8
Спустя полчаса скрипнула дверь. Я даже не повернулась — знала, кто вошёл. Я лежала на своей половине, свернувшись клубком и глядя в стену.
— Поговорим? — тихо спросил Чонгук.
— О чём? — мой голос был тусклым.
Кровать слегка прогнулась — он лёг на свою половину, как обычно, не пересекая невидимой границы. Некоторое время мы просто молчали.
— Я этого не делала, — наконец сказала я. Голос был хриплый, едва слышный, но твёрдый. — Я не отдавала фабрику. Не была у законника. Не делала заявлений для газетчиков. И не знаю, как Сонхван провернул такое.
Произнесла и вдруг осознала, как сильно жду ответа. Слово. Намека. Знака, что он поверил. Потому что, как бы я ни пыталась казаться сильной — я была одна. Один на один со всем этим кошмаром.
И если он не поверит — не останется никого.
— Полагаю, он провернул это так же, как несколько лет назад убедил тебя, будто я корыстный подонок, — тихо сказал Чонгук, и в его голосе прозвучала усталая горечь.
Я резко обернулась, готовая возразить. Слова уже подступили к горлу — горячие, злые, обвиняющие. Но замерли. Потому что... прошлое было пугающе похоже на то, что происходило прямо сейчас. Я видела себя на фотографии, законник подтвердил мой визит, которого я не совершала!
И вдруг меня пронзила мысль, от которой стало не по себе: если я требую, чтобы он поверил мне — без доказательств, без логики, просто... потому что я это я, — не должна ли и я, в ответ, поверить ему тогда?
— Почему вы так ненавидите друг друга?
Чонгук молчал. Несколько долгих секунд. Глядел в потолок, будто пытаясь нащупать в собственных воспоминаниях ответ.
— Я расскажу, — сказал он наконец. — Но при одном условии.
— Каком? — нахмурилась я.
— Просто скажи, что ты согласна.
— Что за детские игры... — я фыркнула, но выдохнула и, закатив глаза, сдалась: — Хорошо. Согласна.
Я не успела осознать, зачем он это затеял, как в бок уперлось тёплое, мягкое давление. Щит. Меня аккуратно, но неумолимо подтолкнуло в сторону Чонгука. И вот я уже оказалась у него под боком, вплотную, а его рука уверенно обняла за плечи, не позволяя отстраниться.
— Не дергайся, — спокойно сказал он, прижимая меня крепче. — Это... тяжелые воспоминания. Мне так будет легче говорить.
Я не дернулась. И не собиралась. Потому что, если быть честной — так лежать было очень удобно, тепло и неожиданно успокаивающе. Сопротивляться не хотелось. Мне тоже нужна была эта близость. Это тепло. Эта тишина, в которой кто-то просто рядом.
Чонгук молчал, будто собирался с духом, прежде чем начать:
— Наши отцы дружили. Ги Де Он, отец Сонхвана, торговал артефактами — быстро разбогател. Мои родители занимались поставкой алхимических ингредиентов. Однажды отцу заказали большую поставку лепестков лунного лотоса — редкий и очень дорогой товар. Чтобы обезопасить заказ, он купил у Ги Де Она защитные артефакты. Заплатил сполна. Доверился другу.
Он горько усмехнулся.
— Щиты были поддельные. Контрафакт. Ночью перегрелись — и взорвались. Погибли все, кто был на складе. В том числе — мои родители.
У меня перехватило дыхание от ужаса и несправедливости.
— Мне было четырнадцать. — Голос его стал тише. — А Ги Де Он выкрутился. Обвинил отца в халатности, заявил, что тот купил защиту где-то на стороне. Репутация отца была уничтожена. А фамилия Чон превратилась в синоним неудачи и жадности. Я пытался бороться, доказывать — но кому поверят: мальчишке-сироте или уважаемому торговцу с друзьями в совете?
Он замолчал, и несколько мгновений мы просто дышали в унисон. Затем его ладонь легко скользнула по моему плечу — осторожно, почти неосознанно.
— Я поступил в академию, учился как проклятый. Хотел стать кем-то. Хотел иметь силу, чтобы противостоять Ги Де Ону и его связям. Но он умер, когда я был на третьем году обучения. И я словно потерял смысл. Не Сонхвану же мстить?
Он сделал паузу, будто раздумывал, стоит ли продолжать.
— Потом я встретил тебя и... влюбился, — продолжил Чонгук, — и понял, что больше не хочу достигать успеха ради мести. Я хотел быть успешным, чтобы быть достойным такой девушки, как ты.
Я почувствовала, как сердце сжалось. Знала, что это признание дорого ему, но я все равно не знала, что ответить.
— Но ты вдруг бросила меня, сказала, что я не подхожу тебе по статусу.
— Я тогда сказала это, чтобы сделать тебе больно, — призналась я, уткнувшись лицом в его бок.
Он тихо вздохнул.
— Поверь, тебе удалось. Но я думал, что это не твои слова... а твоего деда. Что он запретил тебе быть со мной, заставил разорвать отношения. И что у меня ещё есть время. Ты знаешь, что моей выпускной работой стала разработка, благодаря которой я в итоге получил высший титул магической аристократии? Я, конечно, тогда не думал, что это приведет к такому взлету, но был уверен, что эта разработка поможет мне заработать и стать "достойным" Манобан. Но вдруг... ты вышла замуж за Сонхвана.
Он замолчал на мгновение, а затем снова заговорил, тоном, полным горечи:
— Почему именно он? Допустим, ты поверила, что я тебя обманываю. Я бы и сам... собственно, сегодня почти поверил, что ты отдала фабрику Сонхвану. Но почему так быстро?
Я сглотнула, осознавая, что мне нужно рассказать. Открыться так же, как это сделал он. Должна объяснить, даже если это сложно.
— В те годы на фабрике произошёл инцидент, — произнесла я. — Один из резервуаров с зельем взорвался из-за некачественной партии ингредиентов, которые мы были вынуждены закупить из-за засухи. А на востоке королевства вспыхнула эпидемия, и зелья требовались срочно. Из-за спешки сырье не прошло должной проверки. В результате этой оплошности пострадали сотрудники, были уничтожены склады с редкими травами и дорогостоящее оборудование. Дедушка потратил почти все наше состояние, чтобы покрыть ущерб и оплатить лечение сотрудников. И все налаживалось, но здоровье деда сильно ухудшилось. Поняв, что жить ему осталось недолго, и, боясь, что я останусь одна, он решил устроить моё будущее. Он опасался, что меня затопчут конкуренты, использующие чужое горе ради выгоды. И тут предложение Сонхвана. Он казался ему безопасным выбором — при деньгах, амбициозный выпускник факультета магического управления, способный защитить меня и фабрику.
Я замолчала, проглатывая комок в горле.
— Я отказалась, уверенная, что справлюсь сама. Я росла фактически на фабрике. Вместо того чтобы играть на пианино, я варила зелья; вместо уроков танцев — проверяла качество ингредиентов и следила за процессами производства. Дед не растил из меня классическую наследницу, у которой за плечами только учёба и светские забавы. Он учил меня работать, принимать решения, заботиться о нашем наследии, и я гордилась этим. К тому же, у меня был ты. — Я выдохнула. — Я всерьёз собиралась нарушить все границы приличия и сама попросить тебя жениться на мне. Но увидела тебя с другой девушкой...
Я приподнялась на локтях, чтобы посмотреть Чонгуку в глаза. Мне было важно, чтобы он понял.
— И это отрезвило меня. Я вдруг осознала, как наивно себя вела. Будто была глупой девчонкой, мечтающей о любви, когда на кону стояло куда больше. Будущее моего рода. Я — последняя из Манобан. И я согласилась на брак с Сонхваном, чтобы дед ушёл со спокойным сердцем. Чтобы знал, что его внучка будет в безопасности. Что фабрика — выстоит. А имя Манобан... не исчезнет.
Мужчина молчал. Его ладонь легла на мою щеку — тёплая, уверенная, с той тихой заботой, что не требует слов. Будто хотел не просто утешить, а стереть всю боль, что оставили за собой годы.
— Прости меня, Чонгук, — прошептала я. — Если бы я тогда просто поговорила с тобой... всё бы прояснилось. А так...
— Так сложились обстоятельства, — сказал он мягко. — Прошлого не изменить. Но настоящее — в наших руках. И на этот раз мы сделаем всё правильно.
Он приподнялся на локте, приблизился — и коснулся моих губ. Осторожно, бережно, словно пробовал на вкус воспоминание. Я затаила дыхание. Сердце стукнуло где-то в горле, и весь мир в одно мгновение исчез, сжался до одной-единственной точки: его прикосновения, тёплого, дрожащего, будто и он боялся быть отвергнутым.
Я не сопротивлялась, наоборот — потянулась навстречу, разрешая ему то, чего сама отчаянно хотела. Его рука обвила мою талию, притянула к себе, и поцелуй стал глубже, смелее. Горячее. Как будто все сдерживаемые чувства — злость, обида, тоска и нежность — прорвали плотину. Его дыхание стало неровным. Мужчина накрыл меня своим телом, а я прижалась к нему, почти дрожа от осознания, как сильно скучала. Как долго ждала этого. Что готова была раствориться в этом сладком безумии...
Но в эту секунду тишину разорвал глухой звонок в дверь.
Чонгук замер, тяжело дыша. Его лоб коснулся моего, словно он пытался удержать момент ещё на долю секунды.
— Не вовремя, — выдохнул он с мрачной усмешкой. Затем сделал глубокий вдох, возвращая себе контроль, и, чуть улыбнувшись, добавил: — Идём. Познакомлю тебя со своими друзьями. Будем думать, как действовать дальше.
Я глубоко вдохнула, возвращая себе ясность мыслей, и кивнула. Сейчас было не время поддаваться чувствам — нужно было спасать мою фабрику.
Он вёл меня за руку по коридору особняка, его пальцы были теплыми и твёрдыми, сжимая мою ладонь с лёгкой, но настойчивой уверенностью. Я старалась не обращать внимания на то, как его большой палец ненароком касался моего запястья, но каждый такой момент посылал искры по коже.
Чонгук вёл себя... слишком собственнически, и, чёрт возьми, в глубине души мне это нравилось. Чувство, что его привязанность ко мне, спустя годы разлуки, всё ещё жива, грело, как угли под пеплом.
Мужчина толкнул тяжелую дубовую дверь, и мы вошли в его кабинет. Я замерла на пороге, будто налетела на невидимую стену.
Внутри нас уже ждали двое: Хосок и... она.
Любовница Сонхвана.
Та самая хохочущая кукла, которую я застала в кабинете деда — в объятиях мужа, в разгар рабочего дня. Тогда она выглядела молодой, вульгарной и растерянной. Сейчас — совсем другое дело.
Это была уже не обиженная девчонка, которую любовник выставил из кабинета при появлении законной жены. Нет.
Теперь передо мной сидела взрослая, уверенная в себе женщина. Поза расслабленная, но не дерзкая — скорее уравновешенная.
Платье из кремового шелка с кружевными рукавами подчеркивало хорошее воспитание и вкус, а глубокий рыжий цвет волос неожиданно шёл ей настолько, что я даже на миг усомнилась, узнаю ли я её. Волны свободных локонов обрамляли лицо, на котором теперь не было ни следа прежней истеричной кокетливости. Только лёгкая, спокойная улыбка.
И всё же сердце ёкнуло, желудок сжался в узел.
Что она здесь делает?