Несправедливость
Звонок прозвенел, как приговор, разрывая тишину, которая повисла между нами. Но никто не бросился срываться с места, сметая учебники в рюкзак. Воздух всё ещё был густым и тяжёлым от невысказанного. Я продолжала сидеть, вжавшись в стул, чувствуя на затылке его взгляд — пристальный, неотрывный, будто впивающийся в меня крючками.
— Ну что, спящая красавица, опять в астрале витаешь? — его голос прозвучал прямо у меня за ухом, грубый и насмешливый, но теперь в нём слышалась какая-то новая, опасная нота. Он наклонился вперёд, и его дыхание коснулось моей кожи. — Или после сна всегда такая тормознутая? Надо бы запомнить.
Я резко обернулась, готовая выдать очередную порцию яда, но слова застряли в горле. Он сидел так близко, что я могла разглядеть каждую ресницу, каждую микроскопическую трещинку на его потрескавшихся от ветра губах. Его глаза, обычно полные презрительной насмешки, сейчас были тёмными и какими-то... изучающими. Как будто он разгадывал сложнейшую головоломку, и эта головоломка — я.
— Отвали, Винс, — выдохнула я, но мой голос прозвучал слабее, чем я хотела. — Или ты не только слепой, но и глухой? Место своё забыл, мудак?
Он не отреагировал на оскорбление. Вместо этого его губы растянулись в медленной, хищной ухмылке. —А мне тут нравится. Вид лучше. Особенно на затылок одинокой, злой принцессы. Очень вдохновляет на подвиги. Например, на то, чтобы спихнуть её со стула.
Он произнёс это тихо, почти интимно, пока класс вокруг нас медленно оживал, стучали откидывающиеся сиденья, звенели молнии рюкзаков. Но мы будто находились внутри нашего собственного пузыря, отгороженные от всего этого шума невидимой стеной.
— Попробуй только, — прошипела я, вцепляясь пальцами в край стула. — Останешься без рук.
— Ого, как нас заносит, — он рассмеялся, низко, глухо, и этот звук отозвался странным эхом где-то у меня в животе. — А я ведь всего лишь...
— Ника. — Чёткий, сухой голос миссис Эванс разрезал наш пузырь, как нож. Она стояла рядом с нашими партами, скрестив руки на груди, и её взгляд был направлен на меня. — Собери вещи и пройдём со мной.
Я замерла, ощущая, как вся кровь отливает от лица. За что? Из-за Винсента? Из-за нашего бесконечного трепа? Это же несправедливо! —Зачем? — вырвалось у меня, и я сама услышала, как мой голос дрогнул от неожиданности и нахлынувшей тревоги. Я нахмурилась, вглядываясь в её невозмутимое лицо. — Что я сделала?
— Не задавай лишних вопросов. Идём. — Её тон не допускал возражений. Она уже развернулась и пошла к выходу, очевидно, не сомневаясь, что я последую за ней.
Я бросила взгляд на Винсента. Его ухмылка мгновенно исчезла. В его глазах мелькнуло не понимание, а что-то острое, настороженное. Он выпрямился на стуле, его пальцы сжались в кулаки. Он следил за учительницей, а затем перевёл взгляд на меня — тяжёлый, вопрошающий. Он не сказал ни слова, но всё его тело выражало внезапную готовность к действию. Казалось, он сейчас вскочит и пойдёт наперерез, потребует объяснений. Но он лишь молча смотрел, как я, с комом в горле, неуклюже сгребаю свои вещи в рюкзак.
Я пошла за миссис Эванс, чувствуя на спине его горящий взгляд. Он провожал меня до самого выхода из класса.
Дорога до кабинета директора показалась бесконечной. Сердце колотилось где-то в горле. Что я могла натворить? Мысли путались, но ни одна из версий не казалась достаточно серьёзной для вызова на ковёр.
Дверь в кабинет директора была приоткрыта. Миссис Эванс пропустила меня вперёд. И первое, что я увидела, войдя внутрь, было самодовольное, ядовитое лицо Евы. «Стервы Школы». Она сидела напротив массивного стола директора, сложив ноги и с лёгкой, победоносной улыбкой на губах. Рядом с ней села миссис Эванс, наша учительница, с лицом, выражающим глубочайшее разочарование.
А на столе перед директором лежала... или вернее, то, что от неё осталось... изящная стеклянная медаль в виде палитры. Медаль, которую Еве вручил сам мистер Фил «директор», за победу в городском конкурсе. Теперь она была разбита вдребезги.
Холодная волна прокатилась по моей спине. Я застыла на месте. —Ника, — голос директора был холодным и усталым. — Мисс Ева утверждает, что это ты вчера после уроков разбила её награду у шкафчиков. Сознаёшься?
— Я? — моё собственный голос прозвучал чужим и сдавленным. — Это... это не я! Я даже не прикасалась к этой медали! Она лжёт!
— К сожалению, — миссис Эванс качнула головой, избегая моего взгляда, — у Евы есть свидетель. А также фотографии она нам предоставила, где ты вчера одна подошла к её шкафу после окончания занятий.
Фотографии? Свидетель? У меня перехватило дыхание. Это была ловко спланированная ловушка. Ева ненавидела меня за то, что Винсент уделял мне хоть каплю внимания, даже если это было лишь ядовитое подшучивание.
— Но я зашла за своей папкой! — попыталась я оправдаться, чувствуя, как паника сжимает горло. — Я была там секунду! Я даже не подходила к её...
— Достаточно, — резко прервал директор. — Факты налицо. Твоё поведение, Ника, давно оставляет желать лучшего. Постоянные конфликты, дерзость... А теперь вандализм. Я вынужден отстранить тебя от занятий на месяц. Ты вернёшься после того, как обдумаешь своё поведение и напишешь развёрнутое объяснение. Родителям уже направлено уведомление.
Мир поплыл перед глазами. Месяц? Родителям? Но их нет дома! Они в отъезде!
— Вы не можете... — начала я, но директор уже жестом подозвал охранника.
— Проводите мисс до выхода.
Всё произошло слишком быстро. Меня просто выпроводили. Я не успела ничего доказать, ничего объяснить. Меня вытолкнули за парадные двери прямо под начавшийся ливень.
Я стояла на крыльце, и ледяной дождь хлестал мне в лицо. Ветер рвал одежду, забираясь под мокрую ткань и заставляя меня дрожать. Я была одна. Совершенно одна.
Прошёл час. Я уже сидела дома, насквозь промокшая, с мокрыми волосами, прилипшими к лицу. По телу пробегала мелкая дрожь, в горле першило, а в висках стучало. Я простыла. Я чувствовала, как поднимается температура.
Прошёл день. Два. Я не отвечала на сообщения, не подходила к телефону. Мир сузился до четырёх стен и давящего чувства несправедливости.
Первый день её отсутствия я почти не заметил. Решил, что эта принцесса просто решила прогулять. Может, мёрзнет где-то в своём углу и строчит в дневнике злые стишки про меня. Пусть. Даже хорошо — в классе тише.
Второй день заставил насторожиться. Её парта у окна была пустой и... какой-то неправильной. Солнечный свет падал на неё как-то по-дурацки, никто не отбрасывал на учебник надменную тень, не ворчал под нос, когда я нарочно громко смеялся с ребятами. Я пересел на парту, которая была за её спиной, пару раз пнув ногой ножку её стула, просто так, по привычке. Но стул молча качнулся. И это было дико раздражающе.
К третьему дню во мне начало вскипать какое-то странное, глупое беспокойство. Я ловил себя на том, что перед входом в класс я уже заранее смотрю на её парту. И каждый раз, видя её пустоту, я чувствовал укол... чего? Разочарования? Злости? Я даже понять не мог. Это было как привычка, от которой грёбаный мозг отказывался избавляться.
На перемене я в итоге не выдержал. Поймал за руку эту мелкую блондинку, что всегда с ней тусит, Лену вроде. —Эй, — буркнул я, загораживая ей путь в коридоре. — Где твоя подружка-шизик? Умерла что ли?
Лена съёжилась, как будто я сейчас ударю. Глаза округлились. —Я... я не знаю, — прошептала она. — Она не отвечает. Ни на сообщения, ни на звонки. Я думала, может, ты...
— Я что? — я наклонился к ней, и она отшатнулась. — Я её личный психотерапевт? Скажи ей, чтобы прекратила это дурацкое шоу и завтра же была на месте. Надоело уже на пустой стул смотреть. Скучно.
Но на следующий день стул снова был пуст. И наступила тишина. Не та, которая от отсутствия звуков. А та, которую я чувствовал кожей. В классе было слишком громко. Слишком много смеха. Слишком много идиотских разговоров. И никто не вставлял едких комментариев. Никто не парировал мои уколы с такой яростью, что аж искры из глаз летели.
Я стал злее. Срывался на ребят по пустякам. На учителей огрызался. Однажды на физре так сильно зарядил мячом в стену, что плакат просто разорвался. Все решили, что у меня снова проблемы в семье. Они и не догадывались, что проблема была в этой глупой тишине. В том, что некого было задеть, пошутить. Не с кем было сраться до хрипоты. Не с кем было посмеяться по-настоящему.
Я начал искать ответы. Не специально. Просто... слушал. Ловил обрывки разговоров в коридоре. И в пятницу, я услышал своё имя. Возле спортзала тусила Ева со своей паствой. И я замер за углом, потому что она сказала с противным, сладким смешком: —...ну да, я же говорила, что надо было что-то с ней сделать. Вот Винсент теперь хоть вздохнул спокойно. Хотя, — она фальшиво вздохнула, — жаль, конечно, что так получилось с той медалью. Но что поделать, она меня раздражала, вечно ошивается рядом с ним.
Лёд пронзил мне грудь. Медаль? Что за медаль? Я шагнул из-за угла. Девчонки, увидев меня, резко замолчали. На лицах — испуг и любопытство. —Ева, — мой голос прозвучал тихо, но так, что она вздрогнула. — Что ты там лопочешь? Про какую медаль?
Она сделала большие глаза, притворно-невинные. —Ой, Винсент, ты не знаешь? Да так, ерунда... Ника ведь разбила мою медаль, ту, что мистер Фил вручил. Её за это... ну, отстранили ненадолго. Чтобы подумала о поведении.
Мир сузился до точки. До её накрашенных губ, которые говорили эту ложь. В ушах загудел белый шум. Я знал. Я блять на сто процентов знал, что Ника не могла этого сделать. Она была дерзкой, ядовитой, сукой ещё той, но не вороватой. И не трусливой. Если бы она что-то сделала, она бы сама этим похвасталась. В лицо бы всем сказала.
Но я ничего не сказал Еве. Я просто развернулся и пошёл. Прямо по коридору. Мимо классов. Мимо удивлённых лиц. Я не видел ничего перед собой.
Она исчезла. Её вышвырнули. Из-за какой-то ебучей медали. Из-за вранья этой стервы. А я... я сидел тут и злился на неё за то, что она пропускает школу.
Я зашёл в пустой класс и подошёл к её парте. Последний ряд. У окна. Ткнул пальцем в поверхность стола. Провёл по ней. Пыльно. Я представил её здесь. Спину, напряжённую от моих взглядов. Пальцы, сжимающие ручку. Её губы, сложенные для очередной язвительной фразы.
И тут до меня дошло. По-настоящему дошло. Её не было. И неизвестно, когда она вернётся. А может, и не вернётся вообще.
Я с силой пнул ногой её стул. Он с грохотом полетел к стене. Но это не помогло. Тишина никуда не делась. Она стала только громче. И я впервые за долгие годы почувствовал себя по-настоящему... одиноко.
Я не мог это просто так оставить. Эта мысль жгла мне мозг. Они её выгнали а я сидел сложа руки.
Я резко развернулся и вышел из класса. Мои шаги гулко отдавались в пустом коридоре. Я не шёл, я нёсся к кабинету директора, и кровь стучала в висках одной-единственной мыслью: «Верните её».
Я не постучал. Я ворвался внутрь, распахнув дверь с такой силой, что она ударилась о стену. Директор и миссис Эванс, сидевшие за столом, вздрогнули и уставились на меня.
— Где она? — мой голос прозвучал хрипло, низко, почти как рык. Я был не в себе, и мне было плевать.
Директор опешил на секунду, затем его лицо исказилось от гнева. —Винсент! Как ты смеешь врываться сюда без стука? Немедленно выйди!
— Я спросил, где. Ника. — я сделал шаг вперёд, упираясь руками в его стол. Мои пальцы сжались в кулак. — Что вы с ней сделали? Вы её выгнали? Из-за этой блядской медали?
Миссис Эванс вскочила с места, её лицо побледнело. —Винсент, Что за слова?! Ты не можешь так разговаривать с директором!
— А вы могли так поступить с ней? — я повернулся к ней, и она отшатнулась от ярости в моих глазах. — Вы даже не выслушали её! Вы поверили этой... этой Еве! Она всегда врет!
— Хватит! — рявкнул директор, поднимаясь. — Ты переходишь все границы! Дело Ники решено. Имеются доказательства. Есть свидетель. Твоё поведение, молодой человек, только усугубляет ситуацию! Немедленно вернись в класс!
— Какие доказательства? — я не отступал. — Фотографии? Она могла их подделать! Свидетель? Кто этот свидетель? Её грёбаные подружки? Вы всё проглотили, даже не разжевав!
— Винсент, я предупреждаю в последний раз! — директор был багровым от злости. — Ещё одно слово, и ты разделишь её участь! Тебя отстранят тоже!
Я засмеялся. Это был короткий, сухой, злой звук. —Отстраните. Мне плевать. Но вы вернёте её. Вы вернёте её, потому что она не виновата. А если нет... — я посмотрел на него в упор, — я сам разберусь с этой ситуацией. И вам не понравится, как я это сделаю.
Я развернулся и вышел, хлопнув дверью так, что окна задрожали. Я шёл по коридору, и ученики, видевшие моё лицо, шарахались в стороны, прижимаясь к стенам. Шёпот полз за мной: «Что случилось?», «Почему он такой злой?», «Это из-за Ники?».
Мне было плевать. Я искал одну единственную цель. Еву.
Я нашёл её у шкафчиков. Она что-то рассказывала своим подружкам, сладко улыбаясь. Увидев меня, она замерла, но потом шире улыбнулась и помахала мне рукой.
Я подошёл к ней вплотную, не говоря ни слова. Я взял её за шиворот, грубо дёрнув на себя. Её подружки вскрикнули и отпрыгнули.
— А ну-ка повтори, мразь, — моё дыхание обожгло её щёку. — Что там про медаль? Что там Ника сделала? Говори быстро, а то я не сдержусь.
— Винс, ты что спятил?! отпусти! — она захныкала, пытаясь вырваться. — Я ничего! Она сама разбила! Я видела!
— Врёшь, — я тряхнул её сильнее. — Она никогда бы не стала трогать твоё дерьмо. Ты её подставила. За что? Потому-что она не ползает перед тобой на коленях, как все? Почему блять?!
— Она мне надоела! — выкрикнула она в истерике. — Она всегда крутится вокруг тебя! Своим уродливым лицом!
Этого было достаточно. Я оттолкнул её от себя с таким отвращением, будто дотронулся до чего-то гадкого. —Ты никчемная, жалкая дрянь. Запомни это. Ты ещё пожалеешь о том, что сделала.
Я не стал ждать её ответа. Я уже знал всё, что мне было нужно. Я развернулся и пошёл. Мимо классов. Мимо удивлённых учителей. Прямо к главному выходу.
Я вышел из школы, хлопнув тяжелой дверью. Уроки ещё не закончились, но мне было плевать. У меня была только одна цель. Одна мысль.
Найти её.