Выбор
Поздний вечер.
Динара выходит из клиники, в руках пакет с лекарствами. У ворот — Ильяс. Он будто случайно оказался рядом, но в его взгляде слишком много сосредоточенности, чтобы это была случайность.
— Ты снова здесь, — сказала она холодно, хотя сердце дрогнуло.
— А ты снова рискуешь. Тебе мало того, что уже случилось? — он смотрел так пристально, что она едва выдерживала его взгляд.
Она отвернулась, натянув шарф повыше.
— Если ты пришёл читать морали — можешь не утруждаться.
— Я пришёл, потому что не могу иначе. — Голос его стал тише, грубее.
Динара резко повернулась к нему:
— Почему? Почему ты всё время оказываешься рядом?
Он сделал шаг ближе, но замолчал. Слов было много, но ни одно не подходило.
— Ты сам не знаешь, зачем, — прошептала она, почти с насмешкой. — А я не хочу снова обмануться.
Он хотел что-то сказать, но она уже пошла к машине.
Его пальцы чуть дрогнули, будто он хотел удержать её за руку — и не решился.
Ночь.
Динара сидела у окна в своей комнате. Перед глазами — его взгляд. Этот странный, упрямый, будто он не враг. Но это неправда. Он враг. Он должен быть врагом.
Она прошептала в пустоту:
— Почему же тогда больно, когда его нет?
Тем временем в доме Ильяса.
Он сидел один, в темноте. На столе — телефон. Хотел набрать её номер, но стирал цифры снова и снова.
— Что со мной? — пробормотал он, сжимая виски. — Я ведь не должен...
Но воспоминание о её глазах не отпускало.
2дня спустя
Больница пустела к ночи. Динара вышла из палаты мальчика и, как всегда, задержалась у окна. Она даже не заметила, как в отражении позади появился силуэт.
— Опять поздно, — тихо сказал Ильяс.
Она вздрогнула, обернулась — и сердце будто сделало оборот.
— Ты... ты не имеешь права так появляться, — прошептала она.
— А если я не могу иначе?
Он подошёл ближе. Не быстро, не давя, но так, что каждый его шаг отзывался в ней.
— Ты рискуешь, — сказала Динара, пытаясь держать голос ровным. — Если кто-то увидит...
— Пусть видят, — перебил он. — Мне всё равно.
Она посмотрела прямо в его глаза, и в этом взгляде было слишком много — усталость, злость, но и что-то, что страшно было назвать.
Он шагнул ближе, голос стал низким, почти шёпот:
— Признайся. Хоть раз. Ты ведь тоже чувствуешь.
Динара прижала ладонь к груди, словно хотела удержать сердце. Потом гордо подняла подбородок.
— Чувствовать? К тебе? — её голос дрогнул, но она не позволила этому выдать себя. — Ты забыл, как всё начиналось? Ты сам признался, что хотел держать меня на крючке, играть мной. Это была твоя игра, Ильяс!
Он замер, будто её слова ударили сильнее ножа.
— Да, я хотел, — сказал он жёстко, не отводя взгляда. — Но это было тогда. Я думал, что смогу управлять тобой. Держать рядом, чтобы самому понять... — он резко выдохнул. — Но вышло иначе.
Динара скрестила руки на груди, стараясь выглядеть холодной, но её глаза блестели.
— А я должна поверить, что всё изменилось? Что ты вдруг передумал?
Он сделал шаг ещё ближе, и теперь их разделяли всего сантиметры.
— Ты можешь не верить, — его голос стал глухим. — Но знай: если бы всё осталось игрой, я бы не стоял сейчас перед тобой и не рисковал ради этой минуты.
Тишина повисла тяжелее любого ответа. Динара отвела взгляд, но внутри знала: он прав.
Вечер. Особняк семьи Ильяса.
Отец сидел за большим столом, в руках всё та же чётка, которую он крутил каждый раз, когда был в ярости. Перед ним стоял сын.
— Я ведь предупреждал, — голос звучал холодно, каждое слово резало воздух. — Ещё раз увижу тебя рядом с этой девкой — лишу всего. Имени. Силы. Семьи. Ты для меня перестанешь существовать.
Ильяс сжал кулаки. Внутри закипала злость, но голос его оставался ровным:
— Тогда делай, что должен. Но я не откажусь.
Отец резко ударил ладонью по столу.
— Ты позоришь мою кровь! Ради дочери этих мерзавцев? Ты забыл сколько бед их сыночек взвалил на нашу голову?!
Тишина в комнате стала тяжёлой, словно воздух стал каменным. Но Ильяс впервые не отступил.
— Это моё решение.
В доме Динары тем временем напряжение было не меньше. Слуги уже шептались, мать бледная, а отец кипел, узнав, что дочь снова видели рядом с Ильясом.
— Ты хоть понимаешь, что делаешь? — голос его дрожал от злости. — С кем встречаешься? С сыном тех, кто уничтожил твоего брата!
Динара стояла посреди зала, руки тряслись, но она упрямо не опускала взгляд.
— Я...
— Замолчи! — оборвал отец. — Пока не поздно, я запрещаю тебе даже думать о нём!
Слёзы подступили к глазам, и в этот момент слова сорвались сами, прежде чем она успела подумать:
— Я люблю его!
Комната застыла.
Мать закрыла лицо руками, будто услышала приговор.
Отец медленно повернулся к дочери, глаза его налились кровью.
— Что ты сказала?..
— Я люблю его, — уже тише, но твёрдо повторила Динара, сама поражённая тем, как легко и страшно прозвучала правда.
— Любишь сына тех, кто принёс в наш дом траур? — голос отца стал сиплым. — Любишь кровь, которая убила твоего брата?
Мать подхватила:
— Динара, очнись! Это безумие. Ты предаёшь память брата!
Девушка вскинула голову, слёзы катились по щекам, но взгляд был прямой:
— Я ничего не предаю. Я просто... больше не могу лгать себе.
Слова повисли в тишине, будто взорвали весь дом.
Щёку обожгла боль — удар отца был быстрым и резким. Она застыла, не веря, что это случилось, потом глаза наполнились слезами.
Вбежала мать, но остановить мужа не успела.
— Что ты сделал?! — прошептала она, прижимая Динару к себе.
Динара дрожащими руками схватила телефон. Голос срывался, когда она позвонила:
— Ильяс... он ударил меня... отец меня ударил.....умоляю забери меня отсюда
Он молчал всего секунду, а потом коротко бросил:
— Жди. Я еду.
дверь с грохотом распахнулась. Ильяс вошёл, шаги тяжёлые, взгляд стальной.
— Где он?! — голос гулом разнёсся по холлу.
Отец Динары вышел из кабинета, суровый, но чуть растерянный от дерзости.
— Ты осмелился переступить мой порог, щенок? — процедил он.
Ильяс опрокинул кресло, и он крикнул прямо в лицо отцу:
— Ещё раз прикоснёшься к ней — и я уничтожу всё, что у тебя есть. Понял?! Я уничтожу тебя?! Ты меня понял?!!!!
— Она моя дочь! — взревел отец. — И я решаю, с кем ей быть!
— Нет, — холодно бросил Ильяс. — Ты её потерял.
В следующее мгновение они сцепились. Удар за ударом, громкие крики, звяканье разбитой вазы, рухнувший стол. Слуги не смели вмешаться, мать в ужасе кричала, хватаясь за голову.
Ильяс, сильнее и моложе, сбил отца с ног. Тот тяжело рухнул на пол, пытаясь подняться. Но Ильяс уже не смотрел на него. Его глаза искали только Динару.
Она стояла в дверях комнаты, бледная, со слезами на лице.
Он протянул к ней руку:
— Пойдём со мной.
— Динара! — мать рыдала, бросаясь к дочери. — Не уходи, прошу!
Но Ильяс крепко держал её за ладонь. Он увёл её к двери, не оборачиваясь.
Отец, сидя на полу, держался за грудь и смотрел вслед — взглядом не ярости, а сломанной гордости.
Машина ждала у ворот. Динара села рядом с Ильясом, дрожащая, с мокрыми от слёз щеками. Но внутри впервые почувствовала: она сделала свой выбор.