13
Вечером, уже в отеле, я сидела на кровати с телефоном в руках. Макс принимал душ, а я решила просто пролистать новости. Но едва открыла ленту, как глаза расширились.
Фото. Видео. Скриншоты с трансляции.
Комментарии, подписи, фан-страницы — всё заполонили кадры из паддока, боксов и, конечно, тот момент, когда камера показала меня.
"Who's the mysterious blonde in Red Bull garage?"
"Michelle-Anna Lurye — Max Verstappen's partner. First public appearance?"
"They look like the definition of calm and power."
"Finally, he looks genuinely happy. She's stunning."
Я прокручивала и чувствовала, как сердце стучит быстрее. Количество постов росло с каждой минутой. Где-то кто-то отмечал мой стиль, кто-то обсуждал выражение моего лица, а кто-то уже пытался найти старые фото, университет, прошлое...
Я глубоко выдохнула, отложила телефон на подушку и уставилась в окно. Огни Шанхая отражались в стекле — такие же яркие и беспокойные, как то, что творилось у меня в голове.
— Что-то случилось? — спросил Макс, выходя из ванной в полотенце.
Я повернулась к нему.
— Интернет... сошёл с ума.
Он нахмурился, взял мой телефон, пролистал пару постов и усмехнулся.
— Ну, теперь ты официально звезда.
— Мне не по себе, — призналась я тихо. — Они пишут обо всём. Даже о том, как я смотрела на тебя, как улыбалась, как стояла рядом с механиками...
Макс поставил телефон на тумбочку и опустился рядом, тёплые капли воды всё ещё блестели на его коже.
— Послушай, — сказал он спокойно. — Это то, что всегда будет происходить. Когда ты рядом со мной, камеры будут искать тебя. Но они не знают тебя. А я — знаю.
Я встретила его взгляд.
— И тебя это не раздражает?
— Нет, — он чуть усмехнулся. — Наоборот. Пусть видят, с кем я.
Я покраснела и покачала головой, но улыбка всё равно вырвалась.
— Ты неисправим.
— Зато честный, — ответил он и легко поцеловал меня в висок. — Привыкай, Мишель. Теперь ты часть всего этого.
Я прижалась к нему, закрыв глаза. И впервые за день не чувствовала страха. Только уверенность — и тихое счастье.
Утро выдалось ясным, хоть и немного тревожным.
За окном тянулся серый, плотный туман — тот самый влажный шанхайский воздух перед жарким днём. Я стояла у зеркала, завязывая волосы в низкий хвост и смотрела на своё отражение.
На мне была его футболка Red Bull — чуть велика, мягкая, с запахом его парфюма — и кепка с логотипом команды.
Она сидела идеально, будто и правда была моей.
Я глубоко вдохнула, поправила ворот и тихо усмехнулась.
— Теперь точно как фанат, — прошептала себе под нос.
Из ванной вышел Макс, уже в своей форме — строгий, сосредоточенный, как всегда перед гонкой. Он остановился и замер, заметив, во что я одета.
— Это что? — спросил он, и в голосе прозвучала лёгкая усмешка.
— Поддержка, — ответила я, обернувшись. — Чтобы ты знал, за кого я сегодня болею.
Он хмыкнул, скользнув взглядом по футболке.
— Хм. Смотрится даже лучше, чем на мне.
— Очень сомневаюсь, — фыркнула я, но щеки предательски запылали.
Он подошёл ближе, поправил на мне кепку и сказал тихо, почти шепотом:
— Ты не представляешь, что со мной делает вид, когда ты носишь мои вещи.
Я закатила глаза, но улыбка всё равно выдала меня.
— Тогда, может, чаще одалживай, мистер чемпион.
— Будем считать, что ты только что подписала контракт, — сказал он с лёгким прищуром. — С командой и со мной.
Я рассмеялась, чувствуя, как волнение немного уходит.
— Тогда у меня двойная роль: болельщица и талисман удачи.
Он кивнул, подхватывая ключи со стола.
— И то, и другое тебе идёт.
Мы вышли из отеля вместе. На парковке уже ждала машина команды, и когда я заметила своё отражение в зеркале — кепка, футболка, уверенная улыбка — то впервые подумала: я действительно рядом с ним, не просто в тени, а в его мире.
И пусть сердце билось от волнения, внутри была только одна мысль: если сегодня у него получится — это будет и моя маленькая победа тоже.
Паддок уже гудел, как улей. Люди с бейджами, камеры, журналисты, фанаты — все куда-то спешили, обсуждали, фотографировали. Я шла рядом с Максом, стараясь держаться уверенно, хотя сердце стучало, будто я сама выходила на старт.
Солнце било в объективы камер, вспышки мелькали почти без остановки. И в какой-то момент я поняла, что фотографируют не только его.
— Мишель! — кто-то окликнул, и я обернулась — один из репортёров Red Bull делал снимок, потом ещё кто-то.
Вокруг мелькали вспышки, щёлканье затворов.
Макс заметил это почти сразу. Его рука нашла мою — уверенно, спокойно, как будто он заранее знал, что так и будет.
— Просто иди, — тихо сказал он, не поворачивая головы. — Они всегда снимают всё подряд.
— Я это вижу, — прошептала я, улыбнувшись, хотя внутри всё переворачивалось.
Но он был спокоен, как будто для него всё это — часть повседневности. И я поняла: если он не нервничает, то и я не должна.
Когда мы подошли к зоне Red Bull, там уже ждали фанаты. Они махали плакатами, кричали его имя, и многие тянули руки, чтобы сфотографироваться. Макс остановился, как всегда — сдержанно, но вежливо.
— Макс! Макс, можно фото! — крикнул кто-то из первых рядов.
Он кивнул, подошёл, улыбнулся коротко и сфотографировался с несколькими людьми. И снова вспышки. Потом ещё, и ещё. Я стояла чуть в стороне, наблюдая, как легко он справляется со всем этим вниманием, и ловила себя на мысли: это его реальность. И теперь — отчасти моя.
В какой-то момент кто-то из журналистов повернулся ко мне.
— Miss Lurye, one picture, please?
Я замерла, растерялась, но Макс, не глядя, просто сжал мою руку.
— Один, — сказал он спокойно, уже к фотографу.
Щёлкнула камера, и я не успела даже осознать, как это случилось. На фото — он, в форме, и я рядом, в его футболке и кепке.
— Готово, — сказал он тихо, отводя меня в сторону. — Теперь у них будет, что обсуждать неделю.
Я рассмеялась и покачала головой.
— Ты серьёзно к этому относишься?
Он пожал плечами, глядя вперёд:
— Я привык. А ты — привыкай.
Я посмотрела на него и тихо ответила:
— Если рядом с тобой — то привыкну.
Он скользнул по мне взглядом, коротким, но тёплым, и усмехнулся.
— Вот и правильно.
Время до старта спринта пролетело почти незаметно. В боксах царила нервная тишина, которую нарушали только короткие команды инженеров и гул машин, прогревающих моторы. В воздухе пахло бензином и горячим металлом.
Я стояла чуть в стороне, в его футболке и кепке, глядя, как Макс разговаривает с механиком. Он был предельно сосредоточен — взгляд твёрдый, движения чёткие, почти военные. Каждый раз, когда он надевал шлем, я чувствовала, будто между нами встаёт невидимая стена — не холодная, но сильная.
И всё же, перед самым стартом, он подошёл ко мне.
Без слов. Просто подошёл.
Я уже открыла рот, чтобы пожелать ему удачи, но не успела — он притянул меня к себе, обняв крепко, так что я на секунду перестала дышать.
От его формы пахло чем-то знакомым — смесь топлива, резины и его парфюма.
— Макс... — прошептала я.
— Не бойся, — ответил он спокойно. — Всё будет, как всегда.
— Просто... береги себя, ладно?
Он чуть улыбнулся, но глаза оставались сосредоточенными.
— Когда ты рядом, я всегда осторожнее.
Я слабо рассмеялась, хотя в горле стоял ком.
Он отпустил меня только тогда, когда один из инженеров окликнул его:
— Три минуты до выхода!
Макс кивнул, натянул перчатки, взял шлем — и ещё раз посмотрел прямо на меня.
В этом взгляде было всё: концентрация, уверенность, что-то тёплое и знакомое, что он никогда не говорил словами.
Я подняла большой палец вверх, стараясь скрыть волнение.
— Удачи, чемпион.
Он улыбнулся уголком губ — быстро, почти незаметно, — и пошёл к болиду.
Когда мотор взревел, у меня по спине побежали мурашки. Я сжала руки, прижимая их к груди, и шепнула себе:
— Пожалуйста, только бы всё прошло хорошо.
На экране загорелись огни старта. Мир будто затаил дыхание.
Пять красных огней вспыхнули на экране.
Я почувствовала, как внутри всё сжалось, будто это не он стоял на старте, а я.
— Поехали, — прошептала себе под нос.
Огни погасли. И мгновенно весь паддок наполнился ревом моторов. Болиды сорвались с места, будто рванули навстречу ветру.
Я следила за каждым поворотом, за каждой долей секунды, мелькавшей на мониторах. Макс вырвался вперёд с самого старта, но преследователи не отставали. В одном моменте его едва не подрезали — сердце ухнуло куда-то вниз, я вцепилась в край стола, не дыша.
— Давай, Макс... — прошептала я, даже не замечая, что говорю вслух.
Механики вокруг переговаривались коротко, спокойно, будто не происходило ничего особенного, а я стояла, не в силах оторвать взгляд от экрана. Каждая секунда казалась вечностью.
Остался последний круг. На экране мелькнула надпись P1 — VER. В груди потеплело — он впереди.
Когда болид пересёк финишную линию, я выдохнула, будто всё это время не дышала.
Аплодисменты, возгласы, радостный шум — весь бокс ожил.
Он сделал это снова. Первое место.
Я улыбалась, чувствуя, как по щекам бегут слёзы, и не стеснялась ни одной из них.
Через несколько минут он вернулся. Болид остановился, мотор стих. Макс снял шлем — и на секунду их взгляды встретились через шум, вспышки и крики.
Он улыбнулся — коротко, уверенно, с тем самым взглядом, в котором читалось всё:
Я видел, как ты переживала. И да, это для тебя.
Когда он подошёл, я не удержалась — просто шагнула вперёд и обняла его. Он пах трассой, победой, адреналином.
— Я знала, что ты справишься, — прошептала я.
— Ты же знаешь, я не люблю проигрывать, — ответил он с усмешкой, прижимая меня ближе.
— А я не люблю, когда ты рискуешь, — выдохнула я в ответ.
Он тихо рассмеялся.
— Тогда придётся привыкнуть, Мишель Лурье.
Я улыбнулась, не отводя взгляда.
Каждый раз, когда он побеждает, кажется, что побеждаем мы оба.
После спринта бокс постепенно опустел.
Шум моторов утих, фанаты разошлись, а воздух всё ещё дрожал от запаха топлива и перегретой резины. Наступила короткая пауза — та самая, редкая, когда всё притихает перед новым рывком.
Я сидела рядом с Максом на высоком стуле у стенда, где мигали данные телеметрии. Механики что-то проверяли в машине, но делали это почти бесшумно, слаженно, не мешая тишине.
Макс сидел рядом, локти на коленях, взгляд устремлён куда-то вдаль. У него было это особенное выражение лица — спокойное, но с внутренним напряжением, как будто он мысленно уже там, на трассе.
Я тихо спросила:
— У тебя всегда так перед квалификацией?
Он перевёл взгляд на меня, чуть приподнял уголок губ.
— Так — это как?
— Ну... будто ты здесь, но не здесь.
— Потому что я и правда не здесь, — сказал он спокойно. — Я думаю о трассе. О каждом повороте.
Я посмотрела на него и улыбнулась.
— Ты похож на человека, который не просто гоняется. Ты живёшь этим.
Он кивнул.
— Это всё, что у меня есть. Всё, что я умею делать лучше всех.
Я чуть подалась вперёд, коснулась его руки.
Он посмотрел на наши переплетённые пальцы, и в глазах мелькнула тень мягкости, которой он редко позволял себе делиться.
— Ты же знаешь, — сказал он тихо. — Я не люблю отвлекаться перед стартом.
— Тогда считай, что я не отвлекаю, — улыбнулась я, сжав его ладонь. — Я просто... здесь.
Он хмыкнул, покачал головой и всё-таки позволил себе короткую, почти невидимую улыбку.
— Тогда сиди. Но если проиграю — обвиню тебя.
— Серьёзно? — я фыркнула. — Тогда, если выиграешь — обязан будешь ужин.
Он посмотрел на меня с тем самым взглядом, в котором было всё — вызов, уверенность и лёгкое «мы ещё посмотрим».
— Считай, что у нас пари, Мишель.
Я рассмеялась, а он встал, натянул перчатки и бросил через плечо:
— Надеюсь, ты выберешь ресторан получше, чем тот итальянский в Монако.
— Это был отличный ресторан!
— И ужасное тирамису, — ответил он, не оборачиваясь.
Я покачала головой и улыбнулась, наблюдая, как он идёт к болиду.
Когда загорелись зелёные сигналы начала квалификации, всё вокруг ожило. Воздух в боксах был плотным, горячим, как перед грозой. Механики переговаривались коротко, на экранах мигали секунды, графики, данные.
Я стояла рядом с экраном, в наушниках, с тем самым комом в груди — страх, волнение, гордость. Всё смешалось.
— Макс выходит, — произнёс кто-то из инженеров, и все головы повернулись к монитору.
На экране мелькнуло его имя: VERSTAPPEN — OUT LAP. Болид выехал из боксов, рев мотора прорезал воздух.
Каждый поворот казался для меня бесконечным. Я знала, что это всего лишь минуты, но внутри время растянулось. На экране мигали цвета — фиолетовый сектор, потом второй, потом третий.
— Фиолетовый, фиолетовый, фиолетовый... — прошептала я, даже не замечая.
Механики переглянулись, улыбаясь. Я стояла, не двигаясь, пока он пересекал финишную линию.
P1 — VERSTAPPEN
Буквы вспыхнули на экране, и в боксе раздались возгласы радости. Кто-то хлопнул по столу, кто-то поднял кулак вверх.
Я почувствовала, как сердце вырвалось из груди.
— Он первый, — сказала я, будто не веря, и смех сам прорвался наружу.
Макс выехал обратно в боксы через несколько минут. Когда болид остановился и мотор заглох, все вокруг замерли, ожидая его выхода.
Он снял шлем — волосы прилипли ко лбу, но на лице была та самая улыбка. Не самодовольная — спокойная, уверенная, настоящая.
Я подошла ближе, не сдерживая улыбки.
— Ну? — спросила я. — Кто кому теперь должен ужин?
Он посмотрел на меня снизу вверх, вытирая лоб полотенцем.
— Я, — ответил он просто. — Но ты всё равно заплатишь.
Я рассмеялась и покачала головой.
— Типичный ты. Даже в победе ищешь, как выиграть.
— Это и есть моя работа, — сказал он, выпрямляясь.
Потом, чуть тише, добавил:
— А вот причина — ты.
Я не успела ничего ответить. Он просто шагнул ближе, обнял одной рукой и прижал к себе, не обращая внимания на камеры, на людей вокруг.
Мы вернулись в отель, когда солнце уже почти скрылось за городом. Шанхай сверкал внизу тысячами огней, а я всё ещё чувствовала в груди то лёгкое дрожание от его победы. Макс был спокоен, как всегда после гонок, но я видела, как в его взгляде горит то самое чувство — тихая гордость, которой он редко делился словами.
Я стояла у зеркала и застёгивала маленькие серьги, поправляя волосы. На мне было лёгкое платье цвета шампанского — простое, но элегантное. После дней в шумных паддоках это казалось почти роскошью.
— Ты готова? — услышала я за спиной его голос.
Я обернулась и на секунду застыла. Макс стоял у двери, уже одетый — чёрная рубашка, слегка расстёгнутый ворот, рукава закатаны. Его взгляд скользнул по мне медленно, будто он хотел запомнить каждый штрих.
— Если честно, — сказала я, улыбаясь, — я думала, ты после всего просто ляжешь спать.
— Я же обещал ужин, — ответил он спокойно. — А я свои обещания выполняю.
Я взяла клатч, подошла к нему и тихо сказала:
— Тогда веди, чемпион.
Он усмехнулся и взял меня за руку. Его ладонь была тёплой, сильной, и я вдруг подумала, как странно быстро я привыкла к этому ощущению — будто рядом с ним всё под контролем, даже если внутри шторм.
Мы спустились в ресторан отеля. Там было спокойно, мягкий свет, тихая музыка. Никто не бросал любопытных взглядов — или, может, я просто перестала их замечать.
Мы заказали ужин, и я смотрела, как он что-то пишет в телефоне, потом откладывает его в сторону.
— Снова новости? — спросила я, поддевая вилкой пасту.
— Да. Половина интернета теперь знает, как ты улыбаешься, — ответил он спокойно, глотнув вина.
Я покраснела, но засмеялась.
— Это теперь так страшно?
— Нет. Страшно будет, если кто-то подумает, что может подойти слишком близко, — сказал он, не поднимая взгляда, но с тем самым лёгким прищуром.
— Ревность снова? — спросила я тихо.
— Осторожность, — ответил он. — Я просто знаю, что у меня есть, и не хочу терять.
От этих слов у меня внутри всё перевернулось. Я сделала глоток вина, чтобы скрыть улыбку.
— Тогда мне остаётся только не давать поводов.
Он поднял взгляд, чуть прищурился и тихо сказал:
— Ты и так не даёшь. Просто будь собой.
Я кивнула, и всё вдруг стало удивительно тихим. Шум зала, мягкая музыка, даже мысли — всё куда-то ушло. Остался только он, напротив.
Когда ужин подошёл к концу, Макс заплатил, взял мою руку и наклонился чуть ближе:
— Хочешь прогуляться?
Я улыбнулась.
— Только если ты не побежишь к болиду.
— Сегодня я никуда не спешу, — ответил он. — У меня уже есть главное.
И я знала, что он говорил не про гонку.
Мы вышли из отеля, и тёплый вечерний воздух Шанхая сразу обволок кожу. Город жил — где-то гудели машины, светились витрины, над рекой переливались огни небоскрёбов. Всё казалось слишком большим, слишком громким — и в то же время удивительно спокойным.
Макс шёл рядом, руки в карманах, рубашка чуть распахнута на груди. Он выглядел расслабленным, но я знала — в нём всегда что-то напряжено. Даже в такие моменты он словно держал внутри двигатель, который не умел останавливаться.
Я тихо сказала:
— Красиво здесь.
Он кивнул.
— Да. Но не из-за города.
Я взглянула на него, и на секунду наши глаза встретились. В его — отражались огни на воде, а в моих, наверное, он.
Мы дошли до набережной. Лёгкий ветер трепал волосы, я сняла кепку и держала её в руках. Макс молчал, но это было то молчание, в котором не нужно слов.
— Ты когда-нибудь вообще отдыхаешь? — спросила я, глядя на него.
Он усмехнулся.
— Сейчас.
— Не ври, — я рассмеялась. — У тебя даже когда ты спишь, наверное, мысли о трассе.
— Возможно, — он посмотрел на воду и добавил: — Но сегодня нет.
Я остановилась, повернулась к нему лицом. Он стоял совсем близко. Свет фонарей падал на его лицо, подчеркивая скулы и спокойный, чуть усталый взгляд.
— И о чём тогда думаешь? — спросила я, чувствуя, как сердце ускоряется.
Он не ответил сразу. Только шагнул ближе и тихо сказал:
— О тебе.
Мир вокруг будто замер. Только шум реки, редкие голоса прохожих и его дыхание — ровное, тёплое, рядом.
Он коснулся ладонью моей щеки — осторожно, будто боялся спугнуть.
— Знаешь, — сказал он, — я всегда считал, что вне трассы мне ничего не нужно. Но, похоже, ошибался.
Я не знала, что ответить. Просто посмотрела ему в глаза, и этого хватило. Макс наклонился чуть ниже, и его губы коснулись моих — сначала мягко, почти неуверенно, но потом крепче.
Я почувствовала, как пальцы дрожат, как внутри всё горит и растворяется одновременно. Он прижал меня ближе, и весь мир исчез — остались только мы, огни и этот город, который стал свидетелем чего-то очень личного.
Когда он наконец отстранился, я всё ещё чувствовала вкус его дыхания.
— Это, наверное, плохая идея, — прошептала я, глядя вниз.
Он тихо усмехнулся.
— Всё лучшее начинается с плохих идей.
Я улыбнулась, не в силах спорить.
И, может быть, он был прав.
Мы вернулись в отель ближе к полуночи.
В лифте стояла тишина, но не неловкая — наоборот, тёплая, почти электрическая. Отголоски города остались где-то за стеклянными дверями, и теперь казалось, будто весь мир сузился до этого пространства — до нас двоих.
Когда двери открылись, Макс первым вышел в коридор.
Он открыл дверь, пропустил меня вперёд. В номере было полумрачно: только огни города пробивались сквозь шторы, рассыпаясь бликами по полу. Я поставила сумку на кресло, сняла обувь и тихо выдохнула.
— Устала? — спросил он, закрывая дверь.
— Немного, — ответила я. — Но это было... красиво.
Он подошёл ближе, не торопясь, будто давал мне время привыкнуть к тишине, которая становилась всё плотнее.
— Ты — красиво, — сказал он.
Я почувствовала, как внутри что-то дрогнуло. Не от слов — от того, как он их произнёс: спокойно, уверенно, будто это факт, который не требует доказательств.
Макс стоял совсем рядом. Его рука легко скользнула к моему плечу, потом выше — к щеке. Я не двинулась. Просто смотрела на него, чувствуя, как мир замедляется.
Он наклонился чуть ниже, и в этот раз не было ни паузы, ни сомнения. Его губы нашли мои — мягко, но настойчиво, будто он боялся, что если отпустит, всё исчезнет.
От его прикосновений стало горячо. Я обвила руками его шею, чувствуя, как исчезает расстояние, как в груди поднимается волна — лёгкая, теплая, настоящая.
Он отстранился, но не отпустил.
— Скажи, если не хочешь, — прошептал он.
Я посмотрела ему в глаза — спокойные, внимательные, совсем не такие, как на трассе.
— Я хочу, — ответила я тихо.
После этого слов больше не нужно было.
Всё происходило естественно — его руки, мой шёпот, медленный ритм, который не требовал спешки. Это было не о страсти, а о доверии, о том, что я наконец позволила себе быть рядом с ним полностью.
А потом, когда всё стихло, он просто обнял меня. Я лежала, уткнувшись лбом в его грудь, слушая ровное биение сердца.
— Знаешь, — сказал он, поглаживая мою спину, — ты изменила мой ритм.
Я улыбнулась сквозь сон.
— Только не на трассе.
Он усмехнулся тихо, и я почувствовала, как вибрация смеха отдаётся у меня под щекой.
— На трассе — никогда.
Я заснула в его объятиях, впервые за долгое время не чувствуя страха. Только тишину. Только нас.