Тепло
На следующий день Арес был у Элли. Он не отходил от её палаты весь день, не отвечал на звонки и даже не ел. В его взгляде читалась усталость, но он не жаловался. Он просто держал сестру за руку, пока она спала, и смотрел на неё, будто боялся, что если моргнёт — снова потеряет. Я не мешала. Просто была рядом — тихо, на расстоянии, позволяя ему быть братом.
Вечер был тёплым, но внутри меня всё было холодно и тревожно. Когда я вошла домой, первым делом почувствовала запах любимой маминой ванили и услышала её быстрые шаги. Она вышла из кухни и, не сказав ни слова, сразу крепко обняла меня, как будто боялась, что я исчезну.
— Девочка моя, милая, — прошептала она, прижимая меня к себе. — Ты совсем не появляешься дома ...
Она замолчала, и я почувствовала, как её пальцы дрожат у меня на спине.
— Он больше не тронет тебя, слышишь? — сказала она твёрже. — Я поговорила с ним. Слишком поздно, я знаю... Но теперь всё будет иначе.
Я медленно отстранилась и посмотрела в её глаза. Они были полны вины и боли, как будто она пыталась проглотить годы, в которые молчала. Я хотела что-то сказать, но голос предательски дрогнул.
— Мам... я никогда... никогда не чувствовала от него любви. — прошептала я, глядя в пол. — Только страх. И... отвращение к себе.
— Не говори так, Ария, пожалуйста... — она закрыла глаза, как будто мои слова физически ударили по ней. — Я должна была защищать тебя. Я должна была встать между вами ещё тогда.
— Почему ты молчала? — мой голос стал чуть громче, но не злее — просто искренней болью. — Почему ты позволяла ему меня ломать?
— Я боялась. — честно ответила она. — Не за себя, за вас... за Маркуса, за тебя. Я думала, что тишина — это безопасность. А потом просто привыкла к ней.
Мы обе молчали. Она сжала мои ладони в своих и тихо добавила:
— Но теперь всё иначе. Я больше не боюсь. А ты... ты больше не одна.
Я кивнула.
— Спасибо, мама. — тихо, по-настоящему.
И впервые за долгое время мы просто сидели в обнимку на кухне, и не нужно было слов, чтобы понять: что-то в этой семье всё-таки начало меняться.
Мама, как будто почувствовав, что я нуждаюсь в покое, встала и молча заварила какао — то самое, из детства, с корицей и молоком, сладкое до невозможности. Я села на диван, обняв подушку, стараясь не думать ни о чём тяжёлом.Через минуту она вернулась, поставила чашки на журнальный столик и включила телевизор на какой-то старый, тёплый фильм, где почти не было слов — только музыка и уют. Мама села рядом, приблизила меня к себе и обняла за плечи, словно я всё ещё её маленькая девочка, а не та, что уже пережила слишком многое.
— Вы с Патриком поругались? — спросила она мягко, когда за окном начал моросить летний дождь.
Я покачала головой, глядя в чашку.
— Нет, мама... — сказала я, делая глоток. — Просто... всё немного по-другому.
Она терпеливо ждала. Я чувствовала, как её взгляд медленно скользит по моему лицу, будто она уже всё знала, но хотела, чтобы я сама произнесла.
— Я... — вдохнула глубже. — Я встретила парня.
Она чуть улыбнулась, не перебивая. Я замялась, но продолжила, чувствуя, как по телу разливается странное волнение.
— Он... не такой как Патрик. Он... особенный , , настоящий. И... с ним я чувствую себя... не знаю... живой. В безопасности.
Мама кивнула, не удивляясь.
— Ты влюбилась.
Я чуть заметно улыбнулась, опуская взгляд:
— Да.
Она ничего не сказала сразу. Лишь протянула руку, убрала прядь волос с моего лица и поцеловала меня в висок.
— Я рада, что ты это чувствуешь. Главное — чтобы рядом с ним ты была собой. Без страха.
Я крепко обняла её.
На секунду, в этом простом моменте — в тишине, какао, и материнском тепле — стало легче дышать.
Я опустила взгляд в чашку, где остывшее какао отражало слабый свет лампы. Сделала глоток, будто он мог помочь собрать мысли в кучу, и наконец прошептала:
— А Патрик... — мой голос дрогнул. — Он любит меня. Он... признался. А я... я не знаю, как теперь с ним дружить. Я скучаю по нему, мама. Но его глаза... в них боль. Такая, будто я предала его.
Мама выдохнула тихо, не осуждая. Поставила свою чашку на стол и посмотрела на меня с тем материнским теплом, в котором можно было утонуть.
— Я всегда видела это, Ари. — сказала она мягко. — С самого детства. Он смотрел на тебя, как будто ты — всё его небо. Просто ты слишком долго не хотела этого замечать.
— Я не хотела терять его. — прошептала я. — Он был моим... Патриком. Моей опорой. А теперь между нами тишина.
Мама взяла мою руку, сжала чуть крепче.
— Иногда мы раним тех, кого не хотели бы. Это не делает тебя плохой. Это делает тебя живой. Главное — быть честной с собой и с ним. Даже если это больно.
Я кивнула, уткнувшись ей в плечо.
Внутри снова сжалось...Я любила Патрика.Просто не так, как он хотел.
Я стояла у его двери, немного дрожа. Дом Патрика был мне родным — я бывала здесь сотни раз, смеялась на этом пороге, пряталась от дождя под этим козырьком. Но сейчас казалось, будто я пришла в первый раз.
Я глубоко вдохнула, набралась храбрости и позвонила.Открыл не он — дверь была не заперта, как всегда. Я поднялась наверх, в его комнату, и, на секунду замерев, тихо толкнула дверь.
Он сидел на полу, облокотившись на кровать. Голова чуть склонилась вбок, а в руках — знакомое йо-йо. Он механически запускал его, наблюдая, как оно поднимается и опускается.
Как только он увидел меня, уголки его губ дрогнули в слабой улыбке, но он не остановился. Только кивнул, как бы приглашая войти.Я села рядом, стараясь не мешать его молчаливой игре. Йо-йо в его руке двигалось плавно, почти механически, будто руки помнили то, что голова пыталась забыть. Он улыбнулся — та самая мягкая, грустная улыбка, от которой у меня щемило в груди.
— Патрик? — прошептала я, глядя на него. — Как ты?
Он на секунду задержал йо-йо в ладони, но потом снова пустил его вниз, по веревке, не глядя на меня.
— Всё хорошо, миледи. — ответил спокойно, почти слишком спокойно.
— Ты врёшь. — сказала я тихо.
Он не посмотрел. Только плечи его чуть напряглись. Воздух между нами стал тяжёлым. Я положила руку на его локоть — он не отстранился, но и не ответил.
— Я скучаю по тебе. — призналась я. — Скучаю по нашему «мы». По тем вечерам, когда мы смеялись до слёз, когда ты залезал ко мне просто потому что... просто потому.
Он усмехнулся, грустно.
— Ари, я скучаю тоже. Только теперь это уже другое «мы», понимаешь? Раньше я любил тебя, потому что знал — ты не моя. Сейчас больнее, потому что ты моя... но не для меня.
Я сжала его руку. Горло подступило комом.
— Мне больно, Патрик. Я не хотела причинить тебе этого.
— Знаю. — он наконец посмотрел на меня. В его глазах плескалась не злость — только боль и усталость. — И всё равно — ты причинила. Но я не держу зла. Просто... учусь отпускать.
Я заплакала тихо. Он обнял меня — мягко, бережно, как раньше. Только уже без надежды.
Это было прощание — без слов.
Просто два сердца, которые когда-то были ближе всего на свете...а теперь учились жить порознь.
— Может, посмотрим сериал? Как раньше? — спросила я, взглянув на него с лёгкой улыбкой, пытаясь растопить лёд, который сковал нас обоих.
Патрик посмотрел на меня, и в его глазах впервые за долгое время мелькнул знакомый свет. Он чуть кивнул, уже теплее:
— Хорошо. — голос его стал мягче, почти домашним.
— Тогда я спущусь вниз и принесу снеки, — сказала я, вставая и направляясь к двери.
Он приподнял бровь, провожая меня взглядом:
— Ты уже хозяйничаешь на моей кухне, миледи?
Я, не оборачиваясь, громко крикнула с лестницы:
— Да! Смирись, сэр!
Спустя несколько минут я вернулась с подносом: нарезка сыра, попкорн в глубокой миске, пара ложек греческого салата — всё, что нашла под рукой и могла красиво выложить. Патрик заметно оживился, увидев всё это.
— Ну ты даёшь, — слабо усмехнулся он. — Прям как в старые добрые.
— Только теперь мы чуть взрослее, — сказала я, садясь рядом и протягивая ему миску. — И чуть больше ран на душе.
Он не ответил. Просто включил сериал и положил голову на спинку кровати. А я села рядом, и на какое-то время снова стало чуть легче дышать.Я медленно положила голову ему на плечо. Он не отстранился — наоборот, чуть придвинулся ближе. Его рука скользнула по моей, тёплая, осторожная, будто боялся спугнуть. Несколько секунд он молчал, просто гладя мою ладонь, потом тихо заговорил:
— Знаешь... каждый раз, когда я был рядом с тобой, я сдерживался, чтобы не поцеловать. — его голос был глубоким, немного хриплым. — Боялся, что если сделаю это — всё изменится. Что ты оттолкнёшь меня. Что перестанешь хотеть видеть меня.
Я замерла, не дыша. Он говорил не спеша, как будто раскрывал рану, которую берёг годами.
— А сейчас я думаю... вдруг, если бы я признался раньше... ты бы полюбила меня так же, как я тебя. — он повернул голову ко мне, и его глаза встретились с моими — открытые, искренние, без привычной улыбки.
— Патрик... — прошептала я, но слов было недостаточно.
Он не просил ответа. Просто продолжал держать мою руку, будто боялся отпустить даже на секунду.И в этот момент между нами повисла тишина — тишина не пустоты, а чего-то важного, не высказанного... но уже понятного.Мы досмотрели пару серий. Он почти не говорил — лишь иногда тихо смеялся над шутками в сериале, а я всё больше ловила себя на том, что просто смотрю на него. На Патрика. Того самого, кто был со мной всю мою жизнь. Кто знал каждую мою привычку, каждую мелочь, и всё равно оставался.
Когда его глаза стали закрываться, я тихо встала, отобрала у него подушку и мягко уложила его на кровать, словно мама маленького ребёнка. Укрыла пледом, а он не сопротивлялся — наоборот, улыбнулся, глядя на меня снизу вверх.
— Тебе надо поспать. — прошептала я, поправляя край одеяла.
— Хорошо, миледи, — улыбнулся он сквозь усталость, закрывая глаза.
Я задержалась на мгновение. Посмотрела на него — спокойного, такого родного. Потом развернулась и вышла, стараясь не скрипнуть дверью.
На улице уже сгущались сумерки.
Я подошла к воротам...
И застыла.
У дома, опустив голову, на байке сидел Арес. Его руки лежали на руле, пальцы нервно сжимались, а челюсть была напряжена — даже на расстоянии было видно, что он злится или беспокоится.Он ждал меня.
Тишина нарушалась только лёгким урчанием мотора и глухими ударами сердца в груди.
Что бы это ни было — оно не терпело отложенного разговора.Я медленно подошла к нему, шаг за шагом. Его байк стоял у самого бордюра, мотор еще глухо шумел, но сам Арес сидел, не двигаясь, словно был в каком-то трансе.
Я протянула руку и осторожно положила её на его плечо.Он вздрогнул. Поднял голову.
Его глаза встретились с моими — красные, злые, усталые.Глаза человека, который борется не с миром, а с тем, что внутри него.
Мне показалось, что он не спал. Не ел. Просто ехал... и ждал.
Я наклонилась ближе и нежно поцеловала его в уголок губ, чуть задержавшись.
Он выдохнул.
— Что случилось? — прошептала я.
Он отвёл взгляд, провёл рукой по волосам и тихо сказал:
— Просто... хотел увидеть тебя. Услышать. Убедиться, что ты в порядке.
Я смотрела на него — сильного, вспыльчивого, но сейчас — почти сломленного.
Я знала, он не из тех, кто просит помощи. Но его молчание кричало громче слов.
Я сделала шаг ближе, дотронулась до его щеки.
— Значит, увези меня. Куда угодно. Подальше отсюда.
Он поднял на меня взгляд.Медленно кивнул.
И без слов подвинулся, давая мне сесть за ним.
Мы ехали долго — сквозь спящий город, мимо пустых улиц и жёлтых огней. Байк вывез нас за черту, туда, где не было ни шума, ни суеты — только тишина, ветер и запах ночи.Арес остановился на старой смотровой площадке на окраине. Отсюда город казался игрушечным, далеким, не настоящим.
Он слез с байка, молча, не глядя на меня.
Пошёл чуть дальше, к самому краю.
Я медлила, но пошла следом — и не успела сказать ни слова, как он вдруг резко обернулся, подхватил меня на руки и закружил.
— Арес! Ты чего?! — закричала я, смеясь и удивлённая.
— Тише, малолетка, — он опустил меня, но не отпустил.
Обе руки легли мне на талию, и он притянул меня ближе, мягко, почти бережно.
Лбом он коснулся моего лба, дыхание смешалось.
— Знаешь, принцесса... — прошептал он, глядя прямо в мои глаза.
— До встречи с тобой... мне казалось, что я ненавижу весь мир. Всех. Даже себя.
Он выдохнул.
— А теперь... мне есть ради кого выживать.
Сердце стучало в унисон с его.
А город внизу вдруг перестал существовать.
Я мягко положила руки ему на грудь и спросила:
— Как Элли?
Он медленно выдохнул, опуская взгляд:
— Уже лучше... Она всё ещё злится на меня за то, что я запер её в клинике, но... уже начинает со мной говорить. Просила, чтобы ты её навестила.
Я придвинулась ближе, ловя его глаза:
— Конечно. Можем съездить вместе уже завтра.
Он улыбнулся чуть теплее, но в этой улыбке всё ещё сквозила усталость.И тогда я набралась храбрости и задала вопрос, который давно крутился в голове:
— Расскажи... что было с Элли, когда... ну, когда Дейв...
Лицо Ареса словно померкло, он тяжело вдохнул, будто готовился к прыжку в ледяную воду.
— Я был тогда в Лос-Анджелесе, — начал он медленно. — Занимался продажей бизнеса отца, хотел всё закрыть и окончательно переехать в Майами... начать новую жизнь. А Дейв...
Он на мгновение замолчал, сжал челюсть, и я почувствовала, как под пальцами его грудь напряглась.
— В тот день, как сказала Элли, он был... на грани. Они с Эшли... они были вместе с семнадцати лет, пять лет прожили душа в душу. И вдруг — она уходит. Просто так.
Голос его дрогнул.
— Он повёз Элли с собой на гонки. Не знаю зачем... Может, не хотел быть один. Она умоляла его надеть шлем... Её всегда пугала его манера езды. Но он отказался. Просто сказал "не парься".
Арес отстранился чуть-чуть, как будто сам боялся слов, что говорил.
Руки его дрожали, он уставился в темноту, не мигая.
— Он влетел в стену. На скорости под 200. Умер на месте. Элли... она всё видела.
Я сжала его ладони, нежно, в знак того, что рядом.
Он кивнул, поборов волнение, и продолжил:
— Я вернулся, как только узнал. Всё бросил. А потом... всё развалилось. Элли начала сбегать из дома. Ей было всего пятнадцать. Пила. Я ловил её, кричал, уговаривал... но было поздно.
Он провёл рукой по лицу, вспоминая.
— Один ублюдок подсадил её на таблетки. Я нашёл его. Если бы Лукас не остановил... я бы его убил. Потом я положил её в центр. Полгода. Казалось, всё наладилось. Она клялась, что больше никогда. Что "такого больше не повторится".
Он усмехнулся горько.
— Но, как видишь... всё снова повторяется.
Между нами повисла тишина.
Слишком тяжёлая, чтобы что-то сказать сразу.
Я подняла его руки к своим губам и прошептала:
— Ты сделал всё, что мог, Арес. Всё. И продолжаешь делать. Она не одна. У неё есть ты. А у тебя — есть я.
Он сидел, опустив голову, взгляд застывший где-то между прошлым и настоящим. Тишина вокруг нас казалась слишком громкой.
— Я не понимал... почему такая судьба досталась именно мне, — вдруг произнёс он глухо, с надрывом. — Я похоронил родителей, потом брата... У нас была хорошая семья, настоящая. Мы смеялись, дурачились, ездили вместе на море... А теперь... от этой семьи осталось только двое. Только я и Элли.
Он резко отвернулся, не давая мне увидеть, что происходит с ним внутри.
Я поняла — он не хотел показывать слабость. Не хотел, чтобы кто-то видел эти слёзы, эту боль. Это был его способ защищаться.Я не лезла с вопросами. Не давила.Просто подошла и обняла его сзади, тихо прижавшись к спине, и прошептала:
— Я приму тебя любым, Арес. Даже со слезами на глазах.
Он вздрогнул, будто мои слова пробили ту броню, что он так отчаянно носил.
А затем, почти незаметно, взмахнул рукой, смахивая слёзы, и хрипло рассмеялся сквозь сдавленное дыхание:
— Принцесса... — выдохнул он, чуть повернув голову ко мне. — Что ты со мной сделала?..
И в этих словах было всё: удивление, нежность, страх... и надежда.
Я тихо усмехнулась, глядя на него, и вдруг слегка ущипнула за бока.
— Ай! — вздрогнул он, резко обернувшись.
Я воспользовалась моментом, взяла его лицо в ладони и поцеловала — медленно, с нежностью, словно стирала остатки его боли.
А затем, отстранившись всего на пару сантиметров, прошептала, смотря ему прямо в глаза:
— Я? Я ничего не делала. Это ты с первого дня делал всё, чтобы я не была с тобой... но судьба решила иначе.
Он тихо выдохнул, взгляд стал темнее, серьёзнее.И прежде чем я успела моргнуть — перехватил меня за талию, притянул к себе и поцеловал. Этот поцелуй был другим — глубже, сильнее, будто признание. Его пальцы вжимались в мою талию, он дышал неровно, будто и сам не ожидал, как сильно это чувство сжало его изнутри.
Отрываясь от моих губ, он шепнул прямо в них, хрипло, с улыбкой:
— Я отрицал это с первых секунд. Не хотел, чтобы ты привязалась ко мне...
— Он провёл рукой по моей щеке. — Но ты... ты, Ария, мазохистка. Влюбилась в мою грубость.
Я рассмеялась, всё ещё ощущая вкус его поцелуя, и тихо ответила:
— Может, и так... Но теперь ты — моя грубость.
После таких слов... после этого признания, пропитанного болью, любовью и слабостью, — я всё ещё сидела , прижавшись к нему, чувствуя, как его сердце бьётся под моей ладонью. Но внутри вдруг появилась лёгкость. Мы были живы. Мы были вместе.
Я молча поднялась, взглядом давая понять — мне нужно движение. Энергия.
Протянула руку, взяла его за запястье и потянула за собой:
— Пошли.
— Куда? — спросил он, приподняв бровь.
— Назад к байку. — Я обернулась через плечо. — Покатай меня. Хочу адреналина. И тебе он не помешает.
Арес ухмыльнулся, и эта ухмылка была именно той — знакомой, настоящей, живой, которую я давно не видела.Он без слов последовал за мной, его пальцы крепко сцепились с моими.
Подойдя к байку, он протянул мне шлем:
— Держись крепче, принцесса.
И как только мотор взревел, я почувствовала, что этот момент — наше дыхание после бури. Наш способ выжить.Мы катались полночи ,растворяясь в тепле майамской ночи, где город светился неоном, а ветер с океана пах свободой.Арес резко стартанул, и я прижалась к его спине — крепко, всем телом. Мои руки обвили его талию, щёка легла на его плечо. Сердце билось так громко, что, казалось, он его слышал. Он слегка повернул голову и, не сбавляя скорости, ухмыльнулся:
— Боишься, принцесса?
— Нет, — прошептала я ему в ухо, — с тобой — нет.
Он влил газ, и мы понеслись вперёд, прорезая улицы, как молнии. Огоньки фар отражались в его зеркалах, а горячий воздух проносился мимо нас, подхватывая мои волосы.
Мы проезжали мимо небоскрёбов, пляжей, баров, где всё ещё звучала музыка. Арес лавировал между машинами, словно играл с ночной стихией. Иногда он резко наклонял байк, будто специально, чтобы почувствовать, как я вцеплюсь в него сильнее.
— Ты наслаждаешься, да? — крикнул он, перебивая рёв мотора.
— Тебе нравится, когда я держусь за тебя, как за последнюю опору?! — ответила я, почти смеясь.
— О, малышка, не просто нравится... — он повернул голову, взглядом обжигая, и резко дал влево, едва не задев фонарь. Я вскрикнула, но смех тут же сорвался с моих губ.
Я чувствовала, как напряжены его мышцы, как пульсирует адреналин в нас обоих, как мы сливаемся с дорогой. Он иногда отпускал одну руку от руля, чтобы провести пальцами по моей ноге, по бедру, по колену, крепче прижать меня к себе, и я замирала. Губы касались его плеча, дыхание горячее, чем воздух Майами.
Мы не просто катались.
Мы дышали этой ночью, будто она могла выжечь всё, что болело внутри.А потом он вдруг сбавил скорость, вырулил к пустому пляжу. Мотор затих. И мы остались в абсолютной тишине, под звёздами, только я и он.
— Ты совсем сумасшедший... — прошептала я, не отпуская его.
Он обернулся, притянул меня к себе и поцеловал — горячо, жадно, будто эта ночь была нашей первой... и последней.