9
Лалиса, — тихий голос Чонгука вывел меня из оцепенения. — Не спеши с выводами.
Я попыталась вырваться, но он, не отпуская, уверенно повел меня вглубь кабинета.
Просторная комната с высокими окнами, полками книг и свитков, карта королевства, утыканная булавками, и корзина с чертежами рядом с широким столом. Воздух пах кожей, воском и чернилами.
Чонгук прошёл к креслу, сел — и, к моему ужасу, утянул меня к себе на колени. Я ахнула, вцепилась в спинку кресла, щёки вспыхнули.
— Чонгук, ты с ума сошёл?! Это же... — я бросила короткий взгляд на Хосока и женщину, — ...неприлично!
— Расслабься, — усмехнулся Чонгук, его ладонь мягко обняла меня за талию. Голос стал низким, ленивым, почти интимным. — Это семья.
Я замерла. Разум споткнулся о это слово. Семья?
Перевела взгляд на женщину, потом на Хосока, пытаясь сложить мозаику из незнакомых лиц, знакомых ощущений и откровенно странной обстановки.
Хосок, в тёмно-синей тунике и кожаном жилете, казался ещё массивнее, чем обычно. Шрам, тянущийся от виска до подбородка, резко выделялся на смуглой коже. Но при этом он подвинул стул для женщины с неожиданной мягкостью — коснулся её плеча почти неощутимым жестом, и та, улыбнувшись, села.
В их взглядах, в легком наклоне головы, в том, как она чуть коснулась его руки — было что-то очевидно личное.
Близость. Уверенность. Привычка быть рядом.
Наён поймала мой взгляд и, всё ещё улыбаясь, пояснила:
— Это мой муж, — её голос был тёплым, с лёгкой хрипотцой, а в зелёных глазах вспыхнули озорные искры.
Я моргнула, словно слова не сразу дошли до сознания. Муж? Хосок — её муж?
Я медленно перевела взгляд на здоровяка, сидящего рядом: плечи шириной с дверной проём, взгляд тяжёлый, как глыба гранита, шрам, пересекающий лицо, словно метка пережитой бойни... И Наён — миниатюрная, утончённая, в кружевном платье и с улыбкой, которую ожидал бы увидеть скорее в саду за чаепитием, чем рядом с таким титановым громилой.
Картинка не складывалась. Они были как пламя и камень. Как шелк и сталь. И всё же — вместе.
Но если Хосок — её муж...
Как же тогда Сонхван?
Я открыла рот, но слова будто застряли в горле.
— Я буквально слышу, как у тебя в голове скрипят шестеренки, — усмехнулся Чонгук. Его рука на моей талии чуть сжалась, и я снова покраснела, ощущая его близость. — Позволь объяснить. Это Наён. Хосок — её муж. И, что удивительно, у них есть трёхлетний сын, Лукас.
Мозг отказывался складывать эту картину в логичную схему.
— Мы познакомились четыре года назад, — продолжил Чонгук уже спокойнее, без насмешки, — Я тогда выполнял поручение короны: настраивал защитные барьеры вдоль границ. В портовом городе Лирвейн встретил Хосока.
Хосок кашлянул, перебивая Чонгука:
— Наён похитили, — его голос был низким, с хрипотцой, но в нём чувствовалась сталь. — Работорговцы. Главарь — Ксавир Тень. Гнида, что держал весь порт в кулаке. Я сбился с ног, пытаясь её найти. Никто не помогал. Все были куплены. И тут объявился он, — кивок в сторону Чонгука, — столичный маг, с поручением короны. Я решил рискнуть и обратился к нему, надеясь опередить Ксавира.
— Мы нашли логово контрабандистов, — подхватил Чонгук, — и вытащили Наён в последний момент. Её уже готовили к отправке в Дарханское княжество, где работорговля до сих пор узаконена.
— Я тогда уже была беременна, — сказала Наён. — И если бы не Чонгук... — Она не договорила. Просто покачала головой и крепче сжала ладонь мужа. — Я даже боюсь представить, что бы случилось с нами. С Лукасом.
Я невольно отвела взгляд, чувствуя, как укол стыда впивается глубже.
Это не та девчонка, которую любовник выставил из кабинета при появлении жены.
Это — женщина, прошедшая ад. И рядом с ней — человек, который её вытащил.
— Когда Чонгук позвал, — продолжила Наён, глядя мне прямо в глаза, — мы не колебались ни секунды. Он спас нас. А теперь — мы здесь, чтобы помочь ему.
Я медленно кивнула, пытаясь уложить всё в голове. Чонгук всё ещё держал меня на коленях, и я, несмотря на смущение, не пыталась встать. Его рука, его голос, его уверенность — всё это будило во мне что-то, что я давно похоронила. Чувства, что он пронёс сквозь годы, как писали газеты, были реальны, и это пугало меня не меньше, чем радовало.
— И что за помощь? — спросила я наконец, стараясь говорить ровно, хотя внутри всё сжималось от напряжения.
— В том, чтобы разоблачить грязные делишки твоего бывшего, — отозвался Хосок, голос у него был хриплым, но уверенным, словно глухой раскат грома. Он откинулся на спинку стула и скрестил руки, бросив на меня мрачный взгляд. — А именно — его связи с Ксавиром Тенью.
Я замерла. Это имя я уже слышала сегодня. И оно не сулило ничего хорошего.
— Мы об их связи случайно, — продолжил Хосок. — Когда спасли Наён, начали прочесывать логово Ксавира. Хотели понять, кто снабжал его артефактами, кто прикрывал снаружи. И наткнулись на документы — контракты, магические расписки, коды транзакций. Среди них — имя Сонхвана Пака.
Моё сердце сжалось.
Сонхван никогда не скрывал, что его семья зарабатывает на торговле артефактами. Но я и представить не могла, что он мог быть связан с преступным подпольем.
— Почему вы не передали эти документы законникам? — прошептала я, не сводя глаз с Хосока.
Он нахмурился, голос стал глуше:
— Не успели. Тревога поднялась слишком быстро. Нас было всего трое. Мы едва успели вывести Наён — и то с боем. Там Хосок и получил этот шрам.
Он кивнул на лицо Хосока — и теперь я не могла не заметить, как его рука сжалась в кулак, а плечи напряглись. Наён молча протянула к нему руку и коснулась пальцами его запястья. Лёгкое, почти невесомое касание.
— Улики пришлось оставить. Если бы мы попытались вынести архив, никто бы из нас не вышел живым.
— Когда мы вернулись туда утром... место было выжжено. Пусто. Ни души. Даже следов. Они зачистили всё подчистую. Их сеть — как гидра: срежешь одну голову, две вырастают взамен. Цепочки связей перекроили за ночь.
Чонгук тихо добавил:
— Но зная о его причастности, я с тех пор собирал подтверждения. Шаг за шагом. Сонхван действовал осторожно, зачищал следы... но несколько месяцев назад допустил фатальную ошибку. Он принял заказ у Ксавира Тени на создание артефакта ментального воздействия.
Мир словно замер. Я почувствовала, как по позвоночнику пробежал холод, а в желудке образовался ледяной ком.
Артефакт ментального воздействия.
Я едва не задохнулась от ужаса, осознав, о чём идёт речь.
Тридцать лет назад маги-менталисты и иллюзионисты уже пытались захватить власть. Их заговор едва не уничтожил королевскую семью. Переворот провалился, но память о нём — жива. С тех пор таких магов держат на коротком поводке: каждый учтен, отслежен, ограничен в правах. Их дар признан слишком опасным, слишком нестабильным. Потенциальным оружием.
А мой муж... мой собственный муж...
Он не просто нашёл их. Он скрыл их от короны.
Это было не просто преступление. Это была измена, наказуемая смертью — даже если ты маг высшего круга. Даже если ты титулованный аристократ.
Плаха ждала Сонхвана.
...И, возможно, меня. Как его жену. Как соучастницу по умолчанию.
Я встала. Чонгук не удерживал — отпустил сразу, будто понял: мне нужно пространство. Свобода, чтобы переварить всё услышанное.
Подошла к окну.
Сад за стеклом купался в мягком дневном свете. Подстриженные аллеи, цветущие кусты, неспешные садовники, переносящие рассаду или подрезающие живую изгородь. Их движения были уверенными, размеренными. Спокойствие, к которому я не принадлежала.
Садовников не ждёт плаха за ошибки нанимателя. Их не вышлют в ссылку за сделки их братьев. Не лишат фамилии, состояния и чести за грехи родителей. Это — удел аристократии. Нас учат нести вину родичей с тем же достоинством, что и фамильный герб. Один ошибся — страдают все.
— Что было дальше? — спросила я, не оборачиваясь.
— Сонхван работал с менталистом, — сказал Чонгук. — Опытным, но слишком самонадеянным. Его взяли по другому делу, и он оказался в руках магического надзора. Сам он ничего лишнего не знал, Сонхван всё предусмотрел. Однако, Ксавиру было бы плевать. Если кто-то из цепочки под угрозой, вся сеть должна быть перестроена. А человек, который её мог скомпрометировать, — устранен.
— Сонхван испугался, — мрачно добавил Хосок. — Признаться Ксавиру, что менталист вне игры, — всё равно что расписаться в собственной смерти. Вместо этого он нашёл ученика того мага. Даровитого, но без опыта. И заставил его закончить разработку. Результат оказался... мягко говоря, не тем. Когда Ксавир протестировал артефакт на своём ближайшем человеке, тот умер. Мозг не выдержал нагрузки и буквально вскипел.
Я сжала ладони в кулаки, ощущая, как по спине пробегает холод. Всё, что я знала о Сонхване, уступало перед этим новым, чужим лицом.
— Ксавир не стал его убивать, — Наён говорила тихо, но чётко. — Он потребовал вернуть сумму — в десять раз больше. И с каждым днём процент растёт.
Она на секунду замолчала, затем добавила:
— Чтобы Сонхван не сбежал, он надел на него живую удавку. Артефакт, который невозможно снять без воли владельца. Захочет — и та затянется.
Я обернулась — и заметила, как Наён, будто машинально, коснулась своей шеи. Не театрально. Почти рассеянно. Как человек, чье тело помнит боль.
Она перехватила мой взгляд и усмехнулась — не насмешливо, а устало, с каким-то равнодушным презрением.
— Кандалы — это, знаете ли, слишком старомодно, — сказала она. — Сейчас на рабов надевают украшения. Красиво. Современно. И незаметно.
И я поняла: она носила такое. Удавка.
Я попыталась вспомнить, видела ли что-то подобное на шее Сонхвана. Но в памяти всплывали только его рубашки с высоким воротом, всегда застегнутые до подбородка. Близости между нами не было больше полугода — я не видела его без одежды, не знала, что скрывалось под тканью.
— Значит, продажа рецептов, мой аукцион... и даже моя фабрика, — проговорила я медленно, сквозь стиснутые зубы. Голос дрожал — от злости, от горечи, от предательства, которое расползалось ядом по венам. — Всё это было ради выкупа?
Я спросила, хотя ответ уже давно лежал на поверхности.
Это же какую сумму он задолжал, если ему не хватило ни личных накоплений, ни полумиллиона золотых, вырученных за меня на аукционе?! Если он пошёл на крайность — посягнул на фабрику?
Все эти дни я пыталась понять, что с ним случилось. Что пошло не так. Наш брак был без страсти, без иллюзий, но и без открытой вражды. Мы не были близки, но у нас был баланс. Я разрабатывала зелья — он управлял фабрикой. Всё шло стабильно.
И вдруг — он всё ломает.
Словно сам поджёг дом, в котором жил.
А теперь всё стало на свои места. Сонхван не сошёл с ума от любви к какой-то женщине. Не потерял хватку дельца. Он просто делал то, что умел лучше всего — торговался за свою жизнь.
— Мерзавец очень хочет жить, — вторил моим мыслям Хосок. — И неважно, как и кого он подставит или уничтожит ради этого.
Но следующие слова буквально выбили воздух из моей груди.
— Он собирается выставить фабрику на аукцион, — сказала Наён. — Это он сам мне сказал.
Я замерла. А потом почувствовала, как гнев взрывается внутри, будто перегретый состав в алхимическом реторте. Моя фабрика — дело моих предков, мой долг, моя клятва. Для него — просто золотая монета.
— Он её не получит, — сказала я. Голос вышел ровным, звенящим. — «Манобан Альба» — моя.
Чонгук откинулся на спинку кресла, губы тронула тень одобрения.
— Наён нашла доказательства сделок с Ксавиром. Хосок знает, где искать склады с контрафактом. Мы можем ударить первыми.
Я нахмурилась, сопоставляя факты.
— Учитывая, что кто-то в королевской канцелярии поставил подпись под фальшивыми бумагами, — тихо сказала я, — рассчитывать на помощь магического надзора глупо.
— Мы и не собирались, — отозвался Чонгук. — Сперва — придать всему огласку. Только потом — передача дела в магический надзор. Иначе они просто засекретят информацию. Король не выносит даже намёков на то, что что-то ускользает из-под его контроля.
Он поднялся, подошёл к окну, встал рядом со мной.
— А значит, я не смогу очистить имя отца, — добавил он. — А ты — свою репутацию. То, что у Ксавира есть люди в верхушке, — мы узнали только сегодня, — продолжил он, — и это меняет ситуацию. Если информация подтвердится... если хоть один чиновник короны действительно на его поводке, и он ещё и ищет артефакт ментального подчинения...
Я сама закончила за него:
— Это будет расценено как подготовка нового переворота.
Он кивнул.
— С учётом прошлого — достаточно одного слуха, одного совпадения. И все, кто окажется рядом, полетят следом. Ты ведь знаешь, как действуют в таких случаях. Не ищут виноватых. Зачищают всё поле.
Он поймал мой взгляд и добавил тихо:
— Мы должны сыграть на опережение. Не просто разоблачить его — а вытащить всё наружу. Сделать так, чтобы всё, что знаем мы, стало достоянием общественности. Чтобы невозможно было замять. И тогда, будет шанс...
Он не договорил, но слова повисли в воздухе.
Спасти меня.
Если я не докажу миру, что не стою рядом с Сонхваном — что не была его сообщницей, не знала, не одобряла, не поддерживала — меня ждет та же участь, что и его.
Меня не спасёт ни титул Чонгука, ни имя Манобан, ни даже истина.
Потому что в таких делах правда не имеет значения.
Имеет значение только видимость.
А пока во мне видят жену Сонхвана Пака, пусть и бывшую — меня раздавит та же самая катушка правосудия, что однажды стерла с лица земли несколько родов иллюзионистов и менталистов за попытку переворота.
Они не будут разбираться. Не будут слушать.
Если я не докажу свою невиновность сама — меня сотрут.
А значит, я обязана быть той, кто разоблачит Сонхвана Пака.