17
Спустя два месяца.
Эти два месяца прошли так быстро, что я почти не заметила, как март превратился в май. Макс снова был в разъездах — новый сезон, гонки, интервью, перелёты. Мы привыкли к этому ритму: он — трассы и шум моторов, я — чертежи, книги и кофе по ночам.
Но именно сейчас всё изменилось.
Мой проект — тот самый, над которым я работала почти без сна, — заметили. Сначала это была просто новость от куратора:
"К тебе хотят приехать архитекторы из Парижа, они посмотрели твои концепты."
Я не поверила. А потом — звонок, официальный, с приглашением представить идею «офиса будущего» перед комиссией.
Утро защиты я помню до мельчайших деталей.
Белая рубашка, строгие брюки, волосы собраны, ладони влажные. А внутри — гул, как перед стартом гонки. На кафедре сидели трое:
Жан-Пьер Рош, Люсьен Фере и мадам Делькур — имена, которые я видела на обложках журналов.
Я рассказывала им про пространство, где линии света соединяются с природой, где человек чувствует себя не запертым, а вдохновлённым. С каждым словом становилось спокойнее, будто я наконец-то говорю на своём языке.
Когда закончила, настала тишина. Мадам Делькур сняла очки, посмотрела на меня поверх рамки и сказала:
"Мадемуазель Лурье, у вас редкий взгляд на баланс между архитектурой и человеком. Мы хотим предложить вам представить этот проект на международной презентации."
Я замерла.
— Простите... что? — спросила я тихо.
"Мы хотим построить его. Ваш проект."
В тот момент я даже не смогла вымолвить слова. Только кивнула, чувствуя, как горло сжимается.
Макс в тот день был в Баку, на Гран-при.
Я написала ему короткое сообщение:
«Кажется, меня заметили. Расскажу, когда вернёшься.»
Ответ пришёл почти сразу:
«Я знал. Ты создана для этого. Поздравляю, малышка.»
Я улыбнулась, глядя на экран, и впервые за долгое время почувствовала гордость — не за кого-то, а за себя.
Дни после этого были сумасшедшими.
Интервью, согласования, первые контракты, письма, и... деньги. Я даже не успевала всё осознать. Но вместе с восторгом пришло странное ощущение — будто тело не поспевает за головой. Постоянная усталость. Сонливость. Голова кружится даже от запаха кофе, который раньше я обожала.
Я списывала всё на стресс.
Ночами сидела над планшетом, проверяя расчёты, и вдруг ловила себя на мысли, что не могу сосредоточиться.
Однажды, когда я допоздна вернулась из университета, Риччи тёрся о ноги, а я просто опустилась на пол и прошептала:
— Кажется, я превращаюсь в зомби.
Кот только мяукнул в ответ — с тем самым видом, будто он действительно что-то знает.
~
Я стояла у окна, держа чашку с остывшим чаем.
Вечер был тёплый, редкие огни отражались в море, и всё вокруг казалось таким спокойным, будто время наконец замедлилось.
Дверь щёлкнула — тихо, почти привычно.
— Я дома, — раздался его голос.
Я обернулась.
Макс стоял в коридоре, с дорожной сумкой в руке, немного усталый, но всё такой же — уверенный, спокойный, мой. Риччи первым подбежал к нему, закрутившись вокруг ног, и Макс, не успев даже снять куртку, наклонился, чтобы его погладить.
— Соскучился, да? — сказал он коту, и только потом посмотрел на меня.
Я улыбнулась, поставила чашку на подоконник.
— Добро пожаловать домой.
Он подошёл ближе, обнял меня, чуть сильнее, чем обычно, будто хотел убедиться, что всё по-прежнему.
— Ты выглядишь усталой, — сказал он, но без подозрения, просто с мягкой заботой.
— Много работы, — ответила я спокойно. — И, наверное, слишком мало сна.
— Опять твои проекты?
— Опять, — кивнула я. — Но в этот раз всё не зря. Меня выбрали.
Он посмотрел на меня внимательнее.
— Серьёзно?
— Представляешь? Мой проект хотят реализовать. Я до сих пор не могу поверить.
Макс чуть приподнял уголок губ, будто даже гордился.
— Я же говорил. Рано или поздно кто-то это поймёт.
Он прошёл на кухню, налил себе воды, а я села за стол, чувствуя, как внутри снова нарастает усталость. Не резкая, а тихая, вязкая — та, от которой хочется просто лечь и закрыть глаза.
Но я улыбалась, не показывая, что чувствую.
— Расскажешь всё вечером? — спросил он, оборачиваясь.
— Конечно. Только дай мне пару минут... я немного...
— Уставшая? — спросил он мягко.
— Немного, — ответила я, хотя на самом деле едва держалась на ногах.
Он ничего не заметил. Просто подошёл, поцеловал в висок и прошептал:
— Отдыхай. Сегодня без чертежей, ладно?
Я кивнула, и в этот момент впервые ощутила, как внутри что-то дрогнуло — не тревога, но странная, новая тяжесть.
Вечером всё было как всегда — спокойно, по-домашнему.
Телевизор тихо шептал где-то на фоне, в комнате горел тёплый свет, а я лежала, устроившись головой у него на груди.
Его рука обнимала меня за плечи, пальцы рассеянно перебирали мои волосы, и от этого казалось, будто весь день растворился.
Я рассказывала ему всё — про проект, про архитекторов, про тот момент, когда они сказали, что хотят воплотить мою идею.
Макс слушал внимательно, иногда кивал, задавал короткие вопросы, и я чувствовала, что он действительно рад. Не просто вежливо, а по-настоящему.
— Ты знаешь, — сказала я, улыбаясь, — мне кажется, я впервые в жизни горжусь собой. Не потому что кто-то заметил, а потому что я не сдалась.
Он тихо усмехнулся, положил ладонь на мою руку.
— И правильно. Я всегда знал, что у тебя всё получится.
Я повернула голову, посмотрела на него — тёплый свет падал на его лицо, и от этого оно казалось мягче, чем обычно.
Всё было так спокойно, что я чуть не уснула, когда он вдруг спросил:
— Ты точно в порядке?
— Да, — ответила я, не открывая глаз. — Просто устаю быстро в последнее время.
Он не стал дальше расспрашивать, только кивнул.
— Пора уже отдыхать, а не работать ночами.
Я усмехнулась.
— Если бы ты знал, сколько всего надо доделать...
Макс что-то тихо пробормотал, накрыл меня пледом, и на пару секунд в комнате воцарилась тишина. А потом его ладонь будто невзначай скользнула ниже — по линии ребер, чуть дальше, пока не остановилась на животе.
Он не давил, не сжимал — просто положил руку, как будто это было совершенно естественно. Но внутри у меня всё на мгновение замерло.
Этот жест был слишком мягким, почти несознательным, но в нём было что-то странное — как будто интуиция. Я открыла глаза, хотела спросить, зачем он так сделал, но увидела, что он просто смотрит на экран, спокойно, будто ничего особенного.
— Всё хорошо? — спросил он, не убирая руки.
— Да, — сказала я, чуть тише обычного. — Всё хорошо.
Утро началось не с солнца, не с привычного запаха кофе и даже не с шагов Макса.
А с того, что я резко открыла глаза, чувствуя, как мир вокруг будто качнулся.
Тошнота накатила внезапно — будто изнутри всё перевернулось. Я села, схватившись за край кровати, закрыла глаза, пытаясь просто дышать. Голова тяжёлая, во рту металлический привкус, и даже лёгкий запах духов на подушке раздражал до боли.
— Отлично... — пробормотала я, тихо, почти без сил.
В комнате было прохладно, но мне казалось, что я горю. Риччи, как будто чувствуя, что со мной что-то не так, прыгнул на кровать и свернулся рядом, глядя снизу вверх своими глазами — один голубой, другой зелёный.
— Не смотри так, — прошептала я, глажу его по спине. — Со мной всё нормально. Наверное.
Я осторожно встала, босиком прошла на кухню. Каждый шаг отзывался гулом в голове, а желудок будто напоминал, что лучше бы я туда не шла. Свет из окна казался слишком ярким, запах кофе — слишком сильным.
Я открыла холодильник, машинально достала воду, сделала глоток — и тут же отставила.
Холодная волна пробежала по спине.
— Господи... — выдохнула я, опершись ладонью о стол.
Макс всё ещё спал. Я слышала его спокойное дыхание из спальни — ровное, уверенное, как у человека, уставшего от трасс и перелётов.
Мне почему-то не хотелось его будить.
Я стояла в полутени кухни, смотрела на чашку, которую не могла даже дотронуться, и впервые за долгое время почувствовала не просто усталость, а странное ощущение внутри — будто моё тело что-то знает, а я — ещё нет.
Прошло буквально пару секунд — и только тогда услышала слабый звук в спальне.
— Мишель? — голос ещё хриплый от сна.
Ответа не последовало.
Я стояла у стола, в руках кружка, и старалась выглядеть нормально, хотя от собственного отражения в окне хотелось отвернуться. Бледная кожа, тени под глазами, глаза потускнели.
— Эй, — сказал он тихо, подходя ближе. — Что с тобой?
— Всё хорошо, — ответила я, чуть натянуто улыбнувшись. — Просто не выспалась.
Он нахмурился.
— Не выспалась? Ты еле стоишь на ногах.
— Макс, правда, всё нормально, — попыталась я отмахнуться, но рука дрогнула, и кружка чуть не выпала.
Он мгновенно оказался рядом, перехватил её, поставил на стол и, не говоря ни слова, положил ладонь мне на лоб.
Тёплая, уверенная, как всегда.
— Ты горячая, — сказал он коротко. — Сколько это продолжается?
— Что?
— Усталость. Эти круги под глазами.
— Пару дней, — соврала я.
Он вздохнул, не убирая руки.
— Ты не умеешь врать.
Я отвела взгляд, опёрлась о стол.
— Просто много работы. И стресс. И... я не хотела тебя волновать.
— Поздно, — ответил он спокойно.
Он замолчал на секунду, потом добавил уже мягче:
— Ты слишком упрямая. Всегда доводишь себя до предела.
Я хотела что-то ответить, но голос дрогнул.
Он взял меня за плечи, слегка развернул к себе.
— Сядь, — сказал спокойно, но так, что спорить не хотелось.
Я послушалась. Он налил воды, поставил передо мной и сел рядом. Пара секунд мы просто молчали.
— Если через пару часов не станет лучше, — сказал он тихо, — я отвезу тебя к врачу.
— Макс...
— Без "но". — Он посмотрел на меня с той спокойной решимостью, которой не перебить. — Не собираюсь смотреть, как ты падаешь на глазах и делать вид, что всё нормально.
Я послушалась. Наверное, впервые за долгое время. Макс настоял, чтобы я легла, и сам закрыл шторы, принес воды, оставил рядом телефон и сказал коротко:
— Просто спи.
Он не ушёл далеко — я слышала, как он что-то набирает на ноутбуке, говорил по телефону, решал свои дела, но время от времени тихо заходил проверить, дышу ли я спокойно.
Я уснула быстро, но проснулась уже ближе к обеду — и стало только хуже. Голова кружилась, во рту сухо, в животе тянуло, и каждая попытка встать заканчивалась тем, что я хваталась за стену.
Макс вошёл почти сразу, как будто почувствовал. Он остановился в дверях, нахмурился.
— Всё ещё плохо?
Я кивнула.
— Даже хуже.
Он подошёл ближе, присел на край кровати, посмотрел внимательно, не отводя взгляда.
— Всё. Мы едем.
— Макс, подожди...
— Нет. — В голосе не было раздражения, только железная уверенность. — Я не собираюсь гадать, что с тобой.
Он помог мне встать, поддержал за талию, и в его движениях не было паники — только спокойная решимость, от которой становилось чуть легче.
Дорога до больницы прошла молча. Снаружи всё казалось слишком ярким — солнце, люди, шум улиц. Я сидела, обхватив ладонями колени, и смотрела в окно, чувствуя, как внутри странно пусто.
Макс время от времени бросал на меня короткие взгляды, сжимая руль чуть сильнее, чем обычно.
— Всё будет хорошо, — сказал он тихо, больше для того, чтобы я это услышала, чем поверила.
В приёмном отделении пахло антисептиком и кофе из автомата. Макс заполнил бумаги, пока я сидела на стуле, завернувшись в его толстовку. Он говорил спокойно, но в каждом движении чувствовалась тревога. Когда подошла медсестра и назвала моё имя, он встал почти одновременно со мной.
— Я с ней, — сказал он без колебаний.
Медсестра посмотрела на него, потом на меня и просто кивнула.
Осмотр занял не больше двадцати минут, но время тянулось медленно. Макс сидел рядом, молчал, пока врач задавал вопросы, проверял давление, результаты анализов. Я чувствовала, как он сжимает мою руку, будто неосознанно.
Врач что-то записывал, потом посмотрел на нас — спокойно, почти мягко.
— Всё в порядке, — сказал он. — Но я думаю, вам стоит пройти ещё одно обследование. Просто на всякий случай.
Макс нахмурился.
— Какое именно?
— Анализ крови и УЗИ, — ответил врач. — Думаю, сегодня вы получите ответы.
Я кивнула, чувствуя, как сердце замерло на долю секунды. Макс ничего не сказал, только посмотрел на меня — и впервые за весь день в его глазах появилось не просто.
В кабинете было тихо, только звук аппарата — короткие щелчки, ровное гудение, и дыхание врача, сосредоточенного и спокойного.
Белые стены, бледный свет, шорох бумаги — всё это казалось каким-то нереальным, как будто происходило не со мной.
Я лежала на кушетке, подняв рубашку, холодный гель на коже заставил вздрогнуть.
Макс сидел рядом, немного позади, и я чувствовала, как он напряжён, хотя внешне оставался спокоен. Рука врача уверенно двигалась по датчику, глаза скользили по экрану, что-то отмечая в карточке.
Он молчал дольше, чем я ожидала.
И в какой-то момент я уже не выдержала.
— Всё нормально? — спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Врач поднял взгляд, улыбнулся мягко, почти по-отечески.
— Поздравляю, мадемуазель Лурье. Сердце бьётся стабильно. Вы беременны.
Воздух будто остановился. Я замерла, глядя на экран, где что-то мерцало, еле различимое, крошечное, но живое. Макс молчал. Полсекунды, две — и только потом его ладонь легла на моё плечо.
— Беременна... — повторила я едва слышно, не веря.
— Всё в порядке, — тихо добавил врач. — Но...
Он замолчал, вернулся к монитору, нахмурился. Макс сразу напрягся, его голос стал коротким, сдержанным:
— Что «но»?
Врач убрал датчик, протянул мне салфетку.
— Не волнуйтесь. Это не связано с беременностью напрямую. У вас признаки вирусной инфекции — ослабленный иммунитет, повышенный уровень воспалительных маркеров в анализе крови. Возможно, обычное переутомление, но вам нужно будет лечение и полный покой.
Я кивнула, всё ещё не в силах осознать.
Беременна. Слово звенело в голове, гулко, как будто издалека.
Макс сидел неподвижно, глядя в одну точку. Потом встал, подошёл ближе, посмотрел на врача:
— То есть с ней... и с ребёнком всё будет хорошо?
— Если соблюдать рекомендации, да. Но ей нужно отдыхать, есть вовремя и... — врач посмотрел на меня строго, — перестать работать ночами.
Макс едва заметно кивнул, но взгляд его стал жёстче. Я знала этот взгляд — не злость, а беспомощность, замаскированная под контроль.
— Спасибо, доктор, — сказал он коротко.
Когда мы вышли из кабинета, я чувствовала, что ноги будто ватные. В коридоре пахло антисептиком и кофе. Макс шёл рядом молча, пока мы не остановились у окна. Я сжала его руку, всё ещё не зная, что сказать.
— Макс... — начала я тихо.
Он посмотрел на меня — и в глазах уже не было ни тревоги, ни шока. Только странное, глубокое спокойствие. Он коснулся моей щеки и сказал коротко:
— Мы справимся. Всё остальное не важно.
Я кивнула, не удержав слёз.
Когда мы вернулись домой, солнце уже садилось.
Огни Монако за окном переливались мягко, будто ничего в мире не изменилось.
Только внутри — всё было по-другому.
Я сидела на диване, в руках — тот самый лист с заключением врача. Строчки с медицинскими терминами расплывались перед глазами. Макс стоял у окна, молча, с телефоном в руке, но я видела, что он даже не читает сообщения — просто смотрит в стекло.
— Ты ничего не ешь, — сказал он наконец.
Голос низкий, спокойный, но в нём было что-то, от чего у меня сжалось сердце.
— Не хочу, — тихо ответила я.
Он повернулся, сел рядом. Ни одного лишнего движения. Просто взял лист из моих рук, положил на стол и накрыл мою ладонь своей.
— Значит, не хочешь — не надо. — Он сделал паузу, всматриваясь в меня. — Главное, чтобы ты сейчас не закрывалась.
Я попыталась улыбнуться.
— Я просто... не знаю, что чувствую. Радость, страх, растерянность — всё сразу.
— Нормально, — сказал он тихо. — Ты не обязана знать.
Он посмотрел на мою руку в своей, потом на живот — коротко, но с таким выражением, что у меня к горлу подкатило что-то горячее.
— Доктор сказал, что нужно больше отдыха, — напомнил он. — Значит, ты отдыхаешь. Всё остальное я возьму на себя.
— Макс, не начинай...
— Нет, — перебил он мягко. — Это не приказ. Это факт.
Я выдохнула, откинулась на спинку дивана.
Молчали долго. Потом он протянул руку, убрал прядь волос с моего лица.
— Страшно? — спросил он.
— Очень, — призналась я честно. — Но ещё сильнее — странно спокойно.
Он кивнул, чуть улыбнулся, и в его взгляде впервые за день мелькнул тот самый свет — не гоночный азарт, не упрямство, а что-то человеческое, тёплое.
— Значит, всё правильно, — сказал он. — Когда ты чувствуешь и то и другое — значит, всё идёт, как должно.
Он притянул меня ближе, я уткнулась носом ему в плечо. Долго сидели молча. За окном море шумело ровно, будто подтверждая его слова.
Риччи тихо прыгнул на подоконник и, зевнув, устроился рядом. А я, слушая, как у Макса бьётся сердце под ладонью.
Ночь была тихая.
Окно чуть приоткрыто, с улицы доносился приглушённый шум моря и редкие звуки машин где-то вдалеке. Комната погружена в мягкий полумрак, только луна скользила по простыне серебряным светом.
Я лежала, уткнувшись в подушку, не в силах уснуть. Слова врача, холодная комната, то, как Макс смотрел на экран — всё крутилось в голове, будто повторялась запись, которую невозможно выключить. Каждый вздох казался слишком громким.
Макс лежал рядом, молчал, но я чувствовала, что он не спит. Он всегда умел ощущать, когда я тревожусь — как будто чувствовал это на расстоянии дыхания.
Через мгновение он повернулся ко мне, и его голос прозвучал тихо, почти шёпотом:
— Эй... хватит думать.
Я повернулась к нему лицом, не говоря ни слова. Он посмотрел прямо в глаза — спокойно, уверенно, с тем самым выражением, которое всегда заставляло меня верить даже тогда, когда я сама себе не верила.
— Всё будет хорошо, — сказал он мягко. — Слышишь?
Я сжала пальцы на простыне.
— А если нет?
Он чуть улыбнулся, провёл пальцем по моему виску, убирая выбившуюся прядь.
— Тогда я сделаю так, чтобы было.
Потому что ты — самое важное, что у меня есть.
Я молчала, а он придвинулся ближе, обнял, и в этот момент я почувствовала, как его рука осторожно легла мне на живот. Без слов. Без объяснений. Просто — будто он знал, где теперь бьётся что-то ещё.
— Я тебя очень люблю, — прошептал он, почти касаясь губами моей щеки. — Больше, чем могу объяснить.
И в этих словах не было громких обещаний, не было героизма — только тишина, уверенность и то спокойное тепло, от которого больше не страшно.
Я закрыла глаза, чувствуя, как дыхание становится ровнее. А его ладонь всё ещё лежала на моём животе — тёплая, надёжная, будто защита от всего мира.
И впервые за этот день я смогла выдохнуть по-настоящему.