Почему он заботится?
Сон был тяжёлым и бессознательным, как погружение в тёмную, вязкую воду. Я постепенно всплывала на поверхность, сначала улавливая смутные ощущения. Боль в мышцах смягчилась, голова уже не раскалывалась с той же силой, а сквозь сладкую дремоту пробивался... запах. Настоящий, вкусный, мясной запах бульона.
Инстинкт самосохранения, дремавший во мне всё это время, дёрнул меня за ниточку. Что-то не так. Этот запах... его не должно было быть. Я одна.
Я медленно открыла глаза, замутнённые жаром и сном. Комната была в полумраке, за окном уже стемнело. Я лежала на боку, укутанная в одеяло, и первое, что я увидела, было...
Оно.
Винсент. Он сидел на стуле прямо перед кроватью, не сводя с меня взгляда. Его глаза были широко открыты, острые, собранные, без тени сна. Он не двигался, просто сидел и смотрел. Как хищник, замерший в засаде. Как будто ждал, когда я проснусь. Как будто следил за мной всё это время.
Мозг, ещё вязкий от температуры, отказался обрабатывать эту информацию. Адреналин, острый и холодный, ударил мне в кровь. Я дёрнулась, пытаясь отпрянуть, и резко ударилась локтем о деревянную спинку кровати. Боль, яркая и чёткая, подтвердила – это не сон.
— Ты!.. — мой голос сорвался на хриплый, испуганный визг. Я отползла к стене, закутавшись в одеяло, как в кокон, прижимая его к груди. Сердце колотилось где-то в горле, готовое выпрыгнуть. — Ты что тут забыл?! Дебил, что ли?! Испугал, блять, до полусмерти!
Он даже не моргнул. Его лицо оставалось каменным, лишь легчайшая тень насмешки тронула уголки губ. —О, и живая. А я уже начал думать, что придётся вызывать бригаду, чтобы выносить труп. — Его голос был ровным, холодным, без единой нотки сонливости. — Шумишь, как обычно. Испугаться не успел.
Я смотрела на него, не в силах понять. Мои пальцы впились в одеяло. —Как ты... Как ты сюда попал? Я же дверь закрывала... Ты что, взломал? — от одной этой мысли стало ещё страшнее.
Он фыркнул, смотря на меня с презрением, будто я говорила на неизвестном языке. —Взломал? Не смеши. Твои замки я вскрываю одной левой и с закрытыми глазами. Мне твоя конура не интересна. Директору доложиться надо, что ты не сдохла. Вот и всё.
Его слова были грубыми, колющими, но они почему-то немного успокоили меня. Это был знакомый Винсент. Враждебный, неприятный. Это я могла понять.
— Тогда что ты здесь делаешь? — прошипела я, всё ещё прижимаясь к стене. — Идиотский способ пошутить? Пришёл посмотреть на мои страдания?
Он медленно поднялся со стула, и я невольно отшатнулась ещё сильнее. Он казался таким огромным в моей маленькой комнате. Но он не сделал шага вперёд, только скрестил руки на груди. Каждая его мышца была напряжена, он излучал готовность к действию, а не расслабленность.
— Сидел. Считал, сколько раз за минуту ты хрипишь во сне. Скучнейшее занятие, — он солгал так легко, что даже бровью не повёл. — А этот запах... — он мотнул головой в сторону кухни. — Это я. Проголодался, пока твою кончину сторожил. Сварил себе поесть. Не виноват, что у тебя тут похлебка нищих была. Придётся потерпеть.
Он повернулся и вышел из комнаты, оставив меня в полном недоумении. Я сидела, прижавшись к стене, и пыталась собрать мысли в кучу. Винсент. В моей квартире. Варил еду. Сидел у моей кровати и... наблюдал.
Это не укладывалось в голове. Это было страшнее любой галлюцинации.
Через минуту он вернулся, неся в руке тарелку с дымящимся куриным бульоном. Пахло невероятно. Он поставил тарелку на тумбочку с таким видом, будто делал одолжение.
— На, — бросил он коротко. — Жрать надо, даже таким, как ты. А то помрёшь, и мне потом отчитываться.
Он не ушёл. Он прислонился к косяку двери, наблюдая за мной. Его взгляд был тяжёлым, изучающим. Он не просто принёс еду – он ждал, чтобы я её съела.
Я смотрела то на него, то на тарелку. Внутри всё кричало, что это ловушка. Но запах был таким соблазнительным, а я была так чертовски голодна.
С недоверием я потянулась к тарелке. Бульон был идеальной температуры – не слишком горячий, не холодный. Я сделала первый глоток. Он был... потрясающим. Наваристым, солёным, именно таким, как нужно больному горлу.
Я ела медленно, чувствуя на себе его взгляд. Он не сводил с меня глаз, его лицо было непроницаемой маской, но в глубине его взгляда читалась какая-то странная, напряжённая концентрация. Как будто от того, съем я или нет, зависело что-то очень важное.
— Спасибо... — прохрипела я неожиданно для себя, закончив тарелку.
Он оттолкнулся от косяка, и его маска на мгновение дрогнула. Что-то – облегчение? – мелькнуло в его глазах, но тут же было задавлено привычной насмешкой. —Не за что. Просто не хотел, чтобы от тебя воняло голодной смертью. Теперь спи. — Он забрал пустую тарелку и повернулся к выходу. На пороге он остановился, не оборачиваясь.
— А ты? — тихо спросила я, и сама удивилась своему вопросу.
Он замер, его спина напряглась. —Я что?
— Ты... поел? — я неуверенно спустила ноги с кровати. Пол под ступнями поплыл, и я схватилась за спинку кровати, чтобы не упасть. Голова закружилась.
Он резко обернулся, его глаза сузились. —Ложись обратно, дура. Тебе нельзя вставать.
Я сделала шаг к нему, всё ещё держась за кровать. Потом другой. Подошла ближе и неуверенно протянула руку, коснувшись его кофты. Он вздрогнул от прикосновения.
— Отдохни тоже, — прошептала я, опустив голову. Волосы упали мне на лицо, скрывая жар, выступивший на щеках. — Ты же... ты же тут сидел всё время.
Он выдержал паузу. Я чувствовала, как его тело напряглось до предела. —Мне не нужен твой отдых. И не нужна твоя жалость, — его голос прозвучал грубо, но без привычной язвительности. В нём слышалась какая-то... обречённость.
— Это не жалость, — я всё ещё не отпускала его кофту, сама не понимая, что делаю. Лихорадка, наверное, свела меня с ума. — Ты просто... выглядишь уставшим. Ты кушал?
Он хмыкнул, пытаясь скрыть смущение под маской цинизма. —Лучше о себе беспокойся. Ты щас рухнешь, как заброшенное здание. И мне потом твои кости собирать.
Я подняла на него взгляд из-под падающих на лицо волос. Мои щёки пылали. —Я вовсе не беспокоюсь! Мне всё равно на тебя! — выпалила я, но звучало это жалко и неубедительно.
Он наклонился ко мне, и его лицо оказалось совсем близко. В его глазах вспыхнул знакомый огонёк — смесь злости и какого-то странного торжества. —Ага, конечно, — он прошипел так, чтобы слышала только я. — Если бы тебе было всё равно, ты бы и не спрашивала. Ты бы радовалась, что я ухожу.
Я открыла рот, чтобы возразить, но слов не нашлось. Он был прав. Чёрт возьми, он был прав.
— Я... — я попыталась что-то сказать, но он меня перебил.
— Нет, — отрезал он. — Не поел. Не было времени нянчиться с тобой и собой одновременно.
В его голосе не было злобы. Была усталость. И это обезоруживало сильнее любой колкости.
— Тогда поешь, — сказала я твёрже, отпуская его кофту и пытаясь выпрямиться во весь рост, хотя меня немного шатало. — Я... я принесу тебе. Там же ещё есть.
Он смотрел на меня с таким невыразимым изумлением, будто я предложила ему полететь на Луну. —Ты с ума сошла окончательно? Ложись.
— Не лягу, пока ты не поешь, — я упрямо скрестила руки на груди, хотя это далось мне огромным усилием. — И... и можешь остаться. Если хочешь. Диван в гостиной свободен.
Я произнесла это быстро, глядя куда-то в сторону его плеча, не в силах выдержать его взгляд. В комнате повисла тяжёлая, напряжённая тишина. Я ждала, что он рассмеётся, что он скажет что-то ужасно обидное, что развернётся и уйдёт.
Но он молчал. Слишком долго молчал. Я рискнула поднять на него глаза.
Он смотрел на меня. Просто смотрел. Его лицо было серьёзным, все маски на мгновение спали. Он выглядел... ошарашенным. Сбитым с толку. Таким же потерянным, как и я.
— Ладно, — наконец выдохнул он, и его голос звучал хрипло и непривычно тихо. — Ладно, психованная. Угомонись. Я поем. Только чтобы ты заткнулась и наконец легла.
Он развернулся и вышел на кухню, оставив меня стоять посреди комнаты с бешено колотящимся сердцем. Я слышала, как он наливает себе бульон, как двигает стул.
Я медленно, как во сне, вернулась в кровать и укуталась в одеяло, прислушиваясь к звукам с кухни. Он ел. Он остался. Всё это было так нереально, что казалось сном наяву.
Через несколько минут он вернулся в комнату с пустой тарелкой в руках. Он поставил её на тумбочку и посмотрел на меня.
— Довольна? — буркнул он. — Теперь спи.
— А ты? — снова спросила я, уже засыпая. Силы окончательно покидали меня.
— Я на том дурацком диване, который ты мне любезно предоставила, — его голос прозвучал уже от двери. — Не храпи слишком громко. А то передумаю.
Дверь прикрылась. Я лежала в темноте, и по моим щекам текли слёзы. Не от боли, не от обиды. А от чего-то другого. От чего-то тёплого и непонятного, что разлилось внутри, согревая лучше любого лекарства.
Враг. Спал на моём диване. И почему-то это было самой правильной вещью на свете.