Ненависть и признание
Вечер. Динара возвращалась из клиники. Сумка с документами висела на плече, шаги отдавались в тишине двора.
У калитки её ждал он.
Ильяс стоял так, будто растворился в сумерках. Но когда она приблизилась, сделал шаг вперёд.
— Ты опять за ним смотришь, — сказал он спокойно, без вопроса.
— Я не обязана тебе объясняться, — холодно ответила она.
Ильяс посмотрел на неё пристально, и в его взгляде было слишком много — тревога, злость и что-то ещё, чего он сам боялся.
— Ты... — он замолчал на секунду, будто боролся с собой, потом резко выдохнул. — Признайся, Динара. Ты ведь чувствуешь что-то ко мне.
Она замерла. Сердце ударило, дыхание сбилось. Но гордость и боль были сильнее.
— Чувствовать? — её голос дрожал, но она не позволила этому вырваться наружу. — Я могу чувствовать только ненависть. Ненависть к тому, чья семья отняла у меня брата и принесла в наш дом траур.
Ильяс шагнул ближе, его глаза вспыхнули.
— Ты ничего не знаешь о своём брате.
— Замолчи! — резко оборвала она.
— Нет, — голос его стал жёстким. — Я не замолчу. Твой брат не был жертвой. Он торговал оружием за спиной у своей семьи, продавал информацию врагам. Он предал не только моих, он предал и ваших. Его смерть — не случайность и не месть. Это расплата за то, что он сделал.
Слова обрушились на неё, как удар. Динара побледнела, будто земля ушла из-под ног.
— Ты лжёшь... — прошептала она, но глаза её метнулись в сторону, полные сомнений.
Ильяс смотрел на неё не мигая.
— Я не лгу. И ты это знаешь.
Тишина повисла между ними, тяжелее любых слов. Она отвернулась, чтобы он не увидел, как предательски дрогнули её губы.
А он стоял и понимал: всё, что сказал — разрушило её мир. Но иначе он не мог.
Тишина между ними была такой густой, что казалось — воздух можно резать ножом.
Динара сжала кулаки и, не оборачиваясь, пошла к дому.
Ильяс остался стоять в тени. Его взгляд горел, но шагнуть за ней он не решился.
Ночь в доме Ильяса. Тусклый свет в кабинете, большие часы отмеряли время. В дверях появился один из людей отца — бледный, встревоженный, с бумагой в руках.
— Господин, — сказал он коротко. — Надо доложить.
Отец не отрывал взгляда от коньяка.
— Говори.
— Видели. Сегодня у больницы. Ваш сын снова был с дочерью врага. Есть свидетель, Они говорили между собой — «они близко».
Тишина в кабинете стала. Его лицо побледнело, а глаза стали стальными.
— Ты уверен? — прохрипел он.
— Уверен, — ответил докладчик.
Отец встал. Стул с гулким звуком отскочил назад. Он сделал шаг к окну и долго смотрел в темноту. Наконец развернулся и тихо сказал:
— Приведи его.
Через минуту в кабинет ввалился Ильяс. Он был как выжатый — глаза красные, дыхание резкое. Папа даже не шагнул навстречу, только молча указал на стул.
— Так это правда? — коротко спросил отец.
Ильяс молча кивнул.
Тогда отец ударил ладонью по столу, так что документы задребезжали. Голос его стал холоден как лёд:
— Ты позоришь фамилию. Ты связался с дочерью того, кто навсегда испятнал наши имена. Это — предательство.
— Я не предал, — сказал Ильяс тихо, но в голосе зазвенела сталь. — Я просто... я не мог остаться в стороне.
— Хватит слов! — отец взял паузу и продолжил неспешно, как приговор: — Либо ты прекращаешь эти встречи немедленно и возвращаешься под крыло семьи, либо ты уходишь. Без прав, без имени, без защиты. Ты выберешь дом или девушку — решай сейчас.
Ильяс посмотрел на отца. В его глазах вспыхнуло что-то взрывоопасное — гнев и решимость.
— Если это выбор — я выберу её, — ответил он. Голос был тихий, но ровный. — Я не оставлю её. И если вы попробуете тронуть её снова — я уничтожу всех, кто подастся на этот приказ. Даже если это будешь ты.
Отец усмехнулся, в усмешке — презрение и усталость.
— Тогда прощайся с тем, что звалось твоей жизнью.
Ильяс не отступил. Он сделал шаг назад, развернулся и вышел, дверь хлопнула так громко, что эхо ушло по коридору.
В кабинете отец остался один. Он опустился в кресло и тихо прошептал сам себе:
— Если сын выбрал врага — нам придётся выбирать по-новому.