Глава 10. "Без роли"
Они не виделись несколько месяцев после той встречи в книжном.
Бум иногда возвращался туда — в ту кофейню, в тот отдел арт-альбомов, как будто это могло вызвать У снова.
Но У не приходил.
И Бум решил, что всё правильно. Что так и должно было быть — одно случайное прощание, тёплое, не горькое.
Он продолжал снимать, преподавал немного в маленькой студии, смотрел кино один.
На премьере новой короткометражки он услышал, как кто-то сказал за спиной:
— Ты всё ещё не любишь, когда хлопают на финальных титрах?
Он обернулся. У.
Тот же взгляд, уже не холодный.
Чуть тише в голосе. Но всё ещё — он.
— А ты всё ещё не хлопаешь вообще, — ответил Бум.
— Только если мне действительно нравится.
Бум улыбнулся. Сердце сделало что-то странное: будто напомнило, что оно не просто орган.
А был ли в этом миге сценарий?
Нет.
Но и случайностью это уже не казалось.
Они вышли на улицу.
Ночь была мягкой, как рукав свитера.
Свет витрин отражался в лужах.
— Прогуляемся? — спросил У.
— Да.
Они шли молча. Иногда — плечом к плечу, иногда — с небольшим расстоянием, как будто в нём можно было прятаться.
— Ты часто возвращался туда? — спросил У.
— Иногда. А ты?
— Я стоял на противоположной стороне улицы. Несколько раз. Не заходил.
— Почему?
— Потому что боялся, что если зайду, а тебя не будет — это будет конец.
А если будешь — то я всё испорчу.
Бум остановился.
Посмотрел прямо на него.
— А ты ведь всегда был хорош в том, чтобы играть того, кто ничего не чувствует.
У кивнул.
— Да.
— Но мы не в кадре.
— Я знаю.
Тишина.
— Тогда скажи. Без фильтра. Без монтажа.
У сделал шаг ближе. Его голос стал низким, сдержанным, как будто каждое слово обожгло горло:
— Я люблю тебя.
Бум не сдвинулся. Не вздохнул.
Просто слушал.
— Я не знаю, в какой именно день это случилось. Не знаю, когда я понял. Может, когда ты впервые ушёл. А может, когда я увидел тебя после всего, и ты просто улыбнулся, не требуя, не мстя, не жалуясь.
Он сделал ещё шаг.
— Я люблю тебя.
Не как роль, не как сюжетную линию, не как нужного мне по сценарию.
А как живого, целого, настоящего тебя, даже если ты больше никогда не будешь рядом.
Бум моргнул. Первый раз за всю речь.
Потом — второй. Влажно.
— Я не хочу возвращать старое.
Я хочу — начать новое. Если ты захочешь.
Если нет — я уйду. Но хотя бы скажу.
Впервые по-настоящему.
Бум стоял, не двигаясь.
Потом подошёл.
Не быстро. Не драматично.
И обнял его.
— Ты опоздал, — прошептал он.
— Я знаю.
— Но я ждал.
— Я знаю.
Они стояли так, под слабым светом улицы.
Не как герои фильма.
Не как бывшие.
А как двое, переживших любовь и потерю, и всё равно пришедших к друг другу.
— Дома есть чай, — сказал Бум, наконец.
— А у меня — отпуск.
— На сколько?
— Пока ты не выгонишь.
Бум усмехнулся.
— Это может затянуться.
— Я на это рассчитываю.
Они жили теперь не сценарием.
Были завтраки, где никто не говорил о кино.
Были вечера, когда они смотрели старые фильмы и смеялись не с реплик, а с реакции друг друга.
Были ссоры — тихие, честные.
Были касания — не как извинение, а как язык, которым говорили то, что не могли словами.
Однажды У сказал:
— Я мечтал об этом. Но даже во сне — ты не был таким настоящим.
А Бум ответил:
— А я разучился мечтать. Но теперь учусь снова.
Финал не нуждался в титрах.
Потому что настоящая история — это не “конец”.
Это “продолжение”.