Последнее Знамение

Цая чувствовала себя странно. Сегодня был один из тех дней, когда весь лагерь пребывал в каком-то странном движении. Он не был спокоен, а будто весь дрожал от нетерпения и вот-вот должен был взорваться. И вроде ничего примечательного не происходило: все были заняты своими делами, то тут, то там вспыхивали отголоски чьих-то бесед, но Цая будто чувствовала незримое чужое беспокойство и не знала, куда себя от него деть.

Она прогуливалась по лагерю призраком, и никто не обращал на нее внимания. Иногда ей это удавалось - становиться для всех невидимой, хотя с ее внешностью это казалось почти невозможным. Даниэль иногда говорил, что у нее есть удивительная способность ускользать от чужого взгляда. Возможно, в чем-то он был прав.

Цая знала, что в таком перемещении главное не столкнуться ни с кем глазами, не установить контакт, после которого ее лик невидимки рассеется, как утренний туман. Поэтому сейчас она нарочно отвела взгляд от Рахиль, которая уже поворачивала голову в ее сторону. Женщина ничего не заметила и не обратилась к Цае.

И хорошо, - подумала она. Ей отчего-то хотелось спрятаться.

Прекрасно зная о договоренности не входить без приглашения в хижину Мальстена и Аэлин, Цая повиновалась собственным ногам, несущим ее к двери, и быстро проскользнула в дом. Ее тут же обволокло тишиной и теплом потрескивающих в очаге дров. Цая несколько мгновений простояла, прислонившись спиной к двери, отдыхая от скрывающейся снаружи суеты. Затем ноги сделали шаг по запретной территории, и Цая вновь не стала их сдерживать. Порой ей казалось, что ее тело живет собственной жизнью, отдельно от разума. Иногда контролировать его удавалось так же плохо, как тела марионеток.

В первой комнате небольшого дома почти не было мебели: громоздкий сундук, скорее всего, набитый вещами, камин и небольшое кресло, стоящее прямо напротив него. На полу лежал старый ковер, давно потерявший свой изначальный цвет. Цая подумала, что в свои лучшие годы он, возможно, был желтым. Рядом с сундуком виднелось очертание люка в подпол.

Цая обошла комнату, села в кресло и наклонилась вперед, согревая руки у огня. Она и не понимала, как привыкла жить в уличном лагере на постоянном холоде, за эту зиму, пока не оказалась в настоящем домашнем тепле. Ей стало немного жаль себя и остальных - потому что они потеряли дом и возможность вот так же согреваться каждый день под крышей и защитой стен. Однако она отогнала эти мысли. Одно то, что им удалось найти Мальстена и задержаться здесь достаточно надолго, уже было хорошо. Весна уже наступила. Совсем скоро ночи станут куда теплее.

Постепенно Цае начало становиться жарковато у очага, и она встала с кресла. Нужно было уходить отсюда, пока не вернулись хозяева - им наверняка не понравится то, что по их дому гуляет непрошеная гостья. Цая собиралась покинуть хижину, однако, когда она наступила на половицу возле двери, ведущей в соседнюю комнату, послышался призывный скрип, и девушка замерла. Она толком не понимала, зачем делает то, что делает - рука сама потянулась к дверной ручке. Открыв дверь, Цая сделала робкий шаг в спальню. Здесь стояла довольно широкая кровать, занимающая почти половину маленькой комнатки, а еще у стены рядом с окном притаился старый комод с пятью ящиками. Из одного из них призывно торчал кусочек серой ткани, который отчего-то привлек внимание Цаи. Она протянула руки, которые словно вели чьи-то нити, и выдвинула ящик. Темно-серый костюм, расшитый золотыми нитями, был явно заморским. Цая никогда не бывала в Малагории, но чутье подсказывало ей, что это одеяние родом оттуда.

Руки потянулись к длинной тунике, на талии которой был закреплен широкий кожаный пояс. Цае страшно захотелось примерить на себя эту удивительную вещь, хотя она и понимала, что делать этого никак нельзя.

Может, хотя бы посмотреть, как этот костюм выглядит целиком? - уговаривала она себя. - Я только одним глазком.

Она положила тунику на кровать и вернулась к ящику, чтобы достать оттуда такие же темно-серые с золотыми нитями хлопковые шаровары. Когда она расстилала их на кровати, под ее руками в кармане шаровар послышался едва заметный хруст.

Бумага? - удивилась Цая. Поддавшись своему чутью, она достала содержимое кармана и обнаружила там сложенный вчетверо листок, на котором виднелись пятна крови. - Что это может быть? - Цая не смогла сдержать любопытство и развернула лист. Тайны далекой заморской земли влекли ее слишком сильно, чтобы сдержать этот порыв.

«Жрец Харт... Киллиан», - начиналось письмо. - «Я был бы рад написать «сынок», но мы оба с тобой знаем, что это лишь сентименты, на которые я не имею права по долгу службы...»

Цая с замиранием обоих сердец пробежала глазами по написанным строкам. Кое-где чернила размазались, местами их перекрывали пятна крови, однако ей удалось прочесть все. Когда глаза остановились на подписи, Цая ахнула, прижав руку ко рту, по всему ее телу пронеслась волна жара, смешавшая в себе ужас, злость, шок и какое-то странное щемящее сочувствие.

- Искренне твой Бенедикт Колер, - прошептала Цая. Ей нужно было произнести это вслух, потому что иначе она не могла поверить, что читает послание великого палача Арреды. Она считала этого человека страшнее любых монстров, ужаснее любой напасти. Разве можно было представить, что у него вообще было сердце и он мог кого-то искренне любить и оберегать?

Конечно, в глазах Цаи это письмо не делало Бенедикта Колера лучше - на его руках слишком много крови, не только данталли, но и людей. Он убил родных Цаи... убил Жюскина... Он сотворил больше ужасного, чем любой другой житель Арреды. Однако его письмо некоему Киллиану Харту стало для Цаи шокирующим откровением. Казалось, Бенедикт Колер вложил в свое послание всю любовь, на которую был способен, и лист бумаги почти звенел от напряжения в руках Цаи. Что за человеком должен быть этот Киллиан Харт, если великий палач Арреды проникся к нему столь теплыми отцовскими чувствами?

За своими размышлениями Цая не услышала, как открылась дверь в хижину и по половицам застучали чьи-то стремительные шаги. Она опомнилась, лишь когда услышала суровый оклик хозяйки дома:

- Эй! - Аэлин Дэвери стояла на входе в комнату, ее рука замерла на рукояти паранга, висевшего на поясе. - Какого беса ты здесь делаешь?!

Цая вздрогнула и выронила письмо. Лист неспешно продрейфовал по воздуху и с тихим шелестом упал на пол. Цая беспомощно посмотрела на Аэлин - ей пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть охотницу, ведь она была одета в красное. Ее гнев ощущался почти физически. Цая даже подумала применить нити к ее сознанию, чтобы немного успокоить ее, однако отчего-то не стала этого делать.

- Прости меня, пожалуйста. - Она покорно опустила голову, готовая выслушать поток ругательств. - Я сама не знаю, что меня сюда потянуло. В лагере было суетливо, мне захотелось спрятаться, и я пришла сюда. Это получилось... само собой.

Аэлин заметила за спиной Цаи разложенный на кровати дорожный костюм из Малагории, а после опустила взгляд на окровавленное письмо Бенедикта Колера, которое она вытащила из его кармана после битвы в гратском дворце.

- А то, что ты рылась в моих вещах, тоже вышло само собой? - вновь одаривая Цаю злым взглядом, спросила Аэлин.

- Прости меня, - вновь попросила Цая. - Я увидела кусочек ткани в ящике и не смогла удержаться от любопытства. Мне очень хотелось посмотреть заморский костюм. - Она невинно улыбнулась. - Знаю, я зря сделала это без твоего разрешения. Сама не знаю, почему так поступила. - Она медленно наклонилась и подняла письмо, протянув его Аэлин. - В кармане зашелестело вот это. Я прочитала. Прости, пожалуйста. Я не должна была этого делать, мне просто не удалось удержаться.

Аэлин глубоко вздохнула. Как ни странно, Цае показалось, что злость охотницы пошла на убыль. Ее взгляд остановился на протянутом письме, в глазах замаячила тоска.

- Я тоже его читала, - тихо сказала Аэлин. - И, наверное, тоже не должна была. Это... очень личное письмо.

Цая удивленно посмотрела на Аэлин, услышав в ее голосе отзвук вины.

- Это письмо Бенедикта Колера... - произнесла она так, будто открывает охотнице большой секрет. Аэлин криво усмехнулась.

- Я знаю. Оно подписано.

- А кто такой этот Киллиан Харт? - спросила Цая.

Аэлин пожала плечами.

- Не знаю. Судя по всему, у Бенедикта был ученик, которому не дали поехать в Малагорию. Я так поняла, что Бенедикт остановил его силой, и это не давало ему покоя. - Она покачала головой. - Но я не встречала этого человека и понятия не имею, кто он такой. Вестимо, жрец Культа. Я почему-то думаю, что молодой. Вряд ли своего ровесника Бенедикт называл бы «сынок». Я забрала это письмо в день сражения в Грате. Нашла его случайно и прочитала. Зачем-то взяла с собой. Думала сжечь, но не стала. Сама не знаю, почему.

Цая внимательно вслушивалась в каждое слово Аэлин.

- Ты называешь его по имени так, будто знала его лично.

- Мы встречались. Недолгое время мне удавалось обманывать его, прикидываясь его союзницей против Мальстена. - Аэлин покивала, соглашаясь с собственными мыслями. - Он был страшным человеком. Но по-своему умным и вызывавшим некоторое уважение.

Цая изумленно вытаращилась на нее.

- Уважение? - переспросила она.

- Знаю, звучит дико, - отмахнулась Аэлин. - И, разумеется, я не одобряю ни то, что он делал, ни то, как он это делал. Просто, пообщавшись с ним, я смогла оценить кое-что из его качеств по достоинству. Назовем это так. - Она пронзительно посмотрела на Цаю, глаза вновь сделались злыми. - Впрочем, ты можешь осуждать меня за это, если хочешь. Я не намерена перед тобой оправдываться.

Цая растерянно покачала головой.

- Нет, я... наверное, даже могу это понять. Отчасти.

- Вот и умница. - Аэлин прищурилась. - А теперь покинь, пожалуйста, мой дом. Я надеюсь, я первый и последний раз застаю тебя с моими вещами.

Цая энергично закивала.

- Да, конечно! Еще раз... прости меня.

Не дожидаясь, пока Аэлин выставит ее грубее, Цая осторожно прошла мимо нее и выскользнула из хижины. Перед тем, как она ушла, до нее из жилой комнаты донесся тихий всхлип охотницы.