Обещание
– Ну и зачем ты это сделала?
Мэй стояла перед тусклым зеркалом, отражение казалось размытым. Вода стекала с мокрых прядей волос, капли падали с кончиков пальцев на кафельный пол, оставляя тёмные следы. Она медленно сняла промокшую одежду, ткань холодно прилипала к коже, словно пыталась удержаться, словно не хотела отпускать. Девушка выжимала её, сжимая пальцами, чувствуя, как жидкость скользит между ладонями, но в этом движении было нечто большее –очистительное, необходимое, словно она пыталась стереть не только следы дождя, но и что-то внутри себя. Общественный туалет торгового центра, который стал их стоянкой – местом, где ещё можно было найти еду, где хоть на несколько часов можно было считать себя в безопасности.
Раз за разом она возвращалась на стадион, к моменту, который не должен был произойти, но всё же случился. Девушка помнила, как на мгновение дала трещину, как искала утешение в объятиях Чишии. Его тело было тёплым, и эта близость длилась всего секунду, но этого хватило, чтобы на мгновение почувствовать что-то другое, не игру, не напряжение.
Парень не обнял её в ответ. Но и не оттолкнул. Она быстро убрала руки, чувствуя, как внутренний импульс кричал, что это была ошибка, что она позволила себе лишнее. Мэй ушла, не оглядываясь, и дождь смыл все следы. Чишия остался на месте. Он стоял там несколько минут, под проливным ливнем, не шевелясь, не пытаясь что-то сказать. Как будто анализировал все случившееся. А потом последовал за ней. До торгового центра они дошли в тишине. Ни единого слова. Ни одного вопроса.
Мэй медленно натянула другую сухую футболку, чувствуя, как ткань приятно касается кожи. Пальцы скользнули по краю рукава. Поднявшись в мебельный магазин, она увидела слабый свет костра, колеблющийся в темноте, будто еле живое сердце всего пространства. Здесь было тихо, безмолвие пропитывало воздух.
Чишия сидел на диване, ноги вытянуты, руки в карманах, голова слегка наклонена, как всегда, когда он погружён в свои мысли. Огонь отражался в его белых волосах, придавая им зыбкие золотые отблески, но он не двигался.
Девушка остановилась. Она смотрела на него, на расслабленные, но всё же всегда готовые к движению плечи, на то, как огонь дрожал, будто неуверенный, в своих собственных границах. И вдруг что-то осознала. Она не хочет, чтобы он умирал. Не просто потому, что важен в игре. Не потому, что логичен, стратегичен, полезен.
А потому что он стал важен для неё. Этот человек, который всегда сохранял спокойствие, который анализировал каждый шаг, который никогда не показывал эмоций, теперь был тем, чью потерю она не сможет принять.
Мэй замедлилась и почувствовала, как что-то внутри сжалось, как будто реальность стала чётче, как будто огонь костра теперь горел не только перед ним, но и внутри неё самой. Так нельзя, нельзя привязываться ни к кому в этом мире. Чишия не обернулся.
– Будешь и дальше стоять в дверях? – тихо произнес тот.
Девушка слегка вздрогнула, но прошла внутрь и села рядом.
– Что теперь делать с информацией, которую дал Каори? Кто за нами наблюдает…
– Очевидно, что речь идет о создателях игр. Он сказал, что нет места, где можно найти ответы на все вопросы. Колода заканчивается, что будет, когда мы пройдем все игры? Отпустят ли нас домой? Можно вечно терзаться этими вопросами, но ответ вряд ли получится найти. Поэтому стоит просто плыть по течению и постараться не умереть.
Мэй внимательно слушала парня и смотрела как обломки мебели сгорают, превращаясь в пепел.
– Чишия, что тебя пугает? Ты вообще испытываешь страх?
– Пугает? – он задумался. – Возможно, я теряюсь в моменты, когда не имею контроля над ситуацией, когда становлюсь беспомощным.
– А умереть ты не боишься?
– Нет. Смерть неизбежна – или сейчас, или через пару десятков лет. Я над этим не властен.
Они сидели молча некоторое время, пытаясь согреться. Дождь за окном не собирался останавливаться, стирая следы прошедшей игры. Мэй иногда поглядывала на парня, пытаясь вычислить то, о чем он думает, но все безуспешно. Тот, в свою очередь, ни разу не поднял свои глаза на нее.
– Твой поступок на игре… Зачем ты отдала карту Даики? Почему не оставила себе шанс на спасение?
– Наверное, потому что многое во мне изменилось, после попадания в это место. Я привыкла жить в одиночестве, думать только о себе, о своей жизни. И никогда не задумывалась о том, что переживают и чувствуют другие люди. Не искала ценности в них, – тихо начала свой монолог Мэй. – На своем опыте я построила клетку и убедила себя в том, что к окружающим нужно относится так, словно они уже предали тебя – с осторожностью и внимательностью.
Она замолчала, дав себе глубже обдумать сказанное.
– Даики не заслужил смерти, он не сделал никому ничего плохого. Никто не заслужил, ни я, ни ты. Мы все стали заложниками этих игр. У нас нет права на ошибку, нет времени на то, чтобы обдумать: «А достоин ли он выжить?». Достоин. Каждый из нас. У каждого своя судьба – тяжелая или нет. Я больше не хочу прятаться в себе, а наоборот… Хочу научиться понимать других.
Когда девушка подняла глаза на Чишию, то заметила то, с какой внимательностью тот слушает. И смотрит прямо на нее. В его глазах виднелось как кучка шестеренок двигаются в сумасшедшем ритме.
– Такими темпами ты только сделаешь себе больнее, когда осознаешь, что все это было впустую. Люди гнилые внутри. Только дети живут с чистым сердцем и помыслами. И то, до момента пока не столкнуться с жестокой реальностью.
– Нет, Чишия, все-таки не все люди такие. И даже в тебе я вижу ту каплю света, которая еще может вырваться наружу. Я не знаю, что тебе пришлось пережить, из-за чего у тебя такая плотная оболочка, что никому не дозволено узнать, что там – в твоей душе.
– Я думаю у тебя проблемы со зрением, – он усмехнулся.
– У тебя словно ледяное сердце. Там, кажется, нет места ни для кого, – произнесла тихо Мэй, поджав колени и обняв их руками. – Тебе все равно на чужие смерти, ты не смотришь дальше себя. Поверь, я понимаю тебя, потому что прожила некоторую часть своей жизни точно также. Но… Если дать шанс хорошим людям, ты узнаешь какого это – быть нужным, быть счастливым.
– Зачем ты копаешься в моей душе? Почему тебя это так волнует? – ответил он также полушепотом, откинул голову на спинку дивана и устремил взгляд куда-то вперед. – С чего ты решила, что я не доволен тем, что имею?
– Не знаю. Мы знакомы не так давно и откровенно говоря, в другой ситуации мне было бы все равно на тебя. Но сейчас я вижу в тебе что-то до боли знакомое. И это заставляет мое сердце болеть за тебя.
– Тогда заставь его не обращать внимания.
Мэй молчала, но тишина между ними уже говорила за неё. Девушка видела боковым зрением, как Чишия снова смотрит в огонь, как пламя отражается в его глазах, но не даёт тепла. В нём всегда было это странное отстранение, будто он наблюдает за миром, а не живёт в нём.
Мысли в его голове, прежде чёткие и выверенные, теперь путались. Она не могла прочесть их, но видела, как тот борется с чем-то внутри. С чем-то новым. Парень привык держать людей на расстоянии, привык к одиночеству не как выбору, а как состоянию. Она видела в нём себя.
Но даже учитывая это, Мэй всё ещё не до конца понимала, зачем ей нужно доказать ему, что жизнь бывает другой. Может он стал ей хорошим знакомым, которого не хотелось терять. Человека, который понимает без слов. И всё же эта мысль, навязчивая, упрямая, не отпускала её.
– Я не хочу, чтобы ты умирал.
С этими словами девушка резко обернулась. Чишия смотрел прямо, без привычной маски безразличия. Его выражение изменилось – неуловимо, но ощутимо. В этой тишине она впервые увидела то, что раньше казалось невозможным: потерянность. Обычно его глаза блестели с легкой насмешкой, всегда в тени холодности. В тот день, когда Мэй рухнула в кусты, он наблюдал с ленивым интересом, словно это был очередной незначительный эпизод, не стоящий внимания. Тогда в нем не было тревоги, не было сомнений. Только чистое спокойствие.
Но сейчас оно куда-то исчезло. Что-то глубоко в нем рушилось. Незримая структура, созданная годами, давала трещины, а за ними раскрывалась пустота. Его лицо оставалось неподвижным, но Мэй ощущала, как внутри него разливался глухой, почти тяжелый страх – не резкий, не панический, а тот, что медленно разъедает сознание, заставляя задаваться вопросами, которые он избегал. Это было не просто молчание. Это было осознание. И, кажется, оно причиняло ему боль.
Между ними почти не осталось расстояния. Воздух, наполненный жаром угасающего костра, дрожал между их лицами, пропитывая ночь неподвижностью, в которой застыло нечто большее, чем просто молчание. Мэй чувствовала его дыхание – теплое, ровное, близкое.
Чишия не отвел взгляд, не сделал ни единого движения, не изменился, как делал обычно, когда хотел выйти из разговора, который касался его слишком глубоко. Он просто оставался, позволяя этой близости быть, позволяя ей чувствовать, как будто это было важно. Его руки расслабленно покоились в карманах. Парень сидел перед ней так, как будто мир вокруг исчез, оставляя только их двоих.
На её щеках вспыхнуло почти незаметное тепло, тонкое и неуловимое, как тень на закате. Она не отвела взгляд, но чувствовала, как осознание того, насколько близко они оказались, проникает в сознание, заставляя дышать чуть глубже. Смущение было странным, тихим, не вызванным страхом или неуверенностью, а чем-то неопределённым, чем-то, что она не успела назвать, но уже ощутила. Девушка не сделала ни единого движения назад, но сердце сбилось с ровного ритма.
– Не могу этого обещать, – прошептал парень.
Её сердце болезненно сжалось, как будто слова, зависшие в воздухе между ними, вдруг прорвались внутрь, заставляя осознать неизбежность. Всё здесь – игра, сплошная лотерея, в которой судьба решается не логикой, не расчетом, а мгновением, удачей, тем самым шагом, который может оказаться последним.
Ни ему, ни ей не может так долго везти. Они оба знали это, но никогда не произносили вслух. Пока выигрываешь – кажется, что можешь играть вечно, но где-то в глубине всегда таится момент, когда удача истощится, когда рука дрогнет, когда обстоятельства сложатся против тебя. И тогда кто-то оступится.
Мысль ударила сильнее, чем девушка ожидала. Кто из них? Кто первым? Мэй смотрела на него, видела, как пламя дрожит в его глазах, как он молчит, но внутри тоже происходит осознание. И в эту долю секунды мир вокруг стал слишком реальным, слишком хрупким, и от этого становилось трудно дышать.
– Думаю, что нам стоит разделиться, – неуверенно сказала она. – Если я выиграю ценой твоей жизни, то не прощу себе.
– Это разумно, – коротко ответил Чишия.
Лучше уйти сейчас, чем потом винить себя. Эта мысль была единственной, что звучала в голове, но почему-то от этого не становилось легче. Она глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться, но вдох вышел рваным, предательски неровным, будто тело само выдавало её тревогу.
Девушка понимала, что это, возможно, последняя их встреча и решила, что нужно сделать что-то такое, что отпечатается в ее сознании приятным воспоминанием о нем. Она медленно потянулась к нему, движение почти неуловимое, но внутри уже решённое. Чишия не пошевелился, не отвёл взгляда, только смотрел, позволяя ей сделать всё, что она пожелает. В его неподвижности не было отказа, только молчаливое разрешение.
Мэй коснулась его кожи так осторожно, как будто этот момент мог разбиться, исчезнуть, если она сделает хоть что-то не так. Губы едва дотронулись его щеки, но тепло, оставшееся после, будто отпечаталось на них навсегда. Сердце стучало громче, чем следовало, отдаваясь гулким эхом в груди, кровь мешалась с чем-то, что она ещё не могла назвать.
Она задержалась так на несколько секунд, чувствуя, как воздух стал тяжелее, как молчание между ними приобрело новую глубину, но отступать было так же сложно, как и решиться на этот шаг. Всё теперь зависло на грани. Ощущение, что дальше уже ничего не будет как прежде, царапало изнутри.
Оставив прощальный поцелуй на щеке Чишии, она встала и направилась к выходу из магазина. Он не стал ничего говорить, не остановил ее и даже не обернулся. Подойдя к самой двери, Мэй сказала:
– Береги себя. Я соберу для тебя самый красивый букет, когда вернемся домой. Обещаю.
***
Дождь оставил после себя влажный асфальт и пропитанный сыростью воздух, а небо уже начинало светлеть, медленно и неторопливо, словно само не спешило вступать в новый день. Мэй шагала вдоль пустых улиц, бессознательно жуя батончик, но его вкус был таким же пустым, как окружающая тишина.
Мысли возвращались раз за разом, застревали в голове, не позволяя уйти. Она поступила правильно. Она знала это. Но знание не облегчало тяжесть, сжимавшую её грудь. Оставаться вдвоём значило уменьшить шансы, и рано или поздно перед ней встал бы выбор. Она или он. И теперь – лучше уйти сейчас, чем потом пытаться сделать невозможное. Но эта мысль, пусть и осознанная, не заглушала гулкое эхо того, что осталось после него. Сердце стучало неровно, будто пытаясь напомнить ей что-то, что она не хотела признавать.
Город был тихим, словно вымерший, и только редкие порывы ветра шевелили остатки грязных газет на асфальте. Спустя несколько часов пути Мэй наткнулась на палатку, одиноко стоявшую у входа в высотное здание. Ткань была потрёпанной, чуть провисшей, словно её давно не трогали.
Она остановилась, разглядывая её, пытаясь понять, живет ли здесь кто-то или это всего лишь заброшенное укрытие, оставшееся от тех, кто был тут ранее. Внутри было слишком тихо. Вероятно, пусто. Поколебавшись, скользнула внутрь. Провела рукой по ткани, ощущая, как усталость накатывает глубже, как тело просит остановиться хотя бы ненадолго. Она присела, вытянув ноги, вдохнула полной грудью, но выдох снова вышел рваным, как будто тревога всё ещё не отпускала. Сейчас ей нужен был этот краткий миг тишины, прежде чем снова оказаться на дороге.
– Таких совпадений не бывает.
Знакомый голос пронзил тишину, будто разрезая воздух. Мэй резко подорвалась, сердце ухнуло вниз, а мышцы напряглись прежде, чем она успела понять, что происходит.
– Арису? Усаги? – не договорив, ее сбили с ног. – Куина…
– Что ты тут делаешь? Как ты нас нашла? – сказала Усаги.
– Я вас и не искала… Шла куда глаза глядят и наткнулась на это место, сил после вчерашней игры не оставалось, вот и решила вздремнуть.
– Я так рада, что ты жива. Мэй, ты словно бессмертная, – радостно воскликнула Куина.
– А где Чишия? Вы вроде были вместе, – спросил Арису, оглядываясь.
Девушка слегка замялась, прежде чем ответить.
– Мы решили разойтись, чтобы было меньше шансов умереть в одной игре.
Они сидели у палатки, склонившись над консервами, словно этот тихий ужин был чем-то большим, чем просто трапеза. Каждый кусок – напоминание, что все ещё живы, что день закончился, а они остались здесь, вместе. Арису рассказывал про игру короля треф, про напряжение, про пугающе знакомого Нираги, которого они встретили полуживым, но всё ещё цепляющимся за жизнь.
Куина сидела рядом, ближе, чем обычно. В какой-то момент её рука мягко коснулась плеча Мэй. Не было слов, только тепло, только этот жест, в котором чувствовалось всё – радость, облегчение, осознание, что они здесь, целые, невредимые, вместе. Ночь незаметно опустилась, темнота стала гуще, воздух прохладнее. Усаги и Куина ушли в палатку, оставив Арису и Мэй снаружи, дежурить, наблюдать за улицами, что стали слишком тихими.
– Арису, я хотела с тобой поговорить.
– О чем? – спокойно спросил парень.
– Я хочу извиниться за то, что подставила вас перед Пляжем и навлекла беду. В тот момент я не совсем понимала, что есть плохо, а что – хорошо. Меня это терзает и мне действительно жаль, что все так обернулось.
– Я понимаю. В тот момент всё было... сложно. Мы все делали вещи, о которых потом пришлось задумываться. Но ты не одна была в этой ситуации, и не только ты принимала решения. Я не виню тебя, – ответил Арису и посмотрел куда-то вдаль. – Это место иногда не дает право выбора, тебе приходится подстраиваться под обстоятельства. Главное – не терять свою человечность.
Мэй глубоко вдохнула, ощущая, как с каждым новым осознанием тяжесть внутри неё становится всё заметнее. Арису был слишком хорошим для всего того, что ему пришлось пережить, слишком добрым, чтобы носить на себе столько боли. Она смотрела на него, видела, как свет костра отражается в его глазах, как на лице мелькает усталость, но не озлобленность. Он не держит зла, не осуждает, не пытается заставить её чувствовать вину – он просто понимает.
И от этого внутри стало ещё тяжелее. Девушка отвернулась, бросив взгляд на улицы, растворяющиеся в темноте, но мысли уже цеплялись за другое имя. Чишия. Где он сейчас? Что делает? Но прежде чем эта мысль успела закрепиться, та отогнала её – резким, внезапным усилием, потому что размышлять о нём сейчас было неправильно. Она не должна об этом думать.
На рассвете воздух был неподвижным, почти звенящим от утренней свежести. Город раскинулся перед ними, залитый мягким светом солнца, которое только начинало подниматься над горизонтами пустых улиц. Компания медленно поднялась по узкой лестнице, ступени глухо отдавались под их шагами. Когда они вышли на крышу, перед ними открылся панорамный вид, будто мир напоминал, насколько он огромен и тих.
Мэй невольно замедлила шаг, взгляд скользнул по улицам, которые больше не принадлежали людям. Город казался мертвым, но при этом живым – не человеческой жизнью, а той, что пришла на смену. Стены зданий были покрыты зеленью, тонкие лианы пробирались через выбитые окна, словно природа возвращала себе власть, стирая следы прошлого. Асфальт растрескался, пропуская сквозь себя густую траву, улицы больше походили на дикую территорию, чем на центр цивилизации.
Она осознала, насколько быстро всё изменилось. Токио, который когда-то был заполнен шумом, спешкой, движением, теперь дышал совсем по-другому – тихо, размеренно, как будто больше ничто не нарушало его покой.
– Пропал дирижабль короля бубен, – заметила Куина.
– Значит на одну игру меньше. Остался король пик и червей, дама червей, бубен и пик, – отметил Арису.
– Все равно многовато… – сказала Мэй. – Что будем делать дальше?
Темноволосый парень почесал затылок и посмотрел на Усаги, словно спрашивал ее мнения.
– Я не знаю… Но разделяться нам точно не стоит. Король пик пока что самая рискованная игра. Он передвигается и может застать нас врасплох в любой момент. Нужен какой-то план.
Арису, задумчиво оглядев горизонт, выдохнул и предложил спуститься обратно – утро уже вступало в силу, а завтрак давно напоминал о себе. Они медленно спускались вниз, каждый с мыслями, которые ещё не угасли после увиденного. Воздух внутри здания был прохладнее, пах пылью и чем-то устаревшим, но здесь было спокойнее, чем снаружи. Они расселись вокруг еды, разговоры возвращались к привычному, но Куина то и дело поглядывала на Мэй, будто ловя малейшие перемены в её выражении. Девушка механически ела, но мысли застряли где-то дальше, и Куина это чувствовала. После трапезы она медленно наклонилась ближе, голос звучал тихо, но не давяще.
– Ты чего-то боишься? – ее взгляд был не вопросительным, а понимающим.
– Нет, наверное, я просто устала – это не было правдой, но и не ложью.
Мэй действительно устала. Не просто физически – хотя тело тоже ощущало этот груз бесконечного движения, редких остановок и напряжённого ожидания. Она устала от мира, в котором приходилось жить слишком настороженно, в котором каждая минута могла оказаться последней, в котором не было нормальности, только игры, выживание, тишина.
Тишина. Она ненавидела её. Эти улицы, опустевшие до невозможности, здания, что больше не принадлежали людям, этот воздух, пропитанный отсутствием звуков, которые раньше были привычными. Смех, разговоры, музыка из кафе, даже просто городской шум – он исчез, оставляя после себя пустоту, которая давила сильнее, чем страх.
Мэй хотела обратно. Туда, где можно было просто существовать, где был ритм, привычный, не несущий в себе постоянного напряжения. Ей хотелось снова стоять за прилавком, касаться цветов, аккуратно подрезать их стебли, слушать обрывки разговоров покупателей, чувствовать обычную жизнь. Девушка скучала по этому так сильно, что внутри всё сжималось.
И да, она боялась. Не тех игр, не тех решений, которые приходилось принимать, не самого выживания – она справлялась с этим, справлялась слишком долго, чтобы это было чем-то новым. Но страх был другим. Мэй боялась, что никогда не вернётся обратно. Что этот мир стал единственным, что прошлое осталось лишь в воспоминаниях, а будущее – размытым, бесформенным, не обещающим ничего, кроме продолжения борьбы. Боялась потерять всех, пройти сквозь эти улицы и однажды осознать, что больше некого искать.
– Слышите, там какой-то шум, – прервала ее размышления Усаги. – Словно компания людей идет сюда.
Арису резко встал, глаза напряжённо всматривались в улицу, ощущение надвигающегося чего-то неизбежного заставило всех замереть. Густым темным покрывалом затягивало улицу, на которой они находились. Все одновременно подняли головы. Над ними нависало что-то огромное, почти бесшумное, но давящее своей масштабностью. Дирижабль, приближающийся слишком быстро, заслоняющий небо, отбрасывающий тень, в которой исчезал весь остаточный свет. Сердца забились сильнее, дыхание стало короче.
– Король пик… – отрезала Куина.
Грохот выстрелов разорвал воздух, эхом отдаваясь в стенах ближайших зданий. Крики вспыхнули внезапно, прорезая тишину резкими, отчаянными голосами, заставляя всех подняться, напрячься, вслушаться. Из-за угла улицы, в сумрачном пространстве между заросшими фасадами домов, появились силуэты. Люди выбегали, их движения были судорожными, быстрыми, будто они спасались от чего-то невидимого, но неизбежного. Они махали руками, призывали, требовали, их голоса сливались воедино, но смысл всё равно пробивался сквозь хаос – бежать, уходить, сейчас. На фоне всего этого дирижабль нависал как тень, словно сам наблюдал за происходящим, словно уже решал, кто останется, а кто исчезнет.
– Бежим, – Мэй схватила девушку с дредами за руку и направилась куда-то в сторону.
Арису и Усаги рванули следом, сердце билось глухо, отчаянно, будто само понимало, что медлить нельзя. Дышать становилось трудно, ноги работали на одном только страхе, и весь мир сузился до одной мысли – бежать. Мэй услышала глухой звук, от которого внутри всё оборвалось. Перед ней рухнул мужчина, его тело ударилось о землю – тяжелое, неживое, слишком резкое падение, чтобы там оставалась жизнь.
Она застыла на миг, но свистящий над головой выстрел сорвал её с места. Человек в чёрной мантии двигался чётко, без пауз, без ошибок, его шаги были уверенными, его выстрелы – точными, попадающими каждый раз, словно он не просто преследовал, а охотился.
Бежать стало труднее. Улицы будто сжимались, становились меньше, пространства не хватало, но остановиться – значит умереть. Мэй чувствовала, как страх стал реальным, как он прилип к коже, забился в горло, захватил лёгкие, заставляя двигаться быстрее, быстрее, быстрее.
Девушки почти добежали до своих знакомых, которые отчаянно махали руками, призывая их скорее приблизиться, но в следующий миг взрыв разорвал пространство между ними. Граната, упавшая слишком близко, вспыхнула ярким огнём, ударная волна отбросила их назад, заставляя сменить траекторию.
Мэй ощутила, как по щеке скользит тёплая кровь, тонкой линией стекая вниз. Осколок гранаты лишь задел её, но этого хватило, чтобы оставить след – горячий, пульсирующий, напоминающий о том, насколько близко был этот взрыв. Она осторожно коснулась кожи, пальцы мгновенно испачкались в алой жидкости, в густой, липкой, живой.
Девушка смотрела на неё, как будто пытаясь осознать, что это её кровь, что это реально, что даже один неправильный шаг мог бы сделать всё иначе. Но времени было мало. Тело требовало двигаться дальше, а мысли сжимались, не давая оценить последствия.
Чей-то толчок вырвал её из мыслей, всё словно замедлилось, как в провале времени. Куина кричала, но голос был далёким, утонувшим в гуле хаоса. Вспышки выстрелов разрывали воздух, мешались с криками, которые уже невозможно было разобрать, и вдруг очередная граната взорвалась между ними, швырнув пыль вверх, застилая обзор.
Мэй перекатилась по земле, почувствовала, как мир вокруг исказился в дыму, лишая её возможности ориентироваться. Тишина накрыла внезапно. Она сорвалась с места, едва понимая, куда бежит, только двигаться, только уходить подальше. Ноги ослабели, земля под ними казалась рассыпчатой.
Горло стягивалось от напряжения, в глазах жгло, а слёзы, горячие, невольные, наполняли их, мешая видеть дальше. Она уже не выдерживала. Ни тело. Ни душа. Девушка бежала, глотая воздух, который больше не приносил облегчения. Сердце било в груди неистово, сбивая ритм, превращая каждое движение в отчаянное преодоление.
Полчаса. Бесконечные шаги, слабость, что ползла по телу, но сознание отказывалось остановиться, как будто бег был единственным способом не сломаться. Но затем пришёл край, тот самый миг, когда тело больше не слушалось. Ноги подкосились, и она рухнула, трава оказалась мягкой, но холодной, как будто мир наконец принял её в свои утешающие объятия.
И слёзы разорвали тишину, горячие, непрерывные, захватившие её полностью. Она больше не могла держаться. Все эмоции, страх, усталость, одиночество — нахлынули волной, накрыли, утопили. Ей казалось, что мир мог сейчас разрушиться, но ей уже было всё равно. Мэй лежала на земле, обхватив руками себя, капли по щекам текли безудержно, жаркие, горькие, вырывающиеся из самой глубины её истощённой души. Всё, что накопилось – страх, усталость, выживание, одиночество – теперь вырывалось в полной силе, заполняя её, давая телу наконец сдаться.