Глава 4
Дворец был пуст. Пустынные коридоры ловили эхо моих шагов, проглатывая их в даль. Я шла по потолку, глядя вниз, на ступени, свечи, перевернутую статую бога струн. Пыль подлетала из-под босых ног, белым снегом осыпаясь на пол. Черные следы точно проталины пятнали мрамор.
Истошный крик донесся из моей башни. Я обернулась. Дверь в конце коридора открылась. Пламя хлынуло из нее, точно из глотки аспида. Я бросилась прочь. Каждый шаг отдавался предательским эхом в коридоре и где-то внутри черепной коробки. Позади шлепали босые ноги. Всхлипы сменились на визгливый смех. Впереди белеют зубы-полосы света. Окно зарешечено. Балкон внизу чуть шире. Можно спрыгнуть, а можно промахнуться и полететь вниз. Луна серебрит огромную площадь. Толпа внизу ждет. Сквозь дым их лица были не видны. Жар от костра уже начинал обжигать кожу. Резкий, колючий ветер с улицы бьет в бок, оттягивая сорочку. Ладони почему-то сильно болели. Оказалось, кисти все это время были сжаты в кулаки. Над рядом красно-белых полумесяцев в одной из рук лежал осколок зеркала. На меня глядели два глаза. Я отшатнулась, не удержалась на ногах, схватилась за штору. Алый лоскут оборвался.
Таким был мой сон. За завтраком Рафаэль сказал, что это звучит хорошо, ведь я смотрела на свое прошлое, так сказать, под другим углом, но посочувствовал. Азар спросил, учил ли меня кто ходить по потолку. Весь следующий день мы учились. Шторы остались целы.
Теперь же я шла по коридорам дома. Облазила комнату с портретом, заглянула в свою, вытащила Котика из шкафа и спустилась вниз, на кухню. Тут Котик вывалилась из рук и заковыляла в раковину. Там уселась и открыла рот, требуя, чтобы ей включили воду. Я открыла кран и отошла все-таки проверить гостиную. Где встала и, уперев кулаки в бока, заявила:
- Бать, ты обнаглел.
С потолка послышался довольный смешок. Азар сидел в позе лотоса рядом с люстрой, придерживая волосы, чтобы не свисали.
- Долго же ты второй этаж протаптывала. Думал, сейчас шкафы двигать будешь, - рассказывал он по пути к стене.
- Ещё бы в Правь вышел, - буркнула я и вдруг воскликнула: - Ой! Па!
Тот спрыгнул на пол и оглянулся. На обоях остались следы ботинок.
- А? Забудь, сотрется. Моя очередь?
- Да, только зажмурь все глаза, а то так не честно.
Конец фразы стал криком из коридора. На лестнице до меня долетел выдох «договорились», а на втором только глухое: «Четыре, пять, шесть». Я нарочно громко постучала шкафами, подергала шторы. Затем прислушалась, ухмыльнулась слепым стенам и вышла на лист. То-то же, пусть потрудится хоть немного.
Тут все было как всегда. Струны, плющ. Ничего интересного. Я оторвала оттопыренную веточку плюща, затем другую, сплетая их в венок от нечего делать, и стала вышагивать из стороны в сторону, приговаривая:
Раз, два, три, четыре, пять.
Вышел мертвый погулять.
Из могилы выползает,
Всех на кладбище пугает.
В зарослях плюща показался пуфалун. Потер мордочку и с любопытством поглядел на меня. Я протянула ему переплетенные веточки, а пока он принюхивался, взяла его на руки как небольшого пса.
Вдруг вактаре прибегает,
Dance Macabre обнуляет.
Раз-два! Будет бой!
Скрипка в вальс идет с трубой.
Пуфалун вывернулся из рук, плюхнулся на плющ, встряхнулся и покатился прочь.
Закрывайте зеркала,
Будет свет, и будет мгла.
Три тропы ползут по дну.
Хочешь выбрать лишь одну?
Видишь-видишь посмотри...
Вдруг кто-то окликнул меня по имени. Знакомый. Азар?! Нет. Смола. Я обернулась.
- Лили! - повторил Хальпарен, приблизившись. - Лили, за мной, пожалуйста, сейчас. Нет-нет, прошу, без вопросов, пойдем, snälla.
- Мастер!
Я вцепилась в его рукав. Наспех наброшенный плащ от такой наглости едва не сполз с плеч. Взгляд красновато-слезящихся глаз бегал, перекатываясь кувырками, по струнам, на каждое движение отзываясь золотым лихорадочным блеском. Запястье напряжено. Нить на нем растянули, серебристый медальон сверкнул рубиновым.
- Лили, ты в опасности, пожалуйста. Объясню! - в голосе скрипнуло отчаяние. - Объясню, обещаю, пойдем.
- А как же, - начала было я, но запнулась, схватилась за хальсбанд. Хальпарен процедил свой шведский сквозь зубы.
Точно полчища бледных крабов или пауков из плюща, из-под струн, со всех сторон ползли и карабкались, пресмыкаясь, голые гнилые трупы. Что-то схватило меня за штаны. Тут же получило руной по руке и отпустило. Рука оторвалась, кувырком полетела следом и ударилась о голову нового мертвеца. Они приближались гущами, роем, как копится плесень, как суетятся мокрицы. Бедные, бедные и обозленные.
Вспыхнула руна Иса. Хальпарен словил меня за локоть. Мы понеслись прочь.
На бегу я нарисовала щит и теперь держала с одной стороны, стараясь не смотреть сквозь серебристую вязь.
- Чего они?
- Не знаю, - отозвался Хальпарен. - Напали на Братство. Нужно уйти в Навь. Быстрей.
В щит ударили. Я пискнула, едва не поскользнувшись. Струны тут рвать было нельзя, как и сделать лассо. Чем ещё драться?
Плющ резко свернул завитком по кругу. Хальпарен подхватил меня под рёбрами, второй рукой встряхивая вспышку. Блеснуло золото. Плющ, ожив, изогнулся, сбросив ползущих вниз. Мой щит метнулся в сторону, разрезав пару тел. Снова погоня. Они преградили путь.
Один из мертвецов, карабкавшихся сверху, соскочил на собрата, вцепившись в выступающие кости ребер. Тот не удержался и кувыркнулся с плюща, по пути сбив еще одного, ползущего наверх.
- Дайте Терс! - крикнула я.
- Куда?
- Под руки!
Он кинул. Я тут же сверху набросила на неё Рейд. Попала. Руны столкнулись и с треском разорвались. Чисто. Мы пронеслись мимо.
- Умница! - вскликнул Хальпарен. Не улыбнуться не получилось.
Тут подошвы утонули во мху. Вокруг выросли корявые, припорошенные лишайником стволы необычно старых и сонных деревьев. Мольвактен.
Хальпарен словил меня за плечо и махнул свободной рукой. Лес расступился в стороны, расплетая непроходимую вязь ветвей и паутины. Впереди мигнули цветные огоньки избушек. Поляна будто бы сама подползла к нам, подкладывая под ноги подъеденные грибами ступени. Зеленый фонарь под крышей проводил нас во тьму. Щелкнул замок. Мы замерли, тяжело дыша. Спаслись.
Спаслись двое. А Азар? А Котик? А Рома, Петя, Константин Сергеевич и все остальные? А если Братство пало? А если они напали на город? А вдруг мы привели их и сюда? Воздуха резко перестало хватать.
- Мастер?
- Все хорошо, - шепнул он. - Все-
В глазах потемнело.
Спина ударилась о печь. Я схватилась за выступ. Хальпарен было дернулся ко мне, но тут оглянулся, как окликнутый, крутанулся, бросил вспышку, вскинул руки. В окне синеватым грибком бурлила толпа. Догнали.
Вокруг плаща заискрился рунный пояс. Взмах - стены охватило зеленым, свет куполом накрыл избушку и вырвался за ее пределы, разрезая тьму.
Грохот прокатился по лесу. Ветер сквозняком стянулся в дом. Что-то свистнуло и прищелкнуло, будто вернувшись. Хальпарен вздрогнул - под кожей от рук, к шее и в голову хлестнула изумрудная волна, - замер, точно прислушиваясь, и вдруг, ослабев, покачнулся.
- Мастер!
Тот схватился за стул, не удержался и рухнул на пол. Паника вылилась в жар. Алые искры застлали глаза. Челюсть невольно отвисла, выпуская крик. Пламя-пламя жжет-жжет-жжет. Стены-кости-пусть-пожрет. Жгут лицо, и грудь, и руки торжествующие муки! Все кругом и ало, и черно. Вы, горящее стада пятно, нет у вас имени, нет вам пристанища, ваша судьба - тлен в проклятьях пожарища. Руки мои на ломти раскрои. Сердце моё разорви, остриё. Сделано - пекло возьмет меня в плен, силу в защиту подложит взамен. Так возвращайтесь же с миром на кладбища. Нету мне имени, нет мне Прочь!
Кашель разодрал мне горло. Избушку же драл огонь. Пара подгоревших тел остались на полу и столе. Скрипнув зубами, я подтянулась на локтях к Хальпарену и шустро выкинула новый щит, закрывая нас обоих.
- Кха-стер! Пр-шу Вас, -йдемте.
В окне показалась рожа с пустыми глазницами. Снаружи толкнули раму и тело ввалилось внутрь. Руна полетела под потолок. Горящая балка с треском обломалась, выкинула сноп искр и прилетела прямо в истлевший нос, проломив череп. Мертвец взвыл и дернул голову. Черная гнилая дыра на месте лица повернулась ко мне. Повернулась и мгновенно получила новой вспышкой.
- Да встаньте же! - вскрикнула я, пнув Хальпарена под бок. - Прошу! Не то обижусь!
Гнилолицый перелез через балку, наощупь пробираясь ближе. Дверь не выдержала напора. Из проема повалила многорукая лавина.
Я покрыла руны всеми матами, какие знала, и словно в каком-то припадке, не думая ни о чем, не чувствуя ничего кроме беспомощной паники, сорвала с шеи хальсбанд и изо всех сил ударила им в солнечное сплетение.
Свет хлынул изумрудным потоком. Ветер с грохотом сорвал крышу. Стены избушки со свитом рухнули на все четыре стороны, брызнув стеклами окон. Мебель стерло в прах. Тела вокруг испепелило. Только печь осталась нетронута. Печи горят плохо.
Все замерло. Пепел хлопьями оседал на волосах, ложился на зеленый плащ, прикрывая обугленные пятна. Хальпарен не отряхивал его. Он не двигался вовсе, ни когда серый ошметок коснулся его век, ни когда их коснулись мои пальцы. Я подтянула его голову себе на колени, обнимая.
- Мастер, - я сама не узнала свой голос, так сильно сел от сипа и дрожи. - Простите. Простите меня, пожалуйста. Ну, встаньте. Встаньте, я же знаю, что Вы можете встать. Вы ведь живы, мастер. Вы живы. Живы. Живы!
Боль от удара еще не пришла, но слезы от боли другой жгли лицо, заливали шею. Я прильнула щекой к его лбу. Он был холоден. Нет-нет. Он жив. Просто притворяется, чтобы меня раздражать. Просто притворяется. Прекратите притворяться, мастер. Это же не смешно. Вы отдохнете и.
По спине пробежали мурашки. Что-то тут было не так. Деревья вокруг нас водили хороводы. Неподалеку из сумрака стали появляться странные домики. Мы оказались посреди Главной площади. На нас глядели отовсюду - со всех сторон, на мостах, среди зарослей, с верхних веток темных крон, из-под мостов, из-за углов домов, из канав, луж, нор, дыр, окон. Точно шелушащиеся чешуйки иссушенной и почти сброшенной змеиной кожи, тысячи больших и мелких, белых и желтых, красных и синих, слезящихся и слизистых глаз горели, моргали, наблюдали, ждали.
Землю около ног кольцом облепили липкие грибы с мягкими белыми шляпками. Я подняла голову и еще сильней вцепилась в мастера. Из ближайшей тени показались наблюдавшие. Один в рогах с собачьей мордой, другой с петушьей головой. Позади плюхнулась вода, шлепнули мокрые волосы, послышалось жадное хихиканье. Огромное волосатое существо показалось за крышами. Ступая тонкими длинными ногами, оно прошло мимо, размахивая над нами мерным маятником туманного дыма, и скрылось во тьме.
Кошка Бая спустилась по цепи к середине дуба.
- Чужеземец, лишь милостью добрых панов, получивший гражданские права, - проурчала она, уставившись на меня немигающей парой глаз. - Пора бы с тобой расквитаться, как думаешь?
- Без судьи и присяжных суд, простите, не суд! - попыталась возразить я, зная, что слова эти в общем-то делу не помогают. - К тому же, я ни в чем не виновна!
- Не верьте ни одному ее слову! - вмешалась свинья из-под колоды. - Это известный поджигатель. Ее настоящее имя...
Не успев договорить, она распалась на кучку жаренных органов. Легли красиво. К счастью? Орел слетел с макушки дерева и стал с удовольствием клевать печень. Бая пошла налево, продолжая аппетитно мурлыкать:
- Ни в чем ты не виновна. А в том, виновна! И очень даже! Вот скажи, что ты сделала?
- Ничего!
- Ага! - пушистую морду рассек широченный оскал от уха до уха. - Видишь? Как ты смеешь ничего не делать? Все что-то делали. Вот, ты! - загнутым когтем она подхватила за шиворот мелкого вэкста. - Ты что делал?
- Стрелял соловьёв, - пискнул он, сплевывая мох из заросшего рта. Ворот порвался и вэкст свалился в воду.
- А ты? - Бая махнула хвостом в сторону. - Ты, что делал?
- Я сгнил до краев, - похвастался трухлявый пень.
- Вот видишь? - снова оскал. - Нельзя же не делать совсем ничего.
- Ты врунья! - скандировали грибы. - Ты врёшь! Все ты врёшь!
- Но я... но....
- Ты дом наш сожгла! - верещали отовсюду. - Все сожгла! Все дотла!
- Тут кто-то другой... я не... я не могла...
- Убила! - вопил весь лес. - Убила! Ты всех нас убила!
- Положим принцессу скорее в могилу!
- Положим! Положим! Положим в могилу!
Руки, талию и волосы оплела слизкая холодная поросль, стягивая вниз. Комья земли, влажные, гадкие комья полетели мне в лицо, покрывая его, сдавливая грудь.
Русалки затянули хором:
- И лежишь ты без сна, в голове пелена, сердце полнится тяжкой тоскою...
Грязь попала в рот. Я стала задыхаться.
Вздрогнула.
Открыла глаза.
И сморщилась от запаха нашатыря.
Хальпарен убрал пузырек в сторону, тыльной стороной ладони коснулся моего лба, поджал челюсть.
- Тебе лучше отдохнуть. Пять минут, хорошо? Это все нервы. Я со всем разберусь, договорились?
Плащ был цел. Золотые глаза с беспокойством глядели на меня. Он приподнял мой подбородок и тихо спросил:
- Что такое?
- Что случилось?
- Ты перепугалась и упала в обморок, - пальцы ласково скользнули по скулам, шее, к затылку. - Все в порядке? Может, ударилась?
Я покачала головой. Словно зачарованная, а, может так и было, коснулась костяшками его щеки. Сладкий аромат смолы пьянил не хуже любого дурмана, любого зелья, любых трав заповедного леса.
- Мне показалось, - одними губами пролепетала я, едва сознавая мир вокруг, - Вы меня оставили.
Он прильнул к моей руке и прикрыл глаза. Словно издалека, но в то же время прямо около моего уха согрелся мягкий шепот:
- Поспи, пожалуйста. Скоро все закончится.
В постели было холодно. Где-то вдалеке капала вода. Пару раз ухнула сова. Тихо. Хруст? Нет, показалось. Считай до десяти. Не бойся. Договорились. Согласились на ничью. Не считается. Никто не боится, все выиграли и проиграли, а смысл тогда от игры под дождем? Капает и капает. Кто там плачет за стеной? Может, это домовой?* Где Кузя?
- Лили.
Я открыла глаза, обернулась и ударилась макушкой об изголовье. На краю кровати сидел Гавриил. Одеяло скомкалось у меня в кулаках и натянулось между нами, как низкий шатёр.
- Что ты...
- Лили, - перебил он, - тебе нельзя здесь быть.
- Можно! - я дернула одеяло на себя. Безрезультатно - все равно тянуть кусок малахита. - Это моя спальня! И ты здесь...
- Лили, - снова перебил он. - Встань. Встань и беги прочь. Беги к воротам, слышишь?
- Никуда я не попрусь! Меня убить хотят, между прочим. Там опасно. И как ты...
- Опасно тебе находиться тут. Встань.
Я рванула одеяло на себя как раз в тот момент, когда он сам поднялся, и свалилась на пол.
Из-под двери подтекал лунный свет. Все это время тот лежал неподвижным ковром. И вдруг дрогнул. Серебро подрезали тени. Что-то заскрипело.
- Гавриил! - вырвалось у меня. - Там...
Но в комнате больше никого не было.
Висок лизнула капля пота. Воздух заканчивался. От жара кожа будто подпеклась. За стеной послышались шаги. Тени сожрали свет. Окно забили ставни. Я бросилась к нему, повернула горячую ручку, пнула разогретое стекло. Духота. И тьма. Ни одной звездочки, ни одной крохотной гнилушки. Только бордовая шуба мрака. Парилка. За спиной задергали замок. Бежать. Руки не слушаются. Ноги больше не мои, они прилипли к полу, вросли в бревна избушки. Пальцы стали продолжением рамы. Ребра деревенеют, дышать больше нечем. Всё внутри покрывается твердой корой. Кричать не выходит. Деревья не кричат.
Запястье обдало холодом.
- Лили!
Я распахнула глаза и жадно глотнула воздух. Вязкая влага в обдираемом болью горле вышла кашлем вперемешку со свистящими вдохами.
- Лили, - Хальпарен поставил фонарь на пол. - Все хорошо? Ох...
Я подорвалась с постели, ткнулась ему в грудь и разрыдалась.
- Мастер!
Пальцы сжали белую ткань блузы. От липких ручьев слез и пота жар спадал, перетекая в морозный озноб. В ушах шумело, будто в черепе тараканы пылесосят. Я мотала головой, то ли отрицая все сущее, то ли пытаясь стереть с лица мученическую гримасу, то ли зарываясь в спасительные объятия Хальпарена. Тот сидел неподвижно, лишь сдержанно, одними кончиками пальцев похлопывая меня по спине.
- Кошмар?
- Н-не зна-аю-у, - сипло пропищала я, продолжая давиться хриплыми всхлипами. - Т-там был Гавриил. И лю-уди. И лес. Мне страшно, мастер! Помогите.
Хальпарен отстранился и заглянул мне в глаза.
- Гавриил? Что он... он что-нибудь говорил?
- Сказал уходить, что надо бежать и держаться от Вас, мастер, мне страшно и холодно, и плохо.
- Я растоплю печь...
- Нет! - я схватилась за его блузу, как за спасительную ниточку над морем истерики. - Не уходите! Не уходите, пожалуйста! Я боюсь!
Он деликатно отвел мои кисти в сторону, на одеяло. Взгляда, впрочем, не оторвал и спокойно, разъясняющим тоном заверил:
- Все хорошо. Я здесь и никуда не ухожу. Сейчас разведем огонь и дождемся кого-нибудь из Братства. Любишь ромашку? - послушал сдавленное «угу», встал, подал руку. - Пойдем.
Хворост и дрова уже лежали стопкой у топки. Хальпарен сел на колени перед печью, чиркнул спичками, поджег бумажку, не обращая, казалось, особого внимания на маленькую «подружку невесты», не смеющую ни на шаг отступить от края зеленого подола.
- Вы ведь не любите, когда деревья жгут.
- Я не мерзну, - ответил он, не оборачиваясь, - и в фонарях не нуждаюсь. Тише-тише.
Голос его чуть спустился к шепоту, успокаивая мой истеричный вдох - на крыльце что-то стукнуло.
Мы смотрели на дверь. Меж складок плаща сверкнуло железо. Сжимая рукоять кинжала, мастер махнул мне отступить к стене и бесшумной тенью приблизился к порогу. Я подобрала с пола полено.
Хальпарен тем временем обвил ручку напряженными пальцами, прислушиваясь к каждому призвуку. Глаза его потемнели, словно боялись выдать хозяина. Волосы скользнули по плечам.
Дверь рванулась за жестом и распахнулась. Блеснул клинок. Вспыхнула зелень. Свет очертил силуэт. Чиркнул металл.
- А...
Рука ослабла и опустилась. Хальпарен склонил голову.
- Прошу прощения.
Ему как будто бы проворчали в ответ. Я осмелилась выглянуть из угла.
На пороге стояла большая кошка. Стальные коготки как раз спрятались назад, под пышный плед пушистой шерсти. Мастер же убирать кинжал не спешил.
- Из чужих никого? - тихо спросил он, поглядывая на опушку.
Бая вильнула хвостом, но ничего не ответила. В зубах она сжимала, впрочем, тут же опустила на пол, туго смотанный черный сверток. Хальпарен подобрал его, вытряхнул из складок что-то блестящее, сжал в кулаке и кивнул.
- Благодарю. Это то, что нужно.
Та мигнула. Села.
- В деревне листьями принимают, - усмехнулся Хальпарен. Заметил ее взгляд, покачал рогами. - Шутка. Такое подойдет?
Он опустился на колени, протягивая за тонкие завязки маленький мешочек. Бая привстала на задние лапы, обняв передними жесткую кисть, принюхалась. Затем, вроде как одобрив, взяла в зубы и мягко спрыгнула в траву.
- Там кусочек пирога? - спросила я, убирая наконец полено на верхушку стопки. - Пуфалуны такое едят?
- По-разному, - уклончиво ответил Хальпарен, запирая дверь на засов. - Молока и вина у нас не было. Выкручиваюсь, как могу.
Он сел за стол, разложил вещи.
Блестящей посылкой оказались карманные часы. Самые простые часы с дерганным усиком рабочей стрелки, щекочущей макушку и носик цифры четыре, пока сестра лениво указывала на одиннадцать. Я нахмурилась.
- Разве сейчас полночь?
- Понятия не имею, но это и не важно.
Цепкие пальцы обхватили корпус, осторожно провернули стрелку на три чёрточки дальше четверки и нажали на кнопку.
На секунду показалось, что время замерло. И не только для сломанных часов, но и весь мир решил остановиться, замерзнуть острой точкой между чисел 23.23.
Тиканье сошло на нет.
Вдруг по окружности циферблата загорелась синим сияющая линия.
- Константин, - тихо позвал Хальпарен. - Будьте любезны, подойдите ко мне как можно скорее. Потребуется некоторая ... помощь.
Линия потемнела, сливаясь с нашими тенями. Синь ушла в черный, потухла и вдруг вылилась назад блеском плодов боярышника. Стрелка вздрогнула и завертелась белкой в приступе шизофренической агонии, едва не слетая с болта. Жужжание от ее вращений становилось все громче, заполняя комнату, давя на уши. Я схватила мастера за рукав.
Трень!
Тишина. Только в районе шеи оцарапал невидимый шершавый коготок. Свет потух. Часы встали.
Хальпарен одними пальцами похлопал меня по руке.
- Все-все. Скоро кто-нибудь прибудет. Это, - добавил тот, на немой вопрос в моем подозрительном прищуре, - что-то вроде средства связи. Константин Сергеевич, подобно его дядюшке Лорду, неплохо разбирается в тонкостях струн и нитей.
- А почему не на блюдечке с яблочком? Или зеркальце. У нас тут было в шкафу, большое, в полный рост, он бы пролез.
- Спросишь, когда время придет, - ответил он, пряча часы в карман. Глянул в окно, забрал со стола кинжал. - Теперь ждем. Чайник тоже в шкафу?
- Петя в печурку ставил всегда. А это что? - я ткнула пальцем в черный сверток. Тот оказался мягким и немного колючим.
- Свитер мой, - ответил Хальпарен, отвернувшись. Звякнул кочергой, постучал дровами и, как бы между прочим, добавил: - Можешь примерить, если замерзнешь, если захочется. Для тебя попросил принести.
Я развернула «рулетик», на секунду утонула в темноте, но в итоге выпуталась и закружилась на месте. Размер, ясное дело, был не мой. Последний ряд петель закрывал колени. Зато от пряжи приятно пахло травами.
Хальпарен уже перебирал сушеные букетики ромашки и мяты. Развязал один из них, отделил пару веточек и, мельком глянув на меня, отложил их в сторонку.
- Нравится?
- Хочется спасти Готем-сити. У меня даже кот есть. Кстати, где он?
- Дремлет в печной трубе.**
- Что?!
- Шучу, - бросил он, снова отворачиваясь, то ли чтобы посмеяться, то ли удивиться внезапному приступу веселья - вторая шутка за вечер, как-никак, - то ли просто повесить назад оставшуюся связку трав. - На крышу полез, постовой недобитый. На Баю, видишь, не среагировал. Но если кто другой придет - заранее узнаем. Чай крепкий пьешь?
- А Вы?
- Я без сахара, скажем так... не очень.
- Так, а разве нету? Погодите.
Я побежала к спальне, толкнула дверь.
Одуревший визг прошил воздух. С крыши что-то бухнулось на землю. Хальпарен влетел в комнату. Зеленая вспышка прошмыгнула мимо, пробила окно. Твердая рука привычно словила плечо. Но тут же снова ослабла.
- Е-тить тебя через пень-колоду, - выдал он. - Вы... головой думаете?
Хаед как раз выпрямился из полуприсяда. Лизнул кончик пальца, пригладил бровь.
- Он дебил, - сообщила я, осипшим от крика голосом.
- Мы тоже тебя любим, дорогуша, - отозвался тот, смахивая с себя крошку стекла.
- Ты приперся в этом признаться?
- На пару с Костей, - кивнул он, пнув подошвой особенно большой осколок. - Вы б, милсдари, открыли Брату. Мерзнет, бедолага.
На пороге действительно стоял Константин Сергеевич. В руках у него восседал, сверкая ошалевшими глазами, Кузя.
- Ваш кот? С крыши свалился.
- Зайдите, - только и сказал Хальпарен, отступив в сторону, а затем кивнул на Хаеда. - Вы этого зачем вызвали?
Тот уже сидел за столом, вальяжно откинувшись на спинку стула, осматривал избушку. Константин выпустил Кузю и, застряв между виноватостью и раздражением, пожал плечами.
- Он сам увязался. Что делать было?
- Старших нам не хватало. Вы не представляете, что Гавр...
- Ну не надо, - встрял Хаед, наклоняясь погладить домового, который как раз подошел обнюхать незнакомца. Впрочем, тут же отдернул руку - кот зашипел и юркнул под печь. Треснутые шрамом и, должно быть, постоянными ухмылками, губы растеклись в очередном подобии приветливости. - Имен нам здесь точно хватает. А кому мало - не беда, скоро еще подойдут. Ромка уже побежал.
- Еще и Рома придет?
- Опекуны точно должны. Я к ним отправил, чтобы часы мои принес и лишние глаза переход сюда не заметили. А что с дежурным старшим не так?
Хальпарен вздохнул, стукнул засовом.
- Чай будете? - спросил он, в который раз выглядывая в окно. - Что там с сахаром?
Сахара мы так и не нашли. Кружек тоже хватало только на двоих, так что чай разлили в пустую банку и глубокую плошку. Хальпарен уверил меня, что лучше выпьет воды, повесил чайник греть бока над огнем, снял плащ, протянул Константину часы и хальсбанд с руки. Тот поморщился, сбил стрелки, отдал их обратно. Кулон же надел на шею, благодарно кивнув, - металлическая стрелка, не охотничья, как у мастера, но как раз часовая, спряталась под рубашку. Затем приоткрыл форточку, подпалил сигарету прямо от топки, прислонился к стене и закурил. Кузя высунул морду из-под печи и воззрился на него с подозрительным прищуром.
- А чего Вы часами, а не зеркалами пользуетесь? - спросила я, садясь краешек стола, чтобы казаться немного выше. - Ну, или блюдечком с яблочком?
Услышав это Хаед откинулся на спинку стула и зашелся припадочным хохотом.
- Точно! Не, ты подумай, кошмар какой, а? Как я не додумался? Надо было с яблоком. А какой символизм, какой символизм! Все потеряно. Где ж ты раньше была, Лиличка, цветик мой милый? Ах, да, забыл старый, не обессудь.
Константин прикрыл глаза, потер их свободной рукой, выдохнув дым через нос.
***
Времени никогда не хватало.
С тех пор как заболел мой брат, его не стало вовсе. Я не хотел бросать школу, хотя мастер и обещал позаботиться о моем образовании, но просто не мог найти на нее время, являясь только чтобы написать тест, и скорее всего завалить. Надвигались экзамены, за ними выпускной, а посетители кафе, точно сговорившись всей страной, оставляли все меньше чаевых. Заказы на выскочек в этом плане выручали, но требовали долгого отсутствия. Так однажды, вернувшись позже, чем планировал, я понял, что надо звонить в скорую и уже не просить, но требовать срочной госпитализации.
В больнице ему стало получше, следить за ним приходилось профессионалам, но на этих профессионалов нужны были деньги, а времени, как уже сказано, на деньги не было.
Все изменилось после жалоб одному из взрослых Братьев. Он рассказал кое-что. Слыхал, мол, про заговор от старшего какого-то, пока в Прави разрыв листа чинил.
Это история о том, как я умер. Или нет, мне так до конца никто и не скажет. Знаю одно - с тех пор я навсегда потерял себя. И никогда не вернусь в прежнее сознание, тело.
В детстве я терпеть не мог читать. Даже под гнетом мастера. "Учи, - давил он, то подкидывая подзатыльника, то выкручивая ухо, - хоть про руны учи. Не то так и сдохнешь в полях".
Без книг мы умрем. Так он говорил.
Смерть не пугала. Она была далёкой иллюзией. Практики воспринимались и на слух, смысла мучиться я не видел.
Только Хальпарен мог побороть моё упрямство. Хотя "побороть" - слово неверное. Он не боролся со мной. Просто брал том и молча бегал глазами по строкам, словно бы и не замечая окружающий мир. Интерес заражал. Я подступал ближе, подсматривал из-за плеча. Иногда тот обращал на меня внимание и тогда мог читать вслух. Он объяснял, иногда спрашивал. Мне это нравилось. Объяснять, рассказывать и пересказывать.
Он не хотел быть учителем, но привил это желание мне. А вместе с тем развил и мысль:
Без книг мы умрем. С книгами тоже умрем, но гораздо веселее.
Сначала совет остался просто идеей. Я сбегал на занятия, заскочил на смену, позже отвез дежурным списанные пышки, помог отмыть больного пуфалуна.
А потом позвонили из больницы. Денег им больше не требовалось.
Я действительно полез в библиотеку. Вернулся домой, расставил свечей, нарисовал что положено. Разве что хальсбанд не снял. Без него как без трусов. Пусть и в джинсах пентаграммы, а внутри аж дерет. Вряд ли помогает, он только от выскочек. Да и выйти на лист из круга не получиться - в лучшем случае застрянешь на границе. А все равно. Привычка. Из откупа были только золотые часы, нынче и мелочи в карманах не водилось. Положил их в центр. Нашел этот чертов заговор. Прочел, даже не думая, сработает или нет. Так достало. Наверное, у всех так случается. В отчаянии.
Сначала ничего не происходило. Хотел бросить да пойти куда. Чаю, может, подальше от дома. Стыдно перед самим собой стало. Взрослый парень, стоит посреди комнаты со свечами, дурью мается.
Лучше бы оно так и было.
Тиканье на нет. Стрелки обездвижены.
В коридоре что-то? Тишина. Внимательно. Глоток. Дышать тише. Реже. Каждый звук.
Пламя спокойно.
В Братстве общению со старшими нас, считай, не учили. Было «взаимодействие с духами и телесными сущностями», но то относилось лишь к навьим, вэкстам и покойникам спиритического типа. Старших же требовали воспринимать как любого другого коллегу. Так правильно по идеологии. А уж заниматься призывами вовсе запрещалось. Мы должны оставаться на равных. Никогда «против», никогда «за», и никогда не «в долгу друг у друга». А потому даже теоретических понятий никто давать и не собирался. И насколько моя затея.
За окном перестук. Мягко, шустро. Хромоного. Первый этаж. Прорезь штор. За стеклом тьма. Две точки. Взгляд.
Моргание. Невольно. Пусто?
Белый подоконник. Тихая улица. Трава, дорога, чернь. Фонарям поздно.
Моя затея. А так ли мне оно сдалось? Услышав этот вопрос внутри собственной головы, я ответил сразу. Да. Так.
Идиот.
Сип? Скрип. Дверь. Соседи? Уехали давно, квартира безлюдна. Входная заперта. Точно? Проверял. А та, что здесь? Боковое зрение. Черная полоска. Приоткрыта. Сам оставил. Наверно.
Но звук был, это я знал. Годы практик слух тренируют хорошо.
Позади? Там нет прохода. Стена. Есть шкаф. Тонкий, глянцевый, советский. От бабушки еще.
Не двигаться.
Глаза в сторону. Никого. Пустой стул. Обои, куб телевизора под салфеткой. Немного потерты, выключен. Мигает красной точкой. В выпуклом экране лишь комната. Старенькая темная. Кровать. Рядом. Зеркало. Резкое, нереальное, ужасно далёкое. В нем.
Безликий. Тень. В потолок. У шкафа. За спиной.
Я знал. Закрывать глаза - опасно. Открывать - смертельно.
Не переступит круг. Не переступит. Все сделано правильно. Правильно же? Или? Никогда прежде не. Может линия одна, та что? Нельзя смотреть. Не проверить. Поздно. Не дышать. Слезятся.
Оно шевельнуло головой. Белая дуга. Шире.
Кровь застыла в жилах, а время застыло вместе с ней. Ногти оцарапали страницы.
Режет больно. Все плывет. Не моргать. Не смотреть. Не двигаться.
Руны не сработают. Не из тех. Выйти нельзя. Оно не пройдет. Что делать? «Доложите»***. Господи. Господи, Боже мой. Господи, что я натворил. Дрожь в губах. Щиплет. Ползет по щеке. Закрыл. Ч?! Вот же ж.
Не. Открывать. Стой.
Тише. Никого нет. Его выдумал страх. Вонь свечей. Просто тень. От шкафа. В темноте кажется. Все чушь. Все бред. Все кроме.
Дыхание. Тяжесть. На плече.
Я заорал. Замахнулся. Ударил. Меня занесло. Закружило. Стены комнаты полетели каруселью. Кто-то напрыгнул. Вдавил в пол. Тот промялся под телом. Я перестал чувствовать себя внутри собственной кожи. Невесомость. Удушающий груз. Начало рвать. Точно кто-то пытался растерзать изнутри, развести ребра в стороны, растянуть легкие.
Один кошмар отделился. В водовороте показалась рваная ухмылка. Над ней прорезались десятки алых точек глаз.
Мир раскололся. Я одновременно видел его в комнате, но не ощущал телом. Стоило попытаться хоть что-то понять, и все менялось - только кожа и древнее чутье подавало сигнал о присутствии того, кого не принимало сознание. Взгляд поплыл, стены то давили, то расходились и таяли в невесомо-туманной дали. Хотелось зажмуриться и спрятать голову руками, как в детстве скрыться от страшной грозы. Но тут оно открыло рот.
- Привет-привет-приветик, дорогуша. Как дела?
Меня сложило пополам, вырвало, повалило на колени. Тело сотрясал нервный озноб. Потные ладони скользнули по полу, собираясь в кулаки.
Острые когти стянули волосы до боли.
- Покажи личико, - глаза ослепило красным. - Константин, - где-то в районе груди укололо, на шее защипала цепь хальсбанда. - Вактаре... Что ж, дельце твое. Мы тоже отчасти сущности толера-а-антные. Если повезет.
Хватка ослабла. Только сейчас я понял, что стер пентаграмму - нога старшего, - была это лапа, копыто, сапог или щупальцы, не знаю до сих пор, - спокойно стояла на линии.
- Времечко всем нужно, это мы понимаем, а ну-ка.
Он коснулся часов. В стекле не отразилось ни намека на тень.
- Давай-ка проверим твою отзывчивость, - кривые когти оцарапали заводную головку. Стрелки провернулись.
В черепе звякнули пружины. Дрожащая трель отзвука ударила в затылок и пробежалась в зубы, отбив их, словно бур стоматолога. Челюсть заклинила. Я схватился за нее, но боль тут же отпустила. Комната разделилась. На этот раз четко. Часть сознания видела обои, зеркало и стертый мел, часть же наблюдала за старшим. На лице его сверкала острозубая улыбка.
- Слы-ы-ышишь, - он был доволен. - Чудно. Будем друзьями.
Со временем я привык. Трель больше не сверлила, а лишь почесывала шершавым осколком в районе шеи.
Когда было нужно, я мог прийти к нему. Тот отвечал на мои вопросы. Когда с задором, когда шутя, когда терпеливо. Когда же не хотел или уставал - смотрел на меня. Долго. Молча. Серьёзно. А затем просил проснуться. И я просыпался. Глотал воздух, утирал пот, все как в старь.
Долгое время это оставалось тайной, но однажды. Мастер. Вошел не вовремя. Подумал на наркотики. Я хотел соврать, соврал, но он заметил хальсбанд. Схватил его, сорвал, потрясая. Оказалось, на нем остались следы. Пришлось сознаться.
От меня едва не отреклись. «Делать ты что будешь дальше, ты мне скажи? Связаться со старшим! Да кто тебе мозг так поимел?» Нейтральность пошатнул, беспристрастности лишился. Елисей хотел выслать куда. «В Правь так и побредешь к другам своим, остолбень ты соломоголовый...» Хальпарен вступился. Уговорил оставить. Из полезности. Обещал обучить новым практикам на досуге. Оно и впрямь полезно оказалось. А проклятия и эзотерику вместе пришлось зубрить. Он мало что помнил. Сказал, мол, интересовался по молодости, когда еще не знал, кто отец у него - тот скрывал долго. Читал всякое, как с дети динозаврами или другими энциклопедиями носился. А потом, как мать ему все выдала, противно стало, так и забросил.
Но занимались, с лоргами общались. Один там меня в школу как раз и устроил, директор у него знакомый. Мы под видом санэпидемстанции пришли территорию на предмет навьих обнюхать, так представились.
Часы я выкинуть хотел. Вообще на них глядеть не мог. Все жуть казалась. Тошнило. А иначе никак. Хаед как-то откровенничал. Сказал, что в мире трех измерений свободы должно было быть одно, к которому мы навеки пристегнуты, чтобы оставаться на палубе реальности. То, которым мы повелевать не можем, но которое повелевает нами, унося за собой куда положено.
«Возможно, - заметил он, - однажды людишки разберутся и с ним. Может станут просто путешествовать, блуждать, кувыркаться, как по высоте, длине, ширине, а может даже научаться распоряжаться им, слегка искривляя желейные извилинки. Хотя такое будет разрешено не скоро. Не то потеряете, что напрягать надо. Откажет». Смеялся.
Я бы предпочел, чтобы все мое «надо» и даже «вроде бы не слишком» отказало задолго до этого «однажды». Наигрался.
Времени никогда не хватало. Но того раза мне навсегда хватило.
***
- С тех пор, каждый раз, когда происходит разделение, на часах застывает время 23:23, - сказал Константин, указывая на свой циферблат с замороженными стрелками. - Что-то вроде печати или, нам понятнее, руны, но числами.
- То есть сейчас частью сознания Вы в Братстве?
- Да, слежу за происходящим. Пока все спокойно, - он кинул огарок в печь. - Так, а что с дежурным старшим?
- Да... - скривился Хальпарен. - Теперь не уверен, возможно, напрасно созвал. Сон Лили приснился...
- Сон?! - Хаед перестал улыбаться. Глаза его потемнели, уронили взгляд на столешницу и стали размазывать его по скатерти, выплеснув мат на приоткрытые губы.
Точно отзываясь на выражение, в дверь постучали. Константин подорвался открывать.
- Раф...
- Рома вернулся в Братство, - успокоил тот, поднеся палец к губам. Азар вошел следом, защелкнув замок.
- Ли! - он развел руками, как будто это я виновата, что тот проиграл в прятках. - Мы даже не... Рыжий? Ты чего?
Тот все еще вылизывал стол подмерзающе-заторможенным взглядом. Вопрос точно пнул его под дых, заставляя нервно дернуть плечами.
- А ты, Бледный, не обо мне беспокойся. Все вы не о том... - перекошенное лицо надтреснула лихорадочная ухмылка. Он поднял голову, облизнулся и до торжественного сладко протянул: - Среброглазый-то наш во Вненаходимость вышел.
- Что?
- Он в сон к вашей девочке приходил, - пояснил Хаед, покусывая ноготь ненормально острыми зубами.
Азар вышептал мне новое слово в запасы запрещенного. Рафаэль кивнул, то ли соглашаясь, то ли принимая информацию, то ли подтверждая - глаза его на миг подернулись дымкой. Хальпарен поджал челюсть. Константин нахмурился.
- Вы ведь не хотите сказать, что...
- Никто не может знать точно.
- Может, это просто...
- Случайность? О, дорогуша, знаешь, чье это имя?
- Хоть кто-то в этом мире мне объяснит, что за хтонь тут народилась?!
Все посмотрели на меня. Фанаты «Ревизора» собрались! Я поджала губы, вырвалась из объятий, с силой развернула стул к ним сиденьем и стукнула его ножками об пол.
- Значит так! Сели все. Все сели, сказала. И объяснили, что вы тут устроили, почему все на нервах, и не дают мне нормально поспать. Слышите? Быстро!
Примечания:
*Песня «Зло» Электрофорез
**Песня «Домовой» Сплин.
***«ДОЛОЖИТЕ должному лицу о вашей встрече» - «Каталог манделы», принцип «ДУМАЙ». От альтернативов там не особо помогало. От старших - тоже очень вряд ли спасет. Трюк выполнен вактаре. Не проверяйте это дома. Идите на улицу.