3
Утро.
Я проснулась от мягкого света, пробивающегося сквозь плотные шторы. Несколько секунд я лежала неподвижно, пытаясь понять, где нахожусь. Сердце привычно готовилось услышать шаги, крики, звон разбитой кружки... но было тихо.
Тишина.
Я медленно села на кровати. Простыни были свежие, пахли чем-то чистым, дорогим. Кровать была огромной, и я впервые за долгое время спала спокойно — без кошмаров, без того, чтобы вздрагивать от скрипа двери.
Я подошла к окну и отдёрнула штору. Передо мной открылся вид на Монако: утренние огни гасли, море блестело под мягким декабрьским солнцем. Всё выглядело так нереально, что у меня сжалось горло.
В коридоре послышались шаги. Я напряглась — рефлекс был слишком сильным. Но тут же услышала ровный, спокойный голос:
— Доброе утро.
Я вышла в гостиную. Макс стоял у кухни, в простой футболке и спортивных штанах, держал кружку кофе. Его волосы были слегка растрёпаны, лицо серьёзное, но без той жёсткости, что я видела раньше.
— Доброе, — ответила я тихо. Голос дрогнул, но он никак не отреагировал.
— Там кофе, — кивнул он на кофемашину. — И чай. Холодильник полный, бери, что хочешь.
Я неловко подошла, открыла дверцу. Действительно — продукты, аккуратно расставленные, свежие фрукты, йогурты, всё, чего я не видела дома у Микеля. У меня перехватило дыхание — такая мелочь, но именно она заставила глаза увлажниться.
Я налила себе чай, села за высокий стол напротив него. Несколько минут мы молчали, слышался только шум города за окном.
— Ты выспалась? — спросил он спокойно.
Я кивнула.
— Да... впервые за долгое время.
Он посмотрел на меня внимательно, и в его глазах мелькнула тень удовлетворения. Он ничего не сказал, просто сделал глоток кофе.
И в этот момент я поняла: впервые за два года моё утро началось не со страха, а с тишины.
Он допил кофе и поставил кружку на стол. Несколько секунд смотрел в окно, потом обернулся ко мне:
— Сегодня вечером город красивый. Везде уже стоят ёлки, огни. Рождество тут всегда особенное, даже если снега нет. Хочешь прогуляться?
Я замерла, чай в руках задрожал. Прогулка... в Монако? Моя грудь сжалась от волнения, но я всё же кивнула.
— Да, — тихо сказала я.
Его взгляд смягчился, он коротко кивнул.
— Тогда вечером.
Когда солнце стало садиться, мы вышли. Я тепло оделась — пальто, шарф, шапка. Макс ждал меня у двери, в тёмном пальто и перчатках, высокий и уверенный. Мы вышли в освещённые улицы Монако, и у меня захватило дух.
Везде сияли гирлянды: между домами, на фонарях, на витринах. Вдоль площади стояли искусственные ели, украшенные золотыми и красными шарами, огоньками. Люди смеялись, дети бегали с горячим шоколадом в руках. Атмосфера была праздничной, лёгкой, и я чувствовала себя словно в другом мире.
Мы остановились у большой площади перед казино. Там возвышалась огромная рождественская ёлка, переливавшаяся огнями. Я не могла оторвать взгляд.
— Красиво, правда? — спросил он, глядя не на ёлку, а на меня.
— Очень... — выдохнула я.
Мы пошли дальше по набережной. Свет гирлянд отражался в воде, и море выглядело так, будто в нём растворилось всё золото города. Я шла рядом с ним, чувствуя себя маленькой, потерянной, но впервые за долгое время — живой.
— Ты здесь в первый раз? — спросил он.
— Да, — призналась я. — Никогда не думала, что окажусь в Монако.
Он усмехнулся.
— А я вот думаю, что именно здесь ты и должна быть.
Я посмотрела на него, и сердце забилось сильнее. Его голос был твёрдым, серьёзным, но в этих словах было что-то большее, чем просто приглашение прогуляться.
Мы остановились у маленькой рождественской ярмарки. Воздух пах корицей и горячим шоколадом, витрины переливались огнями. Макс заметил, как я кутаюсь в шарф, и молча взял меня за локоть, отвёл к палатке с напитками.
— Ты замёрзла, — сказал он уверенно, будто это был факт. — Тебе нужен горячий шоколад.
Я улыбнулась смущённо, но внутри стало теплее от самого его тона. Он заказал два стакана и протянул мне один. Пар поднимался из кружки, и я осторожно обхватила её ладонями.
— Спасибо, — прошептала я.
— Не за что, — коротко ответил он, но в его глазах мелькнула мягкость.
Мы пошли дальше по ярмарке, он чуть замедлил шаг, чтобы я не спешила. Вокруг смеялись дети, играла рождественская музыка. Всё это было таким ярким и праздничным, что казалось чужим, но рядом с ним я не чувствовала себя лишней.
— Ты давно живёшь в Монако? — спросила я, делая глоток шоколада.
— Несколько лет, — ответил он спокойно. — Нравится тишина здесь.
— Тишина? — удивилась я. — Но ведь тут всегда шумно, туристы, казино...
Он усмехнулся краем губ.
— Для кого-то это шум. Для меня — фон. Я привык.
Я задумалась и решилась спросить:
— А чем ты занимаешься?
Он посмотрел на меня чуть дольше, чем нужно было, потом отвёл взгляд на огни гирлянд.
— Бизнесом, — сказал он коротко.
— Бизнесом? — переспросила я.
— Да, — кивнул он. — Но в детали вдаваться не хочу. Много поездок, много встреч. Ничего интересного для рассказа.
В его голосе было что-то твёрдое, словно он нарочно ставил границу. Я почувствовала лёгкое разочарование, но решила не настаивать. У меня и самой было достаточно тайн.
— Понимаю, — сказала я тихо.
Он повернулся ко мне, задержал взгляд и вдруг добавил:
— Главное, что я умею — держать слово.
Эти слова задели сильнее, чем любая подробность его «бизнеса». Я прижала кружку к губам, скрывая дрожащую улыбку.
Макс чуть наклонился, поправил мне шарф, чтобы закрыть шею от холодного ветра. Его пальцы едва коснулись моей кожи, но я вздрогнула от неожиданного тепла.
— Так лучше, — сказал он просто и пошёл дальше, оставляя меня с сердцем, бьющимся так громко, что казалось — его услышит весь город.
Мы вышли с ярмарки на набережную. Огни гирлянд отражались в воде, и Монако выглядело так, будто всё это было декорацией к фильму. Люди вокруг смеялись, фотографировались у ёлок, но мы шли чуть в стороне, в своём ритме.
Макс держал руки в карманах пальто, шёл рядом, иногда чуть поворачивая голову ко мне. Его шаги были уверенные, но медленные, как будто он не спешил завершать этот вечер.
— А ты? — вдруг сказал он.
Я посмотрела на него непонимающе.
— Что я?
— Ты так и не рассказала про себя, — он говорил спокойно, без давления. — Где жила, чем занималась.
Я опустила взгляд на тёмную воду. Внутри всё сразу сжалось. Я не привыкла, что кто-то интересуется мной без крика и подозрений.
— Это не так интересно, как твой «бизнес», — попыталась я пошутить, но голос дрогнул.
Он чуть усмехнулся краем губ, но глаза остались серьёзными.
— Попробуй.
Я вдохнула глубже.
— Я... родом из Ниццы. Жила у тёти, родители всегда были в Париже, и... — я на секунду запнулась, — не очень интересовались мной.
Макс молчал, слушая.
— Я училась, потом перешла на онлайн... — я снова остановилась, подбирая слова. — У меня был парень. Долгое время. И... это было не тем, чем должно быть.
Он снова не перебивал. Только его шаги замедлились.
— Я не хочу вдаваться в подробности, — добавила я торопливо, чувствуя, как сердце колотится от воспоминаний.
— Не нужно, — сказал он твёрдо. — Я и так всё понял.
Я подняла на него взгляд. Его глаза были серьёзными, но в них не было ни жалости, ни осуждения. Только уверенность и что-то похожее на защиту.
— Знаешь, — произнёс он после короткой паузы, — иногда нужно просто оказаться в другом месте. С другими людьми. Тогда дышать становится легче.
Эти слова задели меня до глубины души. Я сжала руки в карманах пальто и впервые за долгое время позволила себе улыбнуться. Небольшую, но настоящую.
Мы повернули с набережной в сторону дома. Город уже сиял праздничными огнями, но улицы были тише, людей становилось меньше. Я чувствовала лёгкую усталость после долгой прогулки, но внутри было спокойно — впервые за долгое время.
Макс шёл рядом, руки всё так же в карманах. Его шаги были уверенные, но не быстрые — будто он специально подстраивался под мой ритм.
— Знаешь, — сказал он вдруг, — мы столько гуляем, а я до конца не знаю даже простых вещей о тебе.
Я посмотрела на него вопросительно.
— Например?
— Сколько тебе лет? — его голос прозвучал спокойно, но с оттенком любопытства.
Я чуть замялась. Казалось, воздух вокруг стал тяжелее. Но скрывать смысла не было.
— Девятнадцать, — ответила я тихо.
Он остановился буквально на секунду, взгляд чуть сузился.
— Девятнадцать?
Я кивнула, опустив глаза.
— Да.
Макс ничего не сказал сразу. Мы продолжили идти. Его молчание было не осуждающим, скорее обдумывающим. Наконец он произнёс:
— Ты моложе, чем я думал.
Я нервно усмехнулась.
— Все думают, что мне больше.
— Возможно, из-за глаз, — сказал он. — Ты смотришь так, будто пережила уже слишком много.
Эти слова обожгли изнутри. Я замолчала, не зная, что ответить.
— И всё же, — продолжил он, чуть мягче, — девятнадцать — это только начало. У тебя ещё вся жизнь впереди.
Я кивнула, стараясь удержать дыхание ровным. Для меня эти слова звучали почти как обещание: что впереди действительно может быть что-то другое.
Мы поднялись в квартиру, и пока Макс закрывал дверь за нами, я всё ещё думала о его фразе: «У тебя ещё вся жизнь впереди.» Она застряла внутри, словно эхом.
Я поставила сумку у дивана и, собравшись с мыслями, повернулась к нему:
— А тебе сколько лет?
Он посмотрел на меня с лёгкой усмешкой, будто вопрос был предсказуемым.
— Двадцать шесть.
— Семь лет разницы... — прошептала я, будто сама себе.
— Это много для тебя? — спросил он спокойно, снимая пальто и бросая его на кресло.
Я пожала плечами.
— Не знаю. Просто я ещё... совсем в начале, а ты уже...
— Уже что? — он приподнял бровь.
Я отвела взгляд.
— Уже взрослый. Состоявшийся. Уверенный.
Он сделал пару шагов ко мне и остановился рядом, глядя сверху вниз.
— Возраст ничего не значит, Мишель. Важно не то, сколько лет, а что мы пережили.
Я подняла глаза. В его взгляде не было ни тени насмешки, только твёрдость.
— И если честно, — добавил он чуть тише, — иногда те, кто младше, понимают жизнь лучше, чем взрослые.
Моё сердце дрогнуло. Я улыбнулась едва заметно, спрятала руки в рукава свитера и почувствовала, как в груди впервые за долгое время стало легче.
Макс прошёл на кухню и поставил чайник. Его движения были спокойные, уверенные, как у человека, который всегда знает, что делает. Я села на высокий барный стул, положив руки на столешницу.
— Чай или кофе? — спросил он, открывая шкафчик.
— Чай, — ответила я тихо. — Если можно.
— Можно всё, — сказал он просто, доставая кружки.
Я смотрела, как он наливает кипяток, закидывает в чашку пакетик чая. Обычное действие, но оно показалось мне почти домашним. Я вспомнила, как у Микеля кухня была всегда наполнена криками и тяжёлым запахом алкоголя. Здесь же — тишина и пар от чайника.
Макс поставил кружку передо мной, потом достал плед из гостиной и положил на спинку стула.
— Возьми, если холодно.
Я улыбнулась, слегка растерянная.
— Ты всегда так заботишься?
Он пожал плечами.
— Только о тех, кто этого заслуживает.
Я обняла кружку ладонями и сделала маленький глоток. Горячая жидкость согрела горло и грудь, и я впервые за долгое время почувствовала, что внутри становится спокойно.
— Странно, — сказала я, глядя в чай, — я так долго жила в шуме и криках, что теперь тишина кажется... непривычной.
— Привыкнешь, — ответил он уверенно. — И поймёшь, что она лучше любого шума.
Я подняла глаза, встретилась с его взглядом и кивнула.
Вечер тянулся мягко. Мы почти не говорили — и в этом молчании не было напряжения. Только тёплый свет ламп, запах чая и чувство, что, возможно, впервые в жизни я нахожусь в месте, где мне ничего не угрожает.
Мы допили чай, и я уже думала, что он отправит меня отдыхать, но Макс вдруг взял пульт с журнального столика.
— Хочешь фильм? — спросил он, как будто это было самое обычное предложение.
Я удивлённо посмотрела на него.
— Фильм?
— Скоро Рождество, — пояснил он. — Обычно я не смотрю такие вещи, но... думаю, тебе будет приятно.
Я замерла. Никто и никогда не предлагал мне чего-то такого просто так, без условий. Я кивнула, пряча улыбку.
— Хорошо.
Он включил телевизор, выбрал какой-то старый рождественский фильм. На экране заиграли первые кадры — огни, ёлки, смех детей. Я устроилась в кресле, обняв кружку чая, а он сел рядом на диван.
Несколько минут мы молчали, смотрели экран. В комнате было тихо, только свет гирлянды на столике и мягкие звуки фильма.
— Ты любишь Рождество? — спросил он вдруг.
Я чуть пожала плечами.
— Оно всегда проходило мимо меня. У других были семьи, подарки... У меня — тётя, холодный ужин и пустая комната.
Макс посмотрел на меня внимательно.
— Значит, это будет первое нормальное Рождество, — сказал он уверенно.
Я замолчала, чувствуя, как внутри дрогнуло что-то тёплое. На экране смеялись люди, в домах горели гирлянды, и впервые у меня появилась надежда, что, может быть, он прав.
Фильм тянулся мягкой музыкой и тёплым светом на экране. Я обняла плед и, не заметив, как, погрузилась в сон прямо в кресле. Голова чуть опустилась на бок, дыхание стало спокойным.
Макс заметил это почти сразу. Он отложил пульт, посмотрел на меня — маленькую, спрятавшуюся в плед, — и в его взгляде мелькнуло что-то особенное.
— Упрямая, — пробормотал он тихо, но без раздражения.
Он встал, подошёл ближе и аккуратно наклонился. Его руки легко подхватили меня, будто я ничего не весила. Я чуть шевельнулась во сне, прижалась к его плечу, но не проснулась.
Он нёс меня осторожно по лестнице на второй этаж, стараясь не шуметь. Сердце его билось ровно, шаги уверенно отдавались по полу. Он открыл дверь моей комнаты и опустил меня на кровать, аккуратно развернув плед.
На секунду задержался, поправил выбившуюся прядь волос с моего лица. Его пальцы коснулись моей щеки, и он тихо выдохнул.
— Здесь ты в безопасности, — прошептал он, зная, что я не услышу.
Потом выпрямился, посмотрел ещё раз и вышел, прикрыв дверь так, чтобы в комнате остался только мягкий свет ночника.
А я спала глубоко, впервые за долгое время без страха.
Утро.
Я проснулась в своей комнате, в мягкой постели, под светом утреннего солнца. Секунда — и я поняла, что уснула вчера в кресле. Сердце дрогнуло: значит, это он перенёс меня сюда.
Я огляделась: плед был аккуратно сложен у изножья кровати, рядом на тумбочке стоял стакан воды. От этого простого жеста горло сжалось — я не привыкла к такой заботе.
Тихий стук в дверь прервал мои мысли.
— Войти можно? — услышала я знакомый низкий голос.
— Да, — ответила я, поправляя волосы.
Макс вошёл. В руках у него была кружка кофе, которую он поставил на тумбочку. Он выглядел спокойно: джинсы, светлый свитер, волосы чуть взъерошенные. Но в его движениях была та же уверенность, что всегда.
— Доброе утро, — сказал он.
— Доброе, — я улыбнулась едва заметно.
Он кивнул на окно.
— В Монако уже готовятся к Рождеству. И... нам нужно купить подарки.
Я удивлённо подняла глаза.
— Подарки?
— Моей семье, — пояснил он спокойно. — Мы всегда собираемся. Мама, сестра. И без этого не обойтись.
Я замолчала, не зная, что сказать. Для меня Рождество всегда было пустотой. Подарки, семья, улыбки — это всё будто из чужой жизни.
— Я... никогда этого не делала, — призналась я тихо.
Макс посмотрел на меня внимательно, потом чуть смягчил взгляд.
— Значит, в первый раз будет со мной.
Он говорил просто, но от этих слов у меня внутри всё перевернулось.
— Собирайся, — сказал он, чуть улыбнувшись краем губ. — Сегодня у тебя важная миссия: помочь выбрать подарки.
Я кивнула, стараясь скрыть дрожь в голосе. Это было так неожиданно — впервые меня звали участвовать в чём-то, что связано с настоящей семьёй.
Мы вышли в город ближе к полудню. Монако сияло в предрождественских огнях: витрины украшены еловыми ветками и гирляндами, на площади у казино толпились люди с пакетами, смех детей звенел в воздухе. В каждом окне — звёзды, колокольчики, красные ленты.
Макс шёл рядом, спокойный, но в глазах мелькала сосредоточенность: он явно уже обдумывал список подарков.
— У меня есть сестра, — сказал он, когда мы свернули в торговую галерею. — Виктория. Она младше меня. У неё трое детей.
Я подняла брови.
— Трое?
— Да, — кивнул он. — Два мальчика — пять и три лет. И девочка, — он на секунду замолчал, и в его голосе прозвучала мягкость, которую я не ожидала услышать. — Ей всего шесть месяцев.
Я замедлила шаг, улыбнувшись.
— Значит, это будет её первое Рождество.
— Именно, — он коротко улыбнулся. — И я хочу, чтобы оно было для неё особенным.
Мы зашли в магазин игрушек. Полки ломились от плюшевых медведей, ярких конструкторов и кукол. Макс остановился перед витриной с мягкими игрушками.
— Для девочки подойдёт что-то вроде этого, — он показал на огромного белого медведя. — Но она слишком маленькая...
Я подошла ближе, взяла в руки крошечную плюшевую зайку, нежно-розовую.
— А как тебе это? Лёгкая, мягкая. Для малыша в самый раз.
Макс посмотрел, потом кивнул.
— Берём.
Мы прошлись по залу дальше. Для мальчиков он выбрал набор машинок и конструктор, но перед покупкой всё время оборачивался ко мне:
— Думаешь, им понравится?
Я чувствовала, как внутри что-то тает от его серьёзности. Никто никогда не спрашивал у меня мнение так, как он.
В соседнем магазине он остановился у отдела одежды.
— Для мамы... что-то практичное, но элегантное. Ты разбираешься в этом лучше меня.
Я прошлась вдоль вешалок и выбрала красивый кашемировый шарф тёплого серого цвета. Макс взял его в руки, провёл пальцами по ткани и одобрительно кивнул.
— У тебя хороший вкус.
Мы вышли на улицу с пакетами. Воздух пах жареными каштанами, музыка играла из колонок на площади. Макс обернулся ко мне:
— Спасибо, что помогаешь. Для меня это важно.
Я покраснела, пряча лицо в шарфе.
— Я... просто рада, что ты доверяешь мне.
Он посмотрел на меня долго, внимательно.
— Не просто доверяю. Я хочу, чтобы ты почувствовала, что значит семья.
И от этих слов моё сердце дрогнуло так сильно, что я едва удержала слёзы.
Мы вернулись в квартиру уже под вечер. Я помогала ему раскладывать пакеты на столе: игрушки, шарф, коробки с лентами. В комнате было уютно, мягкий свет лампы и тишина после праздничного шума Монако.
Макс снял пальто, закатал рукава свитера и сел на диван, чуть откинувшись назад. Я устроилась напротив, поджав ноги под себя.
— Твоя сестра... — начала я осторожно. — Ты о ней говорил с таким теплом. Вы близки?
Он кивнул.
— Да. Виктория младше меня на год. Всегда была рядом, даже когда у меня не получалось сдерживать характер. Она... умела держать меня в руках.
Я слушала внимательно. В его голосе впервые слышалась настоящая мягкость, без холодных ноток.
— Её дети, — продолжил он, — это целый ураган. Два мальчишки — постоянная энергия. А малышка... — его губы дрогнули в тени улыбки, — она как свет. Когда я держал её в руках впервые, подумал: вот ради чего стоит иногда останавливаться.
Я улыбнулась.
— Ты, кажется, очень любишь их.
— Люблю, — сказал он просто, без колебаний.
Мы замолчали. Я смотрела, как он сидит, такой спокойный, уверенный, но с этим новым, неожиданно тёплым взглядом, когда речь заходила о семье.
— А у тебя? — спросил он вдруг. — Ты говорила про родителей... но у тебя же есть семья в Париже?
Я отвела глаза.
— Есть. Но... не такая, как твоя. Для них я всегда была где-то на втором плане.
Он долго смотрел на меня, потом сказал твёрдо:
— Значит, в это Рождество у тебя будет другая семья.
Сердце дрогнуло. Я сжала пальцы на коленях, пытаясь сдержать эмоции. Его слова звучали как обещание.