6
Всю следующую неделю я работала не покладая рук.
Фабрика гудела как улей — смена руководства, кадровые перестановки, внезапная реорганизация всех процессов... Было похоже, что здание, долгое время пребывавшее в спячке, наконец проснулось. И не просто проснулось — поднялось на ноги и с шумом сбрасывало с себя пыль забвения.
Охрана выдворяла с территории лентяев и «племянников» по протекции. Один из них попытался вынести со склада ящик редких зелий — и был немедленно передан полицаем. Мои приказания выполнялись без обсуждений, словно никто и не ожидал, что «та самая Лалиса Манобан» будет церемониться.
Удивительно, но одним из моих самых надёжных помощников оказался секретарь бывшего мужа. Через день после моего возвращения он сам подошёл и без лишней лести сказал:
— Я хочу остаться. И хочу работать. По-настоящему. Покажу, на что способен.
Я смотрела на него долго. Бледный, сдержанный, в очках, с полными тревоги глазами — совсем не похожий на карьериста. Скорее на человека, которому отчаянно нужна работа.
И кивнула.
И, как выяснилось позднее, не прогадала — за неделю мы сработались так, что парнишка буквально понимал меня с полуслова, а иногда даже действовал на опережение.
Слава всем покровителям Алхимии, моя стратегия не требовала огромных вложений. Нам не нужно было заново варить зелья — склады ломились от готовой продукции, которую просто некуда было сбыть. Мы начали переработку: откупоривали и бережно переливали в особые резервуары, чтобы позже ввести в них закрепитель и разлить по новой таре.
Пока зельевары наводили шорох в цехах, я вместе с канцелярским отделом корпели над новой линейкой. Названия, описания, шрифты, оттенки фона на этикетке — всё должно было внушать доверие.
Старые флаконы и бутылочки мы «под шумок» продали конкурентам. Они думали, что «Манфор Альба» окончательно обанкротилась, и радостно скупили тару.
В общем, на фабрике все было отлично, чего нельзя было сказать о моей личной жизни.
С Чонгуком мы пересекались дважды в сутки: за завтраком и ночью, когда я возвращалась в спальню, валящаяся с ног от усталости. Мы не разговаривали. Не спорили. Жили как соседи по дому.
Если не считать ночных происшествий...
Все началось с того, что на утро второго дня в новом доме, я проснулась в мужских объятиях. И не просто в объятиях — я буквально лежала на нём: щекой к его плечу, рукой обняв за талию, ногой — через бедро. Картина супружеской идиллии, если бы не одно "но": я понятия не имела, как оказалась в таком положении.
И ладно бы, если бы это он во сне прильнул ко мне. Нет. Всё выглядело так, будто я — бессовестно и предательски — переползла через половину необъятной кровати сама.
К счастью, Чонгук тогда ещё спал. Так что я смогла вернуться на свою половину и сделать вид, что ничего не было. К несчастью — это было только начало.
С того момента каждое утро я просыпалась в каком-то новом, не менее неловком положении, пока однажды утром не проснулась практически на мужчине.
А Чонгук... смотрел на меня. Снизу вверх. Широко открытыми глазами.
Я застыла.
Он не моргнул.
— Доброе утро, — сказал он с той самой интонацией, от которой хочется испариться.
— Ты... уже проснулся?
— А ты — уже на мне.
Я отскочила, как ошпаренная, и тут же увязла в одеяле, словно его специально заколдовали против меня. Чонгук лишь приподнял бровь, наблюдая, как я беспомощно барахтаюсь, словно пойманная в сети рыба.
— Это... случайно!
— Четвертый раз. И всё — случайно. Замечательная стабильность, Лалиса.
Поняв, что он все знает, я буркнула что-то непечатное, и вернулась на свою половину. Я отодвинулась. Закуталась. Уперлась взглядом в стену. Дышала громко, с выражением. Пыхтела. И ни за что — ни за что — не повернулась к нему обратно.
Но, увы, с той ночи стало только хуже.
Я пыталась убедить себя, что всё это — просто усталость. Что во сне я теряю контроль. Но я стала думать, что ночь просто стирала границы, которых мы так тщательно придерживались, ведь пару раз я просыпалась среди ночи, когда его рука обнимала меня за талию. Один раз он во сне прижал меня ближе, и я, к своему ужасу, не оттолкнула его. А ещё — его ладонь скользнула по моим волосам, медленно, почти ласково. И я так и осталась в этом положении, делая вид, что сплю.
На седьмую ночь мне приснился кошмар: фабрику продавали с молотка — как когда-то меня. Я проснулась с комом в горле — и почувствовала: меня что-то мягко, но явно отталкивает от края. Как будто магический щит подталкивает ближе к Чонгуку. Я приподнялась — и ощущение тут же исчезло.
Показалось? Возможно. Но я решила проверить.
На следующую ночь притворилась спящей. Прошел наверное час, и вдруг... я поехала. Не в переносном смысле — физически поехала по простыне, будто по наклонной. Я «прикатилась» к Чонгуку с точностью до миллиметра и только открыла глаза, как — бац! — его взгляд встретился с моим.
Он не притворялся. Он просто не думал, что я не сплю.
Я поднялась на локтях и уставилась на него.
— Это ты! — в моем голосе звенела победа. Поймала с поличным!
— Что я?
— Ты подталкиваешь меня к себе щитами! Всё это время!
Он накинул на лицо искренне оскорбленное выражение, достойное лучшего театра столицы.
— Ничего глупее в жизни не слышал. Если ты так оправдываешь своё ночное приставание, то фантазия у тебя... впечатляющая.
— А почему ты тогда не спишь?!
— Сложно спать, — сказал он, мрачно глядя на потолок, — когда собственная жена в одной ночной сорочке, вся теплая и шелковистая, закидывает на тебя ногу, руку и пытается вдавить тебя в матрас. Всю неделю спать мешаешь — и ещё в чём-то обвиняешь.
— Я тебя не...! — Я запнулась. Потому что формально — он не врёт. — Это... не по моей воле! Ты меня щитами прижимаешь!
— Лалиса, — выдохнул он, — хватит прятать свои истинные желания. Твоё тело, между прочим, само меня выбирает. Может, оно мудрее тебя?
— Прекрати! Не делай так больше!
Однако, следующей ночью я снова оказалась в его объятиях. На этот раз — совершенно запутавшись в одеяле и бессовестно прижавшись к его груди, словно сама искала близости.
— Признавайся. Ты решила, что проще родить мне наследника, чем собрать миллион? — прозвучал насмешливый, ленивый голос над моим ухом.
Я отпрянула, как от ожога, и в полусонной ярости выдохнула:
— Даже не надейся! Я никогда не рожу тебе ребенка. Ищи себе другую дурочку для размножения!
Улыбка мгновенно сошла с его лица. Он резко сел, светлая прядь упала ему на лоб.
— Почему? — спросил он низко, напряженно. — Что со мной не так?
— Не хочу это обсуждать, — буркнула я, чувствуя, как горло сжимается от обиды, от воспоминаний.
Я резко откинулась на подушку и попыталась отползти на свою сторону кровати. Но Чонгук схватил меня за лодыжку, дернул — и я скользнула по шелковой простыне, как игрушка, оказавшись под ним. В следующую секунду он уже нависал надо мной, поймав мои руки и прижав их к матрасу. В лунном свете, что лился сквозь большие окна, его лицо казалось невыносимо отчетливым — холодным, почти незнакомым.
Он был зол — впервые за эти дни по-настоящему зол.
— Почему ты не хочешь от меня ребёнка? Что, до сих пор недостаточно хорош? Высший титул магической аристократии, деньги, положение — тебе мало? Что тебе ещё нужно, ненасытная Лалиса?
— Да при чём тут твой титул и деньги?! — яростно выпалила я, оскорбленная до глубины души прозвищем.
Попыталась выбраться из-под него, но он лишь перехватил мои запястья, прижимая руки к матрасу. Мужчина без всякого стеснения устроился между моих ног, и это настолько меня ошеломило, что слова застряли в горле.
Его вес, его запах, тепло его кожи — всё навалилось сразу, с оглушительной ясностью. И я — сжав зубы, с пылающими щеками — ненавидела себя за то, что дыхание у меня сбилось не от страха, а от... близости.
— Ты любила меня. Но вышла замуж за Сонхвана, потому что у него были деньги. Ты сама сказала, что я недостаточно хорош для твоей семьи. Сейчас я на вершине, а ты всё равно смотришь на меня, как на грязь под ногтями! Объясни мне, Лалиса, что со мной не так?!
Эмоции кипели внутри, от ярости к отчаянию, и обратно.
— Мне никогда не было дела до твоего состояния, именно потому что я любила тебя! — прорычала я в бессильной злости. — Вот только ты не любил! Хотел меня использовать, но не получилось, и теперь мстишь!
Его глаза расширились от удивления.
— Что за ерунду ты несёшь?
— Весело было изображать влюбленного и смеяться надо мной? — Я едва-едва сдерживала эмоции.
— Ты издеваешься? Кто тебе сказал эту чушь? Почему ты поверила какому-то чужому навету?
— Никто ничего мне не говорил! Я видела тебя с Виолеттой, собственными глазами! Как ты тискал её в классе! Слышала, как ты говорил, что я — удобная партия, трамплин в высшее общество! Ненавижу тебя за это, Чонгук! Всем сердцем ненавижу! — Задыхаясь, я попыталась оттолкнуть Чонгука, но он лишь сильнее сжал запястья. И я сорвалась и закричала: — Слезь с меня, наконец! Я никогда не рожу тебе ребенка, слышишь? Никогда не свяжусь с предателем!
Тяжело дыша, он резко подался вперёд, словно желая доказать, что я не права. Но вместо этого просто произнёс с горькой усталостью:
— В академии была только ты, Лалиса. Ни какой-то там Виолетты, ни мимолетных увлечений. Ты — единственная.
— Своим глазам я верю больше, чем тебе, — прошептала я с надломом в голосе.
Горло сжалось, внутри было пусто, как после сильного удара в грудь.
— А зачем мне сейчас тебе врать? — тихо, без злобы, спросил Чонгук. — Я всего добился сам, без твоей семьи. У меня есть титул, деньги, власть. А ты уже моя жена, в моей полной власти. Скажи, Лалиса, зачем мне сейчас врать?
— Чтобы отомстить! — выкрикнула я, не узнав собственного голоса. — Сонхвану, мне... Я не знаю! Потому что можешь! Потому что хочешь причинить боль!
Он смотрел на меня так, словно я только что сорвала с него последний пласт веры. Я резко отвернула голову, чувствуя, как предательские слёзы потекли по щекам, впитываясь в простыню.
— Ты вообще ничего не поняла, — произнёс Чонгук с горечью, от которой у меня перехватило дыхание.
Он шумно выдохнул, скатился с кровати и сел на край, опустив плечи. Некоторое время сидел, молча глядя в одну точку — и этот взгляд был тяжелее любого крика. А я... сдерживалась из последних сил, чтобы не разрыдаться.
Наконец он встал, резкими шагами прошёл в кабинет через смежную дверь, захлопнув ее с гулким стуком. В следующий миг я услышала звон разбившегося стекла — и сердце сжалось от боли.
Я закрыла лицо руками, и плечи задрожали от рыданий. Словно снова стала той самой девчонкой из Академии, наивной и беззащитной, впервые столкнувшейся с предательством человека, которого любила больше жизни.