Глава 14
Юля
Ночью я сплю плохо. Постоянно просыпаюсь от тревожного стука сердца и навязчивых мыслей. Думаю, конечно, о Дане и злюсь на себя из-за этого. Он, в отличие от меня, преспокойно спит. Ему вкололи лошадиную дозу успокоительных и снотворных и вырубили насильно. Я же с утра встаю ужасно разбитая и, кажется, даже немного простывшая.
В глаза словно песка насыпали, а по задней стенке горла скребутся ежи. Глотать больно и постоянно хочется кашлять.
Передвигаюсь как зомби, налепив под глаза бесполезные гелевые лепестки.
Буркнув семье приветствие, скрываюсь в ванной, чтобы избежать неудобных вопросов. Надеюсь, Савва не успел растрепать слишком много.
Чищу зубы и заплетаю косу. Голову мыть некогда. Бросаю быстрый взгляд на мамину косметичку, раздумывая несколько секунд о том, стоит ли мне подкрасить ресницы и нанести на щёки румяна, чтобы не быть такой бледной. Вчера вроде вышло неплохо, но мне помогала Тая. Не уверена, что сама себе не выколю тушью глаза.
О чём я думаю? Не надо мне это. Зачем? Кого я собралась покорять наличием макияжа на лице? Милохина?
Невесело усмехаюсь своему осунувшемуся отражению.
Я не выспалась и слегка не в себе, видимо, раз мне в голову приходят такие мысли.
Мне нужно в универ, а потом заехать в больницу к Дане. Его телефон и вещи всё ещё у меня. И я планирую отдать их лично и… и всё. Хотя кому я вру? И узнать, как он там. А если он будет спать, оставлю всё и уйду.
Да, так будет даже лучше. Ни к чему нам личные встречи.
Так я веду с собой мысленный диалог, пока собираюсь и натягиваю одежду. Решаю остановиться на однотонном объёмном костюме цвета фисташки, от которого моё лицо ещё больше зеленеет, и на белых массивных кроссовках. Накидываю светлую стёганую куртку и, крикнув в глубину квартиры, что вернусь только к вечеру, выхожу в сторону автобусной остановки.
Таи в универе нет. Она пишет, что приболела и решила отлежаться дома. Я даже рада такому повороту, потому что сил на разговоры о вчерашним у меня нет никаких. Ни моральных, ни физических.
Мысли так или иначе кружатся вокруг Милохина. Как он там после вчерашнего? Долго ли ему восстанавливаться и нет ли каких-то ещё невидимых травм?
Я и переживаю, и злюсь на него одновременно. Как можно так беспечно относиться к собственной жизни? Словно его ничто здесь не держит.
— Гаврилина, где вы летаете? — басит преподаватель начертательной геометрии, выводя меня из задумчивости.
Встрепенувшись, вижу, что все в аудитории смотрят в мою сторону с потаённым интересом.
— Что простите? Я прослушала.
— Я вижу. Вы уже десять минут гипнотизируете цветок на подоконнике. Он рассказывает лекцию лучше меня? — не унимается, скептически выгнув брови.
Дмитрий Воронцов самый молодой и дерзкий преподаватель у нас на курсе. Девчонки на потоке сушат трусы при одном виде его упругой задницы в классических синих брюках и готовы растечься лужицей прямо за столом, если он на них посмотрит.
Парни его недолюбливают по причине — читай выше. Не вывозят конкуренции.
Меня его аристократически правильные черты лица, длинный прямой нос и модная стрижка с выбритыми висками никогда не трогали. Зато чертит он как Бог. Поэтому его лекции стараюсь никогда не пропускать.
Смотрю прямо ему в глаза.
— Нет, пытаюсь заставить этот фикус взлететь силой мысли, — говорю громко, утыкаясь взглядом в раскрытый тетрадный блок. — Простите.
По аудитории летят приглушённые смешки.
Преподаватель что-то хмыкает, но на мою удачу решает больше не прессовать меня и возвращается к объяснению материала. Который я опять не слушаю. Делаю вид, что пишу, а сама бесцельно вывожу на клетчатом листке линии чёрной гелевой ручкой, которые быстро складываются в два стоящих друг напротив друга панельных дома.
В окнах схематично рисую людей. Парня и девушку. Между домами вывожу сердце. Звонок обрывает меня на штриховке, и я в ужасе смотрю на этот сентиментальный эскиз, только что вышедший из-под моего пера вместо лекции.
Выдираю листок и, безжалостно скомкав, пихаю в сумку.
Перед больницей заезжаю в магазин и покупаю немного фруктов. Всё же навещать больного еду.
Надеюсь, его мать привезла ему всё необходимое. От трусов до зубной щётки. Я вчера смогла ей дозвониться только после третьего раза, и мне показалось, что она не очень-то и удивилась, узнав, что Милохин в больнице. Ахнула и, записав данные, бросила трубку, не попрощавшись. Видимо, на стрессе.
Я вот до сих пор стрессую.
Чёртов Милохин.
Это же надо было… вот так… вляпаться, и совсем не в грязь!
Около палаты торможу. Медсестра на посту сказала, что Даня давно проснулся, но ему нужно больше отдыха. Короче, пустила меня к нему, только когда я назвала фамилию отца.
И вот я здесь.
Сердце сводит судорогой. Приказываю ему бросить эту слащавую ерунду и заняться своими прямыми обязанностями. Качать кровь и биться допустимые семьдесят — девяносто ударов в минуту, а не шарашить все сто двадцать от предвкушения встречи с объектом мужского пола.
Милохин меня раздражает. И точка.
Ага, именно поэтому ты притащила ему бананы и сетку апельсинов.
Ой, да заткнись! — велю своему уже слишком болтливому внутреннему голосу.
Толкаю дверь и заглядываю внутрь.
Светло. Тихо. Пахнет хлоркой и медикаментами.
Даня лежит на единственной кровати. На спине. Бледный и похудевший. Глаза закрыты. Грудь мерно вздымается от дыхания. Спит?
Разочарование накатывает волной.
Но так даже лучше. Оставлю всё и уйду.
О его здоровье потом узнаю через папу… и… всё. Конец. Фантазиям и влажным мечтам. И никаких больше сердечек, выведенных в тетрадке во время лекции.
Стараясь не шуметь, ступаю в палату.
Опускаю пакеты на стул у противоположной от кровати стены и ещё раз оглядываюсь.
Очень пусто. Никаких личных вещей. У него так никого и не было? Даже мать не приезжала? Как же так?
Горло сжимается спазмом.
Внезапно Милохин поднимает руку, чешет кончик носа и открывает глаза. Я замираю на месте как преступница. Не шевелюсь. Сердце грохочет так громко. Он тоже его слышит? Потому что мутным взглядом сразу прилипает прямо ко мне.
— Привет… — произношу тихо и делаю шаг ближе. — Ты как?
— Привет, Юля, — выдыхает Даня, внимательно вглядываясь в моё лицо.
Хмурится. А затем улыбается. Словно ждал.
— Разбудила? — спрашиваю, подходя ближе.
Пристально рассматриваю Милохина. Большая часть его туловища закрыта одеялом, руки лежат поверх, в одну воткнут катетер с капельницей, через которую лекарство медленно проникает в его тело. На нём нет футболки, левое плечо перетянуто бинтами. И я сглатываю тугой ком в горле. Надо было захватить одну из футболок Саввы. Почему не додумалась? Глаза больные, усталые. Бровь опять разбита. Ресницы кое-где слиплись, губы потрескались. Под щекой красуется ещё одна ссадина.
Красавчик, что ещё сказать. Аж сердце сжимается. Никогда не думала, что могу быть такой сердобольной. Жалость к парню хлещет через край.
Мне хочется дотронуться до его щеки, совсем как в машине. Погладить затылок. Подарить хоть какую-то ласку. Он же тут совсем один.
— Я не спал. Дремал. Здесь от скуки свихнуться можно, — чуть осипшим голосом выдаёт Даня. — И сдохнуть. Ничего делать не дают.
— А ты хотел бы опять на байк запрыгнуть и сделать сальто? Одного тебе мало было?
— Зато ты здесь. Игра стоила свеч, не находишь? — нагло подмигивает.
Цокаю языком и подхожу ещё ближе. Около окна стоит стул, и я, взяв его за спинку, двигаю к кровати. Хотела оставить продукты и уйти, но сейчас понимаю, что не могу бросить Милохина. Ему одиноко. У меня нет особо дел. Могу с ним поболтать.
— Мог просто позвать меня куда-нибудь, — говорю, не подумав.
— И ты бы пошла? Даже не попытавшись отгрызть мне руку, если бы я попробовал взять тебя за неё?
— Теперь ты этого не узнаешь, — пожимаю плечами и смотрю на парня.
— Жаль. Может, сделаешь скидку на травмы и дашь мне шанс?
— Не-а. Ты теперь дефектный.
— На мне всё заживает как на коте.
— Только помни, что у тебя, в отличие от помойных котов, не девять жизней.
— Эй, фильтруй базар, Коротышка! — наигранно возмущается.
— Я лишь констатирую сухие факты.
— Лучше бы ты продемонстрировала мне кое-какие мокрые.
— Боже, Милохин, — качаю головой, прикусив губу. — Может, ты вернешь свою вчерашнюю версию, когда не затыкаясь нёс романтический бред?
— Я что-то говорил тебе? — морщит лоб. — Ни черта не помню.
— Очень удобно, — хмыкаю я и, закинув ногу на ногу, откидываюсь на спинку стула.
Даня улыбается. В его усталых глазах загорается веселый нахальный блеск, и я, подхватив его волну, тоже не могу сдержать улыбки. Так и пялимся друг на друга. Вдруг в палате становится светлее. Словно кто-то включил дополнительный источник света и направил его на нас. Милохин медленно моргает, я, воспользовавшись моментом, разрываю затянувшийся зрительный контакт и странную тишину, повисшую между нами.
Повернувшись к окну, обнаруживаю, что из-за хмурых серых облаков вышло солнце. Его не было уже несколько дней, постоянно шли дожди. А теперь вот торчит край голубого чистого неба и лучи длинными полосами прорываются вниз к земле.
— Солнце, — констатирую очевидное, голос почему-то звучит чуть приглушённо. — Красиво.
— Да. Очень, — долетает до меня тихое.
И волоски на руках встают дыбом. Словно Милохин не о погоде говорит, а обо мне. Но это полная чушь.
Обхватив себя за плечи, растираю руки, прогоняя навязчивое ощущение покалывания.
— Хочешь есть? Я кое-что принесла.
— Если только пить. Тошнит периодически.
— Конечно, — подскакиваю на ноги и бросаюсь к пакетам.
Достаю оттуда бутылку воды без газа и маленький пакет яблочного сока с прозрачной трубочкой сбоку. Оборачиваюсь и показываю парню на выбор. Он ведет подбородком в сторону воды.
Отлично, бросаю сок обратно.
Даня пытается сесть повыше и морщится, хватаясь за плечо. Подлетаю ближе и поправляю ему подушку. Смотрит на меня снизу вверх, быстро проходится языком по нижней губе и кивает. Благодарит.
Я залипаю на его разбитых и сухих губах. Которые сейчас выглядят припухшими и неестественно малиновыми. Поддавшись порыву, прижимаюсь своими губами к горячему лбу парня в мимолетном касании. Так и знала. У него жар.
Пытаюсь отстраниться. Милохин опускает здоровую руку мне на талию и силой давит к себе.
Покачнувшись, опираюсь на ладони около его головы, стараясь не задеть травмированное плечо.
— Что ты делаешь? — шепчу потрясённо.
Между нашими лицами не больше десяти сантиметров.
— Поцелуй меня ещё, — просит, поглаживая мою спину. — В губы.
— Ни за что. У тебя жар. Я просто проверила твою температуру, — пытаюсь найти оправдание своему порыву.
Выходит не очень уверенно.
— Так я из-за этого и горю. Хочу тебя, Юля. Пиздец, как хочу.
Широко распахиваю глаза, теряясь с ответом. Мои губы что-то шлепают, но изо рта ничего не вылетает. Потому что мысли связной — ни одной! Милохин, воспользовавшись моим замешательством, тянется ко мне ближе, сокращая и так мизерное расстояние между нашими лицами.
И я боюсь думать о том, что случилось бы в следующий момент, если бы дверь палаты с грохотом не открылась, а на пороге не появился взъерошенный Клим.
— А вот и я, принцесса! Ауч! Я помешал? — удивлённо округляет глаза, застывая в проходе.
В руках у мажора увесистый рюкзак. Он переводит весёлый взгляд с Дани на меня и широко и как-то слишком понимающе улыбается.
— Пусти, — стряхиваю с себя руку Милохина.
Слезаю с кровати — я, оказывается, успела упереться в неё коленками. Хороша Гаврилина, почти забралась на парня верхом.
Боже мой.
— Мне пора, — говорю спешно.
Оглядываю палату в поисках своей сумки. И вспоминаю, что не отдала Милохину его телефон, к которому купила ещё дополнительную зарядку.
— Клим, выйди, — сухо кидает другу Даня.
Я чувствую его внимательный прожигающий взгляд между своих лопаток.
— Окей.
Оборачиваюсь, только когда мы опять остаёмся в палате одни.
— Юль… — зовёт Милохин.
Мягко тянет моё имя. У меня мурашки по коже. Но мимолетное помешательство и момент упущены. И я очень надеюсь, мы не будем к нему в дальнейшем возвращаться.
Может быть, мы с Даней могли бы стать друзьям. Это лучше, чем поддаваться на физиологическую тягу и всплеск гормонов.
Подхожу к постели Милохина как ни в чем не бывало и протягиваю ему телефон с зарядным устройством.
— Я вбила туда свой номер. Только давай без дикпиков. Иначе моя психика это не переживет.
— Твоя психика переживает расчленёнки нон-стоп, от одного совершенного члена ничего не будет, — говорит Даня, улыбаясь.
Он пытается поймать меня за руку, но я отдергиваю пальцы, как только они соприкасаются с его. Подозрительно прищуриваюсь.
— Ты рылся в моём ноуте?
Тогда, когда остался у меня в комнате. — Иначе откуда он может знать о моём пристрастии к криминалистике?
— Я сказал, что мой член само совершенство, а ты даже не обратила на это внимание, — обиженно выпячивает губу.
— Так, всё, — поднимаю вверх руки и брезгливо морщусь. — Я пошла. И…
Нужно дать какие-то комментарии к ситуации, которая только что произошла или почти произошла, если бы не Клим. Но я не могу найти подходящих слов. Съезжаю.
Лучше сбежать.
— И? — произносит Милохин, смотрит выжидающе.
— И ничего… До встречи. Поправляйся.
— Стой! — Он всё-таки ловит меня за руку и слегка сжимает. — Ты ещё придёшь?
— Не знаю, — отвечаю честно. — Не думаю, что это хорошая идея, Дань.
— Я хочу, чтобы ты ещё пришла. Пожалуйста…
Вытягиваю свою руку из захвата и прижимаю к груди. Отведя взгляд в сторону, рассеяно киваю.
— Не буду ничего обещать.
У входа в палату встречаю скучающе подпирающего плечом стену Клима. Он что-то хочет мне сказать, но я и так слишком задержалась в больнице. Поэтому молча проскальзываю мимо мажора и иду к лифтам.
На телефон падает новое сообщение. А следом ещё одно, и ещё одно.
Милохин.
“Уже скучаю, Коротышка. Пришлёшь мне фото в белье?”
И прилагает своё фото.
Пока оно грузится, я готовлюсь к самому худшему. Но члена там нет, а есть жалобная физиономия Дани, где он тянет вперёд губы, как для поцелуя, и сводит брови домиком. И мне, несмотря на весь абсурд ситуации, не хочется его за это придушить.
Улыбаюсь.
Поддавшись порыву, останавливаюсь рядом со стендом о вреде курения и делаю селфи. Нажимаю “отправить”, пока не передумала, и улыбаюсь как дурочка.
Ровно до того момента, пока навстречу мне из лифта не выходит длинноногая, похожая на куклу Барби девица в сопровождении женщины.
Делегация оглядывается по сторонам, а потом направляется в палату к Милохину, цокая каблуками.
Смотрю им вслед.
Я узнаю эту блондинку, въехавшую в мою машину пару недель назад, и меня начинает подташнивать.