Глава 20
Успеваю обхватить Юлю под грудью за секунду до того, как они с Леной вцепятся друг в друга. Возникший перед ней Марк становится буфером. Сгребя Лену в охапку, оттаскивает ее в сторну.
— Дрянь! — орет Лена из-за его спины.
— Сука! — Юля брыкается в моих руках.
— Тихо… тихо… — шепчу ей на ухо, сильнее вдавливая извивающееся тело в свою грудь.
— Убери ее отсюда! — голос Лены кроет музыку.
— Успокойся, блять! — рычит Марк, ловя ее руки в воздухе.
Нас кольцом окружает народ. Хренова туча камер стиримит этот бардак в сеть. Мой брат делает то же самое. Именно в этот момент взрываюсь я.
Развернувшись, вручаю Юлю топчащемуся рядом Лексу и рычу:
— Отведи ее в машину.
Из кармана достаю брелок и впечатываю ему в грудь, внутренне бесясь от того, как бережно он прижимает к себе мою девушку. Она пытается вырваться и сбросить с лица волосы, но Лекс правильно истолковал мою команду, поэтому волочет ее к двери, на ходу сдергивая с вешалки свое пальто.
Развернувшись, я делаю ровно два шага и вырываю из рук Влада телефон.
— Ты охуел?! — орет он.
Размахнувшись, швыряю айфон в стену так, чтобы собрать его заново смог только хирург-травматолог.
— Спокойно, твою мать! — Кир Дубцов толкает его к стене, закрывая собой и спасая свое заведение от полного уничтожения, потому что сегодня впервые в жизни я в ресурсе навалять своему брату за то, что даже самые тупые и элементарные семейные ценности для него нихрена не значат.
Положив на него хер, разворачиваюсь к Лене. Толкнув Марка, она цепляется за барный стул и со злостью поправляет волосы.
— Дань! — пытается он меня тормознуть.
Оттолкиваю его руку и сжимаю руку Лены в районе бицепса. Она смотрит на меня бешено, но я тоже, блять, бешеный.
— А ты думала, всю жизнь будешь дерьмо творить и ничего тебе за это не будет? — спрашиваю, тряхнув ее как следует.
Мы, твою мать, оба знаем, за что ей прилетело.
— Отвали от нее… — Марк пытается вклиниться.
— Засунь свою мораль себе в задницу! — шипит. — Нравится шлюх трахать?!
Сжимаю ее руку так, что она орет “больно”.
— Милохин!
— Думай что и кому ты говоришь, — вколачиваю в ее башку. — Я тебе не подружка, и я умею создавать проблемы тем, кто мне перейдет дорогу, ясно?!
Сжав зубы, она колотится и сверкает глазами.
— Поняла?! — гаркаю.
— Отвали, — выплевывает хрипло.
Принимаю это за положительный ответ, выпуская ее руку.
Кто-то выключил музыку, и вокруг тишина, фоном которой служат приглушенные голоса. Пробежавшись глазами по знакомым лицам, разворачиваюсь и иду на выход.
У двери Алена со знакомой мне курткой в руках. Вручает ее мне, когда забираю с вешалки свою и подхожу к двери.
— И тебе не хворать… — бормочет на прощание.
На улице мелкий дождь оседает на лице, пока иду к машине, которую припарковал прямо напротив.
Лекс вышагивает вдоль тачки, ероша волосы.
— Эпично, — бросает с хмурым фейсом.
— Попроси автограф, — обхожу его, дергая за ручку пассажирской двери.
— Она закрылась изнутри, — сообщает очевидное.
Я это уже и сам понял.
— Юля… — стучу в окно. — Открой…
Впервые в жизни меня бесит тонировка собственной машины.
Я не вижу того, что происходит внутри. Стучу опять.
— Юля… открой мне… — прошу очень мягко.
Минуту ничего не происходит, а потом стекло опускается на полпальца.
— Я… — слышу приправленный всхлипом голос. — Не знаю, как ее открыть…
Глубоко вдыхаю.
— Дай мне брелок, — прошу ее.
Она просовывает его в щель и поднимает стекло.
Вожусь с кнопками, запуская сигнализацию и отключая ее, пока заложенные в электронику механизмы не обнуляются от того, что машина была заблокирована изнутри.
Как только щелкают замки, я открываю дверь и вижу сжавшуюся на сиденьи фигуру. Забираю с ее колен пальто Лекса и вручаю ему, сказав “спасибо”. Он не настолько тугодум, чтобы задерживаться. Потоптавшись пару секунд, отчаливает, оставляя нас одних.
Отвернувшись, Юля прячет лицо в волосах, но она плачет и это пиздец как очевидно.
Закрываю дверь и обхожу машину, чтобы сесть на свое место.
Бросаю назад обе куртки и беру ее лицо в ладони. Коротким вдохом приветствую открывшуюся картину. Залитое слезами лицо, мокрые глазища на поллица и дрожащий в моих пальцах маленький подбородок.
У меня в груди нежность. Нежность, блять! Хочу сжать ее в руках. Чтобы приросла ко мне, как, твою мать, вторая кожа. Откуда эта потребность? Хер его знает.
— Откуда столько воды? — стираю со щек влажные дорожки.
— Она назвала меня шлюхой… — выкрикивает мой лилипут.
— Нахер ее… — толкаю хрипло.
Юля закрывает глаза и шелестит:
— Я не вписываюсь в твою компанию…
Я вписан в нее на клеточном уровне и принимаю такой, какая она есть. Со всем ее дерьмом, и да, вряд ли Юля когда-нибудь в нее впишется, потому что слишком привыкла говорить людям то, что действительно о них думает, но мне уже и на это насрать.
— Я тебя об этом и не прошу.
— Но так не выйдет! — трясет головой. — Ты потом сам пожалеешь…
— Юля, вот он я, здесь. С тобой. Иди, блин, ко мне! — тяну ее на себя, перетаскиваю через коробку.
— Ай… — всхлипывает, топая руками по моему бедру и груди.
Вот так, твою мать…
Ее попа падает на мою ширинку, голова опускается на плечо.
Сжимаю в руках теплое стройное тело, губами прижимаясь к шелковым волосам на макушке. Хочу согреть ее собой. Она дрожит, бормоча:
— Подожди…
Копошится, сбрасывая с ног ботинки и вытягивая ноги поперек сидений. Прилипает к моей груди, запрокинув голову.
Провожу пальцами по ее щеке, убирая прилипшие к ней волосы. Смотрю на нее сверху вниз, обводя большим пальцем губы.
Красивая. Какая же, твою мать, красивая, зараза.
Пробирается рукой вверх и накрывает ладонью мою щеку. Делает тоже самое. Гладит пальцем в углу моих губ.
Все, что происходит за бортом больше меня не волнует. Ничего, кроме меня и девушки в моих руках.
Склоняюсь, задевая ее нос своим. Ловлю ее губы, наслаждаясь поцелуем, который не имеет никакого отношения к сексу. Я хочу быть нежным. Не потому что так надо, а потому что так правильно.
Втягиваю в свой рот пухлую губу. Юля издает тихий вздох. Обвивает руками мою шею.
— Я эгоистка… — шепчет. — Мне совсем плевать на Нику. Я такая сука… я… я так скучала эти долбанные три дня…
— Мы расстались… — целую ее лоб. — Я тоже скучал.
— Ты иногда невыносимый…
— Взаимно.
Играю с ее волосами, пока синхронно молчим.
Откинув назад голову, бездумно наблюдаю за тем, как из кафешки высыпает народ. Марк, Лена и Влад. В отличии от меня, они в напряге. Я определенно сжег мосты, но моя жизнь из-за этого не перекосится.
Кажется, я понял, что мне пиздец, еще в тот день, когда увидел Юлию Гаврилину на кассе гипермаркета.
Юля
“ Даня Милохин?!”, — булькнув оповещением, на экране моего телефона всплывает сообщение. — “Серьезно?!”, — следует за ним.
Вздохнув, слышу Васькин голос за дверью нашей комнаты. Она сыпет претензиями ко всему свету, иногда мне хочется, чтобы у нее где-нибудь нашелся выключатель. Специальная кнопка, которой мою сестру можно было бы выключить на некоторое время.
— Когда этот снег растает? — возмущается она. — Уже почти апрель!
— Напиши письмо в наш гидрометцентр… — советует ей мама.
В нетерпении смотрю на часы-будильник, которые для красоты завела у себя на тумбочке. Почти двенадцать дня. Время тянется бесконечно…
“Ты что-то имеешь против него?”, — интересуюсь у Алёны, вдруг понимая, что пишу это сообщение внутренне ощетинившись.
Невообразимо, но теперь любое оскорбление в его адрес я буду воспринимать, как свое личное. Я не знаю, нормально это или, черт возьми, нет, мне все равно.
“Нет… просто… ну… он такой… “, — сыпет она многоточиями.
“Какой?”, — спрашиваю ее.
“Ну… серьезный. Я его немного боюсь…”, — сообщает подруга, добавляя кучу смеющихся смайликов. — “Не думала, что тебе может быть интересно с таким парнем.”
Внутри меня закручивается маленький тропический ураган. Мне горячо даже думать о том, насколько мне с ним “интересно”. Я влюблена. Так, что голова кружится!
“Он самый лучший”, — пишу ей. — “Если Никита решит, что мне лучше больше никогда не появляться в музкафе, я его пойму”, — меняю тему.
“Вообще-то, твой Милохин уже с ним разговаривал насчет тебя”, — сообщает она.
Что?!
“Когда?!”, — требую, вскочив с кровати.
“Сегодня”, — пишет Алена. — “Просил тебя не “увольнять”. И заплатил за разбитый стакан”
— Просто прекрасно! — топаю ногой.
Он ничего не говорил о своих планах. Ничего! Ураган у меня внутри превращается в торнадо. После вчерашнего мне было стыдно смотреть Алёне и ее парню в глаза. Только дурак возьмет на работу официантку, которая прославилась на все гребаные соцсети. Я даже в универ не поехала. Я решила… просто залечь на дно на какое-то время.
Я бы никогда не призналась Дане в том, что просто трушу выходить из дома.
Малодушно прячусь ото всех, даже от Ани и Алёны после того, как меня публично обозвали… шлюхой…
От обиды в горле собирается ком.
“Я и сама с Ником поговорила. Знаешь что, через неделю все забудут про твой звездный час, вот и все! Тут даже говорить не о чем. Конечно он не будет тебя увольнять”.
Я очень сомневаюсь, что все забудут.
Под этим видео километры комментариев. Даже понимая, что этот негатив накрученный, я все равно не могу спокойно есть и спать, пока мое имя полощут все, кому не лень.
“Спасибо”, — пишу Алёне. — “Ты настоящий друг”
“ОМГ. Уже плачу…”, — пишет она.
Сглотнув, кладу телефон на тумбочку и выхожу из комнаты.
Василина застегивает сапоги и пристраивает на голову шапку, продолжая трещать. Мама тоже одевается. На полу у стены маленький чемодан и рюкзак Лины, который выглядит очень тяжелым, ведь ей столько всего может понадобится в двухдневной поездке к бабушке и деду. У сестры каникулы.
— Точно не поедешь с нами? — мама надевает куртку, глядя на меня через зеркало.
— Нет… — бормочу, пряча от нее глаза.
Она выглядит чуть лучше и вообще, она больше не плачет. Почти. И она выгребла из дома все его вещи. За ними приехал его друг и коллега.
Я чувствую себя плохой дочерью, ведь, закрыв за ними дверь, испытываю колоссальное облегчение и новую порцию нетерпения, из-за которого не нахожу себе места следующие полчаса. Вплоть до того момента, пока не раздается звонок в домофон.
Подлетев к трубке, срываю ее и выпаливаю:
— Шестой.
В десятый раз смотрю на себя в зеркало и в сотый раз расчесываю волосы. Я бледная, но ничего не могу с этим поделать. На мне спортивный лифчик и спортивные штаны. От футболки я избавилась, как только осталась одна. По голому животу бежит сквозняк, когда открываю входную дверь, прислушиваясь к скрипу лифтов.
Это настоящее сумасшествие.
Мы не виделись двенадцать часов, а меня уже гложет томительный голод.
Даня выходит из лифта и осматривается.
Крутит темноволосой головой сначала влево, потом вправо.
На нем спортивные штаны, толстовка и расстегнутая парка. Он выглядит, как отфотошопленная картинка. Он весь, черт возьми, “с иголочки”, и я знаю, что между поясом его штанов и пупком обязательно найдется широкая резинка брендовых трусов.
Обнаружив в дверях меня, он на ходу меняет направление, проезжаясь по мне глазами от макушки до пяток. Особенно по моей неприлично выставленной на показ груди и животу.
Мурашки пробираюсь даже под колени.
Встав на цыпочки, делаю два шага навстречу. Даня ловит меня на пол пути. Наклонившись, обхватывает руками талию и дергает вверх. Обнимаю его торс ногами и целую вместо любых приветствий.
— М-м-м… — тянет мне в губы с тихим смешком.
Ладонями сгребает мою попу.
В меня просачивается его запах и тепло его тела. Горячий язык здоровается с моим. У его языка никогда не бывает выходных. Никогда! Он всегда хочет командовать. Абсолютно!
— Мне прямо здесь тебя раздеть? — бормочет, откидывая голову.
— Даже не мечтай… — любуюсь желтыми крапинками в его голубых глазах.
Он всматривается в мое лицо. Пристально. Ну а я всматриваюсь в его. Может быть, за ночь он успел обо всем пожалеть…
В этом случае я умру.
Меня тянет к его губам, как магнитом. Мы опять целуемся.
Почти не замечаю, как оказываемся в квартире.
— Чай? Кофе? — спрашиваю, когда Даня ставит меня на ноги.
— Не-а…
Он снимает с себя парку и стягивает толстовку, оставаясь в футболке.
Коридор нашей квартиры явно ему “маловат”. Видеть его здесь — как пулю в сердце получить. Когда-то я даже помыслить о таком не могла, а теперь он здесь.
Бросив косой взгляд на мою грудь, лениво двигается по коридору, рассматривая вывешенные на стене картины.
— Твои? — кивает на них, приближаясь.
— Да… — прижимаюсь спиной к стене.
Нависнув надо мной, Даня упирается в стену руками над моей головой и становится невыносимо серьезным. Невыносимо, потому что мои внутренности млеют, когда он такой.
— Ты что, опять плакала? — поднимает пальцами мой подбородок.
— Нет, Шерлок…
Это правда, но ведь не обязательно плакать, чтобы чувствовать себя отвратительно.
Секунду раздумывает, после чего спрашивает:
— Тебе холодно?
— Уже нет… — шепчу.
— А так и не скажешь… — опускает глаза на мою грудь, которая вся покрыта мурашками.
— А у тебя что, опять бита в штанах? — задаю ему встречный вопрос.
Глубоко вдохнув, смотрит на свой пах. Я тоже смотрю, и у меня подгибаются колени, а рот наполняется слюной.
Нырнув под его руку, пячусь к двери в большую комнату, которую у нас используют для зависания перед телевизором.
Вчера мы до ночи проболтались в его машине. Странно, что мои губы сегодня не раздуло. Теперь о его губах я знаю все. Как ему нравится, и как не нравится. Как он хочет, чтобы я его трогала и сколько времени ему нужно, чтобы получить удовольствие с помощью моей руки, а мне… с помощью его пальцев…
Он смотрит в мои глаза, и я кожей чувствую его мысли.
В моих карманах нет чертовых магнитов, но Даня следует за мной так, будто они там есть. Будто нас связывает веревка, которая не позволяет удалиться друг от друга больше чем на два шага.
Это чертовски будоражит!
Ведь я нахожусь в замкнутом пространстве с большим и очень возбужденным парнем.
Мои парнем.
И в моей квартире он выглядит, как гость из космоса.
— Голодный? — спрашиваю, метнувшись от него в другой конец комнаты.
Войдя следом, Даня осматривается. Кладет ладонь правой руки на левое плечо и разминает сустав, вращая этим плечом. Смотрит на стену моего “почета”, где мама с древних времен собирала все мои грамоты и награды. Музыкальная школа, конкурсы пения и художественные конкурсы.
— Немного, — смотрит на меня исподлобья.
— У меня есть яблочный пирог…
Медленно подойдя к окну, изучает стоящую там картину. Это подарок для парня Алены, который она заказала на прошлой неделе. Картина по фотографии.
Кусаю губу, ожидая приговора.
Дана склоняет набок голову. Кладет руки на талию, глядя на мою мазню.
— Это что, Барков? — спрашивает наконец-то.
— Эм, да… — прыскаю я. — Алена заказала у меня подарок.
Помолчав, Милохин бормочет:
— Красиво.
— Хочешь, я тебя тоже нарисую? — предлагаю нейтрально.
Мое сердце собирается выскочить из груди.
Посмотрев на меня через плечо, Даня чешет голову, будто я предложила слетать в космос или вроде того.
— Кхм… сейчас? — уточняет.
— Да. Сядь сюда… — машу рукой на диван.
Он выполняет мою просьбу, усаживаясь в центре углового дивана. Упирается локтями в колени, наблюдая за тем, как в куче разного барахла на подоконнике ищу свой блокнот и карандаш.
— Где сегодня был? — спрашиваю, точно зная, где он, черт возьми, он был.
У Никиты Баркова…
— Да так. По делам мотался.
Ком снова давит на мое горло. Только на этот раз от понимания, что он впрягся за меня и даже не собирается это афишировать. Он делает то, что считает нужным и когда считает.
Боже, как же с ним сложно…
Я боюсь его потерять.
Из-за того, что мы из разных миров. Из-за того, что его характер сможет вывезти только, твою мать, святая, а я… я не святая…
Усевшись на соседнее кресло, давлю этот проклятый ком и, откашлявшись, прошу:
— Сними футболку.
Даня трет языком верхние зубы.
Забросив за голову руку, стягивает с себя футболку, оставаясь по пояс голым. Падает на спинку дивана и складывает за головой руки, наблюдая за мной.
Вид его загорелого торса и литых бедер, обтянутых эластичной тканью штанов, вызывает пожар у меня в животе. Как и вид той самой резинки трусов. Как и бугор в его штанах, который выглядит чуть приличнее, чем пять минут назад.
Если я не соприкоснусь с Даниилом Милохиным своей кожей в ближайшие минуты, воспламенюсь и превращусь в горстку гребаного пепла.
Покусав кончик карандаша, принимаюсь рисовать, бросая на своего гостя липкие взгляды. Он не шевелится, и выглядит это так, будто он всерьез боится повредить моей работе, если вдруг повернет голову или моргнет. Или заговорит.
Старательно прячу улыбку и завершаю свой набросок за десять минут.
Отложив карандаш, поднимаюсь из кресла и подхожу к Дане. Остановившись между его ног, вручаю ему блокнот.
Там лежащий на боку лев в очень общих чертах, но с очень горделивой мордой. Внизу мой автограф и три маленьких сердечка.
— Хочешь, потом сделаю в цвете? — наблюдаю за лицом Милохина.
Он задумчиво кривит губы, изучая рисунок так, будто там и в самом деле есть что изучать.
Я больше не могу терпеть…
Выхватив у него блокнот, отбрасываю в сторону и толкаю широкие обросшие мышцами плечи. Седлаю мужские бедра, с голодом нападая на его губы.
— Ты опоздал! — кричу. — На полчаса!
— В пробку попал… — сжав мое лицо ладонями, Даня набрасывается на мою шею.
Жалит ее поцелуями, кусает с тихим рычанием, от которого я смеюсь, а потом выстанываю его имя. Его язык чертит влажную полосу по моей ключице, руки сжимают мои ягодицы, заставляя врезаться промежностью в его пах.
Ловлю его губы.
Пальцами сгребаю волосы на его затылке.
Он так пахнет… мужчиной. На языке вкус кофе…
— Руки… — велит хрипло.
Вскидываю вверх руки. Даня стаскивает с меня топ, и через секунду мой напряженный сосок оказывается у него во рту. Руки сжимают талию до боли.
— У… у тебя есть презервативы? — почти рыдаю я.
Он твердый. Опять. Между моих ног пожар!
— Блять, в пяти цветах. Выбирай любой! — рычит Милохин. — Может мне сразу три надеть?
— Я хочу сама…
Опустив руку, глажу его через штаны.
Он наполняет ладони моей грудью. С диким голодом в глазах взвешивает и обводит большими пальцами соски. Впивается пальцами в мою спину и тянет их вниз от плеч до пояса штанов, подаваясь бедрами мне навстречу.
Я потрошу карманы его штанов и в правом нахожу пакетик.
Даня приподнимает бедра и приспускает штаны вместе с трусами.
Его твердый член выскакивает наружу и прилипает к плоскому животу.
У меня в глазах троится от этой картины и от тонкого интимного запаха его тела.
Он помогает мне вскрыть пакет. Вскрывает его сам, дернув за край зубами, и передает мне красное латексное колечко.
— М-м-м… блин… — цедит с болью в голосе. — Другой стороной…
Следуя его инструкциям, раскатываю по каменному стволу презерватив.
Его бедра подо мной каменные. Ладони мнут мои ягодицы.
Как только я завершаю свои манипуляции, Даня сжимает бицепсом мою талию и меняет нас местами. Переворачивает меня на спину вдоль дивана, за секунду избавляя от штанов и стрингов.
Я колочусь с головы до ног, когда он укладывается на меня сверху, вжимая собой в мягкую сидушку дивана. Двигаю бедрами, царапаю его спину. Смотрю в его потемневшие глаза, пока его пальцы сводят меня с ума внизу. Нависнув сверху, он склоняет голову, и его приоткрытые губы находят мои.
Шиплю, подставляя ему шею, когда со скрипом диван ударяется о стену.
— О, мамочки… — впиваюсь пальцами в голые каменные ягодицы.
Даня стонет рядом с моим ухом, отводя бедра и возвращаясь обратно. С каждым толчком я становлюсь все громче и громче. Мои стоны эхом разлетаются по квартире, и я боюсь, что это могут услышать соседи, как и скрип старого дивана!
Мне становится плевать, когда с каждым движением Милохин все жестче и жестче щекочет своим пахом пучок оголенных нервов у меня между ног. Так тесно, что я боюсь заорать от ощущение.
— Так, да?.. — хрипит его голос.
— Да, да, да… еще… Даня… еще… — лепечу бессвязно, барахтаясь в ласках его губ на своей шее.
Зажмурив глаза и стиснув зубы, он чертыхается и ускоряется так, что каждый контакт наших бедер превращается в мой крик, а потом во взрыв, который сотрясает меня даже после того, как Даня падает на меня, пробивая стуком своего сердца мои ребра…