Глава 2.
-Яма, - говорю я, но с губ срывается лишь слабый шёпот.
Мы обнаружили эту яму ещё весной, когда убегал от Них. Она находилась в лесу, рядом валялись груды мусора, стояли заброшенные постройки. Что здесь было раньше? Чей-то дом? Больше походило на заброшенные склады или промзону. К этому месту вела асфальтовая дорога, вся разбитая и заросшая травой. Сюда никто не ездил очень много лет.
Яма была частично засыпана землёй и обломками бетона, сверху её закрывала железная решетка, толстые прутья который врезались в землю.
Яму я обнаружил случайно, когда бежал по промзоне: ботинок зацепился за решётку, и я полетел вперёд, больно ударившись носом о землю. Я вернулся назад и посмотрел, обо что же я споткнулся. Сел на корточки, потрогал железные прутья. В голове вертелись странные мысли.
Из кустов вынырнул Саня - ещё одна Их жертва. Где-то в глубине леса должны прятаться Вадим и Никита. Вместе мы составляем чудесную команду. Все жертвы Вани и его чудовищной компании объединились в клуб. Клуб ущербных и убогих.
И все вместе мы бежали от Них. За время, проведённое вместе, у нас образовалась довольно слаженная команда. Мы научились многому: как правильно убегать, как стать невидимкой, как слиться со стеной, как отключить мозг, пока тебе причиняют боль. Последний пункт - самый сложный. Каждый справлялся с этим по-своему. Отключаться от боли меня научил Вадя. Когда Ваня выбил ему передний зуб и спалил кожу на боку, он сказал, что ему было не больно, потому что он отключил свою голову.
-Как? - спросил я его. Когда Ваня причинял мне боль, я не мог думать ни о чём, кроме боли.
Слова режут острее ножа. Эту поговорку придумали ванильные людишки, которые никогда по-настоящему не сталкивались с болью. Они знают, что такое разбитое сердце, но даже не подозревают о том, что такое разбитый нос. А ведь разбитый нос куда хуже. Нет ничего хуже физический боли. Никакие моральные страдания не сравнятся с физическими. Такая боль пронзает твоё тело насквозь, ослепляя и оглушая. С твоим телом происходят изменения. Температура может подскочить до сорока градусов и тут же упасть до тридцати пяти. По всему телу выступает пот. Ты кричишь, но не слышишь себя, потому что оглох, и от боли ты вдруг разучился говорить. Когда тебе жгут кожу, ты извиваешься, как червяк. Железная рука боли сдавливает словно тисками твои лёгкие. Ты не можешь дышать. Все твои чувства вдруг обрываются, ты ощущаешь только жгучую боль. И слышишь смех. Их смех. Они питаются твоей болью, наслаждаются, поглощая её на тебя.
-Нужно считать, - ответил Вадим. - Про себя. Раз-два-три... Обычно всё заканчивается, когда я дохожу до восьми-десяти. Но один раз я дошёл до двухсот пятидесяти... Если тебе не подходит счёт, то можно просто думать о приятном.
-О приятном? - переспросил его.
-Да. О приятном. Я обычно думаю о белках. Белки - они, вроде, приятные.
Я хихикнул.
Вадиму всё время удавалось выжать из меня улыбку или смех, даже в тех случаях, когда это было невозможно. Например, в тот раз, когда он рассказывал мне о белках, мне было совершенно не до смеха. За день до этого Ваня пытался утопить меня под струёй обжигающе горячей воды, и ожоги на лице неприятно пульсировали. Мне нужно было настроить свой мозг так, чтобы не думать о боли, и я обратился за помощью к Вадиму.
Они "любят" Вадима больше всех. Может быть, потому что он самый младший из нас. Ему только тринадцать. А может быть, им не нравится его улыбка до ушей. Теперь его улыбка особенно красива - не хватает передного зуба. После того как Ваня ткнул его лицом в бетонную плиту, Вадим выплюнул кровавый сгусток вместе с зубом. А потом улыбался нам дырявой кровавой улыбкой. Он ничуть не огорчился, а, наоборот, был очень рад дырке. Он научился круто плеваться, и мастерски свистеть.
Я сидел на корточках и изучал решётку. Саня тоже опустился на корточки. Наши глаза встретились.
-Ты думаешь о том же, о чем и я? - тихо спросил я.
Его глаза округлились от ужаса. Я понял, что мы думаем об одном и том же.
Но Саня резко вскочил на ноги.
-Нет. Я ни о чем не думаю, - выкрикнул Саня резко вскочив. - Побежали отсюда, они могут появиться в любую секунду...
И мы побежали. Я свернул вправо, Саня - влево. Мы всегда разбегались в разные стороны. Так нас было труднее поймать.
Много раз после этого я возвращался к мыслям о Яме. Яма стала для нас чем-то нарицательным.
Как-то мы пришли к Яме снова. Она притягивала нас как магнит. Мы с Саней сидели у её края. Смотрели на железные решётки, на строительный мусор внутри.
-Она могла бы стать идеальной ловушкой, - тихо сказал я.
Саня не ответил.
-Мы могли бы обрести свободу. Мы могли бы научиться дышать полной грудью, и нам прекратили бы сниться кошмары. Губы и веки перестали бы подергиваться, руки - дрожать. Мы стали бы обычными людьми.
Саня лишь покачал головой, усмехнувшись.
-Красиво говоришь... Напиши стих.
Но я видел, что Яма притягивает его точно так же, как и меня.
Но... Эти слова оставались простыми словами, а Яма - обычной ямой. И мы стали жить своей обычной жизнью. Жизнь короткими перебежками. Жизнь на войне.
И сейчас чужой голос в голове напоминает мне о яме. Он говорит, что у нас есть выход. Что мы можем стать свободными.
Я смотрю, как из цилиндрика в трубку попадают последние миллилитры жидкости. Поворачиваю колесико.
Медсестра резким движением вытаскивает из меня иголку. Грустные воспоминания овладевают мной, поэтому я даже не замечаю её появления.
-Тебе нужно поспать, - говорит она.
-Когда снимут повязку? - спрашиваю я. Мне не терпится узнать, как теперь выглядит моё лицо.
-Через пару дней, - отвечает она.
Когда она уходит, закрываю глаза. Но сон не идёт. В голове возникают и исчезают воспоминания - о моей семье, о моём детстве. О Ване.
Все воспоминания необыкновенно яркие. Они вспыхивают друг за другом, загораются подобно лампочками на ёлочной гирлянде.