Ты делаешь то же самое, что и Том.
Эми
Директор Эванс просто в восторге видеть меня снова. И говоря это, я имею в виду, что он бродит по офису, глотая аспирин, как конфетки.
- Эванс! - кричу я, раскрывая объятия. - Давно не виделись, приятель!
- Айсис, пожалуйста, у меня болит голова…
- КАК ЖЕНА? КАК ДЕТИ?
- Тебе нравится меня мучить, - стонет он.
- Мне нравится все, что не скучно, - плюхаюсь я в кресло напротив его стола. - Итак? Чем обязана этому славному вызову?
Он осторожно убирает руки от своих ушей и подходит к своему столу, затем достает конверт с роскошными, чернильными словами на нем и эмблемой какого-то здания.
- Это то, что я думаю? - спрашиваю я.
- Стэнфорд, - спокойно отвечает Эванс. - Пришло тебе сегодня.
- И вы проявили достаточно сдержанности, чтобы его не открыть! Вы изумительный, Эванс! Действительно. Вы выросли из маленького мальчика, который везде расклеил мои фотографии, где я толстая.
Он вздрагивает.
- Как насчет того, чтобы ты его открыла?
- А как насчет того, чтобы я заменила ваш яблочный сок мочой?
- Эми…
- Послушайте, Эванс, - вздыхаю я. - У моей мамы суд на носу. Не знаю, слышали ли вы об этом. Я ей нужна. Вероятно, очень надолго. Я, конечно, могу делать всю эту ерунду с наверстыванием домашнего задания и окончить школу или что-то еще, но правда в том, что я не лучший ученик. Безусловно. И очевидно, вы это знаете. Я хороша на бумаге, но я создаю много проблем и я незрелая, и говорю глупые вещи. Так что, я действительно не заслужила это. То есть, конечно, заслужила, но мне не место в колледже. Особенно не в Лиге Плюща. Лучше бы они отдали это место, хм, кому-то из Китая? Кому-то действительно увлеченному и зрелому. Кому-то, кто не я, - отталкиваю я письмо обратно ему. - Итак, знаете, вы можете его открыть. Или выбросить в мусорку. Мне без разницы. Но я не поеду туда.
Эванс молчит.
Когда он, наконец, смотрит на меня, кажется, что он выглядит гораздо старше. Морщинки под его глазами глубже, а его лоб в складках от дюжин лет усталости.
- Ты делаешь то же самое, что и Том.
- Что?
- Отказываешься поступать из-за людей, которых любишь. Отказываешься… стать выдающейся. У тебя такой потенциал, Эми. И ты выкидываешь его.
- Что вы имеете в виду, отказался? Он отказался?
- Ты не помнишь? Он хотел остаться здесь, в Огайо, чтобы заботиться об этой девочке, Софии. Он получил предложения практически со всей Лиги Плюща.
- Но сейчас он собирается в Гарвард. Люди не затыкаются насчет этого.
- Да. Только он изменил свое решение после… на самом деле, я не знаю, из-за чего он передумал. Но я не могу позволить тебе сделать то же самое. Пожалуйста. Знаю, я сказал, что это будет твое решение, но, пожалуйста, просто открой письмо, прочти и подумай над этим. И если ты все еще не захочешь туда, я буду уважать твое решение.
Я фыркаю и несколько мгновений смотрю на конверт, прежде чем хватаю его обратно.
- Хорошо. Прекрасно. Но не ждите счастливого конца!
- Я никогда не жду, - грустно улыбается Эванс.
Я встаю, чтобы уйти, но он окликает меня:
- Ох, и Эми? Удачи в суде. Надеюсь, он получит по справедливости.
Я сжимаю кулаки и захлопываю за собой дверь.
Что Эванс знает о справедливости?
Он был подонком, который везде расклеил мои фотографии, а затем, когда обнаружил, что я достаточно умна, попытался компенсировать это, проталкивая меня в широко открытую, жадную глотку каждого заносчивого колледжа в мире.
Я толкаю дверь и выхожу во двор.
Морозный, февральский воздух покусывает мои лодыжки, но яркое солнце согревает мое лицо.
Успокаивающий контраст. Я замечаю Кайлу, сидящую на низкой кирпичной стенке и смотрящую в пространство.
- Ты выглядишь так, будто думаешь, - говорю я. - Должна ли я сфотографировать сей памятный момент?
- Очень смешно, - закатывает она глаза. - Даже весело.
- Стараюсь, - сажусь я рядом с ней. Она хмурит брови и снова смотрит в пространство. Прежде чем я придумываю саркастичное замечание, чтобы вытащить ее из этого угрюмого настроения, она поворачивается ко мне и выпаливает:
- Почему Рен так странно себя ведет, когда видит Тома?
- Хороший вопрос. Не могу сказать точно, поскольку недавно половина моего мозга вытекла на пол моего коридора, но я практически уверена, это из-за того, что он сделал нечто плохое. По крайней мере, так говорит Рен и мои туманные воспоминания.
- Том сделал что-то плохое? Но… но что?
- Не знаю, - пялюсь я на траву. - Правда не знаю, и это убивает меня каждый день, но я каким-то образом умудряюсь воскресать и бродить вокруг, притворяясь живой.
- Я помню, что они были друзьями, - говорит Кайла. - Я перевелась сюда в четвертом классе. Они были друзьями. Рен, Том, Эйвери и та девочка, София, были друзьями. Они действительно крепко дружили. Словно круг, в который никто не может пробраться. Я им завидовала. У меня не было хороших друзей - только люди, которым нравились закуски в моем доме и моя косметичка.
Звучит одиноко, но этого вслух я не произношу.
- Почему ты снизошла до Рена? Ты же говорила, что он ботаник.
- Н-ну да, - краснеет Кайла. - Он король ботаников. Но… я не знаю! Просто он становится таким… таким чудным, когда видит Тома. Это странно.
- Я знаю только, что что-то произошло в средней школе. Эйвери сделала что-то, чтобы причинить боль Софии, а Том остановил это. И Рен был там с камерой, потому что Эйвери заставила его это снимать.
Глаза Кайлы расширяются.
- Как думаешь, есть ли пленка с этой записью? Если Рен снимал это…
- Сомневаюсь, что он стал бы ее хранить. Он так виноват, что, вероятно, уничтожил ее. Можешь спросить его об этом. Но эта тема его действительно напрягает. И он типа всегда как на иголках. Никогда не расслабляется. Наверное, это не лучшая тема для разговора.
- Да, - произносит она тихо.
- Откуда вдруг такой интерес? Он… он тебе нравится или типа того?
Лицо Кайлы охватывает ярко-красный румянец, и она моментально вскакивает.
- Ч-что? Нет! Не будь глупой! Он не в моем вкусе!
Я смеюсь и следую за ней, когда она шагает по замерзшей траве.
- Ты плохая лгунья, - говорю я.
- Ты плохой… плохой… накладыватель-карандаша-на-глаза! - резко произносит она. Я сдерживаю смех и терплю неудачу.
- Слушай, я тоже любопытная. И некоторое время я уже просто сгораю от любопытства. В больнице Рен говорил мне что-то об озере Галонага. У Эйвери…
- …там семейный коттедж, - заканчивает Кайла. - Да. Последние четыре года я каждое лето бывала там. Он красивый и огромный, а озеро, словно в пяти шагах от двери, и шелковый гамак, и канделябр, который, я думаю, принадлежал Майклу Джексону…
- К черту канделябр Майкла Джексона, мы должны туда съездить. Может не в сам дом. Потому что это будет незаконное проникновение. Поэтому вместо этого мы собираемся слегка повторгаться на территорию вокруг ее дома. Как думаешь, ты сможешь вспомнить дорогу к ее коттеджу?
- Весенне-летняя коллекция «Шанель» 1991 года находит новое определение постмодернистскому феминизму в мире моды?
Пауза.
- Переведи? - произношу я.
Кайла вскидывает руки.
- Это означает да!
- Потрясающе. Суббота, десять утра, у меня. Я веду - ты обеспечиваешь непередаваемую атмосферу и напитки «Гаторейд».
- Суббота? Я иду с мамой в парикмахерскую. Почему не пятница?
- Суд, - бормочу я. Глаза Кайлы расширяются.
- Ох. Точно. Совсем забыла.
- А я нет, - монотонно говорю я.
- Ты… ты хочешь, чтобы я пришла? Я могла бы… я не знаю. Обеспечить моральную поддержку? И «Гаторейд»?
- Да, - хихикаю я. - Мне это нравится. Очень.
Кайла хватает меня под руку и улыбается.
Мы идем в приятной тишине между нами, тишине, которая устанавливается между двумя людьми, которые рассказали друг другу все, что сгорали от нетерпения сказать, и только холодный пепел опускается на землю. Тишина спокойная и приятная, она помогает успокоить мои первый-день-возвращения нервы, словно успокоительный бальзам.
А затем Кайла осторожно начинает читать мне лекцию о тонкостях весенне-летней коллекции «Шанель» 1991 года и почему я должна проявить интерес к броским пальто с широкими плечами.
И каким-то образом это еще больше утешает.
Мир меняется, и я вместе с ним.
Но некоторые вещи остаются неизменными.
тгк:k4ultz