10
Я с силой выдохнула, сжала кулаки — и, наконец, заставила себя взять себя в руки. Подошла к столу и, не спрашивая разрешения, села во главе — на то самое место, где раньше сидел Чонгук.
— Что дальше? — спросила я, сцепив пальцы. — У вас уже есть какой-то план?
— Аукцион через три дня, — ответила Наён. — Торговый Дом берёт повышенный процент за срочность, но Сонхвану нужно продать фабрику быстро, пока ты не опомнилась. Приглашения уже разосланы — узкому кругу лиц. Это наш шанс не только вернуть «Манобан Альба», но и разоблачить его публично. На глазах у аристократии.
— Надо собрать больше гостей, — вмешался Чонгук. — Чем больше глаз, тем сложнее замять скандал.
Я нахмурилась, уже представляя, как владельцы «Вельтариса», «Солариса» и прочие конкуренты потирают руки в предвкушении — заполучить «Манобан Альба» было бы для них победой года. Мысль вспышкой пронеслась в голове. Зацепилась за название фабрики. Манобан Альба...
Я замерла, ощущая, как формируется идея. Уловка. Возможность.
— Я же могу отозвать наше имя, — произнесла я, и голос мой дрожал от внезапной надежды. — Сделать так, чтобы фабрика перестала быть «Манобан». Просто здание с цехами, без связи с моей семьёй.
Тишина накрыла комнату.
Чонгук, Хосок и Наён уставились на меня, будто я только что озвучила древнее заклятье разрушения. На губах Чонгука появилась медленная, одобрительная улыбка.
— То, что нужно, — сказал он, глаза вспыхнули. — Ты, как последний представитель рода, можешь это сделать. Имя Манобан — это и есть ценность. Душа фабрики. Никто не выложит за пустую оболочку и половины заявленной суммы.
Наён кивнула, её локоны качнулись.
— Здание без имени ничего не стоит, — подтвердила Наён, её локоны мягко качнулись, а голос зазвенел сталью. — Мы сможем выкупить его за бесценок. Главное — сохранить всё это в секрете до самого аукциона.
Я распрямилась. Но радость мгновенно сменилась ледяным осознанием. Даже «за бесценок» — не по моим средствам. Я опустошила все счета, чтобы перезапустить производство, нанять мастеров, закупить ингредиенты для новой линейки с закрепителем.
— Как же бесит, — прошипела я, чувствуя, как от злости сводит горло. — Он наживается на мне, как на удачном вложении! В то время как я...
— Кстати, о вложениях, — отозвался Чонгук, подходя к столу. Он опустился на корточки, потянулся под стол и достал оттуда резной ларец из черного дерева, инкрустированный серебром. Замок на крышке мягко светился голубоватым магическим сиянием.
Поставив его на стол, Чонгук кивнул мне — мол, открой сама.
Я дотронулась до крышки. Замок щёлкнул — мягко, послушно — и распался. Крышка приоткрылась, и у меня перехватило дыхание.
Внутри, на бархатной подложке, покоились эфирные кристаллы.
Полупрозрачные, безупречно чистые, они мерцали, как рассыпанные звезды. Каждый — размером с голубиное яйцо. Каждый — целое состояние. Один такой стоил, как поместье с виноградником. А в ларце их было... не меньше двух десятков.
— Это то, что я думаю? — спросила я, мой голос дрогнул.
— Ага, — ответила Наён, её улыбка была ядовито-сладкой. — Твои полмиллиона золотых. Забрала их в последнюю встречу с Сонхваном.
— Мои? — переспросила я, чувствуя, как мир качнулся.
— Ну не Сонхвана же, — фыркнула Наён, её кружевные рукава шелестели, когда она скрестила руки. — Он поступил с тобой как полнейший мерзавец. Считай это компенсацией.
Я медленно перевела взгляд на Чонгука. Он стоял спокойно, но взгляд — прямой, уверенный.
Он заплатил эти полмиллиона за меня на аукционе. Это были его деньги.
— Я заплатил честную цену за свою жену, — мужчина чуть склонил голову, и в его голосе не было ни укора, ни напускной важности — только спокойная констатация. — Сделка состоялась. Пересмотру не подлежит.
Я открыла рот... но слова застряли.
Полмиллиона — в эфирных кристаллах, прямо передо мной. Состояние, о котором я ещё утром не смела и думать. А теперь оно было моим.
Угрызений совести не было. Ни капли.
Сонхван ведь не колебался, когда продавал меня, как товар, на аукционе. Не дрогнул, когда подписывал подложные бумаги, отбирая фабрику. Не пожалел — ни меня, ни имя Манобан. Так с чего бы мне его жалеть?
Я представила, как он в ярости рвёт на себе волосы, узнав, что его обокрала собственная подружка.
На губах сама собой появилась злая, удовлетворенная усмешка.
Вот теперь действительно: каждому своё.
— У меня есть идея, как вывести Сонхвана на чистую воду, — сказал Чонгук, его глаза сузились, а голос стал заговорщическим. — Но для этого потребуются твои таланты, Лалиса.
Я сразу поняла, что он говорит о моих навыках зельевара. Встретила его взгляд, и мы переглянулись, как сообщники, готовые к битве.
Когда за окном стемнело, Чонгук встал, чтобы проводить супружескую пару. Наён отстала от мужчин на несколько шагов, остановилась у двери и обернулась ко мне. Её зелёные глаза были серьезными.
— Я сомневаюсь, что Кас тебе расскажет, — тихо начала она, голосом, почти сорвавшимся на шёпот, — но ты должна это знать. Мы могли уничтожить Сонхвана. Тогда, после ареста менталиста, — продолжила она, — у нас было всё: связи, имена, детали. Мы могли передать их в магический надзор. Но Чонгук запретил. Сказал: пока ты официально жена Сонхвана, любое разоблачение — это прямой удар по тебе.
Я застыла. Пальцы мертвой хваткой вцепились в подол платья.
Связь с менталистами... Даже если бы я ничего не знала. Даже если бы наш брак был всего лишь формальностью.
Плаха. Без разбирательств.
— Он не мог этого допустить, — сказала Наён. — Не потому, что ты часть его плана. А потому, что ты — причина, по которой он всё это начал.
Улыбка женщины была мягкой. Без сочувствия. Без жалости.
— Спасибо, что рассказала, — произнесла я почти одними губами.
Она кивнула, прежде чем выйти.
Я осталась в тишине. Продажа на аукционе, унижение, предательство — всё это было ничтожной ценой по сравнению с тем, что могло случиться.
Я ещё жива. Жива — только потому, щиты Чонгука оберегали меня даже тогда, когда я считала его врагом.
Он не стал мстить, не стал использовать. Он защитил меня — несмотря на прошлое, несмотря на Академию, несмотря на ту ложь, что разлучила нас.
Он дал мне самое ценное.
Право доказать свою невиновность.
Право жить.
Вечер прошёл на удивление тихо. Мы ужинали без спешки, без привычной напряжённости, что витала между нами раньше. Просто говорили — о планах, о деталях предстоящего аукциона, и людях, которым можно доверять. Говорили спокойно. Почти как раньше.
И всё же вопрос, который давно жёг язык, я задала:
— А Наён и Сонхван... они действительно были... вместе?
Глаза от чашки я подняла только тогда, когда услышала фырк Чонгука.
— Ему подмешивали зелье верности, так что всё было сугубо платонично. Желания он утолял в домах удовольствий, а Наён оберегал — видел в ней идеал. Она очень напоминала ему мать в молодости, так что Сонхван играл в благородство, делал вид, что уважает её границы... и строил планы сбежать с ней, как только избавится от удавки.
Я кивнула. Облегчение было почти физическим.
Не знаю, как бы я относилась к Наён и Хосоку, если бы узнала, что ради миссии ей пришлось лечь под Сонхвана — и ее муж позволил это.
А главное... не знаю, как бы я тогда смотрела на Чонгука.
Уважения бы точно не осталось. А без уважения нет и всего остального.
— Аукцион... Это тоже ваша идея? — спросила я, уловив в общей картине знакомую логику. — Он бы сам не додумался.
Чонгук на мгновение замер, изучая меня.
— Моя, — сказал он наконец и посмотрел в упор, чуть напрягшись, будто ждал вспышки гнева. — Надо было выставить тебя жертвой. Показать, что он ни во что тебя не ставит. Это бы могло сыграть тебе на руку, если бы всё пошло по худшему сценарию. Отстранение, разделение. Защитная линия.
Я подумала. Трезво. Холодно. И не нашла, к чему придраться.
— Хороший ход, — признала я. — Жестоко, но эффективно.
— Злишься?
Я усмехнулась.
— Нет. Просто... на секунду подумала, что, может, это Сонхван таким образом хотел уберечь меня от последствий. Увы. Надежды не оправдались.
Чонгук не ответил сразу. Потом сказал:
— Я дал тебе слово, что вознесу тебя на недосягаемую высоту. И я сдержу его.
— Не нужно, — покачала я головой. — Падение с такой высоты — обычно насмерть.
— Я не позволю, — тихо сказал Чонгук. — Я всегда тебя поймаю.
Мы смотрели друг на друга. Его взгляд был тёплым, и, как ни странно, — спокойным. Я вспомнила слова Наён. О том, почему он всё это начал. Почему остановил расследование. Я знала: это не была игра. Он действительно выбрал меня. И выбрал давно.
После ужина мы устроились у камина. Чонгук сел на диван, я — на шкуре у его ног, прижавшись щекой к его колену. Он медленно запустил пальцы в мои волосы, снял шпильки, распустил причёску. Локоны рассыпались по плечам. Несколько минут он просто перебирал их, а потом начал мягко массировать кожу головы, уверенно, ласково, будто стирая усталость.
— Ты говорил, что получил титул благодаря выпускной работе. Расскажешь? Я хотела понять, как он — без имени и поддержки — заставил весь Совет склониться перед собой.
— Изначально это была система охраны для домов, — начал он. — Простая магия оповещения. Но она оказалась настолько эффективной, что я заработал на ней первые серьёзные деньги. Когда начал дорабатывать, понял — систему можно масштабировать. Тогда на границах уже было неспокойно, — продолжал Чонгук. — Пока королю удавалось вести тонкую политическую игру, но все понимали: рано или поздно случится прямое столкновение. А значит, нужна была линия защиты. Так и родилась идея.
Я слушала молча, в голове всплывали карты — границы, форпосты, морские порты.
Вилария — королевство небольшое, но богатое. Ресурсы, выход к морю, редкие алхимические породы. Лакомый кусок для трёх могущественных соседей.
Севалия натравливала монстров, прикрываясь стихийными всплесками. Граунар устраивал провокации, заманивая наших солдат в нейтральные земли. А Латириус подкупал чиновников и сеял смуту.
Мы теряли людей. Теряли влияние. Теряли контроль.
— Ты создал щиты? — спросила я.
— Идею — да, — кивнул Чонгук. — Но в одиночку такую систему не поднять. После первых успешных испытаний король дал добро, и мы собрали команду: маги щитов, боевые маги, артефакторы. Три года мы колесили вдоль границ. Устанавливали, настраивали, усиливали.
Он на миг замолчал, голос стал ровнее:
— Эти щиты — не просто магический барьер. Они реагируют. Попытка пересечь границу без разрешения — и сигнал уходит на ближайший пост. А в случае атаки щит запускает боевые артефакты, чтобы дать нашим людям время среагировать.
Масштаб поражал воображение. Это был не просто барьер. Это настоящая стена с глазами и когтями.
Я обернулась и увидела его взгляд: холодный, сосредоточенный, непроницаемый. Не мальчика с дипломом. Это был взгляд воина. Стратега.
— Результат не заставил себя ждать. Границы стихли. Контрабанда сошла на нет. Нападения прекратились. Войти и выйти можно только через пограничные пункты. Да, остаётся море... — он усмехнулся. — Ксавир теперь зарабатывает только там. Щиты перекрыли его наземные маршруты. Но теперь, когда границы не требуют постоянного внимания, — добавил он, — силы можно перенаправить в порты. Мы медленно, но верно берём под контроль и побережье.
Я слушала его, и внутри расцветала гордость. Юноша, которого я когда-то целовала в саду академии, стал щитом Виларии. Неудивительно, что Чонгук получил высший титул.
Наступила ночь — тихая, спокойная, будто сама тьма решила дать нам передышку. Мы легли, каждый на своей стороне кровати.
Чонгук не двинулся. Не создал щит. Не подтолкнул меня к себе привычной незаметной магией.
Он просто лежал. Дышал ровно. И ждал.
Я знала, что он не спит — чувствовала кожей. И понимала, что в этот раз — он оставил выбор за мной.
Стоило подумать об этом, как страх шевельнулся внутри.
Всё ведь может пойти не по плану.
Аукцион, разоблачение, вся наша схема — что, если всё сорвется? Что, если у меня остались не месяцы, не недели, а всего несколько дней?
Стоит ли тратить их на ледяную гордость? На молчание? Прятаться за маской отчужденной, неприступной аристократки? Если это — мои последние дни, то почему бы не провести их в объятиях того, кого люблю?
Мы уже потеряли пять лет. А вдруг у нас осталось всего несколько дней, чтобы хоть как-то наверстать упущенное?
Я не знала, как сказать ему, что хочу быть рядом. Не умела говорить о таких вещах. Никогда не приходилось. Да и любые слова казались неуместными, глупыми, слишком уязвимыми.
А если просто... если просто прикоснуться?
Сердце в груди билось с такой силой, что я боялась — он услышит. Я сделала вдох и, не позволяя себе передумать, медленно подползла к нему, обвив его руками и ногой, прижавшись всем телом. Сорочка, задравшаяся на бедре, оставляла кожу открытой. Его ладонь легла мне на икру — теплая, сильная. Пальцы скользнули вверх, чуть дрожа, нащупывая границу ткани. Он остановился, и я услышала, как его дыхание стало тяжелым, сбивчивым.
Так же, как моё.
Ни один из нас не произнес ни слова.
В темноте мужчина нашёл мои губы. Поцелуй был осторожным. Почти вопросом. Но когда я ответила, напряжение, скопившееся между нами разом вспыхнуло.
Пальцы, губы, тела — всё переплелось в одном безумном, яростном порыве, что не знал ни стыда, ни страха. Только потребность — остаться, раствориться, стать единым целым.
Я не помню, как сорочка исчезла с моего тела. Как его рубашка оказалась скомканной у изножья кровати. Всё было слишком быстро — и в то же время мучительно медленно.
Чонгук был нежным. Таким нежным, каким только может быть тот, кто слишком долго мечтал прикоснуться.
И когда всё закончилось — дыхание вернулось, сердце успокоилось — он не отпустил. Мы лежали, прижавшись друг к другу, я кончиками пальцев изучала его изменившиеся черты лицо, заново запоминая.
— Мы и правда... — прошептала я, не договорив. Потому что слов не хватало. Потому что страх всё ещё сидел в груди — что это только миг, и он исчезнет.
Он поймал мою руку, поднес к губам и поцеловал в запястье. И, не открывая глаз, произнёс тихо, почти лениво, но в этом ленивом было больше угрозы, чем в любой клятве:
— Это точка невозврата. Даже не думай снова просить развод, Лалиса.
Я усмехнулась, пряча щеку у него на груди.
— Я хочу двух детей... — произнесла негромко. — Если выживу, я подарю тебе двух детей.
Мне нужно было сказать это. Чтобы он знал. После тех колючих слов, что я бросила прошлой ночью...
Он не ответил сразу. Его ладонь легла на мою талию — крепко, уверенно. А потом я почувствовала его губы в своих волосах — мягкий, тёплый поцелуй в макушку.
Не страстный, не требовательный — тихий.
Как клятва.
Как обещание, которое не требует слов.
— Ты выживешь, — сказал он наконец, спокойно и уверенно. — Даже если придётся идти против всего королевства — я не отдам тебя.