает. Плюнув на свою паршивую меткость, он за пару шагов добегает до троицы, но не успевает...

Рука опускается быстро и разрезает ткань куртки. Хан на последнем издыхании смог защититься и поднять руки, чтобы прикрыть лицо. До Чана всё доходит с опозданием. Кажется, что Хан не пострадал и всё ещё в сознании, но на самом деле зрачки его медленно поднимаются вверх, а веки начинают закрываться...

Сплюнув очередную порцию крови, что не переставая сочится и заполняет рот, Бан хватает за волосы одного, чтобы Джисона освободить, и ногой пинает второго. Хан падает наземь, громко закашлявшись, и отползает в сторону, трогая шею.

— Джун, — Чан горланит тому, кто так же загнанно дышит, как и Джисон, удерживая его дружка по несчастью. — Брось лезвие, — и ждёт секунду-другую, что его послушаются. Подросток, ничуть не уступающий Чану ни в росте, ни в ширине плеч, неразборчиво что-то ворчит, а второй возится и скулит, пока его волосы сжимают всё сильнее и сильнее. — Брось или я сломаю тебе руки. Я разобью твои кости в пыль, и ты знаешь, что я могу.

Все знают, что Чан во власти гнева страшен и непоколебим. Если сказал — то обязательно исполнит обещанное. А сам подросток знает, что эти двое — правая и левая руки Донсика, слишком трусливые. Их напугать и привести в чувства проще простого.

— А тебе я вырву глотку, — прямо в ухо шипит Чан второму.

Становится неестественно тихо. На гравий звонко падает кусок пластика с лезвием, а после слышатся звуки удаляющихся шагов. Тот, кого Чан назвал Джуном, бредёт к лежащему мёртвой тушей Донсику, держась за бок. Второй тоже дёргается вперёд, но прежде чем отпустить эту мерзость на свободу, Бан хорошенько пинает его, наверняка отбив почки.

— Ещё раз увижу вас рядом с ним, — кричит он в спину этой парочке конченых неудачников, — и вам не жить, мрази.

Те не отвечают. Заняты тем, что пытаются оттащить избитого Донсика за другие кусты, не доставив ему ещё больше травм в виде царапин от камней и веток.

Желанная тишина и покой снова окружают. Чан садится на землю рядом с Ханом и просто смотрит. Молчит. Старается сам дышать потише, чтобы не волновать задыхающегося, но внезапная боль в руке заставляет застонать.

Джисон тоже слов на ветер не роняет и, поджав трясущиеся губы, подползает ещё поближе к своему герою. Он очень благодарен, но у него нет сил, чтобы произнести обычное «спасибо». Да и нужно ли оно сейчас? Вместо бесполезных фраз, Хан замёрзшими пальцами быстро отрывает от рукава куртки лоскут, который и так висел безобразно нелепо, и перевязывает рану потуже. Ему кажется, что так надо. Он думает, что поступает правильно. Он хочет, чтобы кровь остановилась и Чан перестал бледнеть на глазах.

— Спасибо, — хрипит блондин, когда Джисон заканчивает и замирает такой же бледной восковой фигурой рядом, обняв себя за ноги.

— Тебе спасибо, — шепчет пострадавший в ответ. — Я обязан тебе жизнью.

— Да брось, — Чан отмахивается от услышанного и кряхтя поднимается. Им нужно убираться отсюда поскорее. Поэтому парень протягивает Джисону руку, намереваясь помочь встать, но заметив ужас в мутных игрушечных глазах, он быстро заводит обе руки за спину, чтобы не пугать парня подсохшей коричневой кровью. — Нам надо обработать раны. Пойдём.

— К-куда? — шатаясь, Хан без помощи отрывается от земли, опасаясь вновь остаться один. — В больницу?

— Не-а. К моему личному лекарю и лекарству, — лукаво улыбнувшись и подмигнув, Бан поднимает с земли свою куртку, по которой успели потоптаться, и следом идёт собирать вещи Джисона, такие же истоптанные и грязные, как и этот день...

Как и вся кошмарная действительность этих двух сирот...

❞

Чан останавливается на лестнице именно на четвёртом этаже и оборачивается к Хану, который выглядел всё таким же угрюмым и напуганным, но чуть более спокойным, чем следовало бы.

В здании никого. Сонная тишина. Слышны лишь сиплые вздохи одного и шумные выдохи с явным усердием другого.

— Прежде чем зайдёшь, — парень неловко опускает взгляд, — я должен тебя кое о чём предупредить.

Без того серое лицо Джисона начинает приобретать синевато-зелёный оттенок. Неужели Чан сейчас собрался делиться с ним тем, что живёт с Минхо? Неудачный момент он выбрал сообщить об этом. Да и не то время, чтобы убеждать, что они как братья или скорее как слипшиеся близнецы даже спят вместе.

Хан не смеет подавать голос. Тяжело. Он с интересом смотрит на знакомого и ждёт. Долго стоит и ждёт, пока Чан подберёт нужные слова.

— Со мной живёт мальчик, которого ты не знаешь, — блондин облизывает солоноватые от кровавой шелухи губы и кривится. Но не от послевкусия. Причина другая. — Он со мной на особых условиях и он... Он заикается.

Джисон понимающе кивает и ждёт продолжения. Но Чан теряет дар речи и снова замолкает.

— Я понял, — подаёт голос Джисон, неуклюже пошатываясь. — И что?

— Я уверен, что ты бы не стал над ним смеяться или шутить, но... Не спрашивай его об этом, договорились? — Джисон ещё раз кивает. — Будь с ним осторожен. Он очень ранимый, — чуть более грозно объясняет Чан.

— Да понял я, — Хан хмурится и дёргает плечом, чтобы сползающий рюкзак вернуть на место. — Только...

— Только что?

— Минхо ведь тоже с тобой живёт? — со слабыми искрами любопытства в глазах волнительно сглатывает Джисон.

— На эту тему поговори с ним сам, ладно? — Хан безмолвно кивает в третий раз. — Он расскажет тебе... Тебе он правда расскажет всё.

— Хорошо, — соглашается Хан и уже потухшими глазами смотрит на проход ведущий к коридору. — Пошли?

И оба синхронно вваливаются в комнатку на четвёртом, которая выглядит так, как и его с Хваном: маленькая и пустая, но при этом тёмная и уютная. Тут окно прячется за тёмной шторой, которая не пропускает свет, а ночник в форме обычного жёлтого шара на полу подсвечивает всё мягким золотым свечением и скрывает, кажется, все недостатки этого места.

Джисон ступает за Чаном вглубь, закрывая дверь, и оглядывается, не прикрывая рта. Самобытно. Сначала он не заметил нацарапанные белым мелком рисунки на стене, а подойдя поближе, он смог рассмотреть их все. Там были звёзды; нелепые ромашки; пара птиц, касающаяся друг друга крыльями; банальное маленькое солнышко и солнце побольше; а ещё были имена... Чан... Чанни... Чан-а... Чан-щи... И десяток идентичных надписей.

Джисон отвлекается, потому что слышит тихий монотонный голос того самого Чанни, на которого потратили так много мела, и поворачивается к двоим сидящим на кровати. С особым интересом Хан рассматривает действительно нового для себя человека, который кажется ему знакомым. Пока Чан убаюкивающе шептал что-то про драку и неустанно растирал руки мальчика с платиновыми волосами, сам блондин изучал Джисона, и с каждой секундой его непонятная изначальная тревога куда-то испарялась. Время тянется, но в конце концов щуплый парень, на вид действительно как малолетний ангелок, встаёт с кровати и вплотную подходит к гостю. Джисон не знает, чего ждать, и косится в сторону другого блондина. Улыбка Чана с заметными ямочками разбавляет волнение, а подбадривавший кивок будто бы даёт разрешение поздороваться, что, собственно, Хан и делает первым.

— Привет.

— П-п-привет, — сверкает солнечной улыбкой незнакомец и протягивает Джисону руку. — П-п-помнишь м-меня?

Этот каверзный вопрос Хан тоже встречает улыбкой, да так и замирает, нервно дёргая уголками губ.

Не помнит и помнит одновременно.

— Тот, за кого ты заступился в лесу, — приходит на помощь Чан. — Это ему ты спас жизнь.

— Сп-п-пасибо теб-бе, — продолжает лучиться парень и нервно потирать костлявые локти.

На нём обычная белая футболка, серые штаны и толстые вязаные носки на ногах. И Джисон рядом в порванной куртке, пыльных штанах и заляпанной кровью футболке ощущает себя грязным. Перед ним стоит тот, от кого он отогнал однажды беду, а сам себя уберечь сегодня не смог. Хан чувствует жуткую жалость по отношению к себе, несмотря на то, что прямо перед ним живой пример его храбрости.

— Ты не в п-порядке?

О да. Джисон в том ещё беспорядке. Вот-вот снова разноется по-детски сопливо и громко.

— Ему сильно досталось, — приподнимается с кровати Чан и встаёт рядом с младшим, чтобы приобнять и взбодрить. — Достань аптечку, а я пока поищу одежду.

Разница в росте между этими двумя не кажется колоссальной: всего-то сантиметров пять, если не меньше, но Чан рядом с мелким выглядит ещё выше, больше, старше... Видно, как тот хочет быть таким: сильным, крепким и надёжным рядом с хрупким и даже нежным ребёнком.

Джисон гадает, сколько лет светловолосому, пока тот вытаскивает из-под кровати коробку, где когда-то хранилась обувь. Та накрыта потрёпанной крышкой для галочки. Внутри оказывается слишком много всего полезного и нужного, что грозится просто вывалиться, и никакая крышка не убережёт от неминуемого.

— Давай помогу, — парень наклоняется и сам хватает аптечку.

В нос тут же прокрадывается стойкий запах марли или бинтов и жгучего спирта.

— Сп-спасибо, — кланяется мальчик и забирается на кровать с ногами рядом с коробкой. — Сад-д-дись.

Чан устраивается неподалёку, прямо на полу, и сам разматывает наспех завязанный голубой лоскут. Руки Джисона забирает себе младший, чтобы протереть от грязи и осмотреть.

— Всё со мной нормально, — вяло улыбается Хан, но руки не забирает. Боится что-то сделать не так. — Может, поможешь ему?

— Пусть Чонин обработает тебе лицо, — порывшись в своеобразной аптечке, Бан двумя пальцами выуживает спиртовую салфетку и следом вытягивает пластыри. — Сделаешь это?

Мелкий уверенно кивает.

— П-потом т-т-твою...

— Зашьёшь мою руку, — заканчивает за него старший и морщится сквозь кривую улыбку, пока отдирает высохшую кровь с раны. А когда видит некое подобие ужаса на лице гостя, спешит объясниться. — Чонин способный, не переживай. Он всё умеет и не раз уже меня спасал.

«Какой пиздец», — дико громко думает Хан.

Чан полностью занимается собой, но на Чонина всё равно поглядывает с заботой и неким страхом. Джисон и это замечает, бегая глазами от одного к другому. И младший в ответ дарит старшему блондину ровно такой же тёплый и полный заботы взгляд.

Самому Джисону становится спокойно. В компании этих двоих ангелов он забывается на время. Тонкая плёнка на вчерашней ране, которую сорвал сегодня Донсик, снова затягивается. Постепенно. Медленно. Ещё немного и образуется корка, а потом и след этой трагедии простынет. Должен пройти и желательно без шрамов на память.

Больше никто слов не тратил. В комнате лишь был слышен шелест упаковок с салфетками да шипение от ядрёного чистого спирта на царапинах. Хану действительно досталось. Он даже не чувствовал, что у него рассечена бровь, глубокий укус на шее и сбиты в кашу колени, о которых он стыдливо вспомнил, лишь переодеваясь в то, что выдал ему Чан из своих запасов.

То была мягкая рубашка в чёрно-белую клетку и простенькие шорты цвета грязного асфальта. Обе вещи были старыми, но опрятными. Пока Хан застёгивал десяток маленьких пуговиц, он увидел, что те были шиты и перешиты, а шов на шортах сбоку был аккуратно отремонтирован нитками не в тон. Кто зашивал, сомнений не было. Чонин, конечно же.

Непонятно, сколько сейчас показывали часы, ведь никаких циферблатов в комнате и в помине не было, но по топоту за дверью Джисон догадался, что время наверняка близится к обеду, раз парни возвращаются. Но всё было далеко не так...

Дверь с грохотом распахивается и на пороге зависает Минхо. Все оборачиваются и застывают, ожидая, что парень выкинет. По его широко открытым глазам и рваному дыханию можно было бы предположить, что он чертовски зол, а по сжатым до белизны кулакам и закусанным губам было понятно, что Минхо просто напуган.

— Кто?

Чан недовольно цокает и отбрасывает кровавые салфетки в сторону.

— Не пыли, — просит он сначала спокойно, а когда не видит никакой реакции, звучит чуть строже. — Мин, зайди и закрой дверь.

— Кто? — повторяет свой вопрос Ли, но теперь точно у одного Джисона.

Чонин рядом тихо ойкает и тоже откладывает кусок ваты, которым протирал лицо Хана, на тумбу.

— Закрой дверь, — спокойно просит Джисон, понимая, что его какого-то чёрта схватила за сердце тревога за другого. Про себя он не думает совсем. — Хочешь помочь, так возьми пластырь и залепи мне ссадину.

Но Минхо не из послушных. Он больно колит Чана взглядом и скрывается с глаз долой, но не из сердца. Друг его пулей вылетает следом, приказав Чонину и Джисону никуда не вылезать. Оба послушно кивают и в наступившей тишине поддаются вдруг стеснению.

Хан не знает, о чём говорить с младшим. Его сейчас ничего не волнует и не интересует. Даже пропитанные страхом глаза Ли Минхо его не колышут. Он ушёл — стало снова безразлично. Хотя он пытался. Хан старался подумать, от чего Минхо взбесился, но случившееся с ним сегодня всё погубило и перебило.

Ему больно.

— За-за-закончим? — Чонин спасает неловкое положение и предлагает оттереть остатки бурых пятен с щёк и наклеить наконец пластырь.

— Давай.

Пока парень колдовал над пострадавшим лицом, Джисон спокойно и ровно рассматривал его. Интересное. Ангельское. Улыбчивое. Оно такое, что хочется смотреть и жалеть его. В кофейных глазах мальчика сияла вся вселенная, но со своей трагичной историей. Будто две чёрные дыры сейчас затягивают всё внимание и интерес. Хан хотел бы расспросить, как Чонин тут оказался или что его связывает с Чаном, но тупо постеснялся.

Напоминание о том, что мальчик «ранимый», сидит особой занозой в голове.

— Спасибо, — благодарит Хан, улыбаясь своими уставшими и пустыми глазами.

— В-всё н-нормально, — мнёт губы младший. — Т-ты п-помог м-м-мне, а я те-тебе, — только Хан собирался открыть рот, чтобы возразить и очернить себя по полной в роли главного героя, как Чонин опять подаёт голос. — По-помоги и М-Минхо.

Чонин внимательно смотрит на Хана теми же стеклянными глазками, наполненными какой-то детской наивностью, и ждёт ответа. А сказать-то нечего. И вместо того, чтобы сейчас заострять внимание на помощи Минхо, Джисон ищет выгоду для себя.

— Скажи, а он правда спит с вами? — парень вяло потирает раскрасневшуюся шею и оглядывается. «Если и спит, то где? С кем?». — На полу?

— Н-нет, — младший отрицает и тычет пальчиком на дверь. — Он с Ч-Чанбином.

— Чего? — до этого уставший взгляд парня меняется на безумный.

«Чего, блять? Это что за любовный многоугольник?».

Чонин хихикает звонко, явно наслаждаясь такой бурной реакцией.

— Он за-за-защищает м-меня. Он хо-хо-хороший, — добавляет он, а потом продолжает говорить о гадёныше, только нечто другое. — М-Минхо г-г-говорил мне, что т-ты то-тоже хо-хо...

Договорить он не успевает. В комнату возвращается Чан, а за ним мягко и беззвучно ступает чуть менее мрачный, но всё такой же сердитый Минхо.

Пока хозяин комнаты стоит у двери, сложив руки на груди, брюнет усаживается рядом с Ханом и молча хватает его ладонь, без каких-либо негативных эмоций. Она влажная, обжигающая и успокаивающая. Пока Минхо сдержанно осматривал пятна на шее, изучал куски пластыря и рассматривал покрасневшие и напрочь расцарапанные колени, пальцы сжимались сильнее.

Чан и Чонин быстро свалили, оставив пострадавшего и отчего-то страдающего наедине.

Лицо казалось холодным, бетонным и пугающим, но Джисон чувствовал себя в безопасности. Наконец-то он выдохнул с огромным облегчением и сжал свои ледяные пальчики в ответ.

— Прости, — хрипло шепчет Ли и накрывает второй рукой их путаницу из пальцев.

Он правда как будто бы страдает, только почему? Зачем? Это «прости» для кого? Для чего?

— Ты не виноват, — всё, что может ответит Хан на это идиотское и неуместное «прости».

Он поправляет воротник рубашки, натягивая его к подбородку, чтобы спрятать следы своей ошибки, и льнёт к Минхо. Тот позволяет положить голову на плечо и следом кладёт свою на макушку Хана.

— Прости, что меня не было рядом.

Это звучало так глупо и неожиданно, что печальный смешок сам вырвался откуда-то из глубины покалеченной души.

— Ты не обязан быть всегда рядом, — Джисон, если честно, сам своим словам протестует. Он бы хотел быть всегда рядом, но Минхо это не нужно. Быть охранником и нянькой — это не про дружбу. — Поэтому извинения свои оставь. Не надо.

— Теперь я чувствую себя ещё более виноватым, — Ли упрямится, а ещё он мелко дрожит. — Я знаю, что и в прошлом тебе было не просто. Было плохо. И это беспокоит меня больше, чем всё остальное.

Внутри Хана штиль. Он ничего не чувствует. Не хочет. Он даже не находит желания и сил заткнуть парня. Просто слушает его голос, напоминающий колыбельную из счастливого детства, закрыв тяжёлые веки, и старается дышать.

— Я не знал тебя тогда, когда ты потерял родителей, и чувство вины за это тоже бьёт меня, — продолжает бормотать Минхо, слушая ровное дыхание другого. — Так не должно быть, наверное. А сегодня...

— Минхо, перестань, — сквозь накатившую дремоту хило улыбается Хан. Он повторно сжимает пальцы, чувствуя, как те уже пылают в руке Минхо, и растягивает губы ещё больше. — Всё ведь нормально. Я в порядке.

Брюнет согласно кивает и учтиво замолкает, хотя он ни капли не согласен с Ханом. Его кожа изранена, и душа наверняка тоже. Минхо даже ощущает Джисона каким-то другим.

Не таким.

— Ага, в порядке... Улыбаешься даже больше, чем обычно, — ворчливо бросает Ли и поглядывает сверху, как губы Хана поджимаются в другой улыбке — понимающей.

— Не пытайся делать вид, что знаешь про меня всё на свете. Иначе я опять от тебя убегу.

Теперь улыбался Минхо. Не этот маленький разговор так на него подействовал, а сам Хан Джисон успокоил. Притупил на долю секунды всю злость.

— Я догоню, — нежным бархатом эта фраза укутывает Джисона в придуманный только что невидимый плед. Он заметно расслабляется рядом с Минхо. Размякает, потому что доверяет. — И я отомщу за тебя.

А эта фраза действует как разряд тока. Хан не хочет никакой мести. Хватит. Чтобы выказать свой протест, он второй рукой мягко хватает Минхо за предплечье и поглаживает, чтобы пыл этот сгладить.

— Не надо. Ты лучше, чем они, так что не делай этого, — едва различимо шепчет он, поддаваясь той слабости, которая заполняет его целиком и полностью. — Просто будь рядом.

Но Минхо отомстит. Он будет рядом, но желание мести не отпустит ни за что. Он убьёт чёртового психа и всех его рабов. Он обязательно вернёт боль Донсику. Он просто обязан это сделать, ведь у чудовищ это выходит лучше всего...

Даже лучше, чем заботиться и любить...