Наследие Теней.

День выдался долгим, как затянувшийся спор, где никто не хочет уступать. Разговор с родителями всё ещё эхом отдавался в голове, разрываясь на отдельные фразы, интонации, взгляды. В груди было ощущение странной тяжести — не злости и не печали, а чего-то промежуточного, вязкого.

Дом дышал тишиной, но это была не та тишина, что успокаивает, а та, что настораживает. Я шла по коридору медленно, будто специально давая себе время всё переварить. Под ногами тихо скрипел паркет, где-то вдалеке тикали часы, отмеряя секунды до того момента, когда я наконец останусь наедине с собой.

Я поймала себя на мысли, что устала не от слов, а от всего — от долгих лет, от лиц, которые я знаю слишком хорошо, от ожиданий, которые никогда не бывают по-настоящему моими. И всё же... сегодня что-то изменилось. Как будто в разговоре с родителями я наконец услышала не только их, но и себя.

После разговора с родителями я вошла в свою комнату и почти сразу рухнула на кровать... Казалось, усталость впиталась в кости, и я даже не успела подумать о том, что может присниться. Странно, но впервые за десять лет кошмары не пришли. Сон был глубоким, тихим, словно кто-то поставил вокруг меня невидимую защиту.
Я проснулась с ощущением лёгкости. Прекрасное настроение распирало грудь — хотелось петь, танцевать, распахнуть окна и крикнуть во тьму что-то безумное и радостное.

Уже стемнело, когда в дверь постучали.
— Да? — спросила я, слегка удивлённо.
— Альба, можно? — Голос Анны, мягкий, но с привычной озорной интонацией.

Дверь приоткрылась, и в комнату вошла она — с чашкой чая и коробкой моих любимых конфет. Я сразу поняла: разговор будет долгим. Слишком много всего произошло, и нам обеим нужно было выговориться. Я жестом пригласила её пройти.

Мы вышли на мой маленький балкончик. Ночь была тихой, луна висела низко, и казалось, что можно дотянуться рукой до звёзд.

— Смотри, — я протянула ей письмо от Маттео.
Анна взяла листок, развернула его и прочитала вслух:
«Я дарю тебе самую лучшую поддержку. Я дарю тебе надежду. Встретимся на свободе. Куколка.»

На её лице появилась улыбка — теплая, почти заговорщическая.
— Ну что теперь скажет твой милый шурин? — она подняла на меня глаза. — Чего ты ждёшь? — спросила, чуть смеясь.

Я, всё ещё глядя в тёмное небо, тоже улыбнулась.
— Ну... конечно, я счастлива, — тихо ответила я. — Как только всё закончилось, у меня появилась надежда.

Надежда... Слово зазвенело внутри, и я вдруг поняла, что оно действительно обо мне. Надежда, что всё изменится. Что мы сможем быть вместе. Что когда-нибудь мы станем настоящей семьёй.

— Всего лишь надежда? — Анна, облокотившись на ладони, внимательно наблюдала за моей реакцией.

— Анна, ну что ты к словам цепляешься? — парировала я вопросом на вопрос.

Она вздохнула, но её глаза блестели от любопытства.
— Ну я же видела вас вместе. Ты для меня открытая книга. Могу с уверенностью сказать — ты влюблена. И он это понимает. Более того... по его глазам видно, что он этим доволен, — сказала она с той самой хитрой ухмылкой, которая всегда выдавала её игривое настроение.

— Согласна, меня ты знаешь слишком хорошо. Но Маттео ты видела всего пару минут, — заметила я, встречаясь с ней взглядом.

— И мне этих минут хватило, — уверенно отрезала она. — Он... такой необычный, что мне прям захотелось, чтобы он вошёл в наш дом.

Я задумалась, опустив глаза.
— Мне бы хотелось поговорить об этом с отцом. Его сегодняшние объятия... они вселили в меня уверенность. Я впервые подумала, что мы можем стать нормальной семьёй.

— Видно, он сыт по горло делишками Сомбьено, — заметила Анна, усмехнувшись. — Ну, тогда попутного ветра тебе, Альба.

— Какого ещё ветра? — я рассмеялась, качая головой.

Она посмотрела на меня с чуть серьёзным лицом:
— Немного чувственности Вивианы Ди Лоренцо, немного мужественности Марселя Ди Лоренцо... и, возможно, это воссоединит вас как семью.

Я долго молчала, обдумывая её слова.
— Чтож... тогда проверим этот ветер завтра за завтраком, — сказала я, чувствуя, как во мне поднимается решимость.

Сегодня я была уверена в себе как никогда.

                                                ***

Сегодня я была решительна как никогда. Новый день — и, возможно, новая семья Ди Лоренцо. Я верила, что мы сможем жить иначе: без вражды, без страха, без постоянной угрозы. Чтобы мои племянники засыпали спокойно, а не с мыслью, что завтра погибнет их отец, дядя, мать... или они сами.

Я видела в глазах Маттео — он согласится на перемирие, когда заберёт своё. А потом жизнь снова станет белой полосой. Я была в этом уверена.

Сегодня я надела простой свитер и джинсы. Всё складывалось идеально: даже погода, хмурая с утра, дарила редкие проблески солнца сквозь серые облака. Несмотря на прохладный ветер, мы завтракали на веранде.

Как всегда, папа — во главе стола. Его руки лежали на подлокотниках массивного кресла, взгляд — строгий, сосредоточенный. Справа от него Марсель, и рядом с ним — Солин, высокая, голубоглазая, с волосами цвета пшеницы, как у меня. Улыбка на её лице была мягкой, но глаза, как всегда, внимательные — она замечала каждую деталь, даже то, чего никто не хотел показывать.

Дальше — мои племянники. Джулио сидел прямо, словно маленький взрослый, аккуратно держал чашку и время от времени поправлял манжет своей рубашки, как это делает его отец. Томми, наоборот, крутился, пытался дотянуться до корзины с круассанами, пока Марсель не бросил на него взгляд — холодный, предупреждающий. Щёки Томми надул, а в глазах промелькнуло детское упрямство.

Слева от отца сидела мама — неподвижная, как мраморная статуя, с чашкой эспрессо в тонких пальцах. Волосы свободно спадали на плечи, но при этом она держала осанку так, будто сидит на приёме у посла. Рядом с ней сегодня была я.

На столе — лёгкий завтрак: круассаны, мёд, свежие ягоды, кофе. Ароматы смешивались с прохладным морским ветром, приносящим запах соли. Это утро казалось слишком спокойным... как перед грозой.

— Приятного аппетита, — голос отца вывел меня из раздумий. Он произнёс это ровно, почти механически, и все принялись за еду.

Я сделала глоток кофе, пытаясь нащупать в себе ту решимость, с которой проснулась. Вот он — мой шанс. Пусть нет Адриано, Альпа и Астрид, но я знала: они бы поддержали меня.

— Папа? — начала я, поставив чашку на блюдце. Сердце стучало чуть быстрее обычного.

— Что, солнышко? — он слегка склонил голову, глядя прямо на меня.

— Если ты не возражаешь... Я хотела бы сказать пару слов, пока мы все здесь, — выдохнула я, стараясь говорить ровно.

Отец коротко кивнул, и тут же на мне оказались все взгляды. Даже Томми перестал вертеться.

— После последних событий я, сама того не желая, поставила вас в трудное положение, — я почувствовала, как мама и папа обменялись быстрым, едва заметным взглядом, смысл которого остался для меня закрытым. — Я вас расстроила.

Я перевела взгляд на отца. Он слушал, но не смотрел на меня.
— У тебя... — я сделала паузу, сглотнув, — у мамы... — она отвела глаза в сторону, — и особенно у моего брата, — Марсель сжал губы в тонкую линию и чуть скосил взгляд на Солин.

Я глубоко вдохнула, чувствуя, как напряжение сжимает горло.
— Мне хочется, чтобы мы были дружной семьёй. Чтобы никто не смог встать между нами. И ради этого я готова на многое. Обещаю: с этого момента я буду делать всё, что потребуется.

Мои слова повисли в тишине.

— Спасибо. Мы все тебя любим. Никто не желает тебе зла, — сказал Марсель, и, кажется, впервые за долгое время его глаза встретились с моими без скрытой холодности.

— Альба... — мама чуть подалась вперёд. На её лице появилась тень эмоций, которых я давно в ней не видела. — После всего, что произошло, мы с отцом приняли решение. Мы хотим твоего счастья... и нашего.

Внутри что-то сжалось.
— Какое решение? — спросила я, и голос предательски дрогнул.

Отец скрестил руки на груди, его взгляд стал тяжелее.
— Альба, я больше не в состоянии защищать тебя. Марсель сделал всё, что мог. Мама — тоже. Теперь пришла твоя очередь.

Я приподняла брови, пытаясь выдавить слабую усмешку:
— Если это не брак с другом или родственником, я готова на всё.

— Нет, — голос Марселя был сухим, как удар по столу. — Мы больше не будем вмешиваться в твою личную жизнь.

Отец медленно потянулся во внутренний карман пиджака и достал конверт. Положил его передо мной. Билет.

— Сегодня ночью ты вылетаешь в Рим. Оттуда — в Америку.

Внутри что-то оборвалось. Шум моря, звон посуды, даже дыхание окружающих — всё стало далеким, будто я смотрела на сцену через стекло.

— Могу я узнать причину? — прошептала я, не отрывая взгляда от билета.

— Это твоё благополучие, — тихо сказал отец.

— И на какой срок?

— Десять лет минимум, — его голос был ровным, без тени сожаления.

Я перевела взгляд на маму.
— Карлос?

— Неважно, — вмешалась она. — От врагов можно ждать чего угодно. Мы думаем о тебе.

Я медленно подняла глаза на брата. Он отвёл взгляд. Всё было ясно.

— Пока я мечтаю о дружной семье, вы просто отправляете меня на другой конец света? — слова сорвались с крика.

— Ты ведь понимаешь, Альба, что иногда мы действуем не так, как хотим, а так, как нужно, — мягко сказала мама, глядя прямо в глаза.

Я ответила коротким кивком, но пальцы на коленях невольно сжались в кулак. Деревянная поверхность стула подо мной казалась твёрдой до боли. Хотелось перебить, сказать, что у меня тоже есть своё «нужно», но слова застряли в горле.

Папа лишь откинулся на спинку кресла, скользнув по мне взглядом.
— Время всё расставит, — произнёс он, как приговор, и, кажется, больше не собирался продолжать.

Я поднялась, не дожидаясь паузы, и почувствовала, как ткань чуть задела ножку стула. В груди глухо билось сердце, а в ушах звенела тишина.

— К чёрту. Я уеду, — вырвала я билет, поднялась и направилась к выходу с веранды.

Ветер бил в лицо, но я едва его чувствовала. В груди пульсировала только одна мысль: теперь я буду играть по своим правилам.

Коридор встретил меня прохладой. Мягкий свет из приоткрытой двери гостиной вытянулся на пол длинной полосой, словно не хотел отпускать. Я шла медленно, пальцами невольно проводя по шершавым обоям. Под ногами тихо скрипел паркет, а где-то вдалеке глухо стукнула дверь — кто-то из прислуги спешил по своим делам.

Не зная, где найти убежище от злых, колючих слов моей семьи, я почти бегом выбежала во двор. Камни под ногами были скользкими от ночной влаги, и ветер хлестал по лицу, будто хотел вытряхнуть из меня остатки сил. Я дошла до фонтана, и только когда услышала тихое журчание воды, колени подкосились. Здесь, подальше от чужих глаз, можно было наконец выпустить всё наружу.

Боль, отчаяние, предательство... всё смешалось в один вязкий ком, душивший меня изнутри. Слёзы жгли кожу, щёки горели, хотя воздух был пронизывающе холодным. Солнце спряталось за тяжёлые хмурые тучи, и казалось, что весь мир стал серым, как в затянутой пылью фотографии. Я закрыла лицо руками и плакала — без остановки, до хрипоты в горле. Казалось, что слёзы должны были закончиться, но нет — они лились, как весенний ливень, смывая с меня последние крупицы сил.

Я чувствовала, как пустота заполняет всё внутри. Словно сердце вырвали и забыли отдать. Плечи дрожали от ветра и от внутреннего холода, а пальцы зябли, сжимаясь в кулаки. Я сидела на холодной каменной лавочке возле фонтана, слушая, как вода падает в чашу — ритмично, бесстрастно, будто издеваясь над моим хаосом.

Я не знаю, сколько прошло времени, прежде чем услышала тихие шаги. Кто-то подошёл и опустился рядом. Брат. Он сел так близко, что я почувствовала тепло его плеча, но не смогла посмотреть на него. Боялась, что одного взгляда будет достаточно, чтобы я снова расплакалась ещё сильнее.

Мы молчали. Он нервно сжимал и разжимал кулаки, словно искал в себе силы заговорить. Ветер перебирал мои волосы, липнущие к мокрому лицу, а сердце глухо билось где-то в горле.

— Я не раз говорил, Альба, — наконец произнёс он почти шёпотом, так тихо, что слышали только мы с ним. — Тебе нужно начать новую жизнь. Здесь правила и обстоятельства ты не изменишь.

Я всё-таки подняла взгляд на воду в фонтане, избегая его глаз.
— Нет. Я уже поняла, что вы не изменитесь, — голос сорвался, и новые, горячие слёзы побежали по холодным щекам.

Он тяжело выдохнул.
— Да, мы не изменимся. Мы не можем. Но ты в силах.

Эти слова звучали с той же отчаянной надеждой, с какой я сама говорила час назад... только тогда верила в них. Сейчас — нет.

Я медленно повернула голову, встретив его взгляд, и в этих зелёных, почти усталых глазах увидела что-то вроде вины.
— Я тоже не изменюсь. Но я не хочу никому быть обузой... — я вытерла слёзы ладонью, хотя они всё равно продолжали катиться. — Я уеду.

Мысли сами тянулись к Маттео. Его взгляд, всегда такой внимательный и проникающий до глубины души. Его спокойный, но твёрдый голос, в котором я слышала защиту. И Диего... Разговоры с ним, лёгкие и честные. Там, рядом с ними, я хоть немного чувствовала себя собой.

— Брат, — я повернулась к нему, протягивая руки, словно боялась, что он уйдёт, не дослушав, — выполни последнюю мою просьбу. Дай мне увидеться с Маттео... проститься.

Он нахмурился, будто эти слова были для него ножом.
— Сегодня у меня с ним встреча. Я скажу всё, что нужно, от твоего лица.

— Ну, он не единственный мой друг. У меня их много! — голос срывался, уже почти переходя в крик. Я ненавидела этот тон в себе, но не могла остановиться.

— Альба, тебе не следует идти туда. — Его взгляд стал мягче, почти умоляющим. — Пожалуйста. Послушай хоть раз.

Я почувствовала, как внутри всё сжалось. Его просьба звучала, как приговор. Я медленно встала.
— Ладно. Я поняла, что моя просьба тебе не важна.

Я уже сделала шаг, когда он сказал:
— Хорошо. Скажешь всё... и оттуда уедешь в аэропорт.

Я замерла. Медленно обернулась.
— Спасибо, — произнесла тихо, но голос дрогнул.

Я собрала свои вещи и теперь сидела напротив Маттео в тихом, почти интимном ресторане. Стол между нами был сервирован с идеальной тщательностью: серебряные приборы, тонкий фарфор, прозрачные бокалы с вином, тарелки с пастой, свежими салатами, закусками. Между блюдами горели тонкие свечи, их пламя дрожало от едва уловимого сквозняка.
Но всё это — еда, запахи, даже музыка на фоне — были для меня пустым фоном.
Меня волновал только человек, сидящий напротив.

Маттео.
Весь в чёрном, как всегда. Чёрная рубашка, подчёркивающая линию плеч, часы с блеском металла на запястье. Его взгляд... Он будто сканировал каждую деталь моего лица: морщинку, родинку, каждый изгиб линии шеи. В этом взгляде не было спешки — только настойчивая внимательность, от которой хотелось отвернуться, но и невозможно было уйти.

В моих руках был зажат тот проклятый билет. Я смотрела на него с какой-то изломанной грустью. Слёзы предательски жгли глаза, но я сжимала зубы. Не здесь. Не перед ним.
Хотелось остаться в этом моменте навсегда, застрять в нём, как во временной петле... Но я знала — так не будет.

— Ты сказал: «Слушайся свою семью»... И вот к чему это привело, — наконец заговорила я. Голос дрогнул, и я едва не сорвалась в рыдание. Я отчаянно перебирала в голове способы избежать Америки, но выхода не находила.

— Они не желают тебе зла, — спокойно, но с тенью напряжения в голосе ответил Маттео. — Им ничего не оставалось делать. Они были вынуждены.
Он пытался поймать мой взгляд, но я упрямо смотрела вниз — боялась встретиться с его глазами.

— Они не выглядели смиренными, — вырвалось у меня, и я почувствовала, как слеза скатывается по щеке. — Такое впечатление, что меня все бросили.
Я опустила руки под стол, переплела пальцы, пытаясь хоть так сдержать дрожь. — Я в замешательстве. Вчера, когда я увидела тебя таким... я, как маленькая девочка, подумала, что, может быть, и у меня может быть такая семья. Но я ошиблась. Даже... позавидовала тебе. А потом поняла, что это невозможно.

Между нами повисло молчание. Я ждала, что он скажет что-то — что угодно. Придумает план. Ложь, надежду, чудо.

— Альба, — вдруг сказал он. — Не хочешь уезжать — оставайся.

Я горько усмехнулась.
— И как ты это представляешь? Альба Ди Лоренцо пошла против своих родителей? Если я останусь, меня сотрут в порошок. — Слова жгли горло, но я произнесла их тихо.

Снова тишина. Мы оба были в своих мыслях.

— Может, тебе сменить фамилию? — вдруг бросил он, будто между делом.

Его слова задели меня глубже, чем я хотела показать. Но... в голове вспыхнула идея.
— Только если на твою, — тихо сказала я, поднимая на него глаза.

Он чуть приподнял бровь, в его взгляде мелькнул немой вопрос: Ты это серьёзно?

— Просто... если ты возьмёшь меня в жёны, — продолжила я, чувствуя, как сердце стучит так, что слышу его в висках, — никто не сможет приказать твоей жене уехать. — Я смотрела прямо в его бездонные глаза, не отводя взгляда. — Разумеется, я не вправе требовать этого от тебя.

Мои руки снова скользнули под стол — туда, где я могла спрятать свою нервозность. Я уже готовилась услышать холодное «нет»...
Но вместо этого он потянулся ко мне, взял меня за подбородок и поднял моё лицо, заставив смотреть на него. Его жест был медленным, но твёрдым.

А потом — он взял мой билет, развернул его... и поднёс к пламени свечи. Бумага начала чернеть и сворачиваться, в воздухе запахло горелым. Он не отводил от меня взгляда, пока билет превращался в пепел.

— Теперь ты никуда не едешь, — сказал он с лёгкой, почти дерзкой улыбкой.

В глазах у меня защипало так, что хотелось сорваться и обнять его, спрятаться у него на груди. Но я осталась сидеть, только позволив себе маленькую, сдержанную улыбку в ответ.
***

Мы подъехали к дому, и первое, что я заметила — он был совсем не похож на тот, в котором я уже бывала. Здесь всё казалось тише, уединённее, словно мир за воротами переставал существовать. Когда мы вошли внутрь, мягкий полумрак просторного холла окутал нас, и я почувствовала, как мои шаги становятся осторожнее.

Мраморный пол холодил подошвы, а приглушённый свет из потолочных ламп ложился золотистыми пятнами на стены. В воздухе витал запах свежего дерева и чего-то дорогого, едва уловимого, как шлейф хорошего парфюма.

Я невольно замедлила шаг, рассматривая каждую деталь.
Слева — гостиная с низким диваном, на котором, казалось, было бы преступлением сидеть в обуви. На столике в центре лежала идеально сложенная стопка журналов, и я поймала себя на мысли, что боюсь даже дотронуться.
Дальше взгляд зацепился за панорамное окно, за которым мерцала вода в бассейне, а рядом — мини-бар, будто ждущий своей вечеринки.

— У тебя... ещё один дом? — спросила я, и мой голос прозвучал тише, чем я ожидала.

Маттео шёл чуть впереди, обернувшись через плечо.
— Можно и так сказать. Этот... для тех случаев, когда нужно тишины.

— Тишины? — я провела пальцами по гладкой поверхности барной стойки, удивляясь, что она тёплая на ощупь. — Здесь всё... как-то слишком безупречно.

Он едва заметно улыбнулся.
— Ты ведь любишь порядок?

— Люблю, — призналась я, продолжая оглядываться. — Но это... другой порядок. Как будто ты его создавал не для себя, а для кого-то ещё.

Маттео остановился в дверях, ведущих в просторную кухню.
— Возможно, — сказал он коротко, и в его голосе прозвучало что-то, от чего у меня внутри пробежал холодок.

Я прошла следом. Стол, сервированный для ужина, выглядел так, будто нас уже ждали. Всё — от хрустальных бокалов до идеально симметричных свечей — было выверено. Даже воздух здесь казался подготовленным.

— Ты не сказал, что у тебя есть... вот это всё, — я сделала круг рукой, показывая на зал, бассейн за стеклом, спортивный уголок в стороне.

— Не всё стоит показывать сразу, — ответил он, чуть мягче, чем прежде. — Иногда важно оставить место для неожиданностей.

Я хотела спросить, что ещё я не знаю об этом доме, но промолчала. Вместо этого села на край дивана в гостиной, чувствуя, как внутри копится странная смесь любопытства и настороженности. В этом доме было что-то... неочевидное. Словно за каждой дверью могло оказаться то, что изменит всё.

Маттео молча поднялся, подошёл к небольшому барному шкафу в углу и достал оттуда бутылку тёмного виски. Свет от лампы скользнул по стеклу, отражаясь янтарными бликами. Он налил себе и мне — не спрашивая, пью ли я вообще. Бокалы зазвенели, когда он поставил их на стол.

— Мы женимся, — сказал он спокойно, так, будто объявлял время отправления поезда. — Какие твои условия?

Я взяла бокал в руки, чувствуя, как холодное стекло постепенно согревается от моих пальцев. Глоток оказался горячим, обжигающим, но почему-то именно он придал мне сил.

— Первое, — я чуть подалась вперёд, уперев локти в стол, — ты мне ничего не приказываешь. Никаких «делай» и «не делай». Я сама решаю, что и как.

Его взгляд стал чуть острее, уголки губ едва заметно дрогнули, но не в улыбке.

— Посмотрим, — ответил он тихо, почти лениво,наверное мне стоило прислушаться,но я не стала.

Я сделала вид, что не заметила, и продолжила, будто мы обсуждаем обыкновенный бытовой контракт:

— Второе — я буду учиться здесь, в Италии. Не в другой стране, не в каком-то закрытом особняке. Университет, люди, нормальная жизнь.

Маттео опустил бокал, и его взгляд стал тяжёлым. Он на секунду отвёл глаза, а потом вернулся к моим, и в этих глазах было что-то, отчего по коже пробежал холодок.

— Если ты выйдешь за меня, Альба, — сказал он медленно, отчётливо, будто каждое слово должно было врезаться мне в память, — это контракт с дьяволом. Путь в одну сторону. Здесь нет кнопки «отменить».

Я невольно сглотнула, но не отвела взгляда.

— Это конец в одну сторону, — продолжил он. — И если тебе страшно, если ты хоть на секунду подумаешь, что не справишься — я сейчас куплю тебе билет. Прямо сегодня. Ты улетишь. И мы больше никогда не увидимся.

Он говорил это без злости, но каждое слово было как удар по нервам.

Я молчала. Слышала только, как тихо тикают часы на стене и как будто громче стало дыхание.

— Значит, придётся быть уверенной, что я не передумаю.

В его глазах что-то блеснуло — может, раздражение, может, уважение. Он снова поднял бокал, как будто подытоживая сделку.

— Тогда пьём за это, — сказал он.

Стекло снова звякнуло. И я понимала — из этой комнаты я уже вышла другой.

***
Голова гудела, словно внутри кто-то методично бил молотком по вискам. Я застонала, машинально сжала пальцами подушку, надеясь спрятаться от света, который безжалостно пробивался сквозь шторы. Горло пересохло, во рту неприятный вкус — и только одно слово вертелось в голове: зачем я столько пила?

Я медленно открыла глаза и поняла, что нахожусь не в своей комнате. Потолок был выше, чем у меня дома, с лепниной по краям. В углу — массивный шкаф из тёмного дерева, а на стенах — картины, явно старинные. Сердце забилось быстрее. Я судорожно огляделась.

Слева от меня, на той же кровати, лежал мужчина. Он лежал на боку, спиной ко мне, дыхание ровное, глубокое. Я едва осмелилась пошевелиться, когда взгляд зацепился за его плечо и... татуировку. Она тянулась от лопатки вниз, сплетение чёрных линий и штрихов, образующих силуэт дракона. Чешуя казалась живой, а хвост змейкой уходил под пояс. Над драконом — несколько чётких символов на китайском, которые я, конечно, не могла прочитать.

Почему-то я не могла отвести взгляд. Рисунок завораживал — опасный, яростный, как сам Маттео...

Маттео.
Чёрт.

Я резко села, ладонями закрывая лицо. Что случилось вчера? Отдельные куски вечера вспыхивали и исчезали, как сломанная плёнка: смех, бокалы, его голос рядом, фразы, которые я уже не помнила дословно... Всё расплылось.

Я бросила взгляд на себя — одежда была на месте. Фух. Сердце немного отпустило. Осторожно, чтобы не разбудить его, я спустила ноги с кровати и встала.

Ванная оказалась рядом. Ледяная вода помогла чуть прояснить голову, но в отражении я увидела бледное лицо и глаза, в которых смешались тревога и злость на саму себя.

Когда я вернулась в комнату, кровать была уже пустой.

Внутри что-то неприятно ёкнуло. Я обвела взглядом пространство, как будто он мог просто прятаться в углу, но нет — тишина.

И только теперь, медленно, словно сквозь туман, до меня стало доходить: я в его доме. В доме, о котором не знала. В доме, в котором мы обсуждали... свадьбу.

Я сглотнула, чувствуя, как тяжелеет дыхание. Никаких шансов, что всё это можно будет просто забыть. Я уже шагнула туда, куда дороги назад нет.
Я медленно спускалась по широкой лестнице, стараясь идти тихо — как будто этим могла стереть факт, что вчера я вела себя, мягко говоря, безответственно. Ступени чуть поскрипывали под босыми ногами, и в голове всё ещё гудело после алкоголя.

Запах кофе и чего-то свежего ударил в нос, но я не успела дойти до кухни, потому что в коридоре прямо передо мной появился он.

Маттео.

Только что из душа.
На бёдрах — одно-единственное белое полотенце, влажная ткань темнела от воды. Капли стекали с его волос по шее и дальше, теряясь между линиями рельефных мышц. Волосы ещё не успели высохнуть и прилипали к вискам. Он вытирал их одной рукой, а в другой держал кружку, как будто это был его обычный утренний ритуал.

И — ухмылка. Та самая, лениво-хищная, с которой он будто знал все мои мысли и при этом наслаждался тем, что я не могу их скрыть.

— Доброе утро, — сказал он, и в его голосе было что-то слишком спокойное, будто мы вчера не вели разговор, переворачивающий мою жизнь.

Я застыла. Всё тело будто вспыхнуло.
С лица жар опустился вниз, расползаясь по шее и дальше, к самому кончику пальцев. Я чувствовала, что краснею до последнего миллиметра кожи.

— Эм... — выдавила я, даже не понимая, что хотела сказать.

Он скользнул взглядом по мне сверху вниз — быстро, но достаточно, чтобы я заметила. И снова эта ухмылка.

— Что? — он чуть приподнял бровь, — Никогда не видела мужчину в полотенце?

Я быстро отвела взгляд, будто этот кусок хлопка на его бёдрах был самым опасным оружием в мире.

— Видела... — пробормотала я, но прозвучало это так, что даже самой себе я не поверила.

— Хм, — он прошёл мимо меня, и запах свежего геля для душа с нотками чего-то древесного коснулся моей кожи. — Надеюсь, ты уже пришла в себя. Сегодня нам предстоит обсудить серьёзные вещи.

Я осталась стоять посреди коридора, чувствуя, как сердце бьётся быстрее, чем после бега. Стыд, раздражение, остатки похмелья и... что-то ещё, от чего я не хотела даже пытаться найти название.
Дождавшись, пока за ним закроется дверь, и только тогда позволила себе выдохнуть. В груди было странное ощущение — смесь усталости, растерянности и чего-то опасно близкого к панике.
Душ. Сейчас мне нужен был только он. Вода, которая смоет остатки алкогольного тумана, этот запах чужого дома и... воспоминания, которые пока не хотели складываться в цельную картину.

Ванная оказалась просторной, с мраморными стенами, зеркалом почти в человеческий рост и полками, заставленными дорогой косметикой. Всё здесь кричало о роскоши, но, в то же время, было холодно и выверено до миллиметра — как сам Маттео.

Я зашла под душ и включила воду, сначала слишком горячую, потом прохладнее. Поток стекал по коже, размывая все мысли. Я стояла так долго, что даже перестала считать минуты. В голове медленно прояснялось, и я впервые за утро позволила себе задуматься — что теперь? Вчера вечером я подписала с ним не бумагу, а, скорее, приговор. Его слова про «контракт с дьяволом» снова зазвучали в памяти, и от этого внутри всё сжалось.

Выходить не хотелось. Но рано или поздно приходилось. Я вытерлась мягким полотенцем, расчесала волосы, собрала их в низкий пучок — чтобы хоть немного придать себе приличный вид.

В чемодане, который, как он сказал, уже стоял в спальне, я нашла своё любимое платье. Верх был чёрным, бархатным, с тонкой вышивкой золотыми нитями. Линии складывались в изящные слова на французском: "Le roi n'est rien sans sa reine" — «Король ничто без своей королевы». Усмехнулась. Забавно, что именно это платье я выбрала сегодня.

Ткань мягко легла по фигуре, тёплый бархат приятно грел кожу. Но где-то глубоко внутри не уходила мысль — я здесь одна. Единственная.

Я вышла из комнаты и сразу заметила Маттео. Он был безупречен — костюм сидел на нём так, будто был сшит прямо на его теле, подчеркивая каждую линию, каждое движение. Я видела множество мужчин в дорогих костюмах, которые выглядели в них нелепо, но это точно было не про него. Чёрная рубашка с чуть расстёгнутыми верхними пуговицами, пиджак, обрамляющий широкие плечи и сильную грудь, брюки, плотно облегающие мощные ноги. Я невольно прикусила губу.

Соберись, Альба, ну же.

На манжетах поблёскивали запонки — такие крупные, что, казалось, их можно заметить из космоса. На каждой был выгравирован символ «R». Может, семейная реликвия? Его волосы, ещё недавно мокрые, теперь были аккуратно зачёсаны назад, придавая лицу суровую, мужественную выразительность.

Не успев подойти ближе, я почувствовала запах — тёплый сандал и тонкая нота замши. Сандал окутывал ощущением силы и надёжности, а замша — мягкой, почти обволакивающей теплотой. Всё в нём кричало о власти.

Интересно, есть ли у него девушка? Наверняка такой мужчина не обделён вниманием. Я представила, как женщины бросаются ему на шею, и невольно сжала кулаки. Эта мысль мне совсем не понравилась.

Стоп. Мы ведь никто друг другу. Мне должно быть всё равно, с кем он... спит. Но мне не было всё равно.

Я задержала взгляд на его руках — сильных, но с длинными изящными пальцами, на которых татуировки выглядели как линии, хранящие свою тайну. Хотелось спросить, что они значат. Хотелось узнать всё. Наверное, я любовалась слишком долго.

— Закончила? — холодно спросил Маттео, и я, словно вынырнув из глубокой воды, опомнилась. Мы стояли так близко слишком долго. От стыда я опустила глаза, чувствуя себя ребёнком, пойманным на краже конфет. Но сожаления не было.

Он развернулся ко мне лицом, и я наконец увидела всё — миндальные глаза с резким прищуром, родинку возле левого глаза, чёткие скулы, прямой нос и губы, слишком соблазнительные, чтобы не подумать о поцелуе.

Он протянул руку, в которой была маленькая бархатная коробочка.

— Что это? — спросила я, хотя ответ был очевиден.

— Не видишь? Кольцо, — с лёгким раздражением сказал он, щёлкнув замочком. Внутри лежало кольцо Buccellati Isotta с крупным бриллиантом в центре, сиявшим, как кусочек вечности.

— Оно... слишком большое, — неуверенно вымолвила я.

— Я выбирал кольцо, которое будет таким же неповторимым, как ты, — сказал он почти лениво, но в голосе звучала тихая решимость. — Сделано вручную в Милане. Такого второго нет.

— Когда ты успел? — удивлённо спросила я.

— Принцесса, у меня есть свои привилегии, — он сделал жест, требуя мою руку. — Ну же.

Я протянула левую руку и, затаив дыхание, наблюдала, как он надевает кольцо на мой безымянный палец. Оно село идеально, будто ждало именно меня.

— Нужно поговорить, куколка, — сказал он, отпустив мою руку. Мне внезапно стало холодно. Он направился к кухне, и я, почти не думая, пошла за ним.

— Вчера ты изрядно перебрала, так что давай дубль номер два, — его слова напомнили мне о неловком вечере, и я ощутила укол стыда.

— Да, ты прав, — тихо признала я.

— Какие твои условия? — спросил он, оборачиваясь и упирая в меня взгляд.

— Я хочу учиться, — выдохнула я, глядя в его бездонные глаза.

— Хорошо, — коротко ответил он.

— И ещё... ты не можешь мне указывать, что делать, — сказала я, скрестив руки.

— Если это не касается твоей безопасности, — отрезал он с холодом.

— А твои условия? — прищурилась я.

— У меня их нет, — пожал он плечами.

— Ты говорил, что у тебя есть сестра. Где она?

Он наливал кофе, даже не спросив, хочу ли я.

— В Испании. Скоро прилетит.

— Где мы будем жить?

— Здесь, — ответил он, будто это и так очевидно.

— Пошли, Альба. Наша свадьба скоро, — бросил он, и прежде чем я успела что-то сказать, мы уже были в гараже.

Конечно же, Ferrari 458 Italia. Машина для двоих.

От вибрации двигателя по телу прокатилась волна, но я сделала вид, что не заметила. Мы домчались до места регистрации меньше чем за полчаса — для здешних пробок это было чудо.

Перед зданием я заметила Диего и Акиру. Не знаю, как он всё успел, но даже ждать не пришлось — регистратор уже был на месте.

— Сеньор Ривера, сеньорита Альба, — приветствовал нас он. — Начнём процедуру?

Маттео кивнул, пропуская меня вперёд.

— Сегодня мы собрались здесь, чтобы заключить гражданский брак между Маттео Ривера и Альбой Ди Лоренцо, — произнёс регистратор. Кажется, единственный, кто светился от счастья, был Диего. — Маттео Ривера, хотите ли вы взять в жёны Альбу Ди Лоренцо, любить её, быть опорой в самые тёмные дни, принимать её такой, какая она есть, оберегать и защищать?

— Да, — ответил он без тени колебания.

— Альба Ди Лоренцо, хотите ли вы взять в мужья Маттео Ривера, быть ему верной, принимать его таким, какой он есть, с честью носить его фамилию, хранить домашний очаг?

Готова ли я? Нет... да... Времени думать не было.

— Да, — выдохнула я. Не так уверенно, как он, но достаточно, чтобы это стало реальностью.

— На основании вашего согласия объявляю вас мужем и женой согласно законам Италии.

Мы подписали акт, наши свидетели сделали то же.

— Поздравляю вас, — сказал регистратор.

Я вышла замуж. О Господи... мама меня убьёт.

Когда я увидела улыбку Маттео, направленную на меня, на мои растерянные глаза, сердце вдруг дрогнуло.

Мы вышли из здания. Солнце било в глаза, и мне показалось, что весь мир вокруг стал немного громче, ярче — или это просто я всё ещё не верила в то, что произошло. В руке хрустела бумага свидетельства о браке, в голове звенело слово жена.

Рядом Маттео шёл уверенно, словно сделал всего лишь ещё один рабочий шаг в своём расписанном по минутам дне. И только когда мы приблизились к Ferrari, он неожиданно остановился, открыл багажник и достал оттуда букет.

Белые лилии. Слишком белые, слишком совершенные — они пахли свежестью, чем-то чистым и непорочным, что странно сочеталось с ним. В центре букета торчала небольшая открытка, явно не из дорогого магазина. На ней был нарисован маленький, забавно нескладный олень, похожий на детский рисунок, и аккуратной рукой было выведено:

«Моей жене».

Я замерла, уставившись на него.

— Это... от тебя? — спросила я, ощущая, как внутри что-то предательски сжалось.

— Нет, от Санта-Клауса, — лениво ответил он, протягивая букет. — Конечно, от меня.

Я осторожно взяла цветы, почувствовав прохладу их лепестков.

В голове тут же всплыло воспоминание о прошлой ночи. Мы сидели на террасе его дома, в руках у него был бокал вина, а в голосе — полная отрешённость. «Я не романтик, Альба. Все эти цветы, открытки и прочая чепуха — пустая трата времени». Он говорил это так уверенно, что я даже поверила.

А теперь он стоит передо мной, протягивая букет белых лилий с детской открыткой.

— Ты ведь ненавидишь всё это... банальное, — заметила я, глядя на открытку.

— Я и сейчас ненавижу, — в уголках его губ мелькнула тень улыбки. — Но сегодня у меня... особый повод.

— Повод испортить мне настроение? — фыркнула я, хотя внутри было совсем другое.

— Повод напомнить, что теперь ты — моя жена, — сказал он тихо, но с тем холодным, собственническим оттенком, который заставил меня сглотнуть.

Он открыл для меня дверцу машины, и я села, прижимая букет к груди.