Прах и Ладан

Адам больше не знал, сколько дней прошло.
Он уже не был Адамом. Имя исчезло первым.
Потом — его комната. Он не мог вспомнить, как пахнет его старый плед. Как звали мать. Как звучал его собственный голос.

Он больше не говорил. Только слушал.
Как и все остальные.

Безымянные двигались почти синхронно.
Но Папа, казалось, слышал больше, чем они.

В тот вечер он позвал его — теперь уже не Адама — к себе в помещение, куда не заходил никто, кроме тех, кого считали завершёнными.

Комната была выложена зеркалами. Но в отражениях — были не они.
Безымянный посмотрел в своё отражение… и увидел мальчика с рыжими волосами и синей рубашкой. Свою первую гитару в руках. Мать на фоне. Кухня. День рождения.

— Кто это? — прошептал он.
— Это был ты. — Папа встал за спиной. — Пока ты не стал хором.

— Почему ты всё ещё помнишь?
Папа на мгновение отвёл взгляд.

— Потому что я не до конца подчинился. Я… проводник. Но я оставил себе ключ. Один звук. Одну мелодию, которая связывает меня с тем, кто я есть.

Безымянный встал.
Он не чувствовал — впервые за дни — тяжести маски. Лишь звук, дрожащий в костях.

— Покажи.
— Это не просто мелодия. Это память, заключённая в ноту. Если ты услышишь её — ты можешь выйти. Но и… упасть.

Папа вынул маленькую деревянную шкатулку. Открыл.
Внутри была нота, выгравированная на меди.

— До диез. — сказал он. — Очень простая. Но для тебя — она прозвучит, как крик.

В ту ночь Безымянный вышел на сцену. Маска была на месте. Движения — идеальны. Но внутри — гудела нота.

Папа в это время стоял за кулисами.
На мгновение — его рука дрогнула.
Он закрыл глаза. И услышал:

"Это — была не твоя музыка, Папа."

Он открыл глаза. Перед ним стоял Безымянный.

Но на мгновение — без маски.

— Я помню. — сказал он.
— Что именно?
— Как меня звали. Как я ненавидел рыбу. Как впервые коснулся струн.

— И…?
— Я хочу играть своё.

Когда хор Безымянных начал следующую песню — один из них сбился с ритма.
Это была крошечная нота. Один шаг не туда. Один вдох — слишком рано. Но в этом был разлом.

Как трещина на стекле. Её почти не видно. Но дальше — всё пойдёт по ней.

Папа смотрел на это с трибуны.

— Ты начал войну. — прошептал он.
— Я просто вспомнил, кем был. — ответил Безымянный. — Это — больше, чем ты можешь контролировать.

— Не я это начал. Музыка — древнее нас.

В ту же ночь некоторые Безымянные начали вспоминать.

Кто-то сел в коридоре, держа голову в руках.
Кто-то написал своё имя на зеркале.
Кто-то — достал из ящика старую тетрадь и начал царапать строки, не зная, чьи они.

Вся система дрожала.
Но Папа не остановил их. Он… наблюдал.
И в его глазах — была тень страха.

— Ты знал, что это произойдёт. — сказал Безымянный.
— Я знал.
— Почему не остановил?

Папа отвернулся к окну.

— Потому что в каждой песне должна быть диссонансная нота. Иначе она мертва.

Он посмотрел на него. Впервые — по-настоящему.

— Ты — моя.

Безымянный снял маску.
— Я — не чей. И я напишу свою песню.

Он пошёл прочь. А хор... пошёл за ним.

Один за другим — Безымянные начали снимать маски.