Танабата

Ты спасаешься бегством,
Но не знаешь, от чего бежишь.

Arctic Monkeys "Old yellow bricks"

Страшно.

Она боится до дрожи и липкого пота, что скатывается противными каплями по вискам. Или это не пот?

Сакура блуждает в полной темноте, словно провалившись в беззвездную, глухую пустоту. Ни звука, ни дыхания ветра — только ощущение, что мир исчез. Она одна. Из темноты кто-то шевелится за спиной. Она резко оборачивается — ничего. Только её собственное, всё учащающееся дыхание.

Крик застревает в горле. Она идёт, или, скорее, плывёт сквозь липкую, гудящую тьму. И вдруг — проваливается. Под ней вязкая, теплая жидкость. Она гребёт руками, пытается выбраться, но только тонет глубже. Подносит ладонь к лицу — и сердце сжимается. Кровь. Всё море вокруг — это кровь. Теплая, почти горячая, она обволакивает, как жидкий ад.

— Нет... нет... пожалуйста, только не это... умоляю... — всхлипывает Сакура, голос срывается на рыдание.

— Ты молишь? — хрипит голос из тьмы. — Мы тоже молили тебя... но ты не пришла. Почему теперь мы должны слышать тебя?

— Простите! Я пыталась! Я делала всё, что могла! — кричит она, захлёбываясь виной.

— Ты даже не старалась. Не пытайся оправдаться. Ты могла спасти нас...

— Это неправда!.. Я старалась! Я...

— Ты убила нас! — кричит хор голосов.

Из крови поднимаются силуэты — искажённые, изуродованные. Кто-то без руки, кто-то с выжженным лицом, кто-то с пустыми глазницами. Среди них — Наруто, чьё лицо искажено болью, и Саске, с разорванной грудью.

— Мы убили друг друга, а ты... ты не пришла, — шепчет Наруто, устало смотря сквозь неё.

— Где ты была, Сакура? — добавляет Саске, искажённым, полумёртвым голосом. — Ты обещала...

Она закрывает лицо руками. Она больше не может. Они правы. Все, что она может сделать, лишь сдавленно прошептать:

⎼ Помоги мне...

Во сне они всегда возвращаются. Все, кого она не спасла. Даже те, кто жив — приходят мёртвыми. Каждый раз. Каждую ночь. Годы.

С криком она вскакивает на постели, вся в поту. Дышит, как после бега. Сакура осматривает каждый угол своего отельного номера. Делает глубокий вдох и пытается утихомирить разбушевавшееся сердце, что отбивает чечетку в грудной клетке. Майка прилипла к телу, как вторая кожа. Она встаёт, идёт в душ, сбрасывая с себя всё.

Горячая вода обжигает, но Сакура не двигается. Всё тело ломит, руки подрагивают. Она закрывает глаза. Стоит, прижавшись лбом к кафельной стене. Вода течёт по коже, смывая пот, страх и крики из сна.

— Твою мать... Когда это уже, наконец, закончится... — шепчет она.

Кошмары мучают её с самой войны. Сначала они были реже, потом — каждую ночь. Алкоголь дарит забытие, но слишком опасный у него вкус. Она старается не злоупотреблять. За годы она перепробовала всё: медитации, дыхательные практики, советы монахов. Бесполезно.

Даже пробовала принимать снотворное, но это только усугубляло ситуацию ⎼ препараты будто консервировали ее внутри кошмара без возможности выбраться, поэтому после одной-двух попыток просто выбросила таблетки и никогда к ним не возвращалась.

Она выходит из душа, подходит к зеркалу и замирает. На неё смотрит измученная девушка с покрасневшими от лопнувших капилляров глазами. Кожа бледная, под глазами — тени. Скулы обострились, лицо осунулось.

— Ну ты и красотка, Харуно, — криво усмехается она.

Взяв себя в руки, Сакура собирается: причесаться, одеться, сделать хоть какой-то макияж. Сегодня она планировала увидеться с Цунаде, поэтому с этого она и начнет, заодно вытащит эту несносную женщину на завтрак с утра пораньше, чтобы отбить желание увидеться в ближайшее время.

На улицах Конохи пахнет утренним хлебом, солнце медленно забирается по черепичным крышам. Сакура, спрятавшись за тёмными очками, шагает знакомыми дорогами. Деревню почти не узнать. После разрушения от рук Пейна всё было отстроено практически с нуля.

Теперь здесь вырастают многоэтажные дома, на главных улицах появились новые магазины, кафе, вывески. Но вот переулки в старом районе — те остались прежними. Те самые, по которым она когда-то бегала с Наруто и Саске. Где они втроём гонялись за сбежавшим котом госпожи Сигурэ, впервые почувствовав, что значит быть командой.

Перед глазами встаёт образ: маленький Наруто с грязным лицом, запутавшийся в кустах, и Саске, закатавший рукава, в который раз вытаскивает его за шиворот. Кот мчится по крыше, а Сакура кричит, чтобы они не падали со стены.

Смешно и больно.

На этих улицах прошла вся ее жизнь, эти самые улицы видели ее слезы, смех, радость и грусть. Впитали ее жизнь в себя до основания и их с корнем не выдернешь, как ни старайся.

Старый квартал, где теперь жила Цунаде, каким-то чудом уцелел. Дом Сенджу — как будто вырезан из времени. Затенённый, с потемневшими от времени ставнями, он встречает её запахом трав и запекшейся древесины. Сакура стучит в дверь громко, с вызовом. Услышала тихие ругательства женщины и усмехнулась в понимании, успев отскочить на пару шагов от двери.

— Какого ху... — появляется растрёпанная Цунаде и замирает. — Ты совсем охренела, Сакура? Ты вообще время видела?

— Доброго утра, Цунаде-сама, — беззлобно усмехается та. — Солнышко светит, птички поют. Идеальное утро для завтрака.

—Ты издеваешься надо мной, паршивка? Я еще сплю! Какой нахрен завтрак?!

Сакура вздыхает, оборачиваясь.

— Ну, если вы не хотите, ничего страшного. Обещала заглянуть — заглянула. Как-нибудь в другой раз...

Сакура знала, что учитель распознает ее провокацию: "другой раз" — это никогда. Или сейчас, или никак. Цунаде поймёт. Если хочет сохранить мосты — должна действовать.

Та закатывает глаза, зевает и бурчит:

— Ты заноза в моей заднице, девочка. Жди. Десять минут.

Девушка на это лишь мило улыбнулась в понимании, что таки добилась своего.

Солнце уже вовсю освещало деревню, теплый ветер колыхал деревья и Сакура зависла в умиротворении этих минут, пытаясь впитать силу и спокойствие природы. Закурив сигарету она все также наслаждалась этими минутами тишины и покоя, которые были нарушены возвращением Цунаде, бурчавшей под нос что-то о несносных женщинах.

Харуно прекрасно знала характер и повадки своего учителя, поэтому даже не пыталась начинать с ней диалог до того, как та не выпьет кофе, что обладал удивительной способностью возвращать ее к жизни. Поэтому обе шли в молчании до кафе, которое на пути сюда уже присмотрела девушка.

Кафе на углу ещё почти пустое. Воздух внутри тёплый, пахнет жареными яйцами, молотым кофе и тостами. На стенах развешаны старые фото, витрина блестит от выпечки, а на маленьком приемнике тихо играет старая песня о вишневом цвете.

Они садятся у окна. Бариста приносит им кофе — крепкий, с коричневой пенкой. Цунаде делает глоток, оживает.

— Ну? — пробурчала она. — Что за спектакль с утренним вторжением?

— Я же забочюсь о вашем здоровье, — с невинной улыбкой отвечает Сакура. — Кофеин, белки, витамины — всё при вас.

— С такими заботами мне могилу заказывать надо. Ладно, кофе отличный. И что теперь? Госпиталь?

Сакура ненадолго замолкает. Цунаде прямо смотрит ей в глаза — без давления, просто ждет правды. Девушка ожидала, что Цунаде задаст ей этот вопрос и в какой-то степени была готова, что разразится буря, но выхода не было, Сакуре необходимо было донести до женщины свои мысли и планы, пусть и не все.

— Нет. Я туда не вернусь. Не могу. Я... слишком многое помню. Я уже не та, кто была тогда. Я больше не врач, Цунаде-сама.

Слова выходят мягко, но с внутренней тяжестью. Её страх — быть непонятой. Услышать упрёк. Услышать: "Ты подвела".

Но вместо этого — только тихий вздох и усталая, тёплая улыбка.

— Я знаю. И понимаю. Поверь, я тоже уходила. Иногда надо отпустить, чтобы выжить. Но если когда-нибудь снова почувствуешь зов — иди. Только по зову сердца, не по долгу.

Сакура почти не дышит. Она хочет съязвить, но язык не поворачивается. Вместо этого — легкий кивок.

Сакура в какой-то степени была обескуражена. Цунаде удивляет ее второй день подряд своим поведением: она искренна и заботлива, старается понять и поддержать ее. Девушка до сих пор не может понять мотивов своего учителя, пытается разглядеть какой-то подвох, но во второй раз его не находит. Это приводит ее в смятение, потому что раньше Цунаде не выказывала таких частых приступов заботы. Раньше Пятая была другой — суровой, мощной. Сейчас — тёплая, как мать. Она не знает, как на это реагировать.

Хочется съязвить. Но не может. Не с ней.

Поэтому Сакура лишь отводит взгляд и отвечает:

— Я планировала брать обычные миссии как джонин, подзаработаю денег, они сейчас не помешают, ⎼ повернувшись обратно к женщине, она наткнулась на вопросительный взгляд. — Мне надо разобраться, что сейчас с родительским домом, может его нужно отремонтировать перед продажей. И присмотреть себе какую квартирку на первое время. В общем дел невпроворот. Вы, кстати, не в курсе, что с домом?

— С домом все в порядке, Сакура. Мы все по очереди присматривали за ним в надежде, что ты когда-нибудь вернешься и будешь жить там. И почему ты не там, кстати? Где ты остановилась?

— В отеле в центре. Я же не знала, что с домом и не хотелось сильно заморачиваться, поэтому остановилась в отеле. Тем более у них неплохой бар на первом этаже, — отпустила легкий смешок Сакура.

Цунаде опустила чашку на стол, чуть прищурилась, глядя на девушку.

— Ты изменилась, — тихо сказала она. — Стала другой, сильнее. И в то же время... закрытой. Осторожной. Я вижу, ты боишься, Сакура.

— Я не боюсь, — привычно огрызнулась девушка, но взгляд её опустился вниз.

И они вновь погрузились в молчание. Сакура погрузилась в свои мысли. Пятая всегда была очень проницательной женщиной и хотела того или нет, но попала в самую точку. Сакура действительно боялась.

Ей было страшно, что все те чувства, что она эти годы упорна закапывала внутри себя вновь прорвутся наружу чьими-то ни было стараниями. Она боялась, что вернувшись в Коноху, допустила фатальную ошибку. Здесь каждый уголок напоминал о минувших днях и бередил кое-как зажившие раны. Это было даже иронично. Харуно была высококлассным медиком, но свои раны залечить была не в силах.

— Собираешься к Какаши сегодня? — Цунаде произнесла это как бы невзначай, отпивая кофе, но Сакура почувствовала — вопрос был не случайным.

Чертов Какаши с его чертовым постом Хокаге... будь он неладен. Мысль о предстоящем разговоре давила неприятным грузом под ребрами. Она знала — вероятность отказа была велика. Он умён, принципиален и не поддаётся на манипуляции... даже её.

— Да, — наконец отозвалась Сакура, всё ещё не поднимая взгляда. — Пойду сразу, как допью кофе. Думаю, он уже на месте.

Цунаде хмыкнула, бросив на неё внимательный, но насмешливый взгляд.

— Решила подпортить ему настроение с утра пораньше?

— Просто хочу быть первой головной болью его дня, — ответила Сакура, натянуто улыбнувшись. Но в голосе не было легкости. Скорее — усталость и сосредоточенность.

Цунаде откинулась на спинку стула, не сводя с неё глаз.

— Будь готова, что он тоже приготовил тебе пару сюрпризов. Этот мужчина может быть холодным, как лёд, когда на кону работа. Даже если ты — не просто работа.

Сакура кивнула. Она и сама это знала. Знала слишком хорошо, но постаралась никак не реагировать на такую прямую как палка подколку.

— Я не рассчитываю на тёплый приём, — тихо сказала она, сжав пальцы на чашке. — Я вообще ничего не жду.

— Вот и правильно, — сказала Цунаде и на секунду, совсем не по-учительски, коснулась её руки. — Но постарайся не сжечь мосты дотла. Иногда по ним приходится возвращаться. Пусть я и не знаю, что между вами произошло, но я искренне переживаю за вас обоих.

Сакура улыбнулась ей с благодарностью — искренне, хоть и на секунду.

— Обещаю. Сначала только подожгу один конец.

Направляясь к башне Хокаге, Сакура раз за разом прокручивала в голове их с Цунаде разговор. Казалось, она уже давно сожгла все мосты, ещё три года назад, когда покинула деревню. Но в глубине души знала — она не разрушила, а лишь спрятала их, надеясь, что сможет когда-нибудь вернуться. Она не была готова признать, что видеть его — это не только боль, но и пульсирующее, почти забытое тепло. Какаши почти не изменился, разве что взгляд стал ещё чуть более уставшим, чуть тусклее... Но всё тот же. Всё такой же.

Пост Хокаге — черт бы его побрал. Он выжег его изнутри, сделал ещё более замкнутым, отдалённым. Но хуже всего было то, как этот пост разрушил их. Или они сами справились с этим задолго до? Где именно всё пошло по наклонной? Сакура не знала. Но одно знала точно: без него, без них — в ней что-то обломилось. Она оставила часть себя в Конохе. В нём. В этом сварливом, упрямом мужчине, который не признавал полутонов. Только всё или ничего. Биться — до крови. Прощать — без остатка. Уходить — навсегда.

Дорога к башне стерлась из памяти. Она не помнила, как дошла — только металлический скрежет двери, лестница, идущая вверх, и шаги, от которых в висках эхом отдавался пульс. Мурашки по коже. Но лицо оставалось безупречно спокойным. Ни единого дрожащего движения. Ни намёка на волнение. Только дисциплина. Только хладнокровие.

У дверей она остановилась. Один вдох. Второй. Третий — уже с нажимом. И без стука вошла. Нарушая правила, которые он сам установил.

Бумага в руке шуршит, как старая кожа. Она кладёт заявление на его стол:

— Прошу принять в Анбу.

Голос ровный, почти отстранённый. Она сама поражается, откуда в ней такая твёрдость. Какаши даже не смотрит на листок. Только поднимает глаза — и всё. Этого взгляда достаточно, чтобы в ней всё вздрогнуло. Те самые глаза. Полуопущенные. Хищные. Выжидающие.

— Ты правда хочешь туда?

Ни удивления, ни раздражения. Только усталость. Та, что въелась в него с годами, как старая рана. Сакура чувствует, как внутри нарастает злость — за то, что он всё ещё может быть таким спокойным. Таким ясным.

— А ты, выходит, против? — Сакура скрещивает руки. — Формально ты не можешь отказать. Не без объяснения. Но если нужно, могу озвучить кое-что из твоих прошлых решений. Например, как ты в обход Цунаде отправлял меня в разведку в Траве без подстраховки. Думаю, Совет бы удивился.

Он чуть приподнимает бровь. Даже ухмыляется, скотина.

— Ты собралась меня шантажировать?

Сакура молчит. Потому что да. Потому что ей плевать, насколько это низко. Потому что ей уже нечего терять. Это последний ход в партии, которую она не хочет выигрывать.

— Ты не Анбу, Сакура, — говорит он наконец. Прямо. Без уклонов. Вот и началось.

— А ты теперь решаешь, кто я?

— Я знаю, кто ты. И знаю, что ты хочешь, — он смотрит так, будто насквозь, и это неимоверно ее бесит. — Ты хочешь спрятаться. Раствориться в шифре и тени. Анбу — идеальное укрытие, если не хочешь, чтобы тебя кто-то снова касался. Только вот там не прячутся — там исчезают.

Пальцы сжимаются в кулаки. Потому что он снова попал в цель. Потому что это правда. Чёрт бы его побрал — он всё ещё знает её лучше, чем она сама.

— Может, я именно этого и добиваюсь, — шепчет она, и голос предательски дрожит.

Он делает шаг вперёд. Незаметный, почти символический. Но её мир смещается. Это не Хокаге. Это Какаши. Её Какаши.

— Тогда зачем ты пришла ко мне? Ты знала, что я откажу. Значит, хотела, чтобы я это сделал.

Грудь сдавливает так, что не вдохнуть. Ком в горле. Он поднимает заявление — и рвёт. Бумага падает, как сухой лист, осыпаясь пеплом.

— Ты получишь поле. Но не Анбу. Новая команда. Трое подростков. Упрямые, как ты. Сломанные, как ты. Ты станешь их сенсеем.

Сакура смеется. Сухо, без искры.

— Думаешь, я справлюсь? Что это меня спасёт?

— Думаю, ты всё ещё можешь за кого-то сражаться. Пусть даже сначала это будет из упрямства.

Они молчат. Несколько секунд, может, минут — сложно сказать. В его взгляде — каменная решимость. В ее — тень боли.

— Если они пострадают... — начинает она.

— То это будет на мне, — перебивает Хатаке. — Но если ты уйдёшь в Анбу — это будет на нас обоих.

Он подходит ближе. Плотнее. И всё замирает.

— Я не хочу терять тебя снова, Сакура, — и смотрит прямо в глаза. В ее тщедушную душонку.

Между их лицами жалкие сантиметры, ей хочется прикрыть глаза и вновь вдохнуть полной грудью его запах — терпкий хвойный аромат с нотками озона. Она знает, как он пахнет. Как лес после грозы. Как самый лучший день. Как... дом.

Сакура пытается вообще не дышать, потому что одно лишнее движение — и она сорвется. Потому что скучала. Ей нужно к нему прикоснуться, хоть на одно мгновение. Кончики пальцев подрагивают и как намагниченные просятся прижаться к его коже. Харуно сейчас как оголенный провод, прямо искрит изнутри.

А Какаши не двигается и кажется, тоже не дышит, просто продолжает смотреть в глаза и читать ее как свою долбанную оранжевую книжку, что знает вдоль и поперек.

Легко. Уверенно. До последней запятой.

Стратег ебаный. Он знает, что делает. Всегда знал, как он на нее влияет и с давних пор ни черта не изменилось. И это пугает ее до ужаса, но отрезвляет.

Сакура отступает от него и ничего не отвечает. Разворачивается и уходит, потому что всё это — слишком.

Снова сбегает. Трусиха. Но если она не сбежит сейчас — останется. И потеряет себя.