Танабата

Под бдительным взглядом Какаши и круглосуточным присмотром своей любимой горластой медички Сакура провела ещё один день в больничной палате. Как бы она ни пыталась сбежать, как бы остро не звала её обратно Коноха — эти два цербера были непреклонны. Один сдерживал её словами, другая — капельницами и недовольно щёлкающими пульсометрами.

Она старалась быть спокойной, но внутри всё царапало. Тревога нарастала, как прилив — не резкая, а вязкая, тягучая, изматывающая. Её дети были в Конохе. И Аканэ знал об этом.

Вечером её навестили Гаара и Канкуро.

Они вошли тихо, как-то по-пустынному мягко. Ни один из них не пытался торопить её, не задавал прямых вопросов. Гаара лишь опустился в кресло, сложив руки на коленях, и после короткой паузы негромко произнёс:

— Надеюсь, что тебе уже лучше, Сакура?

— Я вполне хорошо себя чувствую для человека, пробывшего в пустыне почти двое суток, Казекаге-сама. Не стоит волноваться, — кривая ухмылка красовалась на ее лице.

Это было почти правдой. Её тело действительно восстанавливалось — капельницы, подкожные инъекции и регенеративные составы творили чудеса. Она выпрямилась на подушке, заложила за ухо прядь волос — бинт на руке чуть скользнул по ребру, и она поморщилась.

— Рад это слышать, — Гаара чуть кивнул, и в его глазах промелькнуло облегчение. Он помолчал, не зная, как подступиться к главному.

— Я знаю, что вы хотите услышать, — произнесла она спокойно. — Разговор будет долгим.

Куноичи не вдавалась в детали самого нападения и ее содержания в плену, но очень подробно разложила все, что узнала об Аканэ и его планах. Только ее взгляд ни разу не встретился с чужим.

Подробно описала людей, которых там видела, в особенности его ближайших помощников. Упомянула, что в его группировке был парень из Яманака, попытавшийся залезть ей в голову. Однако сделала ремарку о том, что не знает, жив парень или нет, чем вызвала ряд вопросов.

— Ты считаешь, что Аканэ убил его за невыполнение задачи? — решил уточнить Канкуро.

По коже Сакуры пробежались мурашки. Вплоть до этого момента она старалась не вспоминать о тех жизнях, что унесла. Но сейчас все смерти будто пролетали у нее перед глазами. Ее взгляд остекленел и нервная дрожь прошлась по рукам. Девушка крепко сжала кулаки, собираясь с духом и отгоняя мрачные видения.

— Думаю, это сделала я, — выдохнула она, и хриплый смешок сорвался с губ. — Проникновение в разум само по себе является небезопасным занятием как для обладателя техники, так и для того, чей разум подвергается воздействию. Втройне это опасно, когда человек умеет защищать разум, в особенности при насильственном проникновении. Я умею его защищать, о чем не догадывался Яманака, за это и поплатился.

В комнате воцарилось гробовое молчание. Сакура наконец подняла глаза. И в них были не гордость, не оправдание. Только усталость.

— Он отрубился почти сразу и о его дальнейшей судьбе мне неизвестно.

Какаши подошёл ближе и сел на край кровати. Его рука легла на её плечо — мягко, едва ощутимо. Просто быть рядом. Просто касание. Сакура не отпрянула и не посмотрела, но плечо перестало дрожать.

— Как ты выбралась, Сакура? — Гаара выжидающе посмотрел на девушку.

Куноичи стоически подавила в себе все эмоции, чтобы не разрыдаться. Она не была жестокой и то, что она сделала будет преследовать ее в кошмарах еще долгое время. Сейчас Сакуре казалось, что в тот момент она лишилась рассудка. Когда она собралась с духом, голос ее был ровным и безэмоциональным.

— После ухода Аканэ я выжидала возможности уйти как можно тише. Мне повезло, что я смогла восстановить хотя бы часть чакры. Мне каждый день приносили еду и я была уверена, что кто-то зайдет ко мне. Так и случилось, парень принес поднос и я... Я убила его, забрала ключи и выбралась наружу. Я примерно понимала, где находится выход. Нашла свою катану, взрывные печати.

Сакура уставилась в одну точку, пытаясь удержать волну, что накатывала на нее. Слова давались с трудом. Её голос дрожал, как натянутая струна.

— Я убила их всех. Всех по одному. Того места больше нет.

Долгое время никто не произносил ни звука. Только шум ветра за окном. Только сжавшаяся до боли рука Какаши на её плече. Они вместе с Сакурой переживали этот момент, и в этом молчании девушка находила для себя безмолвную поддержку и понимание. И вдруг — голос Канкуро, негромкий, без насмешки:

— Ты молодец, Сакура, — он взглянул на неё с теплотой. — Если бы не тот взрыв, мы бы не нашли тебя в той буре.

Сакура почувствовала, как что-то внутри дрогнуло. Её пальцы сжались в простыню. Губы задрожали. Воспоминания о тех днях накрывали волнами, принося неимоверную боль. Она никогда не забудет то чувство беспомощности перед пустынной стихией.

— Я... — она тяжело выдохнула. — Я чуть не сдалась. Там, в пустыне. Было темно, холодно. Я ползла, как слепая, и не знала — увижу ли ещё хоть одно лицо, которое люблю.

По её щекам потекли беззвучные слёзы. Ни всхлипов, ни срывов. Просто вода — солёная, усталая, настоящая. Какаши придвинул девушку ближе, обнял еще крепче, укладывая ее голову себе на плечо.

— Он угрожал детьми, — проговорила Сакура, глядя в одну точку. — Сказал, что если я не буду подчиняться — они заплатят. Он знает, кто для меня важен. Мы не можем сидеть сложа руки. Я должна быть дома и защитить их.

— Ты сказала, что в Конохе предатель, — напомнил Какаши.

Сакура чуть приподнялась. Руки дрожали. Она долго смотрела в пол. В голове девушки до сих пор не укладывался факт предательства от такого близкого человека. Почему Шизуне так поступила? И как Сакура может сказать об этом Какаши?

— Да. Он говорил — "у нас есть люди в Конохе". Не уточнил сколько. Но... — она перевела взгляд на Какаши. — Одного из них я знаю. Пока... я не готова назвать имя. Я хочу сначала взглянуть ему в глаза. Сама.

Какаши ничего не сказал. Только кивнул, чуть наклонив голову. Он понял. Он не давил. Он — просто рядом. И эти объятия удерживали Сакуру от безостановочной истерики. Рядом с ним она чувствовала себя еще сильнее, он был ее опорой и не даст ей сломаться.

В комнате повисла тишина, наполненная чем-то невидимым, но осязаемым. Канкуро опустил взгляд, будто не хотел мешать. А Гаара — просто молчал. Но Сакура почувствовала на себе его взгляд и наконец перевела на него глаза.

Раньше она не умела читать этого человека.

Когда-то он казался ей пугающим — тихая смерть в песке, бездушный сосуд, машина, способная раздавить одним словом. Тогда, во время экзамена, когда она видела его впервые, даже дыхание замирало от напряжения.

Но годы сделали своё. Сакура наблюдала за ним вблизи, на мирных миссиях, на коротких встречах между делами. И со временем начала замечать то, что другие не видели — спокойную доброту, сдержанную, почти неуловимую. Гаара не был бесчувственным. Он просто чувствовал глубже, чем позволял себе показывать.

И вот сейчас она увидела в его глазах не только понимание, но и... тепло. Очень сдержанное. Почти невидимое, но настоящее. Он кивнул ей и всё так же спокойно сказал:

— Я помогу вам добраться до Конохи как можно быстрее. На рассвете выдвигаемся. Будьте готовы.

Сакура не ответила сразу. Она просто смотрела на него. Долго. А потом — так же негромко, почти шепотом — произнесла:

— Спасибо, Гаара.

Он кивнул снова и встал. Канкуро последовал за ним. Перед выходом братья обменялись коротким взглядом — многозначительным, как у людей, которые всё поняли без слов. А потом они ушли, оставив в палате тишину.

Какаши не отходил от неё почти ни на минуту. Сакуре казалось, что он по-настоящему боялся — не абстрактно, не гипотетически, а до дрожи в кончиках пальцев — что стоит ему отвернуться, ослабить хватку или моргнуть, и она исчезнет, как мираж в пустыне. Растворится. Станет сном. Он выглядел уставшим — с потемневшими глазами, заломленными плечами, дыханием, ставшим тише, чем шёпот. Она почти не сомневалась, что он не сомкнул глаз с тех пор, как узнал о ее похищении.

Сейчас они лежали вдвоём на узкой больничной койке, и Сакура, устроившись у него на груди, слушала мерный, надёжный ритм его сердца. Она чуть приподнялась, чтобы взглянуть в его лицо.

Глаза Какаши были расфокусированными и туманными, но за этим дымом она ясно видела — он смотрел в пустоту, полную боли. Сакура знала его слишком хорошо, чтобы не понять, какие мысли терзают его изнутри. Он винил себя. Конечно, винил. Иначе бы это был не Какаши Хатаке.

Она тихо потянулась рукой к его лицу и нежно провела пальцами по лбу, разглаживая ту упрямую морщинку между бровей, что появлялась всегда, когда он пытался молча спасти весь мир. Прикосновение наконец выдернуло его из оцепенения, и он перевёл взгляд на неё.

— Почему ты не спишь? Тебе нужны силы, Сакура, — произнёс он, хрипло, почти шёпотом, и в голосе чувствовалась бескрайняя усталость.

— А почему не спишь ты? — мягко, но не без укола ответила она, приподняв бровь.

Он сжал губы, а его взгляд потяжелел, словно за секунду налился свинцом.

— Я... боюсь. Боюсь, что если закрою глаза — открою их, а тебя уже не будет рядом.

Сакура почувствовала, как у неё кольнуло под рёбрами. Эта фраза не была просто признанием — это было оголённое нутро, выброшенное ей в ладони. Она села чуть выше, заглянула ему в глаза и ответила с той спокойной уверенностью, которая рождалась только из безусловной любви:

— Я здесь, Какаши. И никуда не уйду.

Он молчал, словно не решался поверить. Его пальцы судорожно сжались у неё на плече. Сакура вновь провела рукой по его лицу, теперь уже чуть настойчивей.

— Ты выглядишь измотанным. Пожалуйста, поспи. Я рядом. Всё хорошо.

Он закрыл глаза, но не в покое, а будто в попытке заглушить всё то, что сжималось внутри. А когда заговорил, голос его стал ниже, глуше, будто исходил не из груди, а прямо из того узкого пространства, где сердце спрессовано с виной:

— Это всё моя вина. Если бы я...

— Остановись, Какаши, — резко перебила его она, и голос её прозвучал твёрдо, как камень о металл.

Он открыл глаза и в первый раз за весь вечер действительно посмотрел на неё. А она смотрела в ответ, не отводя взгляда, в её глазах плескалась такая уверенность, что, казалось, она могла сдвинуть горы одной лишь волей.

— Подумай дважды, что ты собираешься сказать. Я не виню тебя. И никто этого не сделает. Всё, что произошло — это не твоя вина. Это Аканэ. Только он. Он наш враг, не ты. Мы с тобой — на одной стороне. И мы разберёмся с ним. Вместе. Но для этого нам нужно оставаться сильными.

Она сделала паузу, а потом добавила, мягко, но с окончательностью:

— Я говорю тебе это в последний раз.

Он попытался что-то возразить, губы дрогнули, но она сразу пресекла:

— Никаких "но", Какаши. Не смей обвинять себя.

Он молчал, как будто внутри что-то крошилось и рушилось — не громко, но окончательно. Затем он просто притянул её к себе, как будто хотел запомнить это ощущение — её вес, её дыхание, тепло её ладоней. И она не сопротивлялась.

Сакура уловила, как его дыхание начало выравниваться. Он больше не сжимал её судорожно, а просто держал — крепко, надёжно, как человек, который, наконец, позволил себе поверить. Через несколько минут она услышала, как ритм его дыхания становится ровным, глубоким. Он уснул. Впервые за долгое время.

Она зарылась носом в его шею, глубоко вдохнула знакомый запах леса, кожи, тепла. Он пах как дом. Как жизнь. И в этих объятиях, пропитанных усталостью и надеждой, она тоже заснула — так, как не спала уже очень, очень давно.

Утро в Суне встретило Сакуру не ласково, а так, как эта земля умела — сухим обжигающим дыханием ветра, песчинками, что цеплялись за кожу и волосы, и солнцем, которое не поднималось — выстреливало в небо с безжалостной яростью. Она невольно щурилась, прикрывая глаза рукой, и едва вышла за ворота госпиталя, как на её языке уже скрипнул песок.

Она остановилась на пороге, провела ладонью по волосам, отряхивая невидимые пылинки, и, криво усмехнувшись, выдохнула:

— Официально заявляю: терпеть не могу песок.

Рядом с ней Канкуро хмыкнул, искоса глянув на девушку. Он явно ожидал подобной реакции и сдерживал усмешку, пока мимо не прошёл Гаара.

— Боюсь, тебе придётся потерпеть его ещё немного, — невозмутимо заметил Казекаге. — Мы на нём полетим. Но могу тебя заверить — этот песок тебя не обидит.

Сакура метнула на него усталый взгляд, но ничего не ответила. Только качнула головой с лёгким бурчанием, в котором угадывалась капля благодарности. Она действительно доверяла Гааре — в его спокойствии и внутренней собранности было что-то, что вызывало у неё чувство полной уверенности. Он доставит их в Коноху без происшествий. А может, даже с комфортом.

Она почувствовала, как под ногами зашевелился песок, собираясь в плотную, упругую платформу. Казалось, земля сама поднимает её в небо. Сакура заняла своё место и обернулась — Канкуро стоял чуть поодаль, прикрыв глаза от солнца, и махал им на прощание. Ни долгих напутствий, ни пафоса. Только тёплая, молчаливая улыбка и кивок. Этого было достаточно.

Песчаная платформа тронулась, взметнув в воздух лёгкий вихрь. Сакура, прищурившись, устроилась поудобнее, облокотившись на руку, и, пробормотав себе под нос, села чуть глубже:

— Надеюсь, не буду потом выгребать этот песок из своих трусов...

Тут же рядом раздался глухой, обречённый вздох Какаши и тихое:

— Сакура...

Она непонимающе посмотрела на него, а потом заметила, как взгляд Гаары, обычно спокойный до бесстрастности, внезапно стал стеклянным, а уши заметно покраснели. Его лицо, как всегда собранное, теперь казалось растерянным, будто он только что услышал нечто совсем уж... личное.

До Сакуры дошёл смысл сказанного.

— Прости, Гаара, вырвалось, — усмехнулась она, еле сдерживая хохот. — Я лучше заткнусь и буду наслаждаться видами.

Песок под ними набирал скорость, мягко поднимая их всё выше над бескрайней равниной. За их спинами вставало солнце, и мир снова становился жарким, слепящим и золотым.

А впереди, в сердце зелёных холмов, уже ждала Коноха.

Путь домой оказался на удивление спокойным. Гаара вёл их с редкой мягкостью, как будто чувствовал: Сакуре сейчас важен каждый вдох, каждое прикосновение к покою. Она устроилась, свернувшись калачиком, положив голову на колени Какаши, и вскоре провалилась в короткий, но глубокий сон. Это был тот редкий случай, когда её тело позволило себе расслабиться.

Сквозь дремоту она чувствовала, как обдувает лицо тёплый ветер, как под ней вибрирует плотная песчаная платформа, и как осторожно сжимает её плечо чья-то ладонь. Какаши был рядом. Всё было в порядке.

Когда впереди начали вырастать очертания Конохи, Сакура, будто почувствовав это на уровне инстинкта, резко проснулась и села. Её дыхание сбилось, как от долгого забега, и голос прозвучал сипло, но твёрдо:

— Мы... дома...

Она не сразу поверила. Будто сердце не поспевало за глазами. Вдалеке маячила знакомая линия деревьев, защитный купол, и силуэты башен на фоне голубого неба. Грудь сдавило от нетерпения. Её пальцы вжались в песчаную платформу, и тело само подалось вперёд.

Песчаный поток мягко опустился на землю у восточных ворот, и Гаара, не говоря ни слова, развеял технику. Он не был многословным человеком, но в его лёгком поклоне Сакуре читались и уважение, и понимание, и тепло. На глаза девушки навернулись слёзы, едва она ступила на знакомую землю.

— Я не стал никого предупреждать, — тихо сказал Какаши, становясь рядом. — Не хотелось, чтобы здесь собралась толпа скучающих. Это должно быть только для тебя.

Сакура повернулась к нему, кивнула с благодарностью. Он знал. Он чувствовал. Шестой слегка наклонился, поцеловал её в лоб, касаясь кожи совсем легко.

— Беги к ним.

Сакура не заставила себя упрашивать. Исчезнув в лёгком вихре шуншина, она появилась прямо в коридоре госпиталя, испугав до полусмерти медсестру на посту.

— Сакура-сама?! — воскликнула та, выронив журнал и подскочив от стула.

— Где мои генины? — голос девушки был хриплым, сбивчивым, но в нём слышалась та жёсткая уверенность, которую Сакура никогда не теряла, когда дело касалось её учеников.

— П-палата триста вторая... — промямлила медсестра, глядя на неё с круглым лицом.

Сакура уже неслась вверх по ступеням, не чувствуя усталости в ногах. Сердце стучало в ушах, как барабан, ладони дрожали. Она выдохнула, оказавшись у двери, и толкнула её, врываясь внутрь, как ураган.

В палате разом стихли голоса. Три пары глаз уставились на неё — удивлённые, испуганные, ошеломлённые. На секунду никто не двинулся. А потом Айри первой сорвалась с места и бросилась к ней:

— Сакура-сенсей!!!

Вслед за ней Рэн и Таисэи. Они влетели в объятия, сшибая её с ног. Сакура рухнула на колени и обняла их так крепко, как не обнимала никогда.

Она смеялась и плакала одновременно. Тело дрожало, как у человека, вернувшегося с края. В первый раз за всё это время она позволила себе лить слёзы при них. По-настоящему. Без защиты, без сдержанности.

— Я так скучала по вам, котятки... — прошептала она, сжимая их в объятиях. — Так безумно скучала.

Дети молчали, прижавшись к ней. Даже обычно острословный Таисэи не сказал ни слова. Они чувствовали всё. Их маленькие сердца понимали больше, чем могли выразить.

Айри подняла голову, осторожно коснулась её щеки пальцем:

— Сакура-сенсей... вы плачете?

— Нет, просто... пыль в глаза попала, — пробормотала она с кривой улыбкой, смахивая слёзы, хотя они всё текли.

Они были дома. Вместе. И пока это было так — всё остальное можно было пережить.

Шум в палате, смех и всхлипы, перемешанные с детскими голосами, словно стали магнитом — через несколько минут в дверях возникла взволнованная, запыхавшаяся Ино, а за ней с сердитым видом — Цунаде. Обе остановились на пороге, будто в них ударила молния.

На миг мир замер. Ино прикрыла рот рукой, не в силах сдержать ком подступивших слёз, а Цунаде, сжав кулаки, стояла будто вырубленная из камня.

Сакура, всё ещё держа детей в объятиях, выпрямилась, и их глаза встретились. В этот момент не нужно было слов. Ино первая сорвалась с места. Подбежала, упала рядом на колени и без слов обняла Сакуру. Без истерик, без громких всхлипов. Просто молча — но в этом молчании было всё: любовь, страх, боль, прощение.

Сакура закрыла глаза, позволив себе на миг раствориться в этих объятиях. Они были родными, возвращающими в беззаботное детство и дарящие мириады теплых воспоминаний. Какими бы ни были их размолвки, взгляды, ссоры — они были связаны навсегда, нитями слишком тонкими, чтобы разглядеть, но слишком крепкими, чтобы порвать. Они не просто подруги. Они — половины одной линии. И в этом бессловесном слиянии она чувствовала всё: я здесь, я тебя люблю, я тебя не оставлю.

Когда Ино чуть отстранилась, лицо её было в слезах, но губы дрожали в улыбке.

— Ты ведь и правда здесь... — прошептала она, прижимаясь лбом к Сакуре.

— Прости... — прошептала Сакура в ответ. — За всё.

— Заткнись, лобастая, — фыркнула Ино, вновь прижимаясь, и только тогда их объятие прервала Цунаде, встав за спиной.

— Ну что, наобнимались? — её голос прозвучал жёстко, даже резко. Но в нём дрожал надлом, и Сакура это сразу почувствовала.

Ино встала, уступая место. Цунаде подошла, вглядываясь в лицо своей ученицы, будто проверяя — она ли это. И когда убедилась, что перед ней живая, тёплая, храбрая Сакура, её плечи опустились.

— Идиотка... — прошептала она. — Ты упрямая, безрассудная идиотка. Как ты могла?! Если бы ты не вернулась... если бы хоть что-то пошло не так...

Сакура с трудом сдержала дрожь, поднимаясь с колен, а в следующий момент оказалась крепко прижатой к себе. Такого объятия от Цунаде она не получала никогда. В нём не было только тепла учителя — там было что-то материнское. Осторожное, но глубокое.

— Ты — самое дорогое, что осталось у меня в этом мире. Поняла? — шептала Цунаде ей в ухо, не отпуская. — Если этот идиот Хатаке не посадит тебя на цепь, я сделаю это сама. Хватит терять тех, кого люблю. Я больше не выдержу.

Сакура стиснула пальцы на её спине, почувствовав, как слёзы снова выступают на глазах. Только теперь они были другими. Лёгкими. Исцеляющими.

— Я здесь, Цунаде-сама... — прошептала она в ответ. — Я никуда не уйду.

Они стояли так долго. Ино стояла рядом, обняв Рэна за плечи. Айри крепко держалась за руку Сакуры. Таисэи молчал, но не отводил от неё взгляда. Это был не просто момент возвращения. Это был момент корней. Они все принадлежали друг другу. И уже не важно было, кто был чьим учителем, подругой, учеником или Хокаге.

Сейчас они были — семьёй.

Сакура сидела на больничной койке, прижимая к себе детей, когда на мгновение её взгляд скользнул по комнате и задержался на лице Цунаде. Она чуть подняла голову и, будто между делом, спросила:

— Я все думала, почему не встретила Шизуне в коридорах. Где она?

Ответ Цунаде был внешне спокойным, но глаза не выдали той же уверенности.

— Ушла на сбор трав. С медиками к восточному плато. Вернётся завтра утром.

Мгновение — и Сакура заметила, как в глазах наставницы мелькнула тень. Едва уловимая, как дрожание воздуха над раскалённым песком. Предчувствие. Она знала её слишком хорошо, чтобы не заметить ту короткую вспышку анализа в собственных глазах — вывод, подозрение, тревога.

Но только мягко улыбнулась:

— Понятно, — кивнула. — Тогда увижусь с ней уже завтра.

Цунаде нахмурилась, но промолчала. Сакура перевела дыхание, обвела детей взглядом и, наконец, поднялась на ноги.

— А что, если вы пойдете домой со мной? Думаю, мне не помешало бы немного помощи с уборкой.

Рэн тут же выпрямился, расправил плечи и с серьёзным лицом объявил:

— Я готов обезвредить всё опасное и нестабильное на вашей кухне. В том числе холодильник.

— Я возьму на себя инвентаризацию сладкого, — хмыкнула Айри, уже стягивая с вешалки свой рюкзак.

— А я, пожалуй, просто поношу вам вещи и не буду мешать, — скромно вставил Таисэи, глядя на Сакуру с едва заметной, но такой искренней улыбкой.

Сакура хмыкнула, качнув головой:

— Вы так сплочённо делитесь обязанностями, что мне даже страшно. Прямо мини-отряд АНБУ.

— Время не тратим, — фыркнула Айри. — Сенсей, вы же помните, кто нас тренировал?

— Вот и славно.

Сакура тепло улыбалась. Как же она скучала по этим непоседам, по их голосам, смешкам, спорам. Пусть будут рядом, пусть будут в безопасности, а если ради этого придётся проявить каплю эгоизма — так тому и быть. Она защитит их, а они разгонят её собственных демонов.

Цунаде наконец-то выдохнула, глядя на эту сцену, как будто впервые за долгое время позволила себе не быть сильной.

— А ты не рано рвёшься домой? — всё же спросила она. — Ты ещё не до конца восстановилась.

Сакура подошла к ней ближе, легко коснулась руки и сказала уже тише, почти по-домашнему:

— Я в порядке. Правда. Я даже больше, чем в порядке, теперь, когда вернулась. А если что-то пойдёт не так — вы же рядом. Верно?

И в этих словах был не вызов, не бравада — а абсолютная, честная вера. Цунаде смотрела на неё долго. Потом коротко кивнула:

— Верно. Мы рядом.

А трое генинов уже метались по палате, пакуя свои вещи и напевая какую-то нелепую, самодельную походную песню. Их лица светились, движения были быстрыми, ловкими, радостными — как у детей, которым вернули не только наставника, но и чувство дома.

Дом встретил Сакуру не объятиями — а вполне ожидаемой катастрофой. Воздух был тяжёлым и затхлым, будто обиженным на её долгое отсутствие. Пыль вилась в каждом углу, а в холодильнике затаилась биологическая угроза, которая явно уже обрела свою форму жизни. Сакура захлопнула дверцу с выражением такой обречённости, что даже Айри тихо хихикнула, а Рэн драматично объявил:

— Тут явно кто-то умер. Причём не один.

— Мы за это не отвечаем, — сказал Таисэи и сразу же взял в руки веник, как бы намекая, что лучше заниматься делами, чем обсуждениями.

Слава Ками, трое генинов отнеслись к уборке с такой сосредоточенностью, словно выполняли тайную миссию. Рэн сражался с пылью, Айри оттирала окна с боевым хрипом, а Таисэи систематически разбирал завалы в коридоре, будто проводил инвентаризацию.

Сакура в это время наслаждалась душем. Тёплая вода смывала с неё не только пыль и пот, но и чужую боль, память пустыни, сгустки страха, что застревали под кожей. Смывала ненавистный песок, который будто врос в неё. Её руки замерли на зеркале, и она долго рассматривала отражение.

Худоба. Заживающие ожоги. Ссадины. Чуть впалые глаза. Всё было ей знакомо — и всё было по-своему правильно. Она знала, откуда каждая царапина. И ни за одну не стыдилась. Это её тело. Её путь. Её победа.

Звонок выдернул её из мыслей. Сакура спустилась по лестнице, чувствуя, как сердце от восторга подпрыгивает, угадывая, кто на пороге. Стоило открыть дверь — на неё налетела Темари. Беременный живот заметно округлился, и в нём, казалось, рос не по дням, а по часам будущий маленький Нара.

— Идиотка... — рыдала она, едва не сжимая Сакуру до треска костей, — как же ты могла нас так напугать!

За спиной жены чуть растерянно топтался Шикамару. Его обычно ленивый взгляд был полон облегчения.

Сакура прижала Темари в ответ и только сейчас, ощущая тепло объятий, по‑настоящему поняла, как сильно все они переживали. Несколько месяцев назад, вернувшись в деревню, она словно глядела на окружающих сквозь тусклое стекло — боли было больше, чем радости. А сейчас она пропускала каждую слезинку, каждое объятие через себя и чувствовала: эти узы дороже, чем она представляла.

Как же глупо... Когда‑то она рыдала неделями из‑за ушедшего Саске, а потом сама поступила так же. Только теперь она осознала, что никто не отвернулся, даже когда она закрылась от мира. И, похоже, именно эти испытания были нужны, чтобы яснее понимать, что действительно важно.

Темари отступила, вытерла глаза, но, успев разглядеть генинов, выстроившихся цепочкой за Сакурой, прыснула:

— У вас тут армия? Или это твои ангелы‑хранители?

— Что‑то среднее, — усмехнулась Сакура.

Чета Нара не задержалась надолго: убедились, что Сакура жива и здорова, и словно тяжесть спала с их плеч. Темари, уходя, оглянулась на детей, которые будто боялись отпустить руку сенсея даже на минуту, и улыбнулась:

— С таким отрядом тебе ничего не страшно.

Сакура ответила ей такой же улыбкой. Дом наполнялся теплом. А впереди был вечер, полный голосов и света — теперь уже по‑настоящему домашний.

Эти мелкие присоски действительно будто задались целью прицепиться к ней намертво и никуда не отпускать. Они все вместе, как змеиный клубок, растянулись на диване в ее гостинной, смотря какое-то нелепое шоу по телевизору.

Болтовня телевизора время от времени прерывалась тихими смешками и веселыми комментариями. Воздух тёплый, как плед: на кухне пахнет свежим раменом из лавки старика Теучи, и бульон тянет мягкими нотками имбиря и водорослей. Сакура наслаждалась каждой минутой. Если бы кто-то год назад сказал ей, что она будет так проводить вечера — девушка бы покрутила пальцем у виска и послала бы идиота, сказавшего такую ересь.

Говорят, что дома и стены лечат. Но лечат не стены, а люди. И Сакура ощущала, как с каждой секундой она восстанавливалась быстрее. Дети были ее лекарством. Плечи постепенно расслабляются, внутри разливается густое, сонное тепло... и всё же где‑то в глубине звенит крошечная пустота: ей не хватает звука его шагов, тяжести его ладони. Она только подумала об этом, как Айри подняла голову, словно прочитав мысли, и шёпотом спросила:

— А Хокаге-сама придет?

И в ее темно-серых глазах горела такая надежда, что Сакуре было физически больно расстраивать ее.

— Я не знаю, дорогая. У Шестого много дел, тем более его долго не было в деревне, но я уверена, что как только он освободится — придет к нам.

И, кажется, этот ответ удовлетворил любопытство девочки, что вновь прижалась к ее боку.

Телевизор вновь заглушает голоса, и тягучая дремота почти уносит её, когда щёлкает защёлка входной двери. Дети замирают, а Сакура чувствует, как сердце подпрыгивает, будто узнаёт шаги раньше сознания. На пороге, опершись плечом о косяк, стоит Какаши.

— А для меня место найдётся? — произносит он, и лёгкая улыбка под маской слышится даже в голосе.

— Хокаге‑сама! — Рэн вскакивает первым, Айри чуть склоняет голову в приветствии, Таисэи расправляет плечи. Они рады, но держат небольшую дистанцию: уважение к Хокаге всё‑таки сильнее детских порывов.

Сакура поднимается, чувствуя, как последний пазл щёлкает в душе: он вернулся — значит картина цела. Уголки её губ сами поднимаются, пока она просто смотрит, как он небрежно взлахмачивает волосы Таисэи.

— Кое‑кто тоже скучал, — улыбается Какаши и складывает печать. В комнате, словно из воздуха, появляется стая нинкенов. Паккун флегматично вскакивает на подлокотник, остальные — с визгливым щенячьим восторгом — бросаются к детям.

— Мы переживали, цветочек, — басом бубнит Паккун, тёршись лбом о руку Сакуры. — Не заставляй сердце собаки так скулить.

Смеясь, Сакура треплет его по голове.

Этим вечером — только они, трое сонных детей и стая нинкенов, растянувшихся на ковре. Последняя чашка рамена опустела, Рэн зевает так широко, что щёлкает челюстью. Дети послушно расползаются по комнатам, а через минуту сверху слышатся лишь шёпот и приглушённый смех.

Сакура собирает две пустые чашки, Какаши забирает их у неё, ставит в мойку.

— Мы правда похожи на многодетную семью, — улыбается она.

— Не против усыновить троих сразу? — он отвечает тем же тоном.

Она смеётся негромко, направляясь в спальню, и он сразу следует за ней. Открытое окно впускает серебристый лунный свет, он ложится длинным прямоугольником на пол и край кровати. Сакура, стоя у стены, вдыхает прохладу ночи. Какаши подходит, обнимает сзади, бережно, но крепко, и она будто погружается в тёплую тень: пахнет лесом после дождя и чем‑то домашним, спокойным.

Как долго она ждала этой тишины: стоять, слушать их общее дыхание и уравновешенный ритм сердца, ощущать, как от его тепла прямо под кожей согревается что‑то хрупкое, промёрзшее в пустыне.

Она замирает в объятиях и шепчет:

— Теперь я действительно дома.

Он не отвечает словами, просто переплетает пальцы с её пальцами, прижимает ближе, и в сердце разливается ещё одна порция тепла — такая сильная, что кажется, погасит любые кошмары.

Ночь тиха. Но где‑то, на границе сна, тень воспоминаний всё равно дотягивается: вспышка огня, глухой крик, песок под ногами. Сакура вздрагивает, но крик застревает в горле.

— Тсс... — шепчет Какаши, не разжимая объятий. — Я рядом, всё хорошо.

Он гладит её по волосам, пока дыхание не выравнивается. В его голосе тепло и твёрдость, а в груди — спокойный ритм, которому так легко довериться.

— Спасибо... — выдыхает она.

— Спи, зефирка.

Она слышит, как шуршат под ветром занавески, видит, как серебристые полосы луны ползут по стене, и чувствует: дом дышит вместе с ними. Тепло снаружи и тепло изнутри сливаются, разгоняя все ее кошмары и страхи.

Утренний свет, пробивавшийся сквозь шторы, ещё не успел сделать комнату яркой, но уже рассеял ночные тени. Сакура открыла глаза и сразу уткнулась взглядом в серебристую макушку, покоящуюся у неё на груди. Тени от ресниц лежали на его скулах, дыхание было глубоким и ровным. В этом приглушённом свете он казался почти нереальным, словно явился из сна и ещё не успел раствориться в реальности.

Ей хотелось хихикнуть по‑девчачьи: легендарный копирующий ниндзя, растянувшийся на ней, как ленивый кот. Сакура боялась нарушить хрупкое утреннее равновесие, но пальцы сами скользнули в его волосы. Пряди, жёсткие и чуть спутанные, щекотали кончики пальцев и будили в груди щемящую нежность. Ей хотелось раствориться в его объятиях, сжать его до хруста в ребрах и никогда не отпускать. Какаши был для нее таким родным и она даже в собственной голове не могла описать всех тех чувств, что мужчина вызывал в ней. Поэтому просто тихо перебирала его волосы и прислушивалась к его спокойному дыханию, запоминая каждую деталь.

Сакура хотела дать ему поспать как можно дольше, поэтому со сноровкой настоящего ниндзя, выбралась из его объятий, не разбудив. Лишь тогда она поняла, насколько Какаши вымотан: тревога, державшая его неделями, наконец отпустила, и тело потребовало отдохнуть.

И девушка не прогадала, он проспал дольше, чем обычно и встал самым последним, лениво примостившись за столом, сонным взглядом наблюдая за суетящийся по кухне Сакуре, что сразу же сунула ему под нос дымящуюся кружку кофе. В ответ Хатаке наградил ее нежной благодарной улыбкой.

А сама девушка не могла поверить, что это все действительно на яву. Суетное утро, детский галдеж и Какаши — это все, чего она сейчас хотела. И была действительно счастлива.

— Чем займётесь сегодня? — лениво спросил Какаши, обводя комнату взглядом.

Четыре пары глаз тут же уставились на Сакуру. При мысли о предстоящем разговоре с Шизуне сердце укололо. Её прекрасное утро разбивалось под гнетом реальности, в которой над ними все еще висела угроза, а впереди ее ждал не самый приятный разговор, исхода которого она не могла предположить. Но она лишь прочистила горло и ответила ровно:

— Мне нужно заглянуть в больницу, я обещала Ино помочь с одним делом, — и перевела взгляд на детей. — А вы, молодые люди, останетесь тут до моего возвращения. Вы сильно расслабились за время моего отсутствия, поэтому будете изучать теоретические свитки. Позже вас будет ждать допрос с пристрастием.

Сакура намеренно хотела занять детей делом, чтобы они не задавали лишних вопросов и находились в безопасном месте. А в безопасности детей она была уверена, потому что еще вчера ощутила несколько источников чакры, что окружали дом. Не трудно было догадаться — это дело рук Какаши, что снарядил округу бойцами, которые охраняли их покой, и это добавляло толику уверенности.

Ожидаемо раздался хор недовольных «ой‑йо» от мальчишек, только Айри, сложив руки, кивнула так серьёзно, будто ей поручили охрану Хокаге. Сакуре стало немного легче: пока генины под присмотром, а в периметре дежурят АНБУ, она может сосредоточиться.

Уже на выходе Какаши крепко прижал ее к себе, чуть смяв тонкую ткань рубашки, и поцеловал, стянув свою маску на подбородок. Сакура не хотела отрываться от него ни на миг, но у нее было важное дело, которое не требовало отлагательств, поэтому она с недовольством отстранилась от него и нежно провела большим пальцем по щеке, с любовью смотря в его серые глаза.

— Мне так хочется закрыть все двери изнутри и никуда тебя больше не отпускать, — с грустью в голосе пробормотала куноичи.

— Я бы тоже этого хотел, но...

— Знаю. Тогда давай поскорее со всем разберемся и вернемся домой.

Она еще раз нежно поцеловала его губы и самолично натянула его маску обратно, игриво ухмыльнувшись мысли о том, что только она может каждый день видеть его лицо, касаться, целовать.

Дорога к госпиталю петляла знакомыми улицами: крыши, выкрашенные солнцем, запах табака от ранних торговцев, звон ложек в лапшичной. Было ощущение, будто деревня притихла, прислушиваясь, как Сакура ступает по булыжникам, будто сама Коноха следила, чтобы её шаг не сорвался. Чем ближе она подходила к белому фасаду госпиталя, тем отчетливее в груди кипела злоба и какое-то отчаяние. Ей не хотелось верить в то, что Шизуне могла оказаться предателем и принести ей столько боли и горя.

Именно вера в невиновность своей соратницы удерживала ее от того, чтобы не выдать ее сразу Хокаге и не выбить из нее все дерьмо. Аканэ был тем еще долбаным манипулятором и мог с легкостью ее обмануть, но все же Шизуне в тот день стояла в кабинете, когда Пятая отправляла их на миссию. Она точно знала их маршрут и время выхода. Однако в душе Сакуры была крошечная надежда, что все это окажется глупой ложью и Като ни в чем не виновата.

Может он и ей чем-то угрожал? И она просто боялась кому-то сказать? Вопросов в голове девушки было больше, чем ответов и она была намерена их получить.

У стойки приемного отделения она окликнула медсестру и спросила ее, вернулась ли Шизуне:

— Да, Шизуне‑сан уже вернулась, сейчас сортирует травы на втором этаже.

Сакура поблагодарила, шагнула в коридор. Стук ее каблуков эхом отдавался в коридорах, унося ее в воспоминания прошлого. Возможно, это был способ Сакуры сбежать от накатывающей на нее реальности, заменяя домыслы приятными эпизодами ее работы в этом месте. Как Като по-сестрински поддерживала ее, помогала ставить капельницы первым пациентам, направляла и наставляла. Казалось, что это было одновременно так давно и будто только вчера.

У двери она замялась, собираясь с духом и надевая на лицо добродушную маску, после чего уверенно постучала в дверь, заглядывая в кабинет.

— Привет. Можно к тебе?

— О, Ками... Сакура! — Шизуне поднялась из‑за стола, прижимая ладони к груди. — Ты вернулась!

Она все также мило улыбалась и выказывала неподдельную радость. Это заставляло Сакуру сомневаться в каждом своем действии и слове.

— Да, еще вчера. К сожалению я не смогла застать тебя и решила заглянуть сегодня, тем более мне нужна помощь с перевязкой, потому что Цунаде оторвет мне голову, если я этого не сделаю, — Сакура рассмеялась, постаравшись скрыть за смехом нервозность.

Чересчур радостное "конечно" и дерганные движения, которые старательно пыталась скрыть Шизуне заставили Харуно вновь подумать о причастности женщины. Сакура банально разрывалась в сомнениях, не имея возможности сделать какой-то четкий вывод. Ведь Шизуне всегда была немного нервной и эмоциональной — поработайте бок о бок с Цунаде хотя бы месяц и вы первые завоете и сами попроситесь в психиатрическое, только чтобы сбежать подальше. Поэтому Сакура решила не придпринимать никаких радикальных действий раньше времени и продолжить свою небольшую игру.

Сакура послушно устроилась на кушетке. Краешком глаза она замечала, как дрожит хвостик на затылке Шизуне, как скользят пальцы по бинтам — быстрее, чем нужно.

— Я всё ещё не понимаю, почему с тобой так... поступили... — тихо проговорила Шизуне, накладывая стерильную салфетку. В голосе звучало искреннее сожаление, и эта искренность больно стукнула по сомнениям Сакуры.

Ну как человек, сдавший меня Аканэ, может говорить так?

— Поверь, это не самое болезненное, что он смог сделать, — Сакура держалась, но заметила, как у Шизуне дрогнули пальцы. Девушка ухватила этот дрожь, как улику, и пошла ва‑банк: — Самое худшее, что могло произойти со мной — предательство, Шизуне.

Слова упали, как камешек в тихую воду. Шизуне замерла. Медленно подняла глаза. И Сакура увидела — там не удивление и не обиду, а понимание. Будто маска сползла. Мгновение — и в тёплых прежде зрачках вспыхнуло что‑то тёмное, язвительное.

— Зачем... — прошептала Сакура, до последнего отказываясь верить. — Зачем ты это сделала?

Лицо Шизуне переменилось: губы дёрнулись в усмешке, добрые морщинки исчезли, остался лишь резкий излом презрения.

— Знаешь, что самое чудесное? — голос, обычно мягкий, стал холодным. — Я всегда ненавидела тебя... Выскочка, бриллиант века, ученица Цунаде — все пели дифирамбы «гениальной Сакуре», а я всю жизнь таскала за ней бутылки сакэ и расходы на казино. Но, конечно же, ты — любимая наследница Сенджу. Сильная. Умная. Святая. Не то что я — бесполезная и ни на что негодная. Не так искусна в медицине, не могу овладеть таким контролем чакры, не могу добиться того, что имеешь ты.

Сакура слушала, не веря. Шизуне — добрая, терпеливая, строгая, но заботливая — растворялась на её глазах, оставляя эту чужую женщину с перекошенной усмешкой.

— Ты серьёзно? — Сакура едва взяла себя в руки. — Мы шли рука об руку всю войну. Мы спасали людей вместе. Я всегда уважала тебя.

— Ровно настолько, насколько тебе было удобно, — ядовито прошелестела Шизуне. — Когда ты ушла, я думала: наконец‑то все увидели истинное лицо своей героини, что клала на всех. Я вздохнула полной грудью и ликовала: я покажу всем, что могу быть лучшей. А затем ты вернулась и опять меня отставили как старый замызганный веник. Конечно, вернулась же главная звездочка. Снова украла внимание. И даже Хатаке поплыл, как последний дурак. Опять я была рядом, заботилась, оберегала, но ты все испортила. А Аканэ открыл мне глаза. Поэтому ты заслужила все, что получила. Вы все заслужите.

Сакура ощутила, как внутри закипает чакра: сердце стучало в висках, пальцы судорожно сжались в простыне.

— И ты вот так просто предала всех? Ты день за днём кормила Аканэ информацией? А что, если он снова здесь появится? Ты побежишь вновь ему помогать?

С каждой секундой Харуно все больше выходила из себя. Ей хотелось отомстить Шизуне за все: за все больные слова, за предательство, но она застыла каменным изваянием, когда услышала всего три слова, произнесенные с таким злорадством и ядом:

— Он уже здесь.