Салавей

Раннее утро утонуло в свистящем гуле артиллерийских залпов. За ночь опорный пункт благодаря вражеским маневрам оказался на самом передке, и их настолько плотно накрыли минометным огнем, что отстреливаться получалось только рывками. И тут вдруг завыло и так оглушительно громыхало, что вздрогнула земля. Кто-то слева зло выругался:

− Не иначе, 152-е послали, уроды!

И через мгновение:

− Хлопці! Там в дачу приліт! Треба відкопувати!

Надя, покинув укрытие окопа, начала ползти в направлении дачи, пытаясь задавить в себе панику. А на ум почему-то приходил вчерашний вечер. Потом не выдержала, поднялась на ноги и, пригнувшись, побежала. Над головой, то и дело, что-то гудело и свистело. Воняло порохом, пылью, сажей. Земля, что по бокам, что впереди со стоном принимала жестокие удары артиллерии, покрываясь тяжелыми, рваными ранами.

Оказавшись на месте, Надя с замиранием сердца увидела черный, обугленный остов разрушенного дома, внутрь которого провалилась пробитая крыша вместе со всем перекрытием. То, что под завалами могут уцелеть люди, казалось нереальным. Но тут она заметила движение, перевела дух. Белорус каким-то чудом оказался невредим и вместе с Андрюхой – своим караульным – уже начал потихонечку разбирать бывшие сени.

− Где Генка?

Подойдя к развалинам, она без промедления подключилась к работе, стараясь не обращать внимания на то и дело попадавшие под руку буро-серые трупики некогда белых голубей. Андрей шмыгнул носом, быстро вытер тыльной стороной руки грязную дорожку от слезы на щеке – они с Геной были друзьями. Вместе учились, вместе служили.

− Там он... Леха, бери с той стороны. Раз-два, подняли! Мы это, вышли вдвоем, едва рассвело – к сортиру прогуляться. И тут началось! Залегли в канаве, думали переждать, а оно как бахнет! Черт, а Генка ж в доме остался с пленными...

Белорус был бледен, хмур и молчалив. Без роптаний помогал подымать деревянные балки, оттягивать в сторону угловатые обломки стен, словно и не чувствовал их тяжести. Только марево, как тогда, у родника, заволокло его взгляд.

Опять громыхнуло, все в одночасье упали на землю, прикрыли руками головы. Совсем близко пролетели осколки. Не дожидаясь нового залпа, быстро поднялись, снова принявшись за титанический труд. Минут через десять подоспела подмога вместе с техникой. Кто-то натянул на белоруса броник, водрузил на голову шлем.

− Пацани, не сцать − снаряд в одне й те ж місце двічі не втрапляє!

Обстрел закончился через полчаса. Генку они откопали спустя два часа. Тот был без сознания, весь в крови. Айболитыч сразу организовал ему носилки и забрал в медпункт. Ополченцев хотя и нехотя, но тоже отрыли. Двое были уже бездыханными. Четверых с травмами разной тяжести отправили вслед за Генкой.

− Алексей, пошли отсюда.

Надя тронула белоруса за плечо, но тот продолжал молча стоять над трупом боевика. Это был как раз тот, кто начал на него травлю в камере.

− Что с ними будет?

− С телами? Зашьем в мешки и отправим передачей на ту сторону. А завтра на всех рашиских и сепарских каналах будут орать, что укры замордовали военнопленных. Не впервой. Давай, пошли отсюда – тебе раны промыть нужно. И старые, и новые.

Возле «летнего» душа образовалось нестройное подобие очереди – несмотря на довольно бодрящую температуру водицы многим хотелось смыть с себя липкий пот выветренного адреналина и порох разрушений, а это значит - почти прийти в себя.

− Алексей, посмотри на меня. Ты стоишь здесь, ждешь свой черед в душ. А я смотаюсь по делам. Вернусь быстро. Эй? Тебя что, контузило?

Белорус наконец перестал смотреть в пустоту, моргнул:

− Нет. Наконец-то бросаешь меня без охраны?

− Ты же сам сказал, что не ориентируешься на местности. Потом, на кой тебе бежать? Глотали вместе пыль во время обстрела – своим почти стал.

Развернувшись, она прямиком отправилась к командиру. Михалыч сидел на пеньке, подперев рукой подбородок. Он выглядел уставшим и постаревшим. Голос охрип – отдавать команды во время минометных залпов – это вам не песни петь.

− Надійко, ну що мені з цим птахом накажеш робити? Всиновити?

− Ты в рапорте что написал?

− Що взяли в полон сім осіб. Четверо з папірцями ДНР. Двоє – з російськими. Один взагалі без документів.

− Его имя не упоминал?

− Ні імені, ні громадянства. На кой мені цей геморой? Гадав − нехай тиловики розбираються.

- Капитан знает?

- Знає. Але без подробиць.

− Михалыч, а что, если этот наш безымянный пленный пропадет во время обстрела? Сбежит? Можешь официально выписать мне пилюлей – выговор за халатность или еще что придумаешь.

− Ну, знаєш!..

− А белоруса этого мы через наших волонтеров из зоны отправим. Легенду придумаем. Пусть себе через посольство домой шурует. Все лучше, чем попасть в мясорубку военной бюрократии.

- Твою ж!.. Ось як гадаєш, чому я так ніколи й не дочекаюся капітанського звання, а ти все життя просидиш в молодшому сержанкому складі? Сказати?! Бо ми з тобою геть бахнуті на голову! Добре, якщо під статтю не підемо.

Надя, учуяв капитуляцию старлея, улыбнулась, подошла, накрыла его шершавую, морщинистую руку своей ладонью:

- Спасибо.

− Ой, погляньте на неї! Ну добре, з командуванням може й утрясеться все - їм також потрібна ця тягомотина з білорусами, як торішній сніг. Але скажи, дочко, нащо це тобі? Він вартий догани і наших зіпсованих нервів?

Она вспомнила взгляд белоруса, когда навела на него дуло своей винтовки. Липкое противоречивое чувство заставило плотно сжать зубы. Выдохнула:

− Головне, поки що ми живі. А все інше – повна фігня.