Клетка
Сегодня утром боль ушла... Словно гром удаляющейся грозы, раскаты которого затихают со временем, она притупилась и растворилась в пустоте полного онемения. В любом другом случае, я был бы несказанно рад этому, но не сейчас. Сейчас она была последней ниточкой связывающей мое изъеденное болезнью тело с миром. Нынче же я окончательно стал его пленником. Ни уйти, ни позвать на помощь, ни даже сказать, что я все еще здесь, я не мог. Глаза оставались открытыми, глаза были нужны врачам, по ним они могли уловить изменения в моем состоянии. Их смачивали каким-то жгучим раствором, но с тех пор, как ушла боль, это перестало быть проблемой. Лишь взор на какое-то время застилала размытая пелена. Уж лучше бы мне их закрыли. Но, они врачи, им виднее, они все делают по протоколу... Хотел бы я посмотреть, как они заговорили бы, окажись они в моей шкуре. Хотел бы, чтобы поняли, каково это, видеть любимого человека, который каждый раз приходит в палату пообщаться с тобой, надеясь увидеть хоть отголоски жизни в онемевшем теле, но обреченного каждый раз тонуть в отчаянии и горьких удушливых слезах.
Сегодня она пришла пораньше. Глаза заплаканные, но на лице натянута улыбка. Она у меня сильная, старается не унывать. Как будто знает, что я могу ее увидеть. Села на стул, с презрением окинула взглядом огромную бандуру за койкой, что качала воздух в мои легкие. Заперт в собственном теле... Как же мне хотелось смахнуть слезинку, пробиравшуюся по ее усталому лицу. Но нет, не могу, вынужден лежать бревном в метре от своей любимой и смотреть на ее страдания. Честно, в такие моменты мне за себя совсем не страшно. Нет, мой разум застилает гнев, острое ощущение вопиющей несправедливости. Скажите мне, разве ж человек должен угасать вот так? Как будто со стороны смотреть на последние дни своей жизни. И ведь самое главное, что даже позлиться, как следует, не могу. Сердце бы кольнуло, да боль ушла...
Провела рукой по моим волосам. Ну, наверное, провела, судя по движению руки. Потом поцеловала в лоб. Обоняния нет, а так хотелось бы утонуть в аромате ее духов! Что ж за проклятущая судьба такая. Теперь села напротив, книгу достала - Достоевский, «Игрок». Люблю это произведение, слушаю с наслаждением, благо слух остался. Раньше она перед тем, как усесться в кресло поправляла мне одеяло, теперь оно не сбивается, не от чего. Не тело, а клетка сущая. Сидела почти до вечера, не сдавалась, родная моя. В душе я улыбался, а на глаза, не будь они стеклянными, навернулись бы слезы умиления, но нет, я лежу долбанной статуей, и никак не могу прокричать ей «Я здесь! Я тебя слышу!». Уснула, на часах половина седьмого.
Какими же мелочными кажутся обыденные проблемы, которые выматывают нас изо дня в день отсюда, с больничной койки. Вот, например, еще месяц назад я сильно нервничал из-за того, что долго не мог поделить с соседом парковочное место. Спорили чуть ли не каждый день. И ведь ретиво, так, спорили! Чуть ли не до драк доходило. А сейчас вот лежу и думаю «А на черта?». Я много думал о своей жизни в последнее время. Много ошибок было, много растрачивал себя ни на что, транжирил драгоценное время на пустяковые вещи и безделье. А ведь вот оно, сокровище мое главное, сидит сейчас здесь, уставшая, измотанная. Ей бы отпустить меня, но нет, борется.
В коридоре послышались шаги, и мгновеньем позже в палату впорхнула фигура в белом. Мой лечащий врач. Человек, которому суждено убить меня, рано или поздно. Нет, надежда выкарабкаться у меня, конечно, есть, по крайней мере, он так говорил еще пару дней назад, но давайте смотреть правде в глаза. И вот, я смиренно лежу в одном помещении с человеком, который убьет меня. Всего-то и нужно, выдернуть вилку из розетки... Врач подсел к ней и осторожно потряс за плечо. Она открыла глаза. Отсюда я мог увидеть искру надежды, навеянную сном, что улетучилась, стоило ей оглядеться и проснуться окончательно.
- Вы приняли решение? – Голос у врача сочувствующий, глубокий. Да уж, работка, не позавидуешь.
- Пока нет, - качает головой, смотрит не меня, грустно улыбается одними лишь покрасневшими глазами.
- Я не хочу давить на вас, но шансов на выздоровление почти нет. В лучшем случае, даже если он придет в себя, он уйдет в агонии. Но, быть может, успеет попрощаться.
Придет в себя? ПРИДЕТ В СЕБЯ!? Да я никак выйти из себя не могу! Я все слышу! Заметьте же меня! Ах, как хочется встать, сорвать с себя все эти липучки и провода и сжать ее в объятиях!
- Давайте подождем еще неделю, - тихо говорит она и бросает на меня полный надежды взгляд, - хотя бы неделю.
Врач молча кивает, что-то записывает в своем блокноте и тоже смотрит на меня. В его глазах читается сочувствие, но оно размазано, спрятано за усталостью и тяжестью бремени. Он смотрит чуть свысока, как будто презирает меня. Но нет, смотрит не на меня, а куда выше. Будто смерть повисла надо мной, протянула ко мне свои бледные руки, и лишь он стоит между ней и мною... Рыцарь, последний оплот перед забытьем.
- Вам нужно будет подписать кое-какие бумаги, - голос врача вернул меня к действительности. – Соглашение на эвтаназию в частности.
«Эвта... что?! Да какого ж хрена!» Все тело пронзила судорога, спина изогнулась и от головы до пят меня пронзила, вдруг, адская боль... Ах, да нет же, это же я просто мечтаю. Лежу все так же смирно, а сердце сковал ужас. Аж, тошнить начало. Как же я соскучился по боли!
Она вяло поднимает руку, ставит подписи там где, показывает врач. «Нет, нет, не надо! Ты ведь убиваешь меня!». Он что-то объясняет, рассказывает ей об условностях, но она не слушает, и я не слушаю. Смотрим друг на друга. Клянусь, такое ощущение что она, наконец, увидела меня! Вот сейчас ее глаза раскроются от удивления, сейчас она поймет, что я тут, порвет к чертям соглашение, и мы продолжим борьбу с новыми силами. Нет... Ничего. Взгляд ее тускнеет, она ставит последнюю подпись, и врач уходит. Осталась неделя....
Если бы вы слышали меня, если бы поняли как мне страшно, люди добрые. Да помогите же мне! Знаете, бывают такие сны, где надо убежать от чего-то. И вот ты бежишь, спотыкаешься, не можешь позвать на помощь. Какая-то сила будто тянет тебя вниз, ты бежишь чрезвычайно медленно по необъяснимым причинам. А теперь вообразите себе, что это происходит с вами взаправду. Вот, как я себя чувствовал последнюю неделю. Будто я сорвался в пропасть и лечу вниз, не имея возможности остановиться. Ходят врачи, медсестры, проверяют меня, я кричу им, но между нами стена, я вижу и слышу их, но они, нет. Обреченный на смерть, я знал, что она уже не крадется, а несется вслед за мной. Отмеченный мне срок приближался к концу, и вместе с ним угасала моя надежда. Отчаяние охватило мое нутро, и лишь, когда она приходила, я на краткий миг забывал о нем.
Но вот, я начал замечать, как надежда затухает и в ее глазах. С каждым днем лицо ее становилось все бледнее. Поначалу я отказывался видеть это, она, ведь была последней моей ниточкой. Но обманывать себя более не имело смысла. В последние дни на ее лице уже не было улыбки, лишь злоба. Она злилась на меня? Разум отказывался воспринимать это, но в последний день ответ пришел сам собой. Да, она злилась на меня. Ведь она знала, что собственной рукой убивала меня, беззащитного, неподвижного, беспомощного. Конечно, она злилась, она ведь чувствовала вину за принятое решение. Хорошая моя, да нет в этом никакой вины. Опять захотелось встать, и обнять ее покрепче.
В последнюю ночь не спал. Такого ужаса я не испытывал никогда в жизни. До этого мига я все надеялся на поправку, теперь же осознал, наконец, в прозрении конца, неотвратимость грядущего. Что делать? Помочь себе я не мог, мог лишь уйти с достойными мыслями. Целую ночь я настраивал себя на это, и мне удалось достичь состояния мрачной решимости, но когда вошла она и врач, все мои потуги оказались тщетными, и страх вернулся, с новыми силами сжав сердце. Они убьют меня... вот сейчас. Готовились недолго, надо было подписать еще одну бумагу, и попрощаться. Глаза у нее сухие, воспаленные, но сухие. Видимо, все слезы она выплакала ночью. На лице - отрешенность, неприятное зрелище. Не дай вам Бог испытать каково это, знать что самый близкий тебе человек, вот-вот станет повинен в твоей гибели, добровольно...Но вот, вслед за болью ушел страх... Я даже усмехнулся про себя. Кажется, мне, все-таки, удастся уйти достойно. Я с вызовом посмотрел на нее, затем на врача. Давайте! Сделайте это! Освободите меня, и я, наконец, покину эту клетку! Вот оно, в преддверии смерти, я вдруг почувствовал себя невероятно живым! Плевать на все, что я не успел, я уйду подобно ветру и стану свободен, как никогда прежде! Плевать на нее, плевать на соседа и его парковочное место, плевать на врачей, очень скоро я стану выше всего этого!
Врач нагнулся куда-то за спинку койки. К шнуру... Весь мой пыл куда-то улетучился. А что, если там не свобода, а тьма и забвение? Что если я вижу последние секунды света, перед тем как навсегда раствориться во мраке? Захотелось повернуться, схватить его за рукав и остановить. И, о чудо! Моя рука дрогнула, а затем, преисполненная невидимой силы, вцепилась в края кровати, и я рывком сел... Странно было снова взирать на мир с этого ракурса. В распахнутые окна лился солнечный свет, и радость охватила все мое тело. Я чувствовал дикий голод, казалось, слона бы съел, но Боже, как же я был счастлив! Всего-то и надо было – маленького усилия воли. Я откинул в сторону одеяло, оглядел свое исхудавшее тело и вскочил на ноги. Пошатнулся, сделал шаг, еще один, и, подбежав к ней, схватил ее в объятия, о которых так давно мечтал. Духи, о, она не забыла про них! Но странно, руки мои прошли сквозь тело, да и сама она в лице не изменилась. Страшная догадка озарила меня молниеносно. Обернувшись, я увидел, как врач поднялся на ноги. Экран позади койки горел черным... а на кровати лежало мое тело, стеклянным взором уставившись в потолок...