Назови меня новым именем

Нить воспоминаний наконец-то сплеталась в ясную картинку, но Герде пришлось прерваться. Близился закат, а значит, нужно озаботиться ночлегом и едой. Девушка натянула плетеный гамак на вплавленные в ледяные стены крюки, расправила тартан, развернула плотную шерстяную накидку. Для ночлега на ближайшую неделю этого более, чем достаточно. Проверила запасы вяленого мяса, сушеных овощей, трав, просяных лепешек. Тщательно все распределила в узелки и повязала на свободные жерди, защищая от набега грызунов. Спустилась к озеру и набрала воды.

Аквамариновые сполохи последнего луча солнца застали Герду у зажжённого костра, в маленьком котелке заваривающую ароматную мясную похлебку. Девушке хотелось порадовать себя и своего невольного спутника вкусным ужином, ведь сегодня снова был её особенный день. Сегодня ей двадцать пять. Её воспоминания хранили день её двенадцатилетия в разбойничьем замке, тринадцатилетие в ледяном чертоге Королевы, а дальше — только прошлогодний, двадцать четвертый. Между ними как будто пропасть небытия. Но именно в этот день год назад она нашла запыленное письмо, упавшее за спинку комода и пролежавшее там неведомое время.

Размытым воспоминанием был и день, когда это письмо попало в её комнату...

***

...в тот день снова лето было на исходе, и духота города вынуждала постоянно держать окно открытым. Однажды на закате в это окно влетела птица. Кажется, это был небольшой хищник, вроде ястреба. Или сокол. Точно, подумала вдруг Герда, это был сокол. Он держал в когтях слегка скомканный конверт. Девушка тогда не придала этому значения, потому как до боли скрюченными пальцами цеплялась за резной бортик туалетного столика, над которым висело зеркало в резной раме. Именно в этот час, как и ежедневно на закате, Герда вглядывалась в покрытую изморозью поверхность зеркала. Узоры расступались и в отражении на неё холодным безразличным взглядом взирала Королева. Через несколько бесконечно тягучих мгновений взгляд Королевы наполнялся торжеством, а губы слегка изгибались в презрительной ухмылке. Эти ежевечерние встречи лицом к лицу углубляли Герду в черную пучину её боли. Но разорвать ритуал девушка не могла.

И ровно в этот закатный час в открытое окно её комнаты и влетел сокол. Он уронил что-то из своих когтей, и это что-то залетело за стенку комода, чтобы в забытьи пролежать там до следующего октября. Герда же не замечала ничего, кроме безжалостного взгляда Королевы.

С яростью и отчаянием сокол вдруг ударил в зеркало когтями и клювом. От неожиданности отражение Королевы вздрогнуло, выпуская Герду из гипнотического плена. Девушка со стоном осела на пол, сжимая виски побелевшими пальцами. Сокол же повторил удар, отчаянно взмахивая крыльями и изредка пронзая тишину комнаты резким клекотом.

Удар за ударом наносил он по зеркалу. Королева пыталась защитить стекло ледяным рисунком изморози, но узоры расползались змеями под напором отчаянно смелой птицы. Клюв и лапы хищника уже были изранены, когда и зеркало дало первую трещину. Резкий клекот был похож на победный клич, и птица удвоила усилия. Наконец зеркало не выдержало и рассыпалось на тучу мелких осколков, напоследок сильнее раня птицу. До слуха Герды донесся ускользающий рассерженный крик Королевы. Птица опустилась на пол, подковыляла к девушке и, не мигая, уставилась на неё черными жемчужинками глаз, изредка поворачивая голову. Постояв так несколько мгновений, сокол уже было расправил крылья для взлета, но Герда испуганно прохрипела:

— СтоЙ. Кто ты? Откуда ты? Почему прилетел на помощь? — и тут же глухо застонала от сковывающей виски боли, не выдерживая первый такой длинный монолог за прошедшие годы. Она, вероятно, разучилась произносить и слышать звуки. И сейчас будто рождалась еще раз, вновь приходя в мир через боль.

Маленькие бусинки глаз хищной птицы рассматривали Герду с любопытством. Сокол подковылял чуть ближе, несколько капелек крови из раны на лапке остались на полу комнаты. Небольшой взмах крыльями и птица села на согнутое колено девушки, впиваясь когтями в тело через плотную ткань юбки. Девушка поморщилась, но через некоторое время облегченно выдохнула — боль в колене сместила фокус с удушающей головной боли. Серый пернатый гость будто чувствовал её. И когда она попыталась дотронуться до оперенья сокола, тот шумно взмахнул крыльями и вылетел в окно. Девушка же без сил опустилась на пол, тут же засыпая, и впервые за многие годы её сон не был наполнен мучительными проживаниями одного и того же бесконечно повторяющегося дня.

Едва забрезжил рассвет следующего дня, как Герду разбудили звуки просыпающегося города. Странно, но она будто слышала их впервые. Всё тело ломило от неудобного сна на твердой поверхности. Девушка с трудом встала и, обходя россыпь зеркальных осколков, подошла к окну. Она вглядывалась в рассветные лучи, и ловила такие забытые ощущения ласкового тепла на коже. Как давно она не чувствовала тепла?

Но, если душа и тело Герды после того случая постепенно возвращались к обычной жизни, то память не желала восстанавливать картину её прошлого. Самыми яркими вспышками были воспоминания о детстве, до того Рождества, когда Кай исчез. Смутными обрывками сопровождались воспоминания о пути к чертогам Снежной Королевы. А события после встречи с Королевой и Каем были полностью скрыты туманом.

«Я, видимо, вернулась тогда в свой город, — пыталась вспоминать девушка, — но вернуться к жизни так и не смогла. Королева забрала не только моего Кая, она погасила мою внутреннюю искру, мою силу, мою жажду жизни. А по возвращении продолжала держать меня в ледяном плену боли с помощью зеркала. И сокол, так неспроста влетевший в мое окно, разбил оковы снежного плена. Но кто послал эту птицу? И почему?»

Год пролетел незаметно. Девушка заново научилась воспринимать жизнь: людей, окружавших её, город с его неугомонной суетой, сменявшие друг друга времена года, которые раньше были для неё одной непрекращающейся ледяной ночью. Герда даже гордилась собой — в состоянии затмения она умудрялась обеспечивать себя и содержать все дела в образцовом порядке. У нее накопились хорошие сбережения, вероятно, траты девушка производила только на самое необходимое. Но грустнее всего было осознание, что она во всем мире осталась одна. Бабушка почила с миром еще до её, Герды, восемнадцатилетия. Семья Кая давно не жила в доме по соседству. Герда пыталась расспрашивать, но за истекшее время нити давно потерялись, и уже никто из соседей не смог ответить, куда уехал поседевший от горя отец и постепенно потерявшая рассудок мать пропавшего когда-то мальчика.

Дни сменялись днями и Герда все острее чувствовала необъяснимую нарастающую тоску. Она будто рвалась туда, в свои детские годы, рвалась ещё на одну попытку вернуть своего друга, свою искру жизни. В её душе вновь беспомощно трепыхалась крыльями птица надежды. А если получится достучаться до сердца Кая, оживить его воспоминания, разбить лёд, сковавший его взгляд много лет назад? А если попытаться вернуться в замок Снежной Королевы и просить её отпустить куклу, с которой она наверняка вволю наигралась за прошедшие годы. Рассказать о её, Герды, боли. О престарелой матери, качающей пустую колыбельку и напевающей песенку, под которую когда-то счастливо засыпал её безвозвратно ушедший малыш. Молить её на коленях, взывая к жалости к людям, век которых столь недолог и уже стал таким мучительным. Разве у неё не дрогнет сердце?

Если же не получится, и Кая она не вернет, то хотя бы будет уверена, что она сделала все, что было в её силе. И в её слабости. После этого можно будет просто уснуть, умереть в осколках ледяной смерти. У Герды не осталось маяков, к которым она могла бы идти. Не осталось света, к которому стремилось бы её сердце. Для чего же ей жить?

Моросящим октябрьским дождем встретил Герду её двадцать четвертый день рождения. Она неспешно прибирала комнату, когда заметила чуть торчащий из-за комода уголок конверта. Девушка достала письмо, покрытое пылью и слегка паутиной. Штемпеля не было, также не был указан отправитель. На конверте значилось короткое «Герде», и вместо подписи отправителя была нарисована хвойная веточка с некрупными ягодами. Кажется, это был можжевельник. Смутное воспоминание колыхнулось в тумане её памяти, но девушка не успела уловить его нить. Слегка подрагивающими руками она вскрыла конверт.

«Если ты читаешь эти строки, — письмо не упоминало отправителя, да и почерк был Герде совсем незнаком — и неважно, когда это случилось, значит, мой сокол смог разбить оковы твоего плена. Я отпускаю его с этим письмом и с надеждой, что еще смогу его увидеть. И смогу увидеть тебя.

Надежды — глупые птицы, но именно ты научила меня кормить их с руки. И с тех пор они всегда были со мной. Сначала робкие, затем вскормленные и сильные. Я научилась не только вскармливать их, Герда. Я научилась управлять ими. И это всё ты.

Я не смогу разделить с тобой твой первый рассвет, когда лёд твоей боли треснет и рассыплется на осколки. И я не смогу помочь тебе вновь увидеть краски твоей жизни, услышать голоса твоих птиц, почувствовать тепло твоих желаний. Я ухожу за твоей мечтой.

Ты подарила мне волшебных полгода вместе. Очень давно, мы тогда были совсем девчонками. Это были самые яркие, самые теплые и искренние дни моей жизни. И если бы меня попросили оглянуться назад, на все мои немногочисленные безвозвратно ушедшие годы, я бы сказала, что те полгода с тобой и были моей жизнью.

Но тЫ меня не помнишь, Герда. Моя защитница, мой свет. Мы снова встретились месяц назад, но ты не увидела и не услышала меня. Ты не почувствовала моего прикосновения, не обернулась на мой голос. В твоих глазах нет света, нет жизни, нет надежды. В них только боль и пустота. Это разбило моё сердце. Я следила за тобой, узнавала всё о тебе весь этот адов месяц, и теперь я знаю, кто и что есть причина твоей непрекращающейся боли. И я поклялась избавить тебя от неё.

Живи, Герда. Дыши снова. Верни свет своим чайным глазам, волшебную улыбку своим губам, искру жизни своему очагу. Мечтай, как раньше. Позволь себе любить снова.

Добрые люди держат этот мир. Смелые — защищают их от зла. А ты — самая добрая и смелая девочка из всех, кого я знала. Восстанови свою жизнь. Восстанови свой мир. Но только знаешь... я неплохо изучила тебя тогда, в детстве. Ты не усидишь на месте. Ты захочешь вернуться к месту своей гибели. Я ведь тоже не усидела. Я нашла его, Герда. Я нашла замок, о котором ты рассказывала, и куда увез тебя мой северный олень в то промозглое октябрьское утро. И я до сих пор виню себя за это...

Если ты захочешь вернуться, знай, там уже никого нет. Но замок стоит, и будет стоять ещё долго. А я буду приезжать к нему каждый октябрь. Я буду там каждый свой день рождения, пока мне не надоест. И буду надеяться на встречу.

Шанс всегда дается нам дважды, Герда. Свой первый шанс вернуть счастливую улыбку твоим глазам я тогда потеряла. Но второй шанс я не упущу, пусть даже ценой своего последнего вдоха. Я обещаю, я верну твою мечту, Герда. Или не вернусь сама.

ДождисЬ меня, Герда, прошу. Дождись»