4
Прошло пару дней.
В Монако всё сильнее чувствовалась атмосфера праздника: улицы сияли огнями, витрины были завалены подарочными коробками, в кафе подавали рождественские десерты. Я начинала привыкать к этому городу, но внутри всё равно жила тревога — как будто часть меня всё ещё боялась, что прошлое догонит.
Вечером мы сидели в гостиной. На столике рядом стояли уже упакованные подарки: игрушки для детей, шарф для Виктории, пара небольших коробок для его мамы. Макс сидел напротив, задумчиво крутя в руках чашку кофе.
— Мишель, — сказал он вдруг. — Завтра канун Рождества.
Я подняла глаза.
— Да.
— Мы всегда собираемся семьёй, — продолжил он. — Мама, сестра, её дети. Они живут в Монако, но не здесь, — он кивнул в сторону окна, где за стеклом сверкали огни небоскрёбов. — У них дом на окраине. Спокойнее, дальше от этого всего.
Я слушала внимательно, не зная, куда он ведёт.
— Я хочу, чтобы ты поехала со мной, — сказал он прямо.
Сердце у меня ухнуло вниз.
— Я?..
Он кивнул.
— Ты ведь всё равно встретила бы это Рождество одна. А там... другая атмосфера. Дети, семья. И мама будет рада.
Я опустила взгляд. Мысль о том, что я окажусь среди его близких, была одновременно пугающей и тёплой. Я не знала, как вести себя, что сказать.
— Но... — начала я неуверенно. — Я не знаю, что говорить, как себя вести...
— Будь собой, — перебил он спокойно. — Больше ничего не нужно.
Я подняла глаза, и он смотрел прямо, серьёзно, но в его взгляде было то обещание, которое я начинала узнавать: он не оставит меня одну.
— Хорошо, — прошептала я.
На его лице появилась лёгкая тень улыбки.
— Тогда завтра поедем вместе.
И в этот момент я впервые поверила, что это Рождество может стать для меня настоящим.
Утро кануна Рождества.
Я проснулась раньше обычного — от волнения. В голове крутились мысли: как я буду выглядеть, что скажу, примут ли они меня?
Я выбрала светлый образ: мягкий кремовый свитер, свободные джинсы, бежевые угги и тёплую куртку. Волосы аккуратно уложила, слегка подкрасила глаза. Смотрясь в зеркало, я всё равно видела дрожь в своих пальцах.
— Готова? — спросил Макс у двери, когда я вышла. Он окинул меня взглядом с головы до ног, и в его глазах промелькнуло одобрение.
— Да, — ответила я тихо.
Поездка заняла около двадцати минут. Мы покинули центр Монако, где шумели туристы, и выехали на окраину. Дорога вела к тихим улицам с уютными домами, украшенными гирляндами и еловыми венками.
Наконец машина остановилась у большого дома с садом. У ворот уже сияли рождественские огни, на крыльце висел венок. Макс заглушил мотор, посмотрел на меня и сказал коротко:
— Не переживай. Они будут рады.
Я кивнула, хотя сердце колотилось так, что казалось, его услышат ещё до того, как мы войдём.
Дверь распахнулась ещё до того, как мы успели постучать. На пороге стояла женщина лет пятидесяти, с тёплой улыбкой и мягкими глазами — его мама.
— Макс! — воскликнула она и крепко обняла его. Потом перевела взгляд на меня. — А это кто у нас такая красавица?
Щёки вспыхнули.
— Это Мишель, — спокойно сказал Макс. — Она сегодня с нами.
— Добро пожаловать, дорогая, — мама Макса обняла меня так, что я растерялась, но почувствовала тепло.
В гостиной пахло корицей, выпечкой и ёлкой. Виктория, его сестра, поднялась со своего места и подошла. Высокая, стильная, с лёгкой улыбкой.
— Макс, почему ты скрывал её от нас? — спросила она с лёгкой иронией, глядя на меня.
— Потому что я тебя знаю, — ответил он сдержанно, но в уголках его губ мелькнула улыбка.
Я снова покраснела, но Виктория уже взяла меня за руку:
— Какая ты красивая! Голубые глаза, светлые волосы... Настоящее рождественское чудо.
Два мальчишки выбежали из-за стола и остановились передо мной, рассматривая меня с любопытством.
— Она как принцесса! — сказал младший и спрятался за сестру.
Я засмеялась, не веря, что всё это происходит со мной. За столом, среди гирлянд и детского смеха, я впервые почувствовала — меня действительно приняли.
Макс стоял рядом и смотрел на всё это молча, но в его взгляде читалось: он доволен, что привёз меня сюда.
Гостиная была наполнена огнями гирлянд, ароматами корицы и запечённого мяса. На большой ёлке мерцали игрушки, а дети, два неугомонных мальчишки, всё время бегали вокруг, смеясь и что-то споря друг с другом.
Виктория оказалась удивительно лёгкой и открытой. Она смеялась часто, обнимала детей, подшучивала над Максом — и было видно, как сильно она его любит. Я невольно залюбовалась: она была именно той женщиной, которая создавала вокруг тепло.
— Мишель, хочешь подержать малышку? — спросила она вдруг и протянула мне маленькую девочку.
— Я?.. — я растерялась, сердце забилось чаще. Но Виктория уже осторожно уложила ребёнка мне на руки.
Хейли — маленькое чудо с пухлыми щёчками и огромными глазами. Она смотрела на меня так внимательно, будто изучала, а потом вдруг улыбнулась.
— Она тебе доверяет, — сказала Виктория с мягкой улыбкой. — Обычно не сразу идёт на руки к чужим.
Я посмотрела на крошечное личико, на её крохотные пальчики, которые сжали мой палец, и почувствовала, как горло сжалось. В груди поднялось что-то новое — смесь нежности и странного тепла, которого я никогда не знала раньше.
— Ты прекрасно смотришься с ней, — вдруг сказал Макс, стоявший чуть поодаль. Его голос прозвучал низко, серьёзно, и я покраснела, опустив взгляд на девочку.
— Спасибо, — выдохнула я почти шёпотом.
Мы все уселись за длинный праздничный стол. Мама Макса разливала горячее, Виктория смеялась, дети перебивали друг друга, рассказывая, что хотят получить от Санты. А я сидела среди них, с маленькой Хейли у себя на руках, и не могла поверить, что это реальность.
Это было первое Рождество, где я чувствовала себя частью чего-то настоящего.
А Макс всё время сидел рядом, молчаливый, но его взгляд то и дело задерживался на мне, будто он проверял — в порядке ли я. И в этих взглядах я чувствовала защиту сильнее любых слов.
Вечер подходил к самому волшебному моменту. После ужина все собрались у ёлки. Дети уже не могли усидеть на месте: их глаза горели, они подпрыгивали и заглядывали в яркие коробки.
— Ну что ж, пора подарков, — сказала Виктория, и мальчишки взвизгнули от восторга.
Подарки достали из-под ёлки, и комната наполнилась радостным гомоном. Старший получил набор машинок, младший — огромный конструктор, и оба тут же устроили шумный спор, кому какая игрушка достанется первой. Виктория смеялась, мама Макса качала головой, а Макс только усмехнулся, наблюдая за хаосом.
Когда я протянула Виктории маленькую коробочку с шарфом, который мы выбрали вместе с Максом, она развязала ленту и прижала ткань к щеке.
— Это прекрасно, Мишель. Ты будто знала, что я именно о таком мечтала, — сказала она искренне и крепко обняла меня.
А потом я снова оказалась с Хейли на руках. Девочка, будто почувствовав всё настроение вечера, спокойно лежала у меня на плече и улыбалась во сне. Её тепло было как оберег.
— Семейное фото! — предложила мама Макса, доставая камеру. Все сразу собрались перед ёлкой. Дети с подарками, Виктория рядом с мамой, а я... я стояла чуть в стороне, не зная, где моё место.
Макс подошёл ближе, взял меня за локоть и мягко подтянул к себе.
— Здесь, — сказал он тихо, но твёрдо.
И вот мы стояли у ёлки. Я — с Хейли на руках, её маленькая головка покоилась у меня на плече. Макс — рядом, его рука почти касалась моей спины, будто защищая.
Вспыхнула вспышка камеры. Один кадр. Потом ещё. Смех детей, голоса, тепло.
И я впервые за многие годы почувствовала: я не чужая. Я стою среди людей, которые улыбаются искренне, и рядом со мной мужчина, который дал мне возможность оказаться здесь.
Поздний вечер. Дом постепенно стихал: дети наконец заснули, Виктория убрала со стола и пожелала нам спокойной ночи, а мама Макса закрыла двери своей комнаты. В гостиной ещё пахло корицей и хвоей, гирлянды на ёлке мягко мерцали в полумраке.
— Кажется, все вымотались, — сказал Макс, входя в комнату, куда нас определила сестра. В доме было много комнат, но именно здесь стояла большая кровать с белоснежным бельём и тёплый светильник у изголовья.
Я остановилась у двери, сердце колотилось.
— В одной?.. — прошептала я, чуть не веря.
Он бросил на меня взгляд и спокойно снял часы с руки.
— Это всего лишь комната, Мишель. Не бойся.
Я выдохнула, пытаясь успокоиться, и села на край кровати. Снаружи через окно виднелись огни на улице, и в этой тишине я слышала только его шаги.
Макс снял свитер, аккуратно повесил его на спинку стула, остался в чёрной футболке и джинсах. Потом сел рядом, но оставил пространство между нами.
— Ты сегодня была... — он сделал паузу, подбирая слово, — настоящей частью этого вечера.
Я смущённо улыбнулась.
— Все были такими добрыми. Я даже не знаю, чем это заслужила.
— Ничем, — сказал он твёрдо. — Просто ты такая.
Мои щёки вспыхнули. Я отвернулась к окну, чтобы скрыть волнение.
Мы замолчали. Но это молчание не было тяжёлым — наоборот, оно было спокойным, уютным. В доме царила тишина, а я чувствовала, что впервые не боюсь ночи.
Макс протянул руку и поправил плед, который я машинально держала на коленях. Его пальцы едва коснулись моей руки, и сердце дрогнуло.
— Спи спокойно, — сказал он мягко. — Здесь тебе ничего не угрожает.
Я кивнула, и в груди разлилось тепло от этих простых слов.
Мы оба молча готовились ко сну. Я переоделась в простую ночную футболку и шорты, распустила волосы. Макс выключил верхний свет, оставив лишь тёплый ночник у изголовья.
Кровать казалась огромной. Я устроилась с одной стороны, стараясь занять как можно меньше места, словно боялась, что потревожу его. Сердце всё ещё билось слишком быстро.
Макс лёг рядом, на другой край. Он не сделал ни одного лишнего движения, только положил руку под голову и повернулся на бок. Между нами оставалось пространство, но я чувствовала его присутствие так ясно, как никогда раньше.
— Ты всё ещё нервничаешь, — тихо сказал он, даже не глядя на меня.
Я вздохнула.
— Немного... просто непривычно.
Он помолчал пару секунд, потом произнёс:
— Спокойной ночи, Мишель. Здесь ты в безопасности. Запомни это.
Я закрыла глаза, и его слова отозвались внутри так сильно, что слёзы защипали глаза. Но это были не слёзы страха — впервые это было что-то другое.
Я медленно выдохнула и позволила себе расслабиться. Сначала я лежала настороженно, но потом заметила, как дыхание стало ровным, как дрожь ушла. И в этой тишине, рядом с ним, я уснула — глубоко, спокойно, впервые за долгие месяцы.
Утро.
Я проснулась от мягкого света, пробивавшегося сквозь занавески. Первое, что я почувствовала — тепло. Моё лицо было совсем близко к его, а рука... я лежала прямо на его руке, как будто так и должно было быть.
Я замерла. Сердце стучало так громко, что я боялась его разбудить. Макс спал крепко, дыхание было ровным, лицо расслабленным. В этот момент он казался совсем другим — не таким жёстким и серьёзным, как всегда. Почти уязвимым.
Я осторожно подвинулась, но он слегка шевельнулся и, даже во сне, будто крепче прижал меня к себе. Его рука, на которой я лежала, чуть согнулась, словно удерживая меня.
Я затаила дыхание. Всё внутри дрогнуло от этого невольного жеста.
Я смотрела на его лицо — чёткая линия скул, спокойные губы, чуть растрёпанные волосы. И впервые поймала себя на мысли: рядом с ним я чувствую не страх, а... защиту.
Минуты тянулись, и я боялась пошевелиться. Но в то же время не хотела, чтобы этот момент заканчивался.
Я ведь всего лишь гостья в его жизни... но почему сердце говорит, что это больше?
Я закрыла глаза снова, позволяя себе ещё немного остаться в этом утреннем тепле.
Я всё ещё лежала на его руке, когда почувствовала лёгкое движение. Макс медленно вдохнул глубже, его плечи приподнялись, и я поняла — он просыпается.
Я хотела отстраниться, но он открыл глаза. Взгляд сначала был рассеянным, сонным, потом сосредоточился на мне. Его голубовато-зелёные глаза встретились с моими.
— Доброе утро, — хрипло, с сиплым голосом после сна сказал он.
— Доброе... — прошептала я, покраснев. Я уже собиралась отодвинуться, но его рука слегка сжалась, задерживая меня.
— Лежи, — сказал он тихо, но уверенно.
Я замерла, сердце стучало так сильно, что я боялась, он услышит. Его взгляд был спокойным, без давления, но в нём читалась та уверенность, что я начала узнавать в нём: если он сказал — значит так и будет.
Мы молчали. Его дыхание было тёплым и близким, почти касалось моей кожи. И в этой тишине я почувствовала, что впервые за долгое время утро начинается не с тревоги, а с чего-то мягкого и нового.
Он провёл рукой по моим волосам, убрав прядь с лица.
— Ты спала спокойно?
Я кивнула.
— Да.
Его губы чуть дрогнули в слабой улыбке.
— Тогда это главное.
И он снова позволил мне остаться рядом, не отстраняясь.
Мы ещё несколько минут лежали рядом в тишине. За окном слышались голоса птиц и далёкий детский смех — где-то внизу, в гостиной. Но здесь, в комнате, было тихо, почти интимно.
Макс первым осторожно пошевелился, медленно убрал руку из-под моей головы, стараясь не задеть меня слишком резко.
— Пора вставать, — сказал он тихо.
Я кивнула, отодвигаясь, чувствуя, как сердце всё ещё бьётся слишком быстро от близости.
Он встал, накинул на плечи тёмный свитер, провёл рукой по волосам, приводя их в порядок. Я тоже поднялась, поправила футболку и собрала волосы в лёгкий хвост.
В комнате снова стало чуть формальнее — будто каждый из нас вернулся в свою роль. Но между нами уже витала невидимая ниточка: утро изменило что-то.
— Спустимся? — спросил он, обернувшись ко мне.
— Да, — ответила я тихо.
Мы вышли из комнаты и пошли вниз по лестнице. Запах кофе и свежей выпечки ударил в нос. Внизу за большим столом уже сидели дети, смеясь и споря из-за игрушек. Виктория разливала чай, а мама Макса улыбнулась, заметив нас.
Макс коротко коснулся моей руки на перилах, словно хотел сказать: «Не волнуйся». Я глубоко вдохнула и шагнула в гостиную вместе с ним.
Это было моё первое настоящее рождественское утро в семье.
Завтрак прошёл тепло и шумно: дети смеялись, мама Макса разливала кофе, Виктория то и дело шутила, а Макс помогал своей маме и уносил посуду на кухню. В доме витал аромат выпечки и хвои, и мне казалось, что всё это — не со мной, а будто в каком-то фильме.
Когда стол наконец освободили, Виктория, хитро улыбнувшись, подошла к полке и достала большой фотоальбом.
— Пойдём, Мишель, я покажу тебе кое-что, — сказала она, кивая на диван у ёлки.
Мы уселись рядом. На первых страницах — простые, милые кадры: её дети, праздники, их мама в саду, Макс подростком с серьёзным взглядом. Я улыбалась, чувствуя лёгкость, пока не дошли до другой части альбома.
Виктория перевернула страницу, и я замерла.
На снимке был Макс. В гоночном комбинезоне, с огромным трофеем в руках, на фоне гоночного болида. Вокруг — толпа, флаги, вспышки камер. Его лицо — полное триумфа, сияющее счастьем.
Я заморгала, не понимая, что вижу.
— Это... это Макс?..
— Конечно, — гордо ответила Виктория, её глаза загорелись. — Вот здесь он выиграл свой четвёртый чемпионат мира. Тяжёлый сезон был, но он справился.
Четвёртый чемпионат мира... слова ударили во мне эхом.
Я листала дальше, и передо мной оживала вся его жизнь: подиумы, машины, трассы, победы. Всё то, о чём он даже не обмолвился со мной.
— Я... — прошептала я, задыхаясь, — я не знала. Он мне ничего не говорил...
Виктория удивлённо приподняла брови.
— Правда? Я думала, что он рассказал. Ты ведь... рядом с ним.
Я покачала головой, сердце билось в висках.
— Нет. Он сказал, что занимается бизнесом.
Виктория на секунду замолчала, прикусила губу и накрыла мою руку своей.
— Послушай, Мишель. Пока ничего не говори ему, ладно? — её голос был мягким, но серьёзным. — Макс редко впускает кого-то близко. Может быть, он хотел, чтобы ты сначала увидела в нём просто человека, а не... гонщика.
Я опустила взгляд, сжимая пальцы на коленях. В груди смешались растерянность, обида и странное тепло.
— Я не знаю, что думать... — прошептала я.
Виктория улыбнулась и сжала мою руку чуть крепче.
— Просто побудь рядом. Всё остальное он расскажет сам, когда будет готов.
А я сидела с закрытым альбомом на коленях, чувствуя, что мир только что перевернулся.
Вечер постепенно подходил к концу. Дети уже устали от подарков и игр: один заснул прямо на диване, другой клевал носом в кресле, а маленькая Хейли мирно посапывала в колыбели. В доме царила тёплая, убаюкивающая тишина.
— Спасибо вам за всё, — сказала я маме Макса, помогая Виктории убирать со стола. — Это был... лучший день в моей жизни.
Женщина улыбнулась и крепко обняла меня.
— Ты всегда будешь здесь желанной, дорогая.
Виктория тоже обняла меня, прижав чуть дольше, чем обычно. Её взгляд задержался на моём лице, и мы обменялись быстрым, понимающим переглядом. Я знала, что она держит мою тайну, а она знала, что я ещё не готова говорить.
— Пора, — сказал Макс, уже стоя у двери и надевая пальто.
Мы вышли в коридор. Все прощались, обменивались объятиями и смехом. Я чуть замешкалась рядом с Викторией, и снова наши глаза встретились. В её взгляде мелькнула тихая поддержка, лёгкая улыбка: «Не бойся.»
В этот момент Макс обернулся. Он уловил наш короткий, неслучайный обмен взглядами. Его глаза чуть сузились, брови нахмурились. Он ничего не сказал, но я почувствовала его внимательность — слишком пристальный интерес, будто он мгновенно уловил, что произошло что-то важное.
— Всё в порядке? — спросил он спокойно, но его взгляд был прикован ко мне.
— Да, — ответила я, стараясь звучать естественно.
Мы вышли в холодный вечер, огни гирлянд ещё горели в саду. Макс открыл мне дверь машины, но всё это время я чувствовала: его мысли уже были не здесь. Он пытался понять, что именно связывает меня и Викторию этим странным, скрытым взглядом.
Машина мягко тронулась с места. За окнами медленно проплывали огни украшенных улиц, заснеженные крыши и витрины, но внутри было тихо. Только ровный звук двигателя и редкое шуршание шин.
Макс вёл машину сосредоточенно, взгляд был прикован к дороге, но я чувствовала — он думает не о светофорах.
Минуты тянулись, прежде чем он заговорил.
— Ты хорошо ладишь с Викторией, — сказал он спокойно, но в его голосе прозвучала осторожность.
— Она очень добрая, — ответила я, стараясь говорить естественно. — И её дети чудесные.
— Да, — кивнул он. — Но... — его взгляд на секунду скользнул ко мне, потом вернулся на дорогу, — я заметил, как вы переглянулись. Не один раз.
Я почувствовала, как сердце ускорило бег. Пальцы сжали ремень безопасности.
— Просто... женский взгляд, — попыталась я улыбнуться. — Ты знаешь, так бывает.
Он не поверил. Его губы дрогнули в тени усмешки, но глаза остались серьёзными.
— Женский взгляд? Мишель, я знаю Викторию. Она ничего не делает просто так.
Я замолчала, не находя слов. В груди поднялась паника. Сказать? Нет, Виктория просила молчать... Но он ведь чувствует.
— Что она тебе сказала? — его голос был ровный, но слишком прямой, будто удар.
— Ничего... — прошептала я, глядя в окно, чтобы он не видел моих глаз.
Он сжал руль крепче, суставы побелели. Но больше вопросов не задал. Машина ехала в полной тишине.
И эта тишина давила сильнее любых слов.