Глава 4
- Тисс приглашает меня туда, да, - сказала я Ханне и Дайлин.
Ханна громко усмехнулась и хлопнула ладонями.
- Ты серьезно сейчас? Ты попадешь в «Падший»?! Это же невероятно!
Всем было известно, что клуб «Падший» - это, пожалуй, один из самых элитных клубов, которые вообще существуют в мире. В него попасть не то, чтобы непросто – это невозможно. Лишь избранные, те, что из числа голубой крови, владеющие несметными богатствами, могли проводить там время. Но так получилось, что моя знакомая, которая закрутила роман с известным ведущим вечернего шоу со звездами, получила два приглашения, одно из которых она решила отдать мне. Мы не так уж и часто общались с Тисс, но в худшие времена во время студенчества я была рядом. Она даже пыталась покончить жизнь самоубийством, но я вовремя оказалась рядом, чтобы вызвать у нее рвоту, а затем 911. Прочищение желудка, длительная психотерапия, антидепрессанты, я, увлечения – это все поспособствовало ее скорейшему выздоровлению.
- Она так и сказала, что хочет отблагодарить меня за то время, - сказала я девочкам.
«Дорогая моя, как только Стив принес эти билеты, которые никогда ни с чем не спутаешь, я сразу подумала о тебе. Ты была рядом, когда было тяжело, и я хочу сделать приятное для тебя, показав место, в которое стекаются сливки общества».
Странный споосб сказать «спасибо» человеку, который никогда не посещал клубы и которому вход туда строго-настрого запрещен, но я не могла упустить такую возможность. Шанс попасть в «Падшего», принадлежащего знаменитому Харви Бэллу, мужчине, который отличался крутым нравом и острым, будто нож, взглядом, выпадает всего раз в жизни. И я обязана сделать все, чтобы попасть туда. Но как обойти родителей? Что им сказать? Они ни за что не разрешат мне отсутствовать ночью дома, потому что хорошие девочки не шляются в такое время по улицам, а спят в своей кроватке, мечтая о таком же хорошем муже.
- Я уже битый час ломаю голову над тем, под каким предлогом мне улизнуть из дома, и понимаю, что таких предлогов нет.
Дайлин сочувственно вздохнула, явно задумавшись, а Ханна стала предлагать различные варианты.
- Нет, понимаешь, нужно что-то такое, что позволит мне отсутствовать всю ночь, а не пару часов. И это что-то должно быть до ужаса правильным, чтобы они не могли отказать мне. Что-то..что-то... - эвкрика! Я вскочила с кровати, измеряя комнату шагами. – Ханна, ты можешь сделать вид, что безнадежно больна?
Я через телефон услышала, как она нахмурилась.
- Зачем?
- Я скажу своим, что у тебя температура, озноб и жуткий кашель. Так как ты живешь одна, тебе жизненно необходимо, чтобы рядом кто-то был, ведь кто знает, что может случиться ночью, и если вдруг тебе станет плохо, я буду рядом, чтобы помочь или вызвать 911.
Дайлин рассмеялась, и мне показалось, будто из динамиков полилась дивная музыка.
- Это очень хорошая идея, Альба! – заключила она. – Осталось только проверить актерские способности Ханны. А ну-ка изобрази кашель.
Ханна закашляла в трубку, а затем просипела:
- Альба, мне так плохо, так плохо...боюсь, если ты не сделаешь мне дыхание рот в рот, я умру от разбитого сердца, что прониклось любовью к тебе.
Все три рассмеялись в голос, а затем я и Дайлин наперебой стали подтверждать таланты нашей подруги.
- Почему мне всегда выпадает самое тяжелое? – смеялась Ханна. – Я боюсь твоих родных, вдруг они из меня сделают чоризо!
Я притихла, боясь, что мой отец мог слышать нас. Да, стоит быть потише, потому что никто из моих родных не должен прознать о том, что мы собирались сделать сегодня ночью. Господи, мне двадцать девять лет, а я все так же вру родителям, будто мне шестнадцать.
- Никто ничего из тебя не сделает! – прошептала я. – Мы сделаем так: я сейчас скажу папе, что тебе плохо и мне нужно приехать к тебе, чтобы поухаживать. Якобы я должна буду вернуться вечером, но вот потом, этак ближе часам к восьми-девяти позвоню им и скажу, что ты ужасно температуришь. Для убедительности ты на фоне будешь кашлять и хрипеть...
- Как заядлый курильщик, - произнесла Ханна, а затем демонстративно захрипела.
- Именно так, - подтвердила я. – И они будут вынуждены согласиться.
Какими бы строгими не были мои родители, они отличались добротой. Бросить человека, когда он уязвим, сродни убийству в их глазах.
- После такого ты должна будешь мне. Кусок торта и стакан кофе в «Старбаксе», - ухмыльнулась Ханна.
Дайлин хмыкнула.
- Что угодно, мелкая, лишь бы только это сработало!
Я прикусила нижнюю губу, задумчиво глядя на себя в зеркало. Так, срочно нужно принять душ, уложить волосы, накраситься...- нет, краситься нельзя ни в коем случае. Я же еду к больной, в конце концов, и зачем мне там нужен макияж? Надо собрать косметичку.
- Девочки, я вас люблю! Еще созвонимся сегодня, хорошо?
- Я надеюсь, ты классно проведешь время! – Дайлин была оптимистично настроена, а вот я нет.
- Спасибо!
Я вышла из группового звонка. Мои родители будут донимать меня звонками, спрашивая, как чувствует себя Ханна и переживая за меня. Уверена, мама позвонит мне перед сном, чтобы точно убедиться, что я у Ханны дома в полной безопасности, а не тусуюсь где-нибудь или не убегаю от потенциального насильника-маньяка.
Схватив свои вещи, я побежала в ванную, чтобы поскорее привести себя в порядок. Нет, выпрямлять волосы не стоит, потому что они сто процентов завьются, если я буду танцевать. Любая влага была смертоносной для моей укладки, а потому я в последнее время (особенно с наступлением осени) все чаще предпочитала оставлять свои кучеряшки и не мучать свои волосы ежедневными температурными экзекуциями феном или плойкой. Было время, когда я совершенно не принимала свою природу, годами выпрямляя волосы, но уже два года как я перестала это делать, лишь изредка балуясь с утяжком. Мне нравилось, как подпрыгивают пряди, когда их оттягиваешь, какими пружинистыми они были, каким четко очерченным был завиток, да и сама его форма.
Строгую элегантность сменило буйство волос, которые были такими же непослушными, как и я, и олицетворяли меня. Закончив со всем, я вышла из ванной, тщательно работая с прядями, которые требовали исключительно кудрявый метод, а затем принялась сушить их феном, нацепив на него диффузор. Пока волосы сушились, я мысленно продумала свой наряд, а затем и макияж, вследствие чего прикинула, какую косметику возьму с собой.
Мне хватило сорока пяти минут, чтобы высушить волосы, наскоро одеться и взять с собой все самое необходимое. Оставалось поговорить с отцом. Он не работал. Ему было шестьдесят два года. Когда-то папа имел свой бизнес, который приносил хороший доход, но его обманули его же родственники, обокрав на круглую сумму. Папа остался ни с чем. И теперь, сидя дома вот уже десять лет, не обременяя себя работой, он целыми днями зависал на ютюбе, смотря политические каналы, и CNN. Из-за этого меня стало тошнить от любых новостей. Я уже не выносила этих бесконечных споров насчет запада и востока, вечной терки США и России, разговорах о войнах на ближнем Востоке и ненависти, что порождали СМИ. Они стравливали нас, обычных людей, а мы охотно соглашались на это, предпочитая враждовать, а не дружить.
Осторожно входя в гостиную, которая по факту стала комнатой, где отец больше всего проводил времени, я остановилась, положив сумку на пол.
- Папа, - я села на диван, входя в свою роль.
Чему меня научила жизнь с контролирующими родителями? Вранью. Врала я так, что иногда мне самой было тяжело отличить правду от лжи, настолько убедительно все звучало. Он повернулся ко мне, отрываясь от своего телефона, и я заметила, как папа морщится, когда двигает своей левой ногой. Подагра совсем замучила его. Объяснив всю ситуацию, я получила немое согласие и вышла в прихожую, где принялась одеваться. Тошнотворная волна окатила меня. Мне не нравилось врать. Я терпеть не могла это, испытывая такие муки совести, от которых потом ворочалась в кровати и ощущала себя самым низменным человеком. Но мне ничего больше не оставалось, как продолжать лгать, потому что правда означала потерю свободы.
Выйдя из дома, я прошла на ближайшую остановку, села на автобус и, только коснувшись спинки кресла, спокойно вздохнула, ощущая одновременно радость, страх и грусть. Почему так получается? Почему я не могла быть просто свободной? Почему я должна врать самым близким людям, чтобы иметь право делать то, что делают остальные? Мне двадцать девять лет, в конце концов.
Преодолев немаленькое расстояние от моего дома до квартиры Ханны, я зашла в подъезд, поднялась на нужный этаж и постучала в дверь квартиры. При виде меня подруга театрально облокотилась на раму, закашлялась, а затем просипела:
- Мне так плохо. Ощущение, будто я умираю.
Она демонстративно прикрыла глаза, чуть согнувшись, и я шлепнула ее по руке, затем по заду, громко смеясь и буквально врываясь в ее обитель. Ханна тоже рассмеялась, закрывая за мной дверь.
- Мне нужно было играть на Бродвее, - подытожила она, плюхаясь на свой невероятно мягкий диван, который стоял неподалеку от кровати. Студия была маленькой, вмещала в себя не так-то много вещей, но даже это маленькое пространство Ханна сумела обставить со вкусом и сделать из него что-то в духе «Вог». Маленькие картины неизвестных художников, украшали светлые стены, прикрывая собой дыры или облупленную штукатурку, многочисленные цветы в горшках добавляли живости и красочности. Синий ковер с замысловатым узором, украшал центр комнаты, пряча в своем ворсе ножки от кофейного столика, на котором беспорядочно лежали книги и журналы об искусстве. Небольшой книжный шкафчик примостился у изголовья кровати, что была повернута к окну и позволяла хозяйке встречать утро с первыми лучами бившего в окно солнца.
Я вновь уловила аромат бадьяна, который исходил от крошечной кухни, что уместилась в углу, и увидела на плитке чайник с только что заваренным чаем. Ханна зажгла свечи, расставленные по квартире, и я плюхнулась возле подруги, чувствуя себя такой счастливой рядом с ней.
- Как же у тебя красиво, - завороженно произнесла я, все еще оглядываясь, будто в первый раз видела эту квартиру.
Я бывала здесь ранее, но каждый мой визит был похож на первый.
- Спасибо, Альба, - она обняла меня, и я прижалась к ней спиной, наслаждаясь ее поглаживаниями по голове. – Я хотела сделать так, чтобы здесь всем хотелось остаться.
- И у тебя это получилось.
Она хмыкнула, после чего я вскочила с дивана и, приземлившись на колени, сказала:
- У нас в запасе есть еще несколько часов, давай посмотрим «Дневники вампира»?
Ханна широко улыбнулась.
- Даже не знаю, кого бы из братьев я выбрала.
Мы рассмеялись, после чего заказали пиццу и принялись смотреть сериал, громко обсуждая поведение каждого героя, а затем и красоту братьев Сальваторе. Ну не только красоту, а еще и сексуальность...эх, как тяжело быть человеком. В какой-то момент мне позвонила мама, стала спрашивать, как у нас дела, как себя чувствует Ханна, а затем все же предприняла попытку позвать меня домой. Громкий кашель Ханны, а также описание состояния убедили в том, что Ханне требуется помощь, а потому скрипя сердце мама выдохнула и попрощалась со мной, настаивая, чтобы я звонила, если вдруг что-то случится. Как только разговор завершился, я принялась краситься.
Мой выбор сегодня остановился на коричневом из плотной ткани обтягивающем платье, которое доходило до щиколотки. В талии ткань была чуть собрана и дополнена золотым украшением, а внизу открывался разрез, доходивший до колена. Рукава платья оказались короткими и прикрывали лишь часть моего плеча, оставляя большую часть рук открытыми, что позволяло надеть широкие золотые браслеты. Сегодня мне хотелось сделать арабский макияж, и я принялась выводить изогнутые стрелки и рисовать клювик в уголках глаз, подчеркивая подводкой и нижнее веко с помощью тонких линий. Схватив золотую подводку, я вновь провела изогнутую линию только уже над складкой века. Благо ресницы у меня были длинными и пушистыми и требовали только туши, а не приклеивания пучков.
Закончив с глазами, я уложила брови гелем и замаскировала консилером постакне, чтобы на хорошо подготовленную кожу нанести тональный крем. Обычно я обходилась только консилером, но сегодня покрытие должно было быть стойким и создать идеальную кожу, а потому выбор пал на матирующее средство, что более долговечно по сравнению с увлажняющим. Завершив макияж скульптором и бронзером, а также коричневым карандашом для губ и нюдовой помадой, я нанесла на центр губ немного блеска, чтобы чуть увлажнить губы и придать им небольшое сияние, за счет чего увеличится объем.
- Твои макияжи – это произведение искусства, - вздохнула Ханна, восторженно рассматривая стрелки. – Сюда бы египетскую музыку, одежду времен фараонов, и ты сошла бы за Клеопатру!
Сегодня я ощущала себя царицей Египта, особенно когда надела каблуки и нацепила золотой чокер на шею в виде изогнутых переплетающихся между собой линий, что делали мою шею еще более длинной и изящной. Я смотрела на себя в зеркало, не в силах наглядеться. Я нравилась себе. Я вожделела себя. Тонкие длинные кольца витиеватой формы украшали мои пальцы, органично смотрясь в паре с широкими браслетами. Проведя руками по широким бедрам, я повернулась боком, чуть поморщив лицо, когда взгляд упал на живот. Я не была худой, скорее взбитой. У меня имелся лишний вес, который я набрала в школе на фоне стресса и постепенно сбрасывала после увольнения. В последнее время я перестала испытывать дискомфорт из-за своих габаритов, понимая, что спорт и питание делают свое, но этот животик. Я втянула его, а затем плюнула и расслабилась, понимая, что мне плевать. Все равно мне хотелось быть не совсем худой, а спортивной и чуть пышной.
- Ты такая красивая, Альба, - Ханна обняла меня сзади за талию, прижимаясь лицом к плечу.
Она казалась еще более маленькой из-за того, что я надела десятисантиметровые каблуки.
- Спасибо, Ханна, - я обняла ее за руки, прижимаясь спиной и чувствуя такую благодарность по отношению к ней.
- Оторвись там по полной, хорошо?
Я кивнула головой, а затем взяла свою сумку. Телефон запищал, и я увидела сообщение от Тисс, в котором говорилось о том, что она ждет меня внизу. Время было одиннадцать вечера.
Как давно я гуляла ночью? Переступала ли я такую грань хоть когда-нибудь? И бывало ли, что я поступала так же отчаянно, как сейчас? Ведь так я еще никогда не обманывала родителей. Страх того, что мои вездесущие мексиканские родственники узнают и доложат о моих проделках родителям, затуманивал разум, заставляя меня отказываться от риска и свободы. Хотя мне так хотелось приключений, так хотелось просто расслабиться и сделать то, что хочется, не испытывая страха, что все обнаружат. Я просто хотела, чтобы к некоторым вещам мои родители относились иначе. Чтобы они видели во мне не ребенка, а взрослого. Чтобы они прекратили мне запрещать. Чтобы они перестали держать меня в золотой клетке. Я жаждала свободы.
А потому пусть в этот день я сниму кандалы, обернувшись птицей, для которой весь мир – безграничное пространство для полета ее души.