Они остались
Прошёл день. Потом ещё один. А потом — неделя.
И они всё ещё были там.
Феликс теперь знал, где в доме спрятаны все одеяла, а Хенджин научился открывать дверцу холодильника, чтобы «случайно» достать сыр. Старушка — которую они уже по привычке звали просто Халмонни — называла их своими "душевными витаминами", варила сладкий чай с корицей и смотрела старые дорамы, куда втянула и Феликса (в тайне он уже шипперил главного героя с его антагонистом).
Ошейники больше не казались тюрьмой. Они стали чем-то вроде... ярлычков: я чей-то, я не один.
Феликс с гордостью таскал свой красный бантик, и Хенджин иногда даже забывал снимать свой шипастый — хотя поначалу говорил, что это "не в его стиле".
Улицу они не забыли. Иногда выбирались вечером на прогулку. Но больше не голодали, не прятались от людей, не дрожали под скамейкой. Они гуляли. Просто гуляли. Рядом. С полным животом и тихой уверенностью в сердце: у них теперь есть куда вернуться.
⸻
Однажды, в саду, под пледом, на старом деревянном шезлонге, они лежали, прижавшись друг к другу.
— Помнишь, как ты на меня шипел? — лениво спросил Феликс, его уши дёрнулись от лёгкого ветерка.
— Я не шипел. Я предупреждал. У меня был... угрожающий тон.
— Ага. А потом дал мне половину лепёшки и хвост в обнимку.
— Ты был мёрзлый и жалобно мяукал! У меня просто... мягкое сердце.
— Признайся, ты влюбился в меня, когда я поймал ту грушу.
Хенджин усмехнулся и ткнулся носом в его шею.
— Я влюбился, когда ты назвал мою задницу подушкой и уснул на ней.
Феликс хихикнул, прижимаясь ближе.
⸻
Халмонни вышла в сад с чашками молока и финиковым печеньем. Улыбнулась, глядя на двух своих пушистых постояльцев.
— Ну что ж, мои любимые коты, — сказала она, ставя поднос на стол. — Вы остались. А я — нашла своих.
Феликс поднял голову, сонно моргнул и мяукнул, почти как в благодарность.
Хенджин протянул лапу к печенью и кивнул.
— Мы дома.
И, пожалуй, впервые в жизни, это слово не пугало.