Поцелуй врага

— Лорд Верлейн, в Уставе Академии Вечного Света чётко прописаны обязательные дисциплины. И среди них — обучение придворным танцам! — Голос Галатеи прозвучал звонко, твёрдо, с отчётливой ноткой вызова.

Они находились в обитом красным бархатом кабинете директора Академии — просторном, строгом и вместе с тем уютном помещении, где тёмное дерево полированного бука глухо отражало каждый звук, а высокие окна, украшенные тяжёлыми шторами с золотыми гербами, словно скрывали от внешнего мира маленькое королевство власти и порядка.

Лорд Верлейн оторвался от бумаг и, сдвинув на нос очки, перевёл взгляд на стоящую перед ним девушку. Его пальцы, длинные и чуть костлявые, сложились в замок на столешнице, а во взгляде скользнуло едва заметное изумление.

«Подросла...» — мелькнуло в его мыслях, когда он всматривался в стоящую перед ним студентку в строгой академической мантии. — «Да, подросла. Похорошела, пожалуй. Уже не девчонка с косичками и веснушками, а юная леди с осанкой графини и языком ведьмы. Не зря студенты шепчутся за спиной: "Солнечная принцесса". Только вот этот огонь в глазах... Чистая ненависть. Кому? Ах, конечно. Вальмонтрейну. Опять он. Эти двое... Эх, дожить бы до конца года и отправить их к чёртовой матери... каждого по отдельности!»

— Леди Лаурескан, — начал он, сдержанно и устало, будто бы перед ним снова стояла возмущённая девочка, а не юная аристократка, чья фигура уже безупречно вписывалась в любой бал, а голос звучал, как у рожденной командовать. — Я понимаю, что танцы формально входят в обязательную программу. Но, как вам известно, для вашего корпуса — корпуса Политической стратегии — было сделано исключение. Учебный совет посчитал, что...

— Лорд Верлейн, — перебила его Галатея, её голос зазвучал мягко, но с тем шелковистым коварством, которое в женском голосе страшнее любой громогласной угрозы. Она склонила голову чуть вбок, а в янтарных глазах сверкнул таинственный блеск, как у кошки, заметившей мышь. — Разве для меня были исключения, когда вы лично настояли, чтобы я, юная леди из благородного рода, обучалась фехтованию наравне с юношами? Я всё помню. И шпагу, и синяки, и холодные взгляды преподавателей. Вы ссылались на Устав, лорд директор. А теперь я делаю то же самое.

Он молча смотрел на неё, и где-то в глубине души — возможно, очень глубоко — не мог не восхититься: упрямая, гордая, неотступная, как прилив, который невозможно остановить приказом. Он вспомнил другой разговор — двухлетней давности — когда в этом же кресле, с тем же Уставом, вальяжно раскинувшись, сидел Райден Вальмонтрейн. И смеялся. А потом — победил.

Сейчас партия была уравнена.

— Вы победили, — тихо сказал он, откинувшись в кресле и позволив себе краткую, тяжёлую улыбку. И на мгновение ему показалось, что вежливое выражение лица Лаурескан стало торжественно-злорадным, как у шахматиста, взявшего ферзя противника. — Уверен, юношам будет по вкусу идея совместных уроков с выпускным классом леди Амальтии...

Бинго.

Галатея озарилась улыбкой — солнечной, широкой, чарующей. Именно в том классе учились Одетт и её подруги, и она прекрасно знала, что на их поддержку можно будет рассчитывать. Больше того — большинство девушек из корпуса Амальтии с удовольствием посмеются над неловкими попытками «важных юнцов» двигаться в такт.

— Благодарю, лорд Верлейн, — почти спела она, склонив голову и с едва заметным реверансом. — Я уверена, что уроки танцев окажутся полезными и... весьма вдохновляющими для всех моих одноклассников.

Она скользнула прочь с грацией истинной леди, мантия её колыхалась за спиной, как шлейф, а директор невольно провожал её взглядом, будто за ней только что прошёл ураган, оставив после себя тонкий аромат роз и пепла.

— Убеждён, что некоторым... особенно самоуверенным... это понравится не слишком, — пробормотал он ей вслед и потёр переносицу. — О, Проклятые Боги, дайте мне дожить до лета...

О введении нового предмета Райден Вальмонтрейн узнал во время собрания Студенческого совета, где сидел как всегда — откинувшись в кресле, в полоборота, с полузакрытыми глазами, как будто ему наскучили все эти споры, решения, распорядки. Но когда зачитали приказ — «ввести в учебный план корпуса Политической стратегии дисциплину "Придворные танцы" — два раза в неделю, совместно с выпускным женским классом леди Амальтии» — Райден чуть заметно приподнял бровь.

Только одна мысль промелькнула у него в голове, и она была ледяной, как сталь его шпаги:

Лаурескан.

Он не сомневался ни на мгновение. Это могла быть только она. Ни один другой студент не стал бы бороться за такую бессмысленную, как казалось, роскошь — танцы — с такой яростью и методичностью. И никто другой, кроме него самого, не обладал столь же властным характером, способным заставить директора изменить учебный план.

Особенно раздражающим было и время новых занятий — одиннадцать часов утра. Именно в это время Райден обычно занимался в библиотеке, изучая вальдрийский язык, стремясь хотя бы приблизиться к уровню Лаурескан, для которой язык южных королевств звучал так же свободно, как родной. Он и так уже ненавидел каждое их пересечение, каждый намёк на её превосходство в чём-либо, а теперь её тень проникала даже в его индивидуальные занятия.

Профессор вальдрийского — даже однажды с наивной надеждой предположил, что Галатея могла бы стать его репетитором. Но стоило Райдену однажды в раздражении передать ей это предложение, как он получил ответ, который не забудет никогда.

— Передай своему профессору, что я не преподаю тем, кто учится ради мести. — А потом, с самым пронзительным взглядом, добавила: — И иди к Проклятым богам, Вальмонтрейн.

Он едва не сломал перо, услышав это.

Она была первой, кто отказал ему. Ему — Райдену Вальмонтрейну.

Прошло всего три дня с момента, как приказ лорда Верлейна вступил в силу, и теперь студенты самого привилегированного, самого элитарного класса Академии Вечного Света — юные лорды, наследники древнейших домов, сидели вдоль зеркальных стен танцевального зала, с ленивой, натренированной грацией наблюдая за часами. Казалось бы, равнодушные, погружённые в скуку, они, тем не менее, пружинисто выпрямились, едва услышали звук шагов — лёгких, девичьих, мелодичных, как перезвон колокольчиков.

Галатея стояла немного поодаль, словно случайно, но на самом деле она всё прекрасно видела. И каждый взгляд, и каждое нетерпеливое движение. Все до единого — и Сэм, и Стефан, и даже обычно флегматичный Альберто — пытались вжиться в роль Райдена Вальмонтрейна. Холодная маска, презрение, мнимая апатия — всё это было жалкой пародией. В глазах их, как у мальчишек перед экзаменом, пылал тайный восторг и едва сдерживаемая жажда впечатлений.

Он же, Вальмонтрейн, стоял у колонны, как всегда, немного в тени, точно в пьесе, где каждый заранее знает, кому отведена главная роль. В его лице не было ни намёка на волнение. Ни нетерпения, ни желания — только вечная, безбрежная скука, словно сам танец, с его витками, руками, талией партнёрши, был для него чем-то давно пройденным и до крайности утомительным.

«Ну что, Райден... сегодня ты получишь сполна», — подумала она, легонько покачиваясь на каблучках, как кошка перед прыжком. Её губы изогнулись в невинной улыбке, в то время как в глазах плескалась сладкая предвкушающая злоба.

Он тоже смотрел на неё. Из-под полуприкрытых век, с ленивой, почти хищной неприязнью.
«Что ты задумала, маленькое недоразумение? Что за яд ты сегодня подмешала в игру? Прекрасная маленькая интриганка...»

И тут двери распахнулись.

В зал, словно стайка пав, вошли девушки выпускного класса леди Амальтии — одни в румянце, другие с капелькой пота на виске от волнения, третьи с лукавыми, почти заговорщицкими улыбками. Среди них — сияющая, как заря над Вальдрийским морем, Одетт. Её глаза тут же нашли Галатею, и девушки обменялись коротким, молниеносным взглядом. Всё было готово.

Мастер Литорн, сухощавый преподаватель в тёмно-зелёном сюртуке и перчатках, похожих на театральные, вышел в центр зала, кашлянул в кулак и возвестил:

— Благородные леди и господа! С сегодняшнего дня уроки танцев будут проходить совместно. Согласно нашему уставу, первыми партнёров выбирают дамы. И выбранные кавалеры обязаны принять приглашение!

Райден усмехнулся. Почти незаметно. Он знал, к чему всё идёт.

Он знал, с какой царственной решимостью Лаурескан сейчас сделает несколько шагов в его сторону. Знал, что она остановится напротив. Поднимет глаза. И —

Нет.

Она остановилась.
Посмотрела.
И пошла дальше.

Дальше.

К Сэму.

— Нет... — коротко, как вспышка, сверкнула мысль в голове Райдена, прежде чем он полностью вернул себе ледяное самообладание. На его лице заиграла маска безразличия, но внутри что-то рвануло. Жарко. Бешено. Больно.

Секунда. Другая. И вот уже рядом появляется Антуанетта. Низенькая, полноватая, с вечно хохочущими глазами, — девушка, рядом с которой даже самый средний студент выглядел, как Аполлон. Она, как по команде, присела в реверансе. Райден на неё не посмотрел.

— Как глупо. Как дешево. Как... предсказуемо, — подумал он холодно. — Интересно, сколько они репетировали эту жалкую пьесу?

И тогда он сделал то, что умел лучше всего — перехватил контроль.

— Мастер Литорн, — его голос прорезал зал, как лезвие шпаги, и Антуанетта вздрогнула. — Как лучший студент Академии, полагаю, я имею право выбрать лучшую партнёршу для постижения этого... важного искусства. Вы со мной согласны?

Преподаватель замер, не зная, куда деваться.

— Лорд Вальмонтрейн... я... Это прерогатива дам, но если... если леди Галатея не возражает...

— Я возражаю. — Голос Лаурескан был спокойным, даже ласковым, но каждый слог врезался в тишину зала, как гвоздь в дерево. — И, если не ошибаюсь, только Леди Антуанетта ещё не выбрала себе партнёра. Думаю, это совпадение вовсе не случайно...

Тонкая, злорадная улыбка тронула её губы. Преподаватель заколебался. Кто-то прыснул в кулак.
Райден перевёл взгляд на девушку, и тогда... впервые за всё время... он улыбнулся. По-настоящему. Медленно. Ядовито. Как будто в танце предстояло не кружиться, а убивать.

— Леди Антуанетта, я буду счастлив стать вашим партнёром на этих занятиях, — произнёс он так, будто объявлял дуэль, не отрывая взгляда от янтарных глаз Лаурескан. — А удовольствие от общения с нашей лучшей студенткой... я оставлю себе на уроки фехтования.

Галатея побледнела — едва, но он заметил. Она кивнула Антуанетте, та вспыхнула, словно лампада, а затем подошла к Райдену сама, присела в реверансе и прошептала:

— Но вы об этом ещё пожалеете.

Менуэт начался.

И он был... идеален.

Они двигались, словно тени друг друга. Он вёл — она следовала. Она предугадывала его шаги, как будто слышала музыку внутри него. Он чувствовал её тепло даже сквозь ткань перчатки. И что-то в нём, что-то глубокое и темное, вдруг отозвалось.

— Должна признать, лорд Вальмонтрейн, урок фехтования с вами причинил мне массу неудобств, — невинно протянула Галатея, поворачивая к нему голову и одаривая самой ангельской из всех своих возможных улыбок.

Он не ответил сразу. Лишь слегка склонил голову, отрешённо ведя её в размеренном вальсовом па. Его ладонь, лежащая на её талии, была безупречно неподвижной. Лишь уголок губ изогнулся в подобии усмешки.

— Не удивлён, — бесстрастно бросил он, скрывая, с каким усилием заставляет себя смотреть куда угодно, только не на линию её шеи, на изгиб спины под облегающим корсетом, на то, как её ключицы мерцали в свете хрустальной люстры.

Чёртова Лаурескан. Он не мог избавиться от ощущения, что она подстроила всё это. Её дыхание было слишком близко, её кожа — слишком светлая, и даже её духи — тонкие, с лёгкой нотой мяты и жасмина — отвлекали его куда сильнее, чем он был готов признать.

— Вынуждена даже признать, что это было весьма болезненно для меня, — продолжила она почти игриво, отсчитывая ритм: «раз-два-три, раз-два-три...»

На счёт «три» она хищно наступила каблуком на его ногу — не очень сильно, но достаточно, чтобы острие почувствовалось сквозь ткань сапога.

Он тут же метнул в неё взгляд, и в этот миг в её глазах сверкнуло торжество.

— Как вам мои туфельки для танцев? — шепнула она с лукавым блеском. — Менее острые, чем шпага, но тоже весьма хороши, не находите?

Она снова наступила — уже грубее, наглее, почти с вызовом. В её лице вдруг проступила мстительность древней богини — той, что карает за унижения мечом и ядом, но предпочитает каблук.

— Интересно, — мурлыкнула она, будто разговаривала не с человеком, а с котом, который влез не в тот сундук, — избиение самодовольных студентов плохо скажется на моей репутации?

Он резко отдёрнул ногу, сбился с ритма и едва не сбил её с него. Но Лаурескан даже не пошатнулась. Наоборот, её губы тронула садистская ухмылка. Он почувствовал, как внутренне закипает.

— А я-то полагал, что опасность грозит мне разве что со стороны весьма габаритной леди Антуанетты... — процедил Райден холодно, возвращая равновесие, и повёл её дальше. Музыку он почти не слышал. Он слышал только её смех.

Она смеялась. Тихо, почти беззвучно, но по-настоящему, заразительно, с истеричной радостью ребёнка, которому удалось подложить кнопки на трон короля. Уткнулась лбом в его плечо, стараясь не расхохотаться в голос, но не справляясь.

— Могу я узнать повод для такого неуместного веселья? — сухо осведомился он, с каменным выражением лица, продолжая уверенно вести.

Она всхлипнула, пыталась отдышаться, затем подняла на него сияющие синие глаза, в которых плескалась жгучая, абсолютно неприличная для дамы победа.

— Мы с девочками ни на секунду не сомневались, что от Антуанетты вы откажетесь. Но это был единственный способ, чтобы вы сделали это... прилюдно. Смещая меня с почётной позиции вашего спарринг-партнёра... лорд Райден, как же это просто — провести вас, если знать, с какой стороны к вам подойти.

И снова — каблук в ногу. На этот раз — со всей душой.

Он молчал. Но в глубине его взгляда что-то вспыхнуло. Не гнев. Нет. Это было раздражённое восхищение.

— Должен признать, — процедил он холодно, — танец с вами — удовольствие на грани боли. Я, пожалуй, даже рад введению этого предмета. Всё же возможность... "случайно" уронить вас того стоит.

Он убрал ладонь с её талии. Резко. Внезапно.

Но она осталась на ногах. Более того — снова наступила. На другую ногу.

— Ты, жалкое создание, — мысленно прошипел он, — ты ещё поплатишься за этот спектакль.

Но тут же поймал себя на том, что... восхищён.

Райден не стал отступать. Наоборот — подхватил её сильнее, закрутил в головокружительном па, и вдруг оказался позади, заключив её в кольцо обеих рук, словно собирался удерживать пленницу.

— Лорд Вальмонтрейн! — громко возопил мастер Литорн. — Это вальс, а не танго! Вы получаете низший балл!

Но Райден не слушал. Он смотрел на неё. Она — на него. Дыхание сбилось. Она не пыталась вырваться. Даже наоборот — будто нарочно чуть оперлась на его грудь, поднимая голову. И в её глазах — бездонное, ослепительное торжество.

— И вот так будет каждый раз, когда вы вынудите мастера по фехтованию занизить мне балл, — прошептала она, — но я могу быть щедрой. Для меня — это конец шрамов и синяков. А для вас... конец уроков танцев.

Он смотрел. Смотрел на её запрокинутое лицо, на тонкую шейку, на пушистые ресницы, на розовые губы, и в груди у него всё скрутило. А ниже — вспыхнуло нечто куда менее возвышенное. Против воли. Против логики. Против собственного презрения.

Желание.

Оно было опасным. Оно было мучительным. Оно было.

— Я не откажусь от удовольствия прикасаться к вашему худосочному тельцу, Леди Лаурескан, — холодно прошептал он, — ведь каждый раз, когда мои пальцы касаются вас, я вспоминаю, насколько вы ничтожны.

Улыбка на её губах сменилась. Стала злее. Жёстче. Почти... обиженной.

— Каждый вечер я засыпаю с мыслью, что лицезреть ваше ненавистное лицо мне осталось всего год. И, поверьте, я буду абсолютно счастлива избавиться от вас. Во всех смыслах этого слова.

Он не ответил.

Он не мог.

Они продолжили танец молча. А в голове у Райдена звучал один-единственный вопрос:

Почему её слова... так чёртовски задели меня?

Первый урок второй недели начался с привычного ритуала — яростного интеллектуального поединка между Лаурескан и Вальмонтрейном. Казалось, сама реальность в классе сгущалась и затвердевала, превращаясь в поле боя, где шпаги заменяли слова, а удары наносились не сталью, но знаниями, точными формулировками и демонстративным презрением.

Стоило Галатее заговорить — с её характерной уверенностью, изящно формулируя мысль, как Райден, опершись о спинку кресла, лениво, почти нехотя, но предельно язвительно, добавлял:
— Разумеется, если Леди Лаурескан не против небольшого уточнения...

И уточнение следовало. Обязательно точное, безукоризненное и... бесчеловечно-надменное.

Но когда уже Вальмонтрейна вызывали к ответу, Галатея с вежливой улыбкой склоняла голову и бросала в воздух:
— Лорд Райден, вы забыли упомянуть о влиянии валлорийского кризиса на дальнейшие события. Думаю, преподаватель был бы разочарован, услышав лишь половину картины.

И это была война. Холодная, выматывающая, с идеально отточенными приёмами и без единого видимого нарушения дисциплины. Но все преподаватели знали — за стеклом академической сдержанности кипел ад. Эта парочка не просто спорила. Они сражались, каждый урок, каждый вопрос был клинком.

Никто не мешал им. Никто не смел. Даже мастера. Потому что все знали, кто такой Райден Вальмонтрейн — будущий политик, которому суждено было возглавить Совет Теней. И даже если кто-то из преподавателей ненавидел эту вечную дуэль, никто не желал потерять место, выступив против его воли.

Галатея сбежала из класса первой. Она ощущала, будто задыхается. Воздух был пропитан напряжением, словно сама Академия сжимала её в ледяных объятиях, требуя не только знаний, но и крови. Девушка, стараясь не выдать усталости, прошла по коридору и, добравшись до окна, села на широкий подоконник. Камень был прохладным, и холод приятно унимал пылающее сердце.

— Леди Галатея, — раздался знакомый, приятно бархатистый голос, и она подняла глаза. Перед ней стоял Винсент, вихрастый красавец из параллельного корпуса, где готовили будущих военачальников. Его ослепительно-белая форма была чуть небрежно расстёгнута у ворота, а на губах блуждала озорная усмешка. — Вы ослепительно хороши этим утром. Как всегда, принцесса среди простолюдинов.

— Вы сегодня особенно красноречивы, — улыбнулась Галатея и, немного сдвинувшись, позволила ему сесть рядом. — Рассказывайте. Как там ваше лето? Жив ли ваш кузен, тот самый безумец, что на спор поцеловал статую Леди Дарвины?

— Он теперь герой всех балов. Ему даже устроили отдельный тост на вечере в Монтэро. Кузен жив, но статуя, боюсь, до сих пор в шоке.

Галатея засмеялась. Звонко, искренне, по-настоящему. Вокруг них тут же начали собираться студенты — те, кто просто хотел постоять рядом, услышать, как она смеётся, впитать свет её улыбки. Её прозвище — Солнечная Принцесса — не было преувеличением. В ней действительно было что-то лучистое, неуловимо манящее. Девушка знала почти всех по имени, помнила мелочи из их жизней, умела слушать и заражала радостью, даже если самой было тяжело.

И всё бы хорошо... если бы не он.

Райден сидел, закинув ногу на ногу, лениво перелистывая учебник по философии, который знал наизусть, когда услышал её смех.

Этот смех...

Он резко поднял глаза от книги. Внутри — вспышка раздражения, будто кто-то царапнул гвоздём по стеклу. Его чуткий слух не подвёл — это был её голос. Её. Лаурескан.

Он медленно встал, сжимая книгу в пальцах, словно это был щит или оружие. Лицо его оставалось безмятежным, как всегда, но в глубине глаз зажглось нечто тёмное.

Он вышел в коридор, в котором гомонили и смеялись. Центром внимания была она. Сидела, смешно болтая ногами в белых чулках, как дерзкая птичка на краю гнезда, и хохотала так, будто никогда не чувствовала тяжести его презрения.

Он остановился в проходе.

Толпа расступилась. Как всегда. Его шаги были почти бесшумны, но каждый студент почувствовал их на уровне инстинкта. Как будто в зал вошел не человек, а нечто древнее и угрожающее. Лёд скользнул по коридору.

Галатея заметила его первой.

Словно сгусток тьмы, сдвинувшийся с места, Райден Вальмонтрейн вышел из-за поворота главного коридора Башни. Его шаг — уверенный, чеканный, не терпящий возражений — отозвался напряжением в воздухе, как приближение надвигающейся бури. Его походка была нетороплива, но в этой размеренности ощущалась скрытая угроза, как у зверя, уверенного в своей силе и готового напасть в любую секунду. Мгновение — и пространство будто стянуло ледяным кольцом: шёпот, весёлый смех, шелест ткани — всё стихло, вымерло, словно кто-то погасил свечи в пиршественном зале.

Коридор стремительно пустел.

Студенты, ещё секунду назад окружавшие Галатею, хохочущие, оживлённые, радостные, с лицами, полными веселья и беззаботности, теперь будто бы вспомнили о какой-то срочной, жизненно важной необходимости. Бросив свои слова, движения, даже мысли на пол, они рассыпались по углам, исчезая с такой поспешностью, словно сам Владыка Тьмы вышел к ним с проверкой.

Её свита разбегалась. Нет — отступала, спасалась бегством, бросая Солнечную принцессу одну, без прикрытия, на растерзание королю смерти, который приближался с тем мрачным, маниакальным блеском в глазах, который не сулил никому ничего хорошего.

Вот только двое — Сэм и Винсент — остались стоять рядом. Бледные, словно только что выпившие холодного настоя из Ледяных Пустошей, но удивительно... стойкие. Их руки дрожали, губы побелели, но они не двинулись с места. Это странное, почти героическое упрямство друзей даже удивило Галатею, хотя взгляд её оставался спокойным и сосредоточенным. В воздухе звенела тревога. Всё тело ожидало удара. И он не заставил себя ждать.

Губы Вальмонтрейна скривились в садистской усмешке, когда его взгляд — чёрный, как беззвёздная ночь, — скользнул по Винсенту. Этого взгляда было достаточно, чтобы сломить храбрость. И он сломил. Винсент, едва слышно заикаясь, начал что-то бессвязно шептать — слова извинений, заверения в срочности какого-то дела, что-то неразборчивое и жалкое. Он ретировался так, словно спасал собственную жизнь. Остался только Сэм.

— Сэмвел Ванмур... — голос Райдена был хрипловат, тягуч, как вино с горечью яда, — в прошлом году вы показали... весьма впечатляющие результаты в фехтовании. В отличие, разумеется, от прочих предметов... — Он сделал шаг ближе, и Галатея почувствовала, как дрогнула спина её друга. — Надеюсь, в этом году вы не откажетесь стать моим спарринг-партнёром?

Сэм едва заметно пошатнулся. Тень от фигуры Райдена упала на него, и та тень показалась почти осязаемой — тяжёлой, давящей, как саван. Все знали, что значит быть спарринг-партнёром лучшего фехтовальщика Академии... Все знали, сколько боли, синяков и унижений несёт этот «почёт».

— Боюсь, что моё мастерство не настолько высоко, — выдавил из себя Сэм, голос его звучал глухо, надтреснуто. — Простите... я должен идти.

Он даже не взглянул на Галатею, просто повернулся и быстро скрылся в классе.

Райден шагнул вперёд.

— Лаурескан. — Его голос теперь был как ледяной хлыст, секущий по воздуху. — Смех. В учебном. Корпусе. Недопустим!

Каждое слово — приговор. Каждое слово — как удар, выбивающий из-под ног опору.

— Развлекаться и хохотать можно во внеучебное время, — продолжал он, сверкая глазами. — А здесь — не балаган, здесь Академия Вечного Света! Вам всё понятно?

Галатея вскинула голову. Лицо — спокойное, даже надменное, но внутри неё бурлила буря. Она мечтала разодрать его это безупречное лицо, лишённое эмоций, расцарапать кожу, увидеть, наконец, что он человек, а не ледяная маска.

— Я задал вопрос, — холодно напомнил он.

— Я... поняла, — отозвалась она, стараясь не выдать дрожи в голосе.

— Я рад. — И в этих двух словах прозвучало столько злобы, что воздух сгустился.

— Заметно! — срываясь, бросила Галатея.

Он резко наклонился вперёд, почти впечатывая её в стекло спиной, заставляя отступить, хотя отступать было уже некуда.

— И что же вы заметили? — прошипел он, его дыхание обжигало кожу.

— Что вы рады портить мне жизнь, — выдохнула она, чувствуя, как дрожит каждый нерв.

Он рассмеялся — холодно, безрадостно.

— Разумеется. Я действительно рад, когда ваш отвратительный смех не мешает мне сосредоточиться на знаниях.

Он наклонялся всё ближе. Его руки — на подоконнике по обе стороны от неё. Его лицо — в опасной близости. Его глаза — бесконечная тьма. И этот странный жар между ними... напряжение, от которого невозможно было дышать.

— Что ещё во мне вам отвратительно? — прошипела она, и голос её дрожал от злости.

Он приподнял прядь её волос.

— Помимо этих кривых локонов, больше подходящих пастушке? Рыбьих глаз, которые вечно таращатся, и несуразной тонкой шеи? — усмешка стала жестокой. — В вас отвратительно всё. Особенно — ваше постоянное желание быть в центре внимания!

Щёки её вспыхнули.

— Вы... намекаете, что я... — она не договорила.

— Я не намекаю, — прошипел он почти у самой её кожи. — Я говорю прямо. Вы флиртуете, как последняя кокетка!

— Не стоит судить обо всех по себе, — с презрением ответила она, с трудом выбравшись из окружения его тела.

Он присел на подоконник, лениво бросив на неё холодный взгляд.

— Неужели вы думаете, что все эти юнцы вертятся вокруг вас из-за вашего мелодичного смеха?

— Нет. — Она вскинула подбородок. — Они рядом, потому что рядом со мной они забывают о той гнетущей тьме, что вы сеете!

Он чуть склонил голову, с усмешкой.

— Солнечная принцесса мечтает воцариться в Академии? И ради этого готова... быть со всеми? — он придал фразе мерзкий, пошлый оттенок.

— Снова судите по себе, Вальмонтрейн.

— Бросаешь мне вызов, Лаурескан? — он неожиданно подмигнул.

Она замерла. Он — живой. Он — настоящий. И в его лице, впервые, что-то человеческое.

— Я готова, — выдохнула она.

Он встал, плавно, как хищник, скинувший маску.

— Борьба без правил... — прошептал он, прежде чем исчезнуть за дверью класса.

Галатея стояла, тяжело дыша, ещё не веря, что всё это произошло. К ней подошёл Стефан. Она даже не обернулась, когда прошептала:

— Мы не боимся того, что кажется нам смешным... А он... боится смеха... И знаешь, Стефан, есть только одно место, где его никогда не бывает — в общей столовой...

Ночью, когда вся Академия погрузилась в глубокий, наполненный сновидениями сон, и лишь редкие огоньки догорающих ламп мерцали в коридорах, Галатея Лаурескан сидела на полу своей комнаты, окутанная полумраком, с растрепанными волосами, с заляпанной кистью в руке и сумасшедшим огоньком вдохновения в глазах. Она совсем забыла о контрольной о завтрашнем списке необходимых формул и даже — о времени. Перед ней, разложенные в хаотичном порядке, лежали листы плотной бумаги, предназначенные вовсе не для этого — они были куплены на урок живописи, для этюдов, для срисовок учебных натюрмортов... Но сейчас на них рождалась нечто иное. Протест. Насмешка. Открытое вызов.

К часу ночи её личное произведение искусства было завершено.

Галатея откинулась назад, утерла пятно краски со щеки — и с замиранием сердца взглянула на творение. В центре — фигура. Высокий, безупречно прямой силуэт юноши в идеально выглаженной форме Академии. Его черты были узнаваемы до абсурда: хищная линия скул, ледяной взгляд из-под тяжёлых чёрных ресниц, фирменная трость в руке... Из кончика трости стекали капли алой краски, слишком густой, слишком тёмной, чтобы это можно было принять за что-то безобидное. На фоне — лес, тревожно изогнутые деревья, колышущаяся трава, и весь пейзаж был заряжен напряжением, как перед бурей.

А дальше... фантазия Галатеи разыгралась на полную.

Вдоль тропинки, прочерченной среди кустов, в панике мчался кролик, с нелепо большими глазами и испуганной мордочкой. Над ним развевалась лента с надписью в завитушках: «Спасайтесь! Кровавый король идёт!»
В одном из углов картины с отчаянной грацией уносились в разные стороны лани — её кисть сумела передать их отчаяние и полёт. Из уст темного силуэта тянулись к ним острые слова: «Не сметь бегать в учебное время!»
Волки, растерянные, не понимающие, что происходит, пятясь от сцен хаоса, слушали другой приказ: «Где ваше рвение? Почему бежим так слабо? Вас ждёт наказание!»
А в левом углу... Сцена, которую Галатея рисовала с дрожью в пальцах. Там, под раскидистым деревом, грозный тигр поедал несчастного оленя, в глазах которого — боль, мольба, обречённость. И рядом, холодной вязью, слова, знакомые до боли: «Крик. В лесном. Корпусе. Недопустим!»

Когда последний мазок был нанесён, Галатея долго, почти благоговейно смотрела на шедевр. В этом рисунке было всё: её боль, её протест, её смех сквозь страх. И, конечно, её восхищение... скрытое глубоко, в самых тёмных мазках, о котором она не признается даже себе.

Она знала, где повесит это полотно.

Утром, как обычно, Сэм постучал в её дверь.

Ответа не последовало.

— Она уже ушла, — лениво проговорила голубоглазая соседка, выглянув из приоткрытой двери. — Просила передать тебе, что дойдёт сама.

Сэм нахмурился. Это было... непривычно. Не её почерк — она редко отступала от распорядка. Поблагодарив леди, он медленно направился в Башню. И чем ближе подходил к аудитории, тем сильнее сжималось сердце — словно что-то витало в воздухе, неясное, щекочущее, почти предвестие.

Когда он вошёл, Галатеи не было.

Райден, уже сидевший у окна, лениво поднял на него глаза. В этих бездонных зрачках плескалась скука, смешанная с чем-то более острым... насмешливым. Ядовитым.

— Леди Лаурескан коротает утро с кем-то другим? Ночь, похоже, она тоже провела не с вами? — произнёс он, вкалывая слова, как шпильки в живую плоть.

Сэм вспыхнул, порозовел до корней волос, но... промолчал. Ответить — значило спровоцировать. А спорить с Вальмонтрейном означало подписать себе приговор.

Она появилась после второго звонка.

Галатея вбежала, почти не дыша, будто преодолела весь путь рысью. Щёки её пылали, но взгляд был холоден и непроницаем. Волосы, впервые за долгое время, были собраны — гладко, аккуратно, тугой серой лентой в тон к форменному платью. Это делало её похожей на идеальную студентку — ту, какой она никогда не была. И тем контрастнее выглядел её внутренний огонь, скрытый в янтарных глазах.

Райден наблюдал.

Он следил за тем, как тонкая, грациозная шея изгибается под тугой лентой, как она склонилась над партой, перебирая учебники. И вновь ему захотелось... подойти. Сжать. Заставить её дышать прерывисто, захлёбываясь страхом. Заставить почувствовать его власть. Но... она подняла глаза. И — улыбнулась.

Торжествующе.

Глаза её сверкнули с такой вызывающей наглостью, что в нём на миг что-то дрогнуло. Он откинулся на спинку стула и сощурился. Что ты задумала, Лаурескан?

Уроки тянулись до тошноты ровно. Без её язвительных замечаний, без парадного соревнования знаний, без искрящихся перепалок. Галатея сидела тише воды, ниже травы. Учителя недоумённо переглядывались — впервые за два года они провели спокойные занятия. Но Райден не мог избавиться от чувства тревожного ожидания. Что-то зрело.

И оно проросло в последнем взгляде.

Галатея, собрав учебники, вновь задержалась. И взглянула на него. Глаза её искрились, губы дрожали от желания рассмеяться, и в этом взгляде была не просто дерзость — приглашение.

Он задержался после уроков.

Не потому что нужно было — а потому что хотел. Что-то подсказывало: он должен быть в Академии. И когда он вышел в коридоры, то тут же почувствовал — что-то изменилось.

Его стороной обходили. Шептались. И смеялись. Тихо, за спиной, сдержанно — но смеялись. А при его приближении... замолкали. Лица дергались, подбородки блестели, будто кто-то только что утирал рот от смеха.

Смеялись.

Над ним?

Он знал: таких совпадений не бывает. Присмотревшись, он заметил — многие возвращаются из столовой. Именно оттуда тянулось это глупое веселье.

Значит, источник там.

Улыбаясь той хищной, холодной улыбкой, от которой в Академии замирали сердца, Райден Вальмонтрейн шагнул туда, где ещё никогда не был.