Глава 21
Даня
На КПП прокуратуры меня пропускают без проблем. Охранник возвращает мне паспорт и указывает направление, определив его, как вверх по лестнице и прямо по коридору до упора.
Ощущения от происходящего у меня не фонтан, повод сюда заявиться тоже, но откладывать разговор с отцом Ники еще дальше просто не могу себе позволить.
Я по самые уши в Юле. Увяз так, что даже барахтаться сил нет. Хочу тупо раствориться. В ней. В нас. Как угодно это назвать можно. Даже сейчас я хочу поскорее закрыть вопрос не потому что он немного напрягает, а потому что знаю, что она меня ждет. У себя дома. Одна. Немного потерянная, до потери пульса теплая и до разрыва печенок моя. Моя. И если она думает, что я не вижу очевидного, того, что она прячется в своей квартире уже два дня, то это не так.
Взбегаю по лестнице и двигаюсь по коридору, перебрасывая взгляд с одной таблички, на другую, пока не упираюсь носом в нужную. Охранник не соврал: прямо и до упора.
Стучу и открываю дверь, проходя внутрь.
Петр Палыч сидит за рабочим столом в громадном кожаном кресле. Одет в прокурорский китель с погонами, за спиной окно с видом на городские новостройки, у стены шкаф, заполненный многотомниками в солидных переплетах.
На лице моего бывшего “тестя” никакой агрессии. Он вообще человек не агрессивный, но он, без сомнения, знает, зачем я пришел. Не может не знать.
— Добрый день, — киваю, проходя вглубь комнаты.
— Даня… — снимает очки. — Проходи. Садись.
Расстегнув куртку, усаживаюсь на стул для гостей и упираю в колени локти.
Я не видел Нику с тех пор, как ушел из ее квартиры. Она просто выветрилась у меня из головы, было просто не до нее. Я не знаю где она сейчас, не знаю, чем занимается. Если это означает, что я мудак, мне придется с этим смириться. Видеть ее мне действительно не хочется. Просто не хочется, твою мать.
— Ну, рассказывай, как вы до такой жизни докатились? — сцепив в замок пальцы, он выкладывает руки на стол.
Такая постановка вопроса немного коробит. Доброжелательная улыбка на его лице немного смягчает картину. Почесав затылок, решаю не ходить вокруг да около.
— Мы с Никой расстались. Кхм. Так получилось. Мы в любом случае, я и семья, всегда на связи, если нужна какая-то помощь, — пытаюсь хоть как-то урегулировать конфликт наших интересов. — Ничего не поменялось.
Это полная херня, мы оба понимаем — так, как раньше уже никогда не будет. Семейные ужины придется отменить. Без Ники он на них не придет, а с ней… мне без разницы, но я сомневаюсь в том, что нам всем будет комфортно, особенно, когда я познакомлю с родителями свою девушку. Правда, она еще не в курсе моих планов, но сегодня ночью, пока она, голая, спала у меня под боком, я понял, что у нас все серьезнее некуда.
Твою мать. Я просто сгораю от желания повторить этот опыт. Провести с ней весь день и всю ночь, и осторожно оттрахать ее сонную на рассвете. Медленно и основательно.
Ерзаю по стулу. Картинка слишком горячая, а у меня с тормозами непорядок. У меня от ее запаха просто крыша едет. К ее “чудесам” я уже привык, и сам не понимаю, как жил без них до этого.
— М-да, м-да… — Петр Палыч разворачивает кресло и задумчиво смотрит в окно.
В повисшей тишине улавливаю вибрацию телефона в кармане куртки. Не двигаясь, жду.
— Ну, что тут скажешь, — бодро заявляет он. Смотрит на меня, продолжая. — Дело молодое, как говорится. Раз так, то погуляйте, подумайте. Может это и правильно. А потом ай-да мириться. Что скажешь, прав я?
— Кхм… — опустив подбородок. смотрю на свои кроссовки. — Всякое бывает, — даю максимально расплывчатый ответ.
Я не настолько тупой, чтобы вколачивать в голову любящего отца информацию о том, что к его дочери не подойду и на пушечный выстрел. Что у нас с ней все. Что я люблю… блять… люблю другую девушку. Уже сейчас мне кажется, что я готов вырвать глотку любому, кто попробует создать ей неприятности, потому что я знаю, какой, блять, ранимой она бывает время от времени.
От этого моя крыша тоже немного едет.
— Вот и я о том же. До свадьбы, так сказать, заживет. Помиритесь, я в тебя верю, сынок.
Мое непринятие этой философии настолько полное, что я испытываю облегчение, покидая прокуратуру. Я не расписывался кровью под его словами, а это значит, что никому ничего не должен.
Выйдя за ворота здания, сажусь в машину и направляюсь за город для плановой инспекции стройки, которая в течение четырех прошедших месяцев занимала почти все мое время. Дом должен быть достроен и полностью отделан к маю, потому что после этого я уеду на разведку в столицу и, возможно, вся моя жизнь переедет туда. Я собираюсь строить модульные дома по образцу собственного дома, и лучшего рынка, чем столичный, для них не найти. Я не пророк, но думаю, что именно этим и буду заниматься очень многие годы своей жизни, и единственное, что теперь держит меня здесь, в городе, это Юля.
Юля
— Красавица, — мама смотрит на меня мечтательно, прислонившись плечом к стене.
— Спасибо…
В зеркале моя улыбка ужасно нервная, но я не хочу транслировать свой невроз на близких, поэтому усиленно изображаю беспечность.
Высунув нос из кухни, Василина осматривает меня с головы до ног и строит высокомерную физиономию. Меня это не обманывает. На пышную тюлевую юбку, в которую я одета, она претендует с тех пор, как ее увидела.
Перевожу глаза на свое отражение и поправляю подвеску на груди поверх лимонного легкого джемпера.
Я знаю, что похожа на пирожное, особенно с этой прической — закрученным на макушке пучком, который выглядит, как вишенка на торте, но также я знаю, что этот наряд очень мне идет.
От волнения мне хочется поскорее выскочить на улицу и немного проветрить пылающие щеки. Мне с утра то холодно, то жарко. Я периодически впадаю в панику, и из моих рук все валится к чертям собачим. Вот как я волнуюсь!
Лежащий на тумбочке телефон вспыхивает входящим сообщением. Бросив взгляд на экран, снимаю с вешалки пальто и быстро одеваюсь.
— Домой можешь не спешить, — деловым тоном «разрешает» мама. — Но если решишь не ночевать дома, пожалуйста, позвони.
Кажется, в нашем доме настала пора грандиозных перемен. Помимо ухода отца, я стала практиковать ночевки вне дома. Уже два раза на этой неделе я не ночевала дома. Боже… если бы не моя совесть, я сделала бы это еще пару раз. Это сумасшествие, но мне теперь кажется, что в сутках не хватает часов.
Слишком мало времени, чтобы быть с ним. С ним время идет по-другому. Со скоростью света.
Один раз мы ночевали в отеле, а второй… Даня снял квартиру. Он перевез туда кое-какие свои вещи, а я оставила там зубную щетку. Как бы то ни было, я не могу просто переехать в эту квартиру. Это слишком необдуманно! Во-вторых, как я объясню это маме? Ведь они с Милохиным еще не знакомы, хотя сама я сегодня познакомлюсь с его родителями.
Именно поэтому меня так плющит, черт возьми.
Он берет меня с собой на свадьбу двоюродной сестры, где будут все его родственники и черт знает кто еще. От страха шпильки на моих ботинках кажутся желейными. Я не сказала маме, куда иду. Вдруг мне вообще захочется забыть этот день?
Выскользнув за дверь, говорю «пока».
Стуча каблуками, вхожу в лифт и выхожу из него спустя минуту.
Снег еще не везде сошел, но в воздухе уже есть запах весны. А еще запах выхлопных газов, который оставила отъехавшая от моего подъезда машина такси.
Выскочив из двери, иду по дорожке, удивленная тому, что не вижу перед собой черной громадины, которую Даня называет своей машиной. Крутя головой, осматриваюсь, но в этот момент меня хватают со спины, сдавив руками и прижав к твердому мужскому телу.
— Кошелек или жизнь? — слышу шепот, от которого по телу вверх, а потом вниз, растекаются мурашки.
Закрываю глаза, улыбаясь и выдыхая:
— Маньяк…
— Страшно? — моей щеки касается холодный нос Милохина.
Повернув голову, ищу его губы. Даня жадно меня целует, продолжая сжимать в кольце своих рук. Его запах нужно разливать по чертовым банкам и продавать. Я бы выкупила все до единой.
Счастливая улыбка на моих губах — невероятно точно передает мое состояние. Я наполняюсь счастьем. И безумным спокойствием, несмотря на то, что безумно волнуюсь. Просто рядом с ним мне будто ничего на свете не страшно. Ничего, кроме знакомства с его родителями.
Даня позволяет мне развернуться в своих руках.
Обнимаю его шею и целую по-настоящему.
Он сжимает мои ягодицы и отрывает от земли.
Черт, черт, черт…
— Мама увидит… — выдыхаю в его губы, намекая на то, что она наверняка смотрит в окно.
Не могу оторваться от его губ.
Черт, черт, черт…
В свете фонарей на его лице немного самодовольная улыбка. Когда он такой, мне хочется рычать.
Даня смотрит на меня сверху вниз, обводя глазами мое лицо, над макияжем которого я работала час. То, как блеск в его глазах сменяется этим голодным выражением, в узел завязывает мое женское начало. Низ живота тянет знакомой потребностью, и она усиливается от того, что наши бедра прилипли друг к другу, и между ног мне упирается пах моего парня.
Сумасшествие!
— Где твоя машина? — спрашиваю, когда он ставит меня на ноги.
— На сервисе, — отвечает он.
— Мы пойдем пешком?
— Нет, — показывает ровные белые зубы. — Я вызвал такси. Подъедет через минуту.
— Привет… — мурлычу я.
— Угу, — хмыкает Даня. — Привет.
— Давно ждешь?
— Минут десять.
Замечаю, что из-под горловины его парки торчит белый воротничок рубашки и черный треугольник галстучного узла. Он рожден для того, чтобы носить строгие костюмы. Помимо того, что они умопомрачительно ему идут, этот стиль будто в точности его вторая натура.
Машина такси появляется из-за угла, освещая фарами нас с Даней и узкий проезд между домами.
Пристроившись у него под боком, ныряю ладонью в большую теплую ладонь.
— Что с машиной? — спрашиваю расслабленно.
Еще час назад с ней все было впорядке. Мы разговаривали по телефону, и он словом не обмолвился. — Ямку поймал, — его подбородок лежит на моей макушке. — Диск треснул, отдал на раскатку.
— Ого… — бормочу. — Сочувствую…
— Спасибо.
Втянув в себя запах его туалетной воды, внутренне подбираюсь.
На подъезде к ресторану очередь из машин такси, на входе толпятся люди, и даже на первый взгляд мне понятно, что я никого из них не знаю. Невеста — бывшая девушка Кирилла Дубцова, Марина. Мне кажется, что эта свадьба немного неожиданная, ведь они расстались в декабре, а если уж совсем на чистоту, Дубцов бросил ее в декабре ради моей двоюродной сестры. Не думаю, что невеста в курсе того, кто я вообще такая. Точнее, не была в курсе неделю назад. Теперь о моем существовании знают многие. Мне все равно. Я не могу прятаться вечно. Даня того же мнения, именно поэтому устроил все это.
Он сплетает наши пальцы, когда выходим из машины.
Семеню за ним, радуясь тому, что здесь асфальт безупречный. В гардеробе мы раздеваемся, и мой парень с прищуром смотрит на мой наряд. От этого взгляда у меня в животе мурашки, и щеки розовеют. Сам он выглядит глазированным мороженым. Стоя за моей спиной, смотрит на меня через зеркало, пока поправляю юбку и приглаживаю волосы у висков.
Распорядитель находит нас в списках и ведет за стол. От бликов люстр и зеркал все люди вокруг кажутся мне размытым морем лиц. В такой мешанине я не узнала бы даже Президента. Но я узнаю родителей Дани и его брата, когда круглый стол на пять человек становится на расстоянии вытянутой руки.
Они знают, что он придет не один и, впервые в жизни, я чувствую потребность опустить глаза или спрятать голову в цветочный горшок.
Даня выдвигает для меня стул, на который я падаю, сжимая в мокрых ладонях телефон.
— Это Юля, — объявляет мой парень, усаживаясь на соседний стул. — Людмила Александровна и Вячеслав Юрьевич, — представляет своих родителей.
Только после этого решаюсь поднять глаза. Возможно, это какой-то рефлекс, но первым делом я смотрю на сидящую напротив женщину. Она бросает на меня беглый взгляд, на губах механическая улыбка. Она… красивая. И она совершенно точно не намного старше моей матери. Да и выглядит ухоженной на все двести процентов.
— Добрый вечер, — стараюсь звучать очень вежливо.
— Можно просто Вячеслав, — предлагает мне отец Дани.
Улыбаюсь ему не особо уверенно. Я никогда в жизни не смогу назвать его “Вячеславом”, даже несмотря на то, что он выглядит доброжелательным, хоть и сдержанным. Он похож на него. Даня. Его рука опускается на спинку моего стула, пальцы легонько задевают плечо, шею…
Мне хочется стукнуть его по колену, потому что эти касания… отвлекают…
Влад делает вид, будто нас не существует. Но его рот закрыт на замок, и это уже меня радует. Я никогда не видела его таким смирным, как сейчас. Он похож на свою мать. Вот почему они с Даней такие разные. По крайней мере внешне.
Если за столом и были разговоры, то они закончились. Неуютная тишина заставляет меня перебирать в голове темы для разговоров, но у меня нет таких. Не с этими людьми. Я не знаю, о чем с ними говорить. Или о чем говорят они, когда собираются вот так, за одним столом.
В душе маленьким огоньком печет понимание, что найти общую тему для разговоров с их старшим сыном у меня проблем не составило. Почти…
Повернув голову, я смотрю на Даню.
Тени от приглушенного света сделали черты его лица острее. Сделали его красивым и мужественным до невозможности.
Расстегнув пиджак, он ловит мой испуганный взгляд.
Посмотрев на родных, интересуется:
— Какая программа?
Ведущие без умолку болтают в микрофоны, но за столом жениха и невесты никого нет.
— Надеюсь, что-нибудь попроще, — любезно отзывается “Вячеслав”. — Я уже староват танцевать танец маленьких лебедей.
— Я тоже не в ресурсе, — говорит Даня.
Пробежавшись глазами по скатерти, украдкой смотрю на его мать.
Она смотрит в сторону, предпочитая молчать.
Ее руки такие же ухоженные, как и все остальное. На пальцах кольца и перстни, в которых бликует свет больших люстр.
Сглотнув я понимаю, что моей маме было бы тяжело общаться с ней так же, как и мне. Я не знаю, имеет ли это значение. Ведь мы же… мы не собираемся жениться… то есть, мы всего неделю встречаемся!
— Юля, а ты хочешь замуж?
Вскинув глаза, смотрю на отца Дани, застигнутая врасплох.
— Я… нет… — выдаю свою главную жизненную установку. Она появилась у меня давно, но с тех пор, как мой отец не вернулся домой из командировки, эта установка окрепла во мне, как бетонная плита. — Сначала я бы хотела состояться… как личность… — сообщаю, откашлявшись.
— В самом деле? — поднеся к губам бокал белого вина, Людмила Милохина смотрит на меня с нескрываемой иронией.
Такой ироничной иронией, что это не может не задеть.
— Да, — говорю тихо. — Я бы не хотела спешить.
Ее глаза впиваются в мое лицо. Насмешливые. Холодные. Если она считает, что отныне главной целью моей жизни стало окольцевать ее сына, то это не так. Я бы не вышла за него даже за миллион долларов, пока не услышала бы трех слов, которые так хочу услышать. А даже если бы услышала… я не собираюсь выходить замуж в девятнадцать!
— Кто знает, может быть придется, — замечает сухо. — У детей отлично получается делать детей.
Мои щеки становятся пунцовыми.
Я бы могла рассказать ей о том, что надевать презервативы забывает именно ее сын.
— Люда, — мягко пеняет ее муж. — Разговор не к столу.
— Прошу прощения, — изгибает губы в ненастоящей улыбке. — Я думала, у нас тут все взрослые.
— Совершеннолетние, как минимум, — произносит Даня.
— Ах, да, — кивает она. — Уже не дети.
— Будешь вино? — спрашивает он у меня, чуть склонив к моему уху голову.
— Чуть-чуть… — бормочу.
Кажется, пережить этот вечер без седативных мне не светит.
Даня поднимает руку и зовет официанта. Пока тот наполняет вином мой бокал, парочка девушек в черных фартуках выставляет на стол тарелки с закусками, но у меня напрочь пропал аппетит.
— Как ты планируешь самореализовываться, Юля? — получаю колючий вопрос.
Она смотрит на меня через стол, сохраняя вид безупречной леди.
Она мне не нравится. Я не знаю, чего ожидала.
— Сначала получу диплом…
— Где ты учишься?
Называю свой ВУЗ, лепя на лицо вежливую улыбку.
— Понятно.
Протянув руку, Даня берет со стола закуску. Краем глаза вижу, как он отправляет ее в рот. В мой позвоночник будто врос железный штырь, даже мышцы заныли от перенапряжения.
— А замужество что, мешает самореализации? — вдруг интересуется мой парень.
Он ждет моего ответа, медленно пожевывая канапе.
— Мешает, — говорю ему. — И очень часто.
— Может, мы живем в разных галактиках? — спрашивает с деланным спокойствием.
— Ты только что это понял? — говорю запальчиво.
— Все думал, что мне показалось, — его глаза впиваются в мои.
— Теперь ты знаешь, что нет, — отвечаю ему тем же.
— Тебе придется принять “светлую сторону”. В твоей галактике явно что-то не то.
— Да, — киваю ему. — В ней не женятся в двадцать, потому что не все могут себе это позволить. И даже в двадцать пять не у всех есть… ресурсы… жилье... и... в общем, все прочее.
— Как хорошо, что это не твой случай, — кивает на меня в ответ.
Открыв рот, я захлопываю его. Не моргаю, глядя в голубые глаза напротив своих. В моей галактике смещение орбит. Что такое он только что сказал?! Что имел ввиду…
Почему в его “твой случай” я читаю “наш”?!
Мы смотрим друг на друга, сталкиваясь глазами и магнитными полями. Мое сердце принимается трепыхаться, когда я вижу упрямый и давящий ответ на все свои вопросы в этих глазах.
Он намекает на то, что мы поженимся?!
С ужасом понимаю, что сердце рвется из груди вопреки голосу разума. Вопреки тому, что все это просто невообразимо обсуждать, когда мы знаем друг друга месяц, а встречаемся всего неделю. У меня есть планы. В них нет никакой свадьбы! Я хотела встать на ноги. Мне девятнадцать… Моя мама вышла замуж в девятнадцать... Но моему сердцу плевать. Боже, я такая же дура, как и любая другая влюбленная дура…
Сглатываю, потому что за столом повисла гробовая тишина, и только теперь я вспоминаю о том, что мы здесь не одни.
Повернув голову, я вижу разную степень удивления на лицах семьи Милохиных, а мать этого семейства смотрит на меня в упор, и ее лоб прорезала глубокая морщина.
Смотрю на свой бокал, счастливая тем, что в этот момент зал сотрясает музыка и ведущий объявляет о появлении жениха и невесты.