Танабата

Глаза говорят больше, чем слова. 
Поэтому, когда нам больно,
мы отворачиваемся.

Шикамару много мог рассказать о боли.

Он знал, каково это — стоять на коленях над телом Асумы, когда горячие слёзы капают на уже мертвое лицо. Каково — слушать последние слова отца, затаив дыхание посреди поля битвы. Каково — держать ночами свою жену, дрожащую от страха за сына, который растёт в мире, где снова пахнет войной.

Но сейчас...

Сейчас он даже представить не мог, что чувствовал Какаши.

Шестой стоял, будто изваяние из серого камня. Ни тени цвета на лице. Ни блеска в глазах. Только тяжесть в плечах и тишина, от которой хотелось заорать.

Шикамару не знал, когда успел перестать дышать. Только заметил, что вокруг уже слышен гомон голосов — Каге, советники, охрана. Все говорили, кто-то даже спорил, а он просто... сидел. Смотрел на Хатаке.

На человека, чья душа, казалось, только что ушла сквозь трещину в груди.

Даже Саске выглядел напряженным. Лёд в его взгляде треснул. Он, конечно, не подаст виду, но Шикамару знал: они были одной командой. Как бы ни было всё сложно — она была его другом.

А тут... чёрт возьми, не хватало только чёрной рамки.

— Похищение Харуно — удар, которого никто не ждал, — хрипло подытожил Ооноки. — Но почему именно она?

Чистый, логичный вопрос. Но ответа не было.

— Хокаге? — голос Мей был спокойным, но в нём слышалась требовательная нотка. — Вы не хотите объясниться?

Ноль реакции. Тишина. И тогда Цунаде взорвалась:

— Почему она?! Почему, Какаши?! — её голос, хриплый и сорванный, казался почти отчаянным. — Я месяцами задавала вам вопросы, вам обоим, и в ответ — молчание! А теперь?! Ты понимаешь, под какой удар ты её поставил?!

И что-то сломалось.

Какаши поднял глаза. Глаза, полные молний.

— Думаешь, я не понимаю? — прорычал он. — Думаешь, я не знал?

Вся комната будто застыла. Даже самураи застыли.

— И четыре года назад понимал. Неужели не догадались?! Она ушла, потому что я понимал. Потому что стал сраным Хокаге. Я не видел ее три года. Три, блять. Потому что выбрал этот сраный пост, а не ее. Потому что боялся за ее жизнь. — голос сорвался. — А теперь?

Он сжал кулаки, и тонкие разряды молний прошли по запястьям. Он дышал как зверь.

— А теперь... когда, наконец, решил, что могу. Что справлюсь. Что... заслужил... — голос снова предательски затих. — Получай, Какаши. Она пропала. Я не знаю, жива ли. Мучают ли её. И всё потому...

Пауза. Шикамару сглотнул. Сердце сжалось.

Закончил фразу не Какаши.

— Потому что ты её любишь.

Саске.

Тон ровный, как всегда. Но в нём звучала истина, от которой нельзя было спрятаться. Какое-то понимание.

— Вы хотите сказать... — Гаара даже поднялся с места. — Вы были вместе?

— Ее похитили, потому что она — идеальный рычаг давления, — ответил Шикамару. — Идеальный, блядь, заложник. Она слишком много знает и на неё не плевать никому. Ни в Конохе, ни за её пределами.

Он смотрел в лица остальных. Видел страх. Видел понимание.

— Это удар по каждому из нас. Не просто по Какаши. Это... личное для слишком многих.

— Наруто в курсе? — спросил Гаара.

— К сожалению, — вздохнул Саске. — Его едва не пришлось удерживать от вылазки в одиночку.

— Как это случилось? Вы уверены, что это не ошибка? — Какаши говорил тихо. Слишком тихо. В его голосе было так много боли, что Шикамару почти не выдержал.

— Это не ошибка, — сказал Саске. — Сакура с детьми возвращались с миссии, когда на них напали. Мы просмотрели их воспоминания. Она вытащила их. Одна. Использовала печати перемещения. Я... не знаю, как она это сделала, но она их спасла. Аканэ был там. С ним — девять человек.

Шикамару слушал, как Саске перечисляет факты. Его голос — сухой, сдержанный. Но в каждом слове стальные крючья.

— Она дралась одна. Держалась до последнего. Когда поняла, что не справится — отправила их в Коноху. Это... было гениально. И безумно.

Какаши бледнел. Дрожь в пальцах. Хрипы дыхания.

— Она... была... к этому готова?

— Более чем. — Саске кивнул. — Она даже умудрилась оставить пару трупов. Мы не нашли следов чакры, но Инудзука уже в пути.

Какаши качнулся вперед, как будто потерял равновесие. Шикамару рванул к нему.

— Какаши... Эй!

Но его отпихнула Цунаде и командным голосом приказала:

— Дыши, Хатаке! Если ты сейчас загнешься, кто будет её искать?! Вдох, чёрт тебя побери! И выдох. Молодец. Шикамару, воды!

Какаши, сжав зубы, отхлебнул. И смотрел в пустоту. А потом — закрыл глаза и вдруг тихо спросил:

— А как... дети?

— Ино в больнице присматривает за ними. Они целы, но сильно напуганы. Айри вообще в истерике, вколола ей успокоительное. Остальным тоже, — Пятая тяжело вздохнула. — Дети очень к ней привязались и для них это... сильный удар.

Шикамару чувствовал, как в горле горит злость.

— Что мы можем сейчас? — спросила Мей. — Что-нибудь, кроме того, чтобы... ждать?

Шикамару впервые за долгое время пожал плечами.

— Только ждать. И искать. Ждать, когда они сами заговорят. Когда скажут, чего хотят. Когда совершат ошибку.

Он посмотрел на Какаши. А Какаши смотрел в пол. Никуда больше.

Через четыре дня после похищения. Совет Каге.

Эти четверо суток были агонией.

Шикамару больше не помнил, когда в последний раз спал. В глазах резало от усталости, в висках пульсировала тупая боль, а в груди жило одно — невыносимое ожидание.

Все это время Саске поддерживал постоянную связь с Конохой: Ино, Наруто, Кибой и патрулями Инудзука с псами — они прочесывали каждый клочок земли. И каждый вечер отчёты были одинаковыми: «Ничего. Пока ничего».

Комната, где заседали Каге, уже не была залом, а скорее гробницей надежд. Люди становились раздражительнее. Гаара редко говорил, Райкаге всё больше срывался, у Мей подрагивали пальцы. Даже Ооноки больше не ерничал.

Они пытались обсудить стратегию. Строили версии. Били по стенам логики. Бесполезно.

— Возможно, они ждут чего-то, — произнёс советник Райкаге.

— Или ищут слабое место.

— А может, уже начали готовиться к следующему удару.

— Что, если Сакура — только отвлекающий маневр? — подал голос Шикамару. — Пока мы ищем её, они шевелят что-то другое.

— Но зачем тогда держать её в живых? — спросила Мей. — Если это всего лишь отвлекающий ход?

И в этот момент...

Раздался грохот. В зал ворвался один из самураев с посылкой в руках. Свиток с печатью. Его проверили. Дважды. И только потом передали Шикамару.

Он развернул свиток — из него выпал записывающий камень.

Молчание в комнате стало ощутимым, как туман. Шикамару опустился на колени, приложил пальцы к камню и впустил чакру. Из камня вырвался свет — и через секунду в воздухе застыла голограмма.

— О, Ками... — сорвалось с губ Мей.

Сакура.

Прикованная к каменной стене ржавыми цепями, окровавленная и измождённая. Лицо распухшее от ударов, багровые синяки под глазами, сломанные пальцы, волосы свалялись и были покрыты засохшей кровью. Она дышала — и это было единственное, что удерживало Какаши на ногах.

И тогда в голограмме появился он.

Аканэ.

Слишком спокоен. Слишком ухожен. Слишком мерзок.

— Рад приветствовать вас, уважаемые Каге, — сказал он с наигранной вежливостью. — У меня есть для вас маленькое послание, которое хочет передать вам уважаемая Сакура Харуно.

Он повернулся к ней, как к дорогой гостье.

— Любимая, что ты хочешь сказать?

Сакура подняла взгляд. И сказала. Медленно. Звук дрожал. Но каждое слово было чётким.

— Я, Сакура Харуно, передаю требования похитителей.

Первое: все страны Великой Пятёрки обязаны немедленно прекратить разведывательные и поисковые миссии, а также приостановить работу патрулей на внешних границах. Нарушение будет расценено как акт войны.

Второе: на ближайший месяц заморозить обмен информацией и военное сотрудничество между деревнями, включая совместные миссии, поставки вооружения и передвижение шиноби между странами.

Третье: предоставить в распоряжение группировки списки всех действующих и отставных агентов АНБУ, в том числе временно скрытых под грифом "особо секретно", во всех пяти деревнях.

Четвёртое: публично признать некомпетентность Хокаге и инициировать выборы преемника.

У вас — трое суток. После этого я буду казнена. Это не угроза. Это предупреждение.

Аканэ подошёл к ней ближе, положил ладонь ей на щеку — с демонстративной нежностью.

— Видите? Она такая покладистая. Если, конечно, под рукой есть правильные рычаги.

Он снова смотрел в камеру.

— Так что, Хокаге, решай. Три дня. Или твоя Сакура умрет. И ты никогда её не найдёшь.

Изображение погасло. В зале было так тихо, что Шикамару слышал, как стучит его сердце.

— Мы... не можем этого сделать, — выдавила Мей. — Если мы согласимся, это — конец.

— Это шантаж, — Гаара был бел как мел.

— Её жизнь... — начал Райкаге.

— ...не может быть поставлена выше безопасности всех деревень, — закончил Ооноки.

Какаши дрожал. Сердце у Шикамару сжималось. Никто не говорил.

И тогда раздался голос Саске:

— Шикамару. Включи ещё раз.

— Что? — Какаши поднял голову. — Ты не насмотрелся, блядь?!

— Уймись, Какаши, — отрезал Саске. — И включи мозги. Пока этот уебок распыляется — она что-то говорит. Губами. Я должен прочитать. Или у тебя где-то завалялся запасной шаринган?

Шикамару включил камень снова. И когда в записи Сакура опустила глаза — Саске начал проговаривать вслух:

— Саске, надеюсь, ты додумаешься. Во-первых, все не так плохо, как выглядит. Второе — я точно где-то в Ветре. Пустыня. Третье — не дай Какаши пойти на его условия. Пусть потянет время. Я выберусь. Обещаю. И, пожалуйста, обними моих детей. Скажи, что я скоро вернусь.

В комнате повисло гробовое молчание и лишь Райкаге выдохнул:

— У этой девчонки яйца больше, чем у половины сидящих здесь.

Саске повернулся к Какаши:

— Ты слышал её. Тяни время. Делай всё, чтобы дать ей шанс. Мы сами её не найдём.

— Мы с Шикамару что-нибудь придумаем, — глухо сказал Какаши и повернулся к Гааре. — Казекаге-сама, могу я...

— Канкуро сейчас же отправится в Песок и соберет отряды патрулирования, — мягко перебил его Гаара. — Когда она выберется и будет искать помощи — мы ее найдем. Даю слово.

И в его твёрдом «когда» Шикамару не уловил ни тени сомнения, потому что каждый, кто видел эту запись, был уверен: Сакура справится, а у них была другая задача.

Атмосфера в зале Совета изменилась — резко, ощутимо, почти физически. Как будто в комнату одновременно вошли и гроза, и утро. Воздух стал плотным, наэлектризованным, как перед ударом молнии. Звенящая тишина — но не от страха. От сосредоточенной, будто удерживаемой за глотку энергии.

Шикамару ощущал это кожей — в ладонях, в висках, даже в спине, от которой наконец ушла тяжесть. Он узнал это состояние: не тревога, а воодушевление.

Послание Сакуры, короткое, без надрыва, спокойное, как она сама — встряхнуло всех.

Она жива. Она борется. Она просит дать ей шанс.

А значит — они обязаны его ей дать. Без вариантов.

Каге, что минуту назад казались уставшими, разбитыми тенями, теперь выпрямились. Их силуэты стали чётче, взгляды — острее. Даже Райкаге, всегда чуть насмешливый, с надменной тяжестью на лице, теперь сидел с напряжёнными пальцами на столешнице, неотрывно глядя на потухший проектор.

Никто не говорил. Но все думали одно: "Мы не имеем права на слабость."

Шикамару медленно выдохнул и перевёл взгляд на Какаши. Тот не двигался. Просто сидел, уставившись в пустую точку стола, как будто проигрывал партию сёги, в которой черные уже сделали ход, и теперь надо понять — ловушка это или шанс.

Какаши был человеком, который жертвует собой за дорогих ему людей: он пойдет и в огонь, и в воду, и на смерть, только чтобы спасти. Поэтому, смотря на него сейчас, Шикамару уже знал, что сейчас он скажет. Ещё до того, как он открыл рот.

— Я поеду к нему, — тихо произнёс Какаши. — Лично.

Все головы повернулись к нему почти одновременно. В комнате стало глухо, как в склепе.

— Ты хочешь идти в пасть льву? — первая нарушила молчание Мэй, медленно наклоняясь вперёд. Её взгляд сузился, в голосе звучало не удивление, а скорее... скепсис с ноткой уважения. — Или ты действительно настолько безумен?

Какаши чуть склонил голову. Свет от настенного фонаря бросил тень на его лицо — и в этом свете оно выглядело уставшим и безжалостным одновременно. В глазах не было ни гнева, ни суеты. Только сталь.

— Он хочет ответа. Через трое суток. Я не дам ему молчание. Я дам ему... надежду, что он выиграл.

Шикамару тихо вдохнул и сложил руки в замок. Он знал этот ход. Видел его в других операциях — фальшивая уступка, внешняя слабость и острое лезвие за спиной.

— Мы используем Кинкан, — продолжил Какаши, не повышая голоса. — Он под его контролем. Если я появлюсь там один — он не сможет проигнорировать.

— Ты хочешь стать приманкой? — скривился Райкаге, всё же не удержавшись. — Знаешь, обычно на приманку вешают колокольчик. Чтобы было проще найти тело.

Какаши не ответил. Только коротко взглянул на Шикамару. И в этом взгляде было то, чего боялся каждый стратег: "Если всё пойдёт не так — ты знаешь, что делать."

У Шикамару на секунду пересохло в горле. Он кивнул еле заметно. Да, он знал. И это знание жгло внутри, как яд.

— Мы сымитируем тревогу на Кинкане, — заговорил Шикамару, осознав, что Какаши уже все для себя решил и обратного хода не будет. — Лёгкая диверсия. Информационный вброс. Пусть Аканэ думает, что мы подходим ближе. Что мы... сомневаемся. А потом появляется Какаши, якобы с ответом.

— И с предложением, — вставил Какаши. — Я скажу ему, что готов... рассмотреть уступки. Но не раньше, чем он даст нам подтверждение, что Сакура жива. Обмен доверием. Его — на моё.

— И ты дашь ему...? — осторожно уточнила Мэй, уже поняв ход мысли.

— Обещание принести подписанное заявление об отставке. Официально. Через сутки. На том же острове.

Гаара, всё это время молча наблюдавший, наклонился вперёд, сложив руки в замок.

— А если он нападёт?

— Значит, таков его выбор. Но он не нападёт. Он явно ждал этой встречи. Теперь он её получит.

Шикамару почувствовал, как где-то внутри холодок отступил. План был рискованный, но чистый. В духе Какаши. Не фальшивка, не ложь, а управляемая жертва.

— Тогда у нас трое суток, — глухо сказал он. — Чтобы подготовить всё остальное.

Какаши встал. Его плащ заскользил по ткани кресла. Он подошёл к окну, положил руку на раму. Теплый свет фонарей за пределами штаба бил в стекло жёлто-золотым светом. Тени от ресниц легли на щеку. Он выглядел... смертельно уставшим. Но не сломленным. Никогда не сломленным.

Шикамару смотрел на него — на его прямую спину, на руки, на лицо, чуть подсвеченное улицей — и чувствовал, как в груди поднимается колючий страх.

— Только бы она действительно была жива, — тихо, почти шёпотом, сказал Какаши.

В комнате никто не ответил. Но каждый подумал то же самое.

Это был риск. Но они знали, на что шли. Или, скорее, Какаши знал. А Шикамару просто... остался рядом.

Они прибыли на Кинкан чуть раньше рассвета. Облако встретило их утренней мглой, солоноватым воздухом и сонным равнодушием патрульных. Всё шло по плану. Даже слишком. И это вызывало у Шикамару неуемное раздражение.

Какаши хотел идти один. Как всегда. Как будто его жертва — это правило, а присутствие других рядом делает план слабее. Но на этот раз — нет.

Они прибыли в порт как обычные чиновники — в неприметных одеяниях, с нейтральными лицами и без эмблем. Местные не задавали вопросов. Они привыкли не смотреть в глаза.

С диверсией всё получилось почти слишком гладко. Благословение богов — или просто пьяный бардак. Подручные Аканэ накануне знатно выжрали запасы из местной винной лавки. Когда всё вокруг пахнет спиртом и рвотой — прятаться проще, чем дышать. Их вырубили быстро, без звука.

Шахты были ключом.

Они опустились через боковой спуск, где никто из рабочих давно не ходил. Убедились, что внутри нет людей и устроили три обвала. Достаточно громких, чтобы сработали сирены, и достаточно избирательных, чтобы не обрушить систему полностью. Когда трещали балки и в шахтах поднимались клубы пыли — весь остров взорвался тревогой.

Теперь оставалось только ждать.

Какаши стоял у склона, заложив руки за спину. Ветер играл его плащом, расстёгнутым на манер старого шиноби — с лёгкой небрежностью.

Небо над Кинканом медленно темнело. Закат уходил в туман, окрашивая горизонт ржаво-кровавыми полосами. Где-то на фоне продолжали выть сигнальные раковины — остров лихорадило.

Шикамару молчал. Он стоял чуть в стороне, прислонившись к деревянному подпорному столбу. Из-за линии горизонта тянуло солёной пылью и гарью.

— Ты должен уйти, — сказал Какаши, не оборачиваясь. Голос у него был ровный, как всегда. — Это мой разговор. Я разберусь сам.

Шикамару кивнул. Почти машинально. А потом — усмехнулся.

— Ты всё ещё пытаешься выбросить нас из своих уравнений. Проблема в том, что я — не переменная. Я — фактор.

Какаши обернулся. Медленно. И впервые за день посмотрел прямо.

— Аканэ не придёт один. Это очевидно. Он не идиот, и если почувствует подвох — всё полетит Биджу под хвост. Ты увеличиваешь риски.

— Я страхую, — спокойно сказал Шикамару. — Ты говоришь — если что-то пойдёт не так, ты пожертвуешь собой. А я говорю — если что-то пойдёт не так, я тебя вытащу.

Шестой смотрел на него долго. Молча. Ветер растрепал седые пряди у виска. В глазах — тревога.

— Ты упрям, — тихо произнёс он.

— От тебя набрался, — отозвался Шикамару. И добавил, чуть тише: — Просто знай. Я рядом.

Тишина между ними была долгой. Не гнетущей. Просто очень честной. А потом Какаши кивнул.

— Хорошо. Но ты не вмешиваешься. Пока я не подам знак.

Шикамару не ответил. Он просто остался стоять рядом. На расстоянии полушага.

С вершины склона уже был виден силуэт длинного катера — тёмная полоса на ржаво-красном фоне моря.

Он идёт, — подумал Шикамару.

Пора.

Нара устроился чуть ниже линии гребня, в гуще сухих кустов и грубых, обветренных камней. С этого ракурса было видно всё: и фигуру Какаши на фоне тёмно-алого неба, и узкий просёлок, по которому кто-то должен был появиться.

Какаши стоял в одиночестве — прямая спина, руки за спиной, как всегда. Его плащ едва шевелился от ветра, волосы были чуть взъерошены. Он не двигался. Он ждал, и это молчаливое ожидание было сильнее любого оружия.

Шикамару не пытался приблизиться. Он выбрал точку с упрямой точностью — чтобы видеть, слышать, но оставаться в тени. Если начнётся бой — он будет рядом. Если пойдут переговоры — он станет призраком.

Какаши выглядел, как часть этой горы. Неподвижный, надменный, абсолютно спокойный. Не было видно ни тревоги, ни сомнения. Только сосредоточенность. Только внутренняя сталь.

Такими, как он, не становятся, — подумал Шикамару. — Такими рождаются. Хатаке Какаши не просто Хокаге — он и есть суть этой должности: ум, сила, выдержка, жертва. Я бы и сам пошёл за ним хоть в Ад.

Вдалеке шевельнулись силуэты. Двое. Нет, трое. Один из них двигался с ленцой, как будто пришёл не к врагу, а на спектакль. Лица не было видно, но по походке, по размаху плеч и лёгкому заносу шага стало понятно — это он. Аканэ.

Он остановился в шаге от Какаши. И, конечно, первым заговорил.

— Какаши Хатаке собственной персоной... Кто бы мог подумать, — протянул он, с ядовитой усмешкой. — Ты наделал много шума, Шестой. Всё только чтобы привлечь моё внимание?

— Ну, ты же не оставил обратного адреса, чтобы я мог тебе ответить, — спокойно сказал Какаши. — Я решил, что могу позволить себе немного пошалить, чтобы наверняка.

Шикамару едва не усмехнулся. Он наблюдал за ними, как за древней сценой с двумя богами войны. И в то же время не мог избавиться от ощущения, что эти двое, взрослые, серьёзные мужчины, просто меряются эго. Или чем-то похлеще.

Аканэ чуть склонил голову набок. Его глаза блестели весёлым ядом.

— Ах, ты всё такой же. Остроумный. Сдержанный. — Он сделал шаг ближе. — Интересно, Сакура оценила бы твою иронию, будь она сейчас здесь? Хотя...

Он улыбнулся, медленно, почти нежно.

— Правда, кричит она теперь совсем по другому поводу. А жаль.

Холодок пробежал по спине Шикамару. Не от угрозы — от мерзости. Он даже не сразу понял, как сильно сжал кулаки. А Какаши... Какаши не двинулся ни на миллиметр.

— Это было лишним, — сказал он тихо. — Я пришёл с предложением. Или ты его выслушаешь — или мы оба потеряем больше, чем думаем.

Аканэ пожал плечами и отвернулся, как будто скучал. Взгляд его скользнул по линии горизонта.

— Две минуты, Хокаге. Мои люди уже поняли, кто тут пытается раскачать лодку. Так что — удиви меня.

— Я пришёл предложить компромисс, — сказал Какаши. — Ты хочешь уступок. Я готов их рассмотреть, — он сделал паузу. — Но взамен я требую подтверждения, что Сакура жива.

Аканэ обернулся. Его улыбка чуть потускнела, но не исчезла.

— Получишь. Завтра. Здесь. На закате.

— А взамен — я вернусь с заявлением об отставке, — спокойно продолжил Какаши. — Заверенным Советом Каге. Ты получишь своё — но только если дашь мне моё.

Аканэ медленно подошёл ближе. Они стояли почти вплотную. Какаши не шелохнулся. Не моргнул. Не отступил. Чёрт возьми, он — как скала.

— Ты торгуешься со мной, как с равным? — сказал Аканэ. — Это мило, — он на миг задумался. Голос его стал вкрадчиво-лёгким. — Но в следующий раз, пожалуйста, устрой своего советника немного удобнее. Неудобно ведь, когда человеку приходится подслушивать из-за кустов.

Шикамару чуть качнул головой. Он знал. С самого начала знал. И позволил. Значит, мы — часть его игры. Или он позволяет нам думать, что мы — часть его игры.

— Раз уж такие гости на моём острове, — продолжал Аканэ, уже уходя, — было бы невежливо заставлять вас коротать вечер в одиночестве.

Он обернулся напоследок.

— Мои люди позаботятся о вашем уюте, Хокаге. И о тебе тоже, советник. Не волнуйтесь, у нас тут довольно... гостеприимно.

Он ушёл — плавно, как пришёл. Спина прямая, шаг беззаботный. Оставил за собой только запах дыма, угроз и странного веселья.

Шикамару ещё долго сидел в кустах, чувствуя, как мир вокруг затихает, но не успокаивается. Это был всего лишь первый бой.

Их проводили без слов. Трое людей в форме, с закрытыми лицами и идеальной вежливостью — словно не сопровождали врагов, а принимали уважаемых союзников. И это, пожалуй, тревожило даже сильнее.

Всё было слишком спокойно.

Шикамару шёл следом за Какаши, не отставая ни на шаг, и всё равно постоянно оглядывался. Его глаза фиксировали малейшее движение, звук, изгиб дороги. Даже ветер казался подозрительным.

Уютный домик оказался ниже склона, почти утопленный в зелени, с аккуратной верандой, раздвижными ставнями и даже небольшим садом, где цвели уцелевшие ирисы. Внутри пахло деревом, чаем и чем-то чуть приторным, как будто кто-то заранее подогрел комнату заботой.

И это... бесило.

Слишком мягко. Слишком гостеприимно. Слишком, чтобы быть правдой.

Они прошли внутрь. Дверь мягко закрылась. Тишина. Только дыхание. Только сердце. Шикамару ещё секунду стоял на пороге, выпрямленный, как струна. А потом выдохнул — и рухнул в кресло, как мешок риса, у которого закончились нитки.

Какаши сел напротив. Тихо. Но не медленно — скорее, будто просто обмяк, как кукла, из которой выпустили воздух.

Вот и всё. Вот два шиноби. Не стратеги. Не герои. Просто двое уставших людей, которых швырнуло в самый эпицентр неизвестности.

Он не знал, сколько времени прошло в этой тишине. Минуту? Десять? Вечность? Накопленная за последние дни усталость с силой ударила в висок. Мозг гудел, плечи ныли, а пальцы дрожали, будто даже они больше не могли держать напряжение.

Шикамару краем глаза смотрел на Какаши. Гордый силуэт исчез. Перед ним сидел мужчина. Сгорбленный. Молчаливый. Словно не здесь. Словно где-то далеко — там, где держат пленников, за которых нельзя не молиться.

Что у тебя сейчас в голове, Какаши? А главное — что у тебя в сердце?

Шикамару встал, молча прошёл на кухню, нащупал заварник и закипятил воду. Всё делал на автомате. Потом вернулся с двумя кружками.

— Не думаю, что Аканэ что-то сделает нам прямо сейчас, — сказал он, разливая чай. — Это не в его интересах.

Он сделал глоток.

— Так что... почему бы нам не выпить? И от головы поможет.

Какаши промычал что-то неразборчивое. То ли «угу», то ли просто звук.

Они сидели в полумраке, напротив друг друга, а в свете тёплой лампы пар от чашек казался почти нереальным — как дым из сна, в котором слишком тихо. Шикамару смотрел на него. И решился.

— Как ты, Какаши?

Тот замер. Пальцы на кружке чуть дрогнули. Он смотрел в чай, как в зеркало. Будто искал там ответ. Или прощение.

— Я не знаю, что тебе ответить, Шикамару, — тихо произнёс он. — Мне кажется, что... весь мой мир рушится. И я не в силах удержать хотя бы его часть.

Он откинулся на спинку кресла, запрокинув голову.

— Я в ответе за этот мир. За этих людей. За деревню, что спит сейчас спокойно. Я не могу их подвести. Не имею права. Но как я могу подвести её?

Шестой посмотрел в потолок. Тени от лампы ложились под глаза, делая их глубже. Пустыми.

— Я будто снова стою перед тем же выбором, что и четыре года назад. Деревня... или она. Но теперь... ставки слишком высоки.

Шикамару молчал. Он знал эту боль. Но не в такой степени.

— Ты уже не стоишь перед этим выбором, — наконец сказал он. — Ты идёшь. Каждый шаг — это и деревня, и она. Вот только дорога эта идёт по краю. И ты всё время балансируешь. Я знаю.

Какаши не ответил. Только закрыл глаза. Шикамару медленно встал и прошёл к окну. Раздвинул ставни. За пределами дома мерцали огни, где-то далеко кто-то смеялся — глухо, фальшиво.

Враг не спал. Мир не ждал.

— Мы справимся, — сказал он тихо, почти себе. — Ради неё. Ради мира. Ради тебя самого.

Он оглянулся. Какаши уснул. Прямо в кресле. С чашкой в руках. Сгоревший. Выжитый. Но живой.

И этого пока что достаточно.

Солнце клонилось к горизонту, лениво растекаясь в воде золотом и ржавчиной. Его свет скользил по поверхности, будто гладил её напоследок перед тем, как погрузиться в ночь. Шикамару стоял чуть позади Какаши, как и вчера. На том же склоне. С той же тревогой внутри. Только теперь она была тише, тяжелее, вязкой — как гудение в ушах после взрыва.

Он ловил каждое движение, каждый звук. Считал секунды. Смотрел в туман над морем. Где ты, ублюдок?

— Здесь что-то не так, — сказал он вслух, вполголоса. — Он уже точно должен был появиться.

Какаши не обернулся. Только ответил, глядя в закат:

— Либо он передумал... либо... у неё вышло.

Шикамару задержал дыхание.

У неё вышло. Маленькая, обжигающая надежда мелькнула в голосе Какаши — как свет от зажжённой спички в темноте. Он даже не повернул головы, но Шикамару почувствовал: он верит. На секунду — но верит.

— Если ты прав, — выдохнул он, — то теперь проблемы будут у нас.

— Да. Но мы справимся, — Какаши чуть сжал плечи. — Как только поймём, что что-то идёт не так — уходим.

Шикамару едва заметно кивнул. Он уже всё просчитал. Пути отхода, сигналы, помехи. Но сейчас всё зависело не от них. Именно в этот момент, влажный воздух с моря разорвал первый звук шагов. Из-за камней, как будто сливаясь с тенью, вышел Аканэ. Плащ развевался от ветра. Лицо его оставалось в тени, но походка была небрежной.

Слишком быстрой. Слишком резкой.

Рядом с ним — двое в масках, знакомых по вчерашнему вечеру. Но теперь шаги были жёсткие, а движение рук — резкие, на взводе.

Шикамару сжал зубы.

Нервный. Не в себе. Что-то пошло не по плану. Это плохой знак.

Аканэ подошёл, остановился. И больше не улыбался. Глаза его блестел, лицо — каменное.

— Где доказательства? — спросил Какаши.

— Никаких доказательств не будет.

Коротко. Жёстко. Без украшений.

— Условия были другие, — Какаши выпрямился, не отводя взгляда. — Ты дал слово.

— Сегодня я не в настроении быть великодушным.

Он двинулся вперёд.

Шикамару уже почувствовал, как воздух сжался. Это был не разговор. Это была ловушка.

— Отдай свиток, Хатаке. Сейчас.

— Без подтверждения — нет.

— Ты не понял, — Аканэ склонил голову чуть набок. — Я не спрашиваю.

Он атаковал первым. Какаши, словно ожидавший этого, мгновенно ушёл в сторону. Бросок куная. Ловушка — но не простая. В момент броска Аканэ сменил направление, поднырнул под руку и ударил в корпус. Какаши поймал лезвие на металлический протектор, ушёл назад и тут же ответил ударом в паховую зону — бессмысленно, если бы не был отвлекающим. Шикамару не вмешивался, удерживая в теневом захвате двух других шиноби.

Схватка разворачивалась стремительно. Два мастера — один бьёт грубо и мощно, второй — хладнокровно и точно. Аканэ использовал силу и хаос. Какаши — просчёт, подставки, короткие иллюзии, моментальные замедления. Они обменялись ещё четырьмя ударами, и только на пятом кровь появилась на плаще Какаши — порез на руке, неглубокий, но яркий.

— Не так уж ты и стар, — выдохнул Аканэ, стирая кровь с губы. Какаши его всё-таки зацепил.

— А ты не так умен, как любишь думать.

Аканэ зарычал и пошёл ва-банк. Накат, разворот, серия ударов — Какаши успел блокировать два, но третий — в плечо — прошёл. Не глубоко, но явно больно. Шикамару уже хотел броситься вперед, когда понял — Какаши не отступает. Он отвлекает.

И вот в этот момент — ловушка сработала.

Какаши отвёл противника шагом назад, подставился снова — и позволил вырвать свиток. Но его лицо оставалось спокойным.

— Уходим, — резко бросил он, и Шикамару мгновенно встал за его спиной.

Тень метнулась, обрубая траекторию преследования. Раз — и они исчезли в туманной завесе, уходя в сторону склона.

Ветви хлестали по лицу. Воздух был густым, влажным, словно сам остров пытался удержать их. Шикамару не оглядывался. Какаши тяжело дышал, но бежал, держась ровно. Он не просил помощи, и это было достаточно — Шикамару знал, что с ним всё в порядке. Пока.

Они вырвались с возвышенности, скрылись в лесистой лощине, и лишь тогда позволили себе замедлиться. Шикамару остановился первым, опершись на колено, глядя вдаль, туда, где среди вечерних сумерек затихала вспышка последней схватки.

Какаши сел рядом. Тихо, будто опускаясь в себя. Его рука была окровавлена, плащ порван, лицо в мелких ссадинах. И всё же он смотрел вперёд. Спокойно. Как человек, который всё знал заранее.

— Он купился? — спросил Шикамару, хрипло.

Какаши кивнул. Потом вытянул руку, провёл по плечу, сморщился от боли и усмехнулся.

— У него сейчас в руках... абсолютное ничто. Даже чернил не пожалел.

— Так значит... — Шикамару перевёл дыхание.

— Мы выиграли, — сказал Какаши. — Эту битву — да.

Солнце наконец скрылось за горизонтом, оставив после себя только багровые разводы на воде и вкус пепла во рту.

— Он поймёт?

Какаши кивнул. Улыбнулся. Легко, спокойно, как будто ему снова двадцать и вся жизнь впереди.

— Конечно. Но уже поздно, — он посмотрел в небо. — Главное, чтобы она успела.

Ветер качнул ветви над головой. И в этой тишине, меж двух тяжелых дыханий, Шикамару понял — они сделали всё, что могли. Свиток был лишь ещё одним отвлекающим манёвром. Он был пуст.

И Какаши никогда не собирался уступать.