Минхо, ты суkа
После своих же угроз, ну, если так можно выразиться, у хёнджина полярно поменялся настрой. теперь он был уверен, что феликс на этой треклятой вечеринке окажется у него на коленях, и никак иначе. на этих же коленях эту маленькую сучку он и отшлепает, если понадобится.
терпение у хвана растяжимое, но не вечное. он безмерно добр до тех пор, пока на это отвечают взаимностью, а феликс вот только и нарывается на неприятности.
он, в отличие от своего милого котеночка, знает, что они сегодня встретятся дома у минхо, и собирается подобающе человеку, который сегодня за все отыграется. выкидывает из шкафа невероятно подчеркивающую фигуру черную рубашку и брюки к ней такого же оттенка, стягивает надоевшую серую толстовку — хватит этой обыденности, хватит скрывать свою богоподобность. он давно не появлялся нигде в таком соблазнительном виде, потому что не желал собирать взгляды, а феликс на него смотрел любого, пусть даже он был помятым, но хван слишком к этому привык. пора бы напомнить, с кем ли феликс имеет дело и, самое главное, кто здесь главный и за кем последнее слово. строптивым сегодня расскажут, как нужно себя вести. йеджи заходит в комнату как раз в момент, когда хван застегивает последние пуговицы ловкими пальчиками и поправляет воротник, оставляя открытой грудную клетку, но не слишком уж интимно — есть чего желать, и это что-то остается скрытым. теряет дар речи — брат сегодня, прямо скажем, похож на дьявола, в человеческом обличье посетившего мир людской. волосы он шибко укладывать не стал, слегка взъерошенными они добавляли огонька общей картине. йеджи прихуевше свистит, потому что таким хван-старший давно, уже месяц с чем-то не являлся миру, и упирается ладонями в свои тощие бока.
— ля какая.
— нравится? — с довольной улыбочкой спрашивает хван у сестры, стоит у зеркала, теперь уже принимаясь за пуговицы на рукавах. брюки идеально на нем сидят, подчеркивают талию, а рубашка — плечи. аристократично бледная кожа хвана становится белой на контрасте, а когда он добавляет серебряных колец на пальцы — видок горячеет на глазах, острит прям-таки.
— а как тебе мой сегодняшний наряд? — русая покрутилась перед братом, показывая, какое милое платье нацепила. это было платье карандаш без рукавов, просто сверху накинуто много цветастых украшений и серая искусственная шубка, прикрывающая все по ребра максимум. волосы собраны в два хвоста на смешных детских резиночках, розовые очки подчеркивают оторванность от мира и преданность инопланетянам. старший обводит фигуру девушки взглядом и сначала было возмущенно выдыхает такой откровенности — так даже его девушки бывшие с ним на свидания не гоняли.
— не коротковато? — спрашивает хёнджин, выглядя на минуточку даже как будто строго, но вдруг смягчается. им же уже не по десять лет, чтобы он гонял йеджи из-за коротких юбок, это всего лишь устоявшаяся привычка. — хотя, тебе идет. наши красивые ноги это, походу, семейное.
— красивые ноги, чтобы весь вечер сидеть, закинув их на чанбина. единственного натурала в компании. — раздосадованно тянет йеджи, поправляя очечки на переносице, уже вжилась в роль главной сучки на районе. — ты-то хоть с феликсом будешь, а я бедная одинокая душа, гляди, хоть с этим придурком поцелуюсь. говорит же, что я красивая, даже сердечко рядом ставит, значит искренне! хрен кому чанбин еще сердечко вот так поставит.
— а крис? — хенджину казалось, что вот кто натурал, так это второй из австралийского дуо. по крайней мере он, как бисексуал, мог определить ориентацию человека по общим признакам, а от бан чана какая-то глушь сплошная, нихрена не понять, значит может и гетеро.
— крис убил секс. — с каменным лицом заявляет девушка, разворачивается и идет на выход. — пойдем, бин уже во всю сигналит.
хёнджин заливисто смеется, потому что что-то в этом есть правдивое. как никак, сколько он пересекался с лидером местной группы, тот даже под алкоголем умудрялся говорить только разумные и около занудные вещи, и ни девушки, ни парни не входили в список этих вещей, а ведь такой же тупой подросток, как они все. бан славился как раз умением брать ответственность за себя и еще за десять человек, видимо потому никогда не расслаблялся и не показывал себя с другой стороны.
чанбин сегодня за рулем батиной бэхи, которую одолжил без его ведома, типичная ситуация. на улице потихоньку темнеет, закат по-особенному огненный, как и весь вид хёнджина, решившего даже не накидывать ничего поверх — все равно они будут в доме. тот наклоняется к открывшемуся плавно окошку, а затем и рту чанбина, сидящего в солнечных очках с брутально положенной на руль рукой. видя своего дружка, который недавно еще умирал, а сегодня уже бог, тот приснял очки и охуевше его оглядел.
— хван хёнджин. — одно имя, а сколько эмоций. — не перестаешь удивлять, брат. запрыгивай.
джин ему улыбается кратко и открывает дверцу, вальяжно усаживаясь на место рядом и хлопая ею с непривычки, а затем оборачиваясь на сестру, развалившуюся на задних сиденьях. та распутывала наушники, не намереваясь, похоже, с ними по дороге разговаривать.
— что, принцесса, блестками тут все не засыпешь? — вредничает хван, чем привлекает внимание не того человека.
— чего? э, йеджи! — со поворачивается к хван-младшей и, когда ему почти прилетает каблуком по носу, шокированно смотрит на девушку, глядящую на него как никогда стервозно и даже капризно. чанбин привык ее видеть во всем домашнем, часто даже в поношенных шмотках хёнджина, а сейчас сидит не пойми откуда такая красивая вылезла. минимум макияжа, лишь реснички подкрашены, и бровям густоты добавлено карандашиком. стоит чанбину начать слюни пускать, и та тут же его ноготком в щеку больно тыкает.
— поехали уже, на что это ты там надеешься?
— не получить пиздюлей от меня за любимую сестренку. — отзывается хван, расслабивший плечи и достающий привычно пачку marlboro gold, но йеджи только хмурится на его слова и говорит, как есть, впрочем, как ей и свойственно:
— ты быстрее сам себе пизды дашь, хёнджин. — когда на нее переводят ледяной взгляд, становится страшновато — он у хвана воистину нешуточно выглядит, но когда старший смешно выгибает бровь, ребята заходятся все втроем смехом психопатов, как они обычно и звучат. троица долбоебов, как ранее упоминалось.
хёнджин не очень доверяет чанбину вести машину, а уж тем более себя в ней, но сейчас ему легко и откровенно кайфово, пока ветерок нежно гладит скулы, в руке сигаретка, а сам он ожидает встречи кое с кем, кто его таким там точно не ожидает. минхо уже сообщил, что будет феликс к девяти и с кристофером, что дает свободнее вдохнуть — не с чонином — поэтому осталось только поэффектнее появиться, а с этим он справится точно. парень разваливается и затягивается посильнее, чтобы почувствовать себя крайне живым и ощутить, как горло печет, пока лучи уходящего солнца проходятся по лицу, подсвечивают его темные глаза и вновь пропадают, путаются в высотках.
у минхо большущий светлый дом с широкими окнами в частном секторе, с множеством комнат, двумя гаражами и бассейном, а всё потому что родители ярые сторонники роскошного образа жизни. в доме есть прислуги, но и они сегодня отсутствуют — их отстранил сам принц сие дома, минхо, щедрая душа, дал им давно обещанный родителями выходной. дворецкий, схватившись за выплату (на самом же деле карманные деньги ли-младшего), убежал счастливый, пообещав, что ничего не будет рассказано и все будет прибрано, как только его вызовут.
рыжий высовывается за порог и, видя трех всадников апокалипсиса, по-ебанутому улыбается — его прет от перспективы устроить погром с этими отпетыми уголовниками, как их определяет его маменька, святая женщина, ни разу алкоголь в рот не бравшая, по ее рассказам. зато в историях отца она часто фигурирует, как ярый любитель пригубить на любом мероприятии, расслабляется так. минхо кидается сначала обнимать йеджи, затем чанбина, а на хёнджине останавливается и, взяв за плечи, смотрит так многозначительно.
— ты невероятен, хван. — все, что он может ему сказать, потому что такого появления и ожидал. чтобы, сука, как христос сюда явился и выглядел, как умеет, отвально.
— как и обычно. — хёнджин хмыкает и протягивает парню руку для пожатия, тут же ощущая крепкую хватку хо на своей ладони. не привыкли они обниматься, только настоящая мужская дружба, лесоповал, одеколон и вонючие носки. — тоже отлично выглядишь, хо. ты бы застегнулся, а то джисон раньше времени уплывет. — намекает на расстегнутые верхние пуговицы атласной рубашки, но ли усмехается, как будто это не проблема совершенно.
— а с феликсом что будет, я тогда даже не знаю. — и разворачивается, проходя вальяжно в дом, ненатурально ровной походкой, потому что притворяется своей прислугой, приглашающим пройти в дом исключительно и непременно важных людей. — проходите, располагайтесь. есть и выпить, и поесть, и все на свете.
компания разбредается по дому, где все погружено в темноту, кроме огромного зала, который сделан с намеком на готический стиль, очень древнее и не азиатское, чего обычно в других корейских домах не увидишь. хван своим видом очень подходит под интерьер, под темные тона мебели, где только пол светлый и некоторые элементы декора. он свободно плюхается на кожаный диван, где планирует подождать свою пассию. йеджи, садясь рядом с чанбином, меняет цвет светодиодной ленты на красный, и вся комната становится похожей на обитель сатаны, и они все в нее отлично вписываются. под музыку, играющую на фоне, в комнату заходит беловолосый парниша, утопающий в своих же вещах, почти уронивший при виде хвана напиток, что успел уже себе где-то намутить. они переглянулись странно, а после хван, проводя его взглядом до места напротив него, наклонился к столешнице с изобилием бутылок с разными этикетками. увы, но все они в таком освещении одного цвета, как и сама жидкость, ну а хёнджину очень похуй, что пить. джисон зашел следом за чонином, уже прибухнувший и на веселе, и крикнул, намереваясь обратиться к минхо, сидящему подальше от остальных:
— когда там австралийцы будут? ой, ебать! — хан огромными глазами смотрит на хёнджина и выдает, — я уж думал, какой-то новый у нас чел в компании, ты сам на себя сегодня не похож! привет-привет, хван! — и уже кривой походочкой по залу пробирается до нужного человека.
— ты уже напился? — насмешливо спрашивает хёнджин, закручивая подобранную им бутылку дорогого коньяка, с которой только что от души плеснул себе в стакан.
— конечно он уже напился, не дождался даже малыша йени. — цедит минхо, покачивая недовольно головой, а сам зажигалкой щелкает и расслабляется в кресле у окна, отводя руку к ночной темени за окном. — джисон, что с него взять.
— я ликса уже хочу, когда он приедет? — ноет хан, и джин понимающе покачивает головой — он того же мнения, но хочет не только общения ради. чонину напротив хёнджина максимально некомфортно, каждый раз, когда они встречаются взглядами, у хвана он острее лезвий тысячи бритв. ян неловко тянется к бутылке с колой, чтобы разбавить свой напиток, нащупывает на ней случайно чужую руку и смотрит вновь прямо в угрожающий взгляд хенджина, не понимая, в чем дело. его убивать, что ли, собираются?
— что-то не так, чонин? или, может, нини? — так его зовет только феликс, и парню становится понятно, к чему эти гляделки. ян сглатывает, медленно убирая руку, к счастью, светловолосый его от этого не останавливает, а иначе он бы просто умер на месте. хёнджин больше него и крепче, вызвал бы на дуэль, и чонин бы сразу лег, че уж там сопротивляться, когда шансов нет.
тогда хван с невозмутимым видом вливает себе колы, разбавляет приторно сладкий напиток и заливает в себя в пару глотков, после чего повторяет сделанное ранее по пунктикам и пьет точно так же, так, что дежавю может хватить. он морщится слегка, все же мерзкий у подобного алкоголя вкус, но по-другому его не вынесет. он в какой-то момент приподнимает взгляд на ожидающего в явном напряжении чонина и говорит, хрипло после высокоградусного:
— я не отдаю то, что по праву мое.
— ты свое сможешь сегодня забрать, я на своего лучшего друга не претендую, — холодно отзывается чонин, но добавляет с таким дерзким взглядом, словно по ебалу очень хочет. — но губы у него сладкие, целовать и целовать, согласись?
хван смотрит с непрекрытой агрессией на дне зрачков, но быстро потухает и выдыхает. феликс не его парень, да и он не последний абьюзер, чтобы истерику по поводу поцелуев устраивать, но фраза по-больному, тут не поспоришь. что ж, сам нарвался, еще не хватало ему тут друзей феликса калечить.
— ты прав. — смиренно говорит хёнджин, чем крайне впечатляет чонина. он-то думал, феликс завел себе зверька, а он себе, оказывается, мужчину нашел в таких ебенях и такого печально известного. мужчина, правда, начинает пить раза в два больше, и ян решает перед ним эдаким образом извиниться.
— он ко мне сам никогда не лезет, это я все. — поясняет беловолосый, ловя стеклянный взгляд хвана на себе — слушает, просто занят попытками напиться до беспамятства.
— и тебе действительно не о чем переживать, ведь, когда мы целуемся, он думает только о тебе. в его головушке ни мысли обо мне, ноль. — чонин показывает ноль большим и указательным пальцами и смотрит в него сам. хёнджин же, отставляя стакан, начинает вертеть в руке зажигалку.
— да? — зачем-то убеждается хван, разглядывая огонек, который сам тушит раз за разом.
— не стану же я тебе врать. — легко отзывается чонин, словно их беседа приняла дружеский тон. — говорил с ним об этом, тем более. мне кажется, после моих слов он понял что-то, но упертый больно, чтобы к тебе первым подойти. забери его, ради бога, это пиздец какой-то, а хёнджин то, а хёнджин это. я столько историй о тебе наслушался, что уже подумал, ты и не человек вовсе.
хван улыбается сам себе от приятного чувства, разливающегося в душе, и кивает положительно — заберет, обязательно. напиться он так и не успевает, его увлекают разговорами собравшиеся в комнате ребята, пока ожидают последних двух гостей. без кристофера и феликса здесь ничего не начнется, играть ни во что не будут, пить активно не станут. время близится к девяти, и хёнджин расслабляется — сидит, потягивая коньяк со льдом, и сигарету курит. окна везде открыты, родителей минхо пару дней не будет, поэтому курят здесь все, и только чанбин вейпит, разнося приторный аромат, что смешивается с сизым дымом, стоящим в зале облаком. минхо и сам потягивает, но с джисоном на пару, и когда это он оказался на его коленях — никто не уловил. полупрозрачные шторки колышет, ветер развеивает то, в какую курилку они превратили больщушее помещение. запаху здесь въедаться не в чего — это без пяти минут замок, ни обоев, ни каких-то тканевых покрытий.
стукает девять часов, и хёнджин начинает поглядывать на время — уже должны быть здесь их иностранные приятели, но идет время, десять минут, пятнадцать, а начало вечеринки все откладывается. хан что-то плетет минхо на ушко, заставляя того то ежиться, то хихикать странно, и хёнджину по легкой пьяни хочется уже феликса под боком, чтобы точно так же к нему приставать. в голову лезут воспоминания, то, как ликс выстанывает его имя в исключительном блаженстве, и джин, закинув голову назад, затягивается так, что от сигареты не остается ничерта, после чего выдыхает дым через нос. он тушит в пепельнице бычок, куда позже попадает и окурок быстро докурившей йеджи, и чонина, который курит только в таких местах, и, наконец, разделенный на двоих окурок минсонов.
наконец раздается протяжный звонок в дверь, и хёнджин переглядывается с минхо, который ему криво подмигивает, заставляя хихикнуть. музыку делают потише, пока чонин уходит открыть дверь и запустить наконец гостей, топчащихся в ожидании. слышатся бурные разговоры, перебиваемые для хёнджина болтовней рядом сидящих друзей. бан чан и феликс о чем-то смеются по пути, ничего нового, диалоги этих двоих так просто не разобрать. как только английская речь становится отчетливее слышна, приближается, губы хёнджина сами расползаются в победной ухмылочке, блядской такой.
феликс оказывается на вечеринке только в девять сорок, потому что везде умудряется опоздать. пока он прибрался, пока убедил маму, что не торчит ночами в подворотне, пока закончил со сборами и перекусил — слишком много времени прошло. зато заявляется дьяволенок невероятно красивым, с уложенной прядка к прядке прической и подкрашенными глазками, что делает их еще выразительнее, а взгляд самодельным кинжалом. на ликсе ничего необычного — оранжевая тай дай футболка на два размера больше него самого из какой-то плотной ткани, поверх серая джинсовка, обычные брюки свободного кроя и цветастые кеды. выделяется лишь чокер на шее, прямо под кадыком.
кристофер останавливается взглядом на каждом, но на хване зависает особенно. феликс невольно перестает улыбаться, стоит ему посмотреть туда же, потому что у него появляется сто и один вопрос, на ответы за которым он обращается к хозяину дома. минхо же смотрит на него с хитрым прищуром, и тогда феликс ему одними губами шепчет «минхо, ты сука», а сам в панике переводит взгляд на хёнджина.
хван сверлит взглядом пришедшего, закинув ногу на колено. он поводит стаканом, грозясь выплеснуть янтарную жидкость в коньячке. в алом свете смотрит непрекрыто хищно, так, что руки подрагивать начинают. отпивает немного, взгляд не сводя, и нечитаемо улыбается. он всегда выполняет свои обещания и не разбрасывается словами, это феликсу пора бы запомнить.
у ли по рукам мурашки, а взгляд так просто уже не отвести — какой же этот черт нереальный. от вида на его бедра ему хочется облизнуться, чего он себе не позволяет, а уж этот вид на грудную клетку — как выстрел. эти властные руки ему внезапно нужны везде, где можно и нельзя, а губы на своих, и никак иначе. подобные мысли юноша совершенно не контролирует, быстро перестает вообще хоть о чем-то помимо задумываться, но садится к чонину, чтобы поближе, и тихо с ним здоровается, боясь, что сейчас вместо «привет» скажет «о боже, ебаный хван». ян ему кивает — виделись. ликс смотрит с явной просьбой спасти его и увести отсюда нахрен, но чонин лишь загадочно лыбится и предлагает ему выпить жестом руки. еще один предатель.
— ликси, ты чего напрягся так? — наивный бан как обычно, для него-то ничего не случилось, да ему и похуй абсолютно, если честно. подхватывает себе чанбинов вейп со стола, а он и не против — занят детальным рассматриванием йеджи. ли пытается отшутиться, что-то спиздануть в ответ, но в горле застревают знакомые слова, пока хёнджин, прожигающий его взглядом, не говорит:
— да, детка, выпей. всё нормально.
еще немного, и феликсу захочется этому мудаку отсосать. он не может хёнджина ненавидеть за его поведение, от него хочется плыть и в лужицу превратиться. страшна мысль, что он сделает то, что обещал — отправит на самый пиздатый курорт на этом свете, только феликс никогда больше ходить прямо не сможет после такого. это хван, его не смутит ни присутствие здесь всех их друзей, ни очевидный отказ феликса. если, конечно, он будет на него способен. уж тут его непокорность выше желания не встанет.
кто бы что не говорил, а помириться феликс не против — не может больше играть в эту хуйню между ними, и грубить своенравно хёнджину не хочется, особенно после случая в медпункте. перед ним зато внезапно очень стыдно и надо бы что-то сказать разумное, но он не может. хван это замечает и размеренно, пока все отвлекаются, ищет взглядом по столу и протягивает ему чистый стакан. свет в комнате становится синим, но хёнджин напротив менее дьявольским с этой переменой не кажется. ли поджимает губы, но принимает поданое и кивает в знак благодарности.
— ты припозднился, а я ведь скучал. — говорит хван, слышно словно только ликсу, и тот заостряет на нем внимание. воздух из легких выбивает словом скучал. он взгляд тут же отводит и наливает себе выпить, после чего отпивает глоток, стараясь держать серьезное выражение лица.
— ночевать ты со мной сегодня не будешь, не дождешься. — и носик вздергивает.
— я такого не говорил, ты сам додумал. — хван хитренько улыбается тому, что ли не встает и не уходит, а принимает участие в диалоге, еще и старается его отшить. забавный, а ведь зашел с видом зайчика перед волком и первое время не мог даже с мыслями собраться.
— отстань, хван. — сдает позиции парень, отмахиваясь от джина, в этом споре он все равно не победит. — я не хочу сейчас вот этого всего.
— а чего хочешь? — светловолосый уже откровенно лыбится, как дурак, потому что они наконец говорят, ладно, еще не так уж нежно, но все же говорят.
— вот блять догадаешься, чего я хочу, тогда и поговорим. — ликс фыркает и откидывается на спинку дивана, отвлекаясь от назойливого кавалера, и не намеревается больше уделять ему внимания, как он свято верит.